скачать книгу бесплатно
Про невесомость нам как-то Поллексеевна в школе рассказывала. Но это так давно было, что я уже забыл.
– Долго объяснять, – Сенькин папа отвечает. – Веса здесь нет совсем, ни у предметов, ни у людей. Сейчас ты весишь легче, чем пёрышко от подушки, понял? Вот полетим, будет у нас времени вагон, на занятиях по естествознанию я вам обязательно подробнее расскажу.
А меня даже боль отпустила и такое любопытство разобрало:
– Не надо подробно, дядя Толя, но хоть чуточку?
– Ты не болтай давай, а аккуратно забирай свои вещи из шкафчика и продвигайся к люку в корабль, вон туда вон, – Сенькин папа рукой показывает. – И ты, Сеня, от друга не отставай. А если чуточку, тогда скажи, если ты на весы встанешь у себя в каюте, какую цифру они покажут?
– Тридцать килограмм – отвечаю.
– А если я возьму и тебя вместе с весами со станции сброшу вниз?
– Тогда я задохнусь, там же серной кислоты полно… – удивляюсь.
– Забудь про кислоту. Считай, что на тебе высотный скафандр. И падаешь ты вниз. Какую цифру покажут весы, а?
Тут я очень крепко задумался. Вообще, конечно, если я буду вниз падать, то как было во мне 30 кило, так и останется. Но весы покажут… Ведь они вместе со мной падать будут, то есть я на них давить не буду… То есть ничего не покажут? Но этого не может быть!
– Я не знаю, дядь Толь… – выдаю наконец результат. – Получается что вроде бы весы должны мой вес показать… А вроде как и не должны… И главное, причём тут космический корабль? Мы же никуда не падаем! У меня всё в голове перепуталось!
– А ты особо и не заморачивайся пока. Сложно это, сразу не поймёшь, надо по чуть-чуть. Пока до Земли долетим, успеешь разобраться. А пока просто поверь – корабль на орбите как будто «падает» вместе с тобой. Как те весы. А потому – невесомость. Ты к ней пока не привык, так что советую резких движений не делать, никуда не торопиться, ясно?
– Ясно, – говорю в ответ. Хотя на самом деле ничего мне не ясно. А что двигаться надо осторожно это я уже и сам догадался. Не малыш, одиннадцатый год всё-таки.
Наш грузовик назывался «Большая медведица 8» и летал с Венеры на Землю и обратно уже не первый год. По странному и смешному совпадению командовал восьмой «Медведицей» капитан Косолапов, а звали его Михаил Михайлович. Только сам на медведя он был совсем непохож – небольшого роста, щуплый, подтянутый. Чем-то на молодых техников с нашей станции смахивает, хотя по возрасту намного старше. С нами, мальчишками, он сразу же общий язык нашёл, а когда узнал, что мой папа – Иван Андрианович Романов, и вовсе обрадовался. Оказывается, они с папкой друг друга знают ещё с тех пор, когда тот в разведке работал. А ещё в составе экипажа были космонавигатор и бортинженер, вот, собственно, и всё. И мы с дядей Толей пассажирами.
Рассказать вам, что такое космический грузовик? Это такая штука, которая снаружи вроде громадная, но внутри неё жутко тесно. Я думал, что у меня на станции комната в каюте маленькая, а оказалось, что вовсе она не маленькая, а даже очень просторная. В общем, смотря с чем сравнивать! В первый же день капитан нас всех сопроводил по коридору до открытого люка с надписью «04». А коридоры в корабле все довольно узкие, шире, конечно, чем трубы вентиляции на станции у нас, но ненамного. Двум взрослым разойтись едва-едва хватит, хотя нам, мальчишкам, конечно попроще в этом плане.
Анатолий Сергеевич в невесомости вполне себе уверенно передвигается, Сенька намного хуже. Но всё равно – они-то пока к нам на Венеру летели, у них сколько времени было, чтобы приобвыкнуть. А я – первый раз. Не получается у меня – то локтем обо что-нибудь стукнусь, то плечом, то коленкой. А то и головой!
– Ты, Ром, – это Сенька мне объясняет, – двигайся медленно, плавно, как будто бы в воде. Или как мы в группе на физкультуре играем в «море волнуется». Тогда всё получится. А у тебя движения слишком резкие, вот ты и стукаешься. Я тоже так не умел, когда мы с папой к вам полетели. Один раз ссадину себе на лбу знаешь какую посадил? Даже кровь была. А кровь в невесомости не стекает вниз, а как будто у тебя на лбу воздушный шарик надувают, представляешь? Я как себя в зеркало увидел, сперва испугался, а потом смешно мне стало.
Я как представил себе Сеньку с таким «украшением» на лбу, тут же захихикал. Как раз мы до нужного места добрались. Капитан на кнопку нажимает:
– Вот, – говорит, – прошу, тут будет ваша каюта. Располагайтесь!
А мы с Сенькой по сторонам головами крутим – тут же помещение совсем крохотное! Как душевая кабина, разве что самую капельку больше, и ниши в стенах.
– А где же тут располагаться? – спрашиваю. – Тут даже спать негде!
– Отчего же негде? – удивляется Михал Михалыч. – Вот в этом пенале места вам двоим вполне хватит! – и показывает на нишу. – А Анатолий Сергеевич покрупнее вас, мальчишек, будет, ему мы отдельный пенал выделим, вот здесь напротив.
И выключателем щёлкнул. В нишах загорелся свет. И точно – ниша эта оказалась довольно длинная, как раз внутри взрослый человек поместится. И друг напротив друга – две странные кровати без одеял, зато с ремнями и застёжками. Капитан нам продолжает рассказывать:
– Это вот спальный мешок, никаких одеял у нас не бывает! Раздеваетесь, открываете клапан – вот так вот! – и залезаете внутрь, а потом застёгиваете вот тут и затягиваете ремни. Матрас у мешка анатомической формы, так что спать будет мягко, как на перине, не беспокойтесь. Я понятно объясняю? А сбоку шкафчики – это для мелких вещей и куда одежду складывать.
– А застёгиваться зачем? – это я спрашиваю.
– А затем, мой юный космонавт, что тут невесомость почти весь полёт! Если не пристегнуться, то заснёшь ты, а тебя вместе с мешком из каюты-то и унесёт, так и отправишься плавать по нашим коридорам! – тут капитан даже рассмеялся. – Ну и когда разгон, торможение или корректировка орбиты идёт, надо в койку влезть и пристегнуться, так безопаснее всего. Трясти и дёргать будет жёстко.
– А как же пилоты? – говорю. – Их что, тоже в койки укладывают?
– За пилотов не беспокойтесь, у них компенсационные кресла в рубке, тоже с пристяжными ремнями. Вообще мы с вами о технике безопасности ещё не раз и не два подробно поговорим, а пока запомните накрепко: в невесомости оставленный без присмотра предмет может оказаться где угодно! Так что всё надо или привязывать, или пристёгивать, или магнитом крепить, или на липучку, или просто укладывать в шкафчики и запирать. Просто так ничего бросать и оставлять нигде нельзя. Даже простой карандаш, даже самую маленькую гаечку. Ясно? Располагайтесь, короче, а я в рубку полетел. Скоро старт. Анатолий Сергеевич, пристегните мальчишек хорошенько, а потом и сами. Будет немножко неприятно, но я постараюсь как можно аккуратнее корабль разогнать.
И из каюты выплыл. Стали мы вещи свои по ящикам раскладывать. Что в невесомости хорошо – нигде нету ни верха, ни низа, так что шкафчики могут быть где угодно, даже в полу или в потолке. Сенькин папа нас заставил в койки влезть, чтобы форму матраса настроить. Велел лежать спокойно и нажал на кнопку – чувствую, неровный матрас под спиной задвигался, зашевелился, а потом реально стало мягко и удобно, как на самой лучшей в мире перине. А потом мы учились пристёгиваться. Между прочим, когда ты внутри мешка уже, пристёгиваться совсем не так просто, как кажется! Но у нас с Сенькой койки одна напротив другой, лицом к лицу – так что мы друг другу помочь можем, если что. Туго-натуго нас дядя Толя к койкам примотал, а потом по какой-то таблетке велел проглотить:
– Сеня, ты у меня уже в космосе был, помнишь, как оно бывает, когда перегрузка?
Сенька кивает в ответ:
– Я помню. Ты не волнуйся, пап.
Я спрашиваю, а самому страшно даже стало:
– А что, больно сильно будет?
Сенька поморщился:
– Ну, не совсем чтобы больно. Но приятного мало. Перетерпеть можно – я, когда первый раз стартовал, ещё маленький был, мне девять лет было тогда. И то даже почти не заплакал.
– Ты, Рома, не бойся! – это мне Анатолий Сергеевич говорит. – Капитан у нас опытный, большой мастер своего дела. Он корабль так разгонит, что ты почти даже не почувствуешь ничего. Если что – я тут, рядом.
И в свой «пенал» уплыл. Слышно было, как он пристёгивается, как на кнопки нажимает. А потом вдруг замигал красный свет и резко загудел зуммер. Из невидимого динамика раздаётся уже знакомый голос капитана:
– Ну что, все готовы? Заняли места согласно купленным билетам? Тогда держитесь, следующая остановка – планета Земля!
И вдруг стены нашей каюты начали еле слышно вибрировать, а затем на меня навалилась страшная тяжесть. Ремни больно сдавили грудь, спальный мешок стал будто бы свинцовый, сильно закружилась голова, затошнило, я даже глаза закрыл. Ощущение, как будто мы с пацанами в группе в «кучу малу» играем на перемене, а я оказался в самом-самом низу, и ни руку не могу вытащить из-под чудовищного груза, ни ногу… Стало так плохо, что я и вправду решил заплакать и закричать, но потом передумал. Потому что стыдно – если Сенька с этим справился, когда девять лет было ему, тогда чем же я хуже? И в этот момент вдруг тяжесть исчезла – так же внезапно, как появилась. И ничто не давит, и дышу уже свободно. И чувствую – опять невесомость.
Открываю глаза, смотрю на Сеньку. Тот бледный, но бодрый. И мне подмигивает:
– Всё, проехали! Я же говорил – не страшно? Помогай давай ремни отстёгивать!
А тут и дядя Толя к нам заглядывает:
– Рома, ты как? – меня спрашивает. – Можно поздравить тебя с посвящением в космонавты?
– Можно… – я стараюсь отвечать бодро, но как-то не особо уверенно у меня это получается.
Отстегнулись мы наконец. Медленно прихожу в себя.
– Сеня! – Анатолий Сергеевич говорит – ты давай, как более опытный, лети вперёд в кают-кампанию. А я следом, Ромку подстрахую на всякий пожарный. Рома, тебя что, тошнит?
– Нет, – говорю в ответ, – не тошнит… Уже…
Поплыл я следом за другом за своим. Вроде легко в невесомости, а меня будто шарахает из стороны в сторону. Наверное с непривычки. Сенькин папа меня то и дело поправляет.
– Ничего, – приговаривает, – ничего, через пару недель будешь как рыбка в воде здесь плавать…
Наконец, до большого люка добрались. До той самой кают-кампании, наверное. Капитан уже внутри сидит, даже помахал нам:
– О, а вот и мои пассажиры! Все целы все здоровы? Никто завтрак случайно по дороге не растерял?
– Однако лихо ты, Михал Михалыч, стартанул! – весело, но чуточку озабоченно отвечает Сенькин отец. – Я думал, будет помягче… Мне-то вроде ничего, но мальчишки вон до сих пор зелёные! Особенно Ромка. Ты не сильно много дополнительного ускорения дал?
– Да ладно, «много»! – капитан отвечает. – Три, ну максимум пять «же», и те не больше сорока секунд. Парнишкам, конечно, несладко приходится, слабенькие они ещё, а что делать? Курс перерасчитывать? Тогда мы все семь месяцев до Земли тащиться будем… Так что иногда придётся потерпеть, ребята… – это он уже к нам с Сенькой обращается.
– Я, – как можно бодрее стараюсь держаться, – между прочим уже совсем не зелёный, а в полном порядке и совсем мы уже не слабенькие какие-то! Правда, Сень?
Друг мой только головой кивает, а потом спрашивает:
– Дядя Миша, то есть товарищ капитан, а почему Вы сказали «пять же»? Или «три же»? Чего пять или три, я не понимаю…
Капитан даже засмеялся:
– То есть как «чего»? Тех самых «же»! «Же» – это не просто словечко, а единица измерения ускорения, понимаешь? Латинской буквой «g» обозначается. Если на борту «0g», то есть «ноль же» – тогда невесомость, как сейчас. Если «1g» – то вес у предметов становится в точности, как на Земле. Если «0.9g», «ноль-девять десятых же», тогда как на Венере. А вот если больше, тогда всё становится тяжелее. Вот в тебе сколько килограммов?
– Кажется, тридцать… – Сенька неуверенно отвечает.
– Ну вот, это если ускорение на борту 1g, то и весить ты будешь свои тридцать кило. А вот во время манёвра на какое-то время возникает перегрузка – при ускорении 5g ты вдруг начинаешь весить не 30, а 150 килограммов, понял?
– И поэтому так дышать было тяжело?
– Молодец, догадливый! Вот по самому по этому.
Я ушам своим не верю.
– Михал Михайлович, – начинаю, – но как так может быть, что один и тот же человек только что 30 кило весил, а потом вдруг – шарах! – и сразу весит 150? Как будто он полгода одни шоколадки и пирожные ел!
– На станции у вас, Рома, – отвечает мне капитан, – вес штука постоянная, это правда. Чтобы его поменять точно надо полгода пирожными питаться. А вот в космосе совсем не так. Всё зависит от ускорения корабля. Если ускорение ноль – то вообще полная невесомость, ничто ничего не весит. А если ускорение большое – тогда обычная картонная коробка может вдруг стать тяжёлой, как свинцовая гиря, понял? Так что привыкай, брат. Учись!
Про «учись», кстати, как оказалось, вовсе не просто так капитан напомнил. Зря я думал-надеялся, что в корабле во время полёта от школы отдохну. Потому что на второй же день Сенькин папа нас после завтрака в кают-компании усадил, в наши планшеты кучу книжек загрузил и задачек по арифметике.
– Учиться, – сказал – это ваша первая и главная обязанность, от неё вас никто не освобождал! Каждый день задания давать буду, и проверять буду самолично и по всей строгости, усвоили?
И назадавал заданий целую кучу. И по истории целый параграф, и по географии, и по естествознанию, и по русскому упражнения… А потом ещё и по чтению! Так что пришлось нам с Сенькой целых два часа сидеть за уроками, или даже три. А после обеда Анатолий Сергеевич все задачки у нас проверял и заставил рассказ вслух пересказывать. И только потом играть отпустил.
Если Сенькин папа вдруг чем-то сильно занят – читает какие-нибудь там научные статьи в планшете или пишет в блокнот – то за наши уроки берётся Андрей Львович, космонавигатор и второй пилот. Такой высокий дядька, худой, волосы у него чёрные, а вот аккуратно подстриженная борода отчего-то седая, хотя он совершенно ещё не старый. Ох и гоняет же он нас, особенно по астрономии и по своей любимой математике! Сеньке проще, он самые сложные примеры иногда даже в уме решать может, а вот мне приходится совсем несладко. Хотя во всём остальном Андрей Львович очень даже весёлый и добрый. Когда не его вахта, он и кучу историй разных знает и анекдотов, и поиграть с нами в шахматы никогда не отказывается. А ещё он заведует на корабле обсерваторией – это такое место, откуда за звёздами наблюдают.
Мы с Сенькой внутри корабля довольно долго осваивались. Наверное, только через неделю или даже две начали более-менее свободно ориентироваться. Жутко непривычно, что коридоры могут поворачивать не только направо или налево, а и вверх, и вниз, и под наклоном и вообще в любом направлении. Да и сами коридоры узкие, как трубы – а всё потому что по ним не ходят в полный рост, а летают «вдоль». И входные люки в основном такие же узкие – и в нашу каюту, и во все остальные. Спальных кают, как наша, в корабле всего четыре; ещё есть камбуз, где готовят еду и обедают, санузел, спортивно-медицинский отсек, рубка управления, обсерватория, комната связи, штурманская рубка, кают-компания и приборно-агрегатный отсек. А все остальные помещения – грузовые, и много их, наверное, штук двадцать. И заставлены самыми разными контейнерами и опечатанными коробками со всякими надписями. Мы с Сенькой сразу поняли, что здесь в прятки ну просто супер будет играть! А капитан Косолапов, когда нам грузовые отсеки показывал, как будто мысли читать умеет:
– Вообще говоря, здесь не опасно. Все контейнеры намертво болтами прикручены. Но, пока в невесомости двигаться уверенно не научитесь, я бы на вашем месте сюда не залетал. А ещё – тут всё-таки хозяйство Борис Матвеича, нашего бортинженера, а он человек строгий и особенно мальчишек терпеть не может. Если хотите поиграть или чем заняться, лучше летите в кают-кампанию.
Кают-компания на корабле – самое просторное помещение, если, конечно, не считать грузовые отсеки. Тут вполне уютно: и большой телевизор есть, и магнитная доска для настольных игр. В свободное время Сенькин отец с Михал Михалычем здесь в шашки и шахматы играют, и нас с Сенькой тоже учат. Мы с моим другом в этой каюте больше всего времени проводим – и уроками занимаемся, и болтаем, и телек смотрим. Потому что в спальной каюте места ну очень мало. Там разве что перед сном можно поговорить немножко, ну или книжку почитать.
В рубку управления нас сам капитан отвёл. Половина рубки вся в приборах, два кресла пилотов посредине, а дальше – огромное обзорное стекло. А за ним… Я сперва ничего не увидел. А потом Михал Михалыч вдруг выключил свет, и тогда я увидел! Это было… Я даже не знаю, как сказать… Как будто во сне, только ещё красивее. Я даже закричал от изумления:
– Ой, что это?!
А Сенька рядом со мной и говорит:
– Это звёзды, Ром…
Капитан на меня удивлённо так поглядел и головой покачал:
– Я вот иногда думаю, как же на венерианской станции ребятишки живут? Каюты и коридоры, коридоры и каюты, ни неба не видят, ни Солнца, ни даже звёзд! Ведь ты, Рома, никогда раньше звёзды не видел?
Я сглотнул, а потом говорю шепотом:
– Я Солнце один раз уже видел, когда мы в челноке на орбиту поднимались. А звёзды я в планшете видел, в учебнике по естествознанию… И ещё по телеку… Но я даже не думал, что они… вот такие вот!
– Ну, пока до Земли будем лететь, ты у меня на звёзды насмотришься ещё, настоящим астрономом станешь! Я вас в обсерваторию провожу, вот там за звёздами удобнее всего наблюдать. А Андрей Львович мне поможет. Тут всё-таки рубка управления, посторонних сюда пускать не полагается, разве что в исключительных случаях…
Я, наконец, очнулся, огляделся по сторонам и спросил:
– Товарищ капитан, а вы всё время здесь в рубке кораблём управляете?
– Обычно здесь дежурю или я, или наш космонавигатор. По очереди вахту несём, просто наблюдаем за приборами, чтобы всё шло как положено. Когда корабль по орбите летит, ему особо помогать не надо, главное не мешать… Ну а если нужна корректировка орбиты, тогда, само собой, сажусь за управление. И на стыковке с орбитальной станцией тоже.
– Как же так получается? – Сенька спрашивает. – Я думал, космическим кораблём всё время управлять надо, и рулить, и чтобы двигатели. Ну, как в видеоиграх…
– В ваших видеоиграх, – командир отвечает, – двигатели работают постоянно. Только вот нашей «Медведице» так ну совсем нельзя – это какой же запас горючего нужен, чтобы двигатели все 100 миллионов километров работали? Корабль летит по особой траектории – гомановской орбите – с неработающими двигателями, свободно, как брошенный камень. Отсюда и невесомость!
– То есть прямо так, с неработающими двигателями, все пять месяцев полёта? – говорю.
– Не совсем. Точно рассчитать орбиту с Венеры на Землю не получится даже у самого мощного в мире суперкомпьютера. Поэтому время от времени мы включаем двигатели и как бы поправляем орбиту, корректируем её, понимаете, ребята? В это время невесомость у нас прекращается, и могут даже сильные перегрузки быть, ну, почти как на старте. Так что имейте в виду: если я по громкой связи объявляю, что скоро корректировка орбиты, надо немедленно бросать все дела, отправляться в свою каюту, залезать в койки и пристёгиваться как можно крепче, ясно вам?
– Ясно! – дружно отвечаем мы с Сенькой.
Обсерватория на корабле – совсем маленькое помещение, тёмное и пустое – только кресло с пристяжными липучками и небольшой телескоп. И стеклянный купол, а за ним – тысячи звёзд. Как в рубке управления, только, наверное, ещё красивее. Мы с Сенькой часто сюда поднимаемся, просто садимся в кресло друг с другом рядом, пристёгиваемся и смотрим. А ещё я иногда сюда один прихожу, особенно если мне вдруг грустно и по маме с папой скучаю, по ребятам из группы, и хочется одному побыть и поплакать так, чтобы никто не видел. А ещё в обсерваторию частенько наведывается Андрей Львович, космонавигатор, он мне показывает, где какие звёзды и как называются, и какие созвездия, а ещё туманности и планеты в телескоп. И Землю тоже! Без телескопа она видна, как яркая-преяркая голубая звезда, самая яркая в небе, я рядом с ней совсем – жёлтая звездочка. Это Луна, оказывается. А в телескоп видно, что Земля – как пухленький такой шарик, а Луна – жёлтенький, поменьше. Андрей Львович так сказал:
– С каждым днём, ребята, Земля будет к нам всё ближе и ближе, а через пять месяцев станет такая огромная, что будет занимать полнеба! Очень это красивое зрелище.
А я подумал, что пять месяцев – это ужасно долго. Один месяц – это целые четыре недели, а пять месяцев это вообще в голове даже не помещается…
В медицинский отсек мы когда заглянули, то удивились очень. Потому что я думал, что в медицинском отсеке койки, ну как у нас на станции в госпитальном, где мама работает. А там никаких коек нет, зато разные приборы и тренажёры стоят прикреплённые – и на полу, и на потолке, и по стенам. И бегать, и прыгать, и педали крутить, и всё такое. Сенькин отец сказал:
– Мы с капитаном составим график, и вы у меня каждый день будете по часу здесь на тренажёрах заниматься, понятно, ребята? И я с вами тоже за компанию.
Я ничего против не имею, даже прикольно. Это же как на уроках физкультуры в школьном центре. А физкультура мне нравится. А Сенька спросил:
– Пап, а это прямо обязательно каждый день? А вдруг я не хочу, а лучше почитаю что-нибудь?
Анатолий Сергеевич объясняет:
– В невесомости, малыш, нашим мышцам очень легко. Силы тяжести нет, никакой нагрузки нет, хорошо, правда? Только вот это «хорошо» для организма совсем не хорошо – без нагрузок мышцы слабеют, причём очень быстро, а когда на Землю прилетим, ты настолько ослабнешь, что даже на ноги встать не сможешь, не то что ходить или бегать. Поэтому физкультура у нас будет каждый день обязательно, поняли?
Камбуз на корабле – это вроде бы кухня и столовая, но такие странные и ни на что не похожие, что я сперва даже засмеялся. Столов нет, стульев нет, ни одной чашки, ни одной кружки, ни ложек, ни вилок, ни тарелок. Когда мы первый раз на обед пришли (точнее, приплыли), Сенькин отец в стене открывает по очереди два небольших ящичка, и говорит:
