Титан. Жизнь Джона Рокфеллера

скачать книгу бесплатно

Титан. Жизнь Джона Рокфеллера
Рон Черноу

Биографии ХХ века
Джон Дэвисон Рокфеллер-старший, знаменитый американский предприниматель, филантроп, первый долларовый миллиардер в истории человечества. До сих пор он остается богатейшим человеком в мире. Однако его жизнь была в исключительной степени полна безмолвия, таинственности и недосказанности. Хотя он возглавлял крупнейшие коммерческие и благотворительные предприятия своего времени, о его личности известно мало. Он мастерски менял обличия и жил, окутанный слоями легенд и прикрываясь многочисленными масками. Известный американский писатель, журналист и биограф Рональд Черноу попытался раскрыть личность этого человека незаурядных способностей, сумевшего достичь головокружительного успеха в бизнесе.

Рональд Черноу

Титан. Жизнь Джона Рокфеллера

Моему брату, доктору Барту Черноу, вытащившему меня из пропасти в последний момент; и очаровательной Валери

Ron Chernow

Titan

The life of John D.Rockefeller, Sr

Russian translation rights arranged with Melanie Jackson Agency, LLC through AJA Anna Jarota Agency

(Публикуется с разрешения Melanie Jackson Agency, through AJA Anna Jarota Agency

© 1998 by Ron Chernov

© ООО «Издательство АСТ», перевод на русский язык, 2020

В создании современного мира первостепенную важность имеют два человека: Рокфеллер и Бисмарк. Один в экономике, второй в политике отвергли либеральные мечты о всеобщем счастье через индивидуальное соревнование, заменив их монополией и корпоративным государством или, по меньшей мере, предприняв шаги к ним.

    – БЕРТРАН РАССЕЛ
    «Свобода против организации, 1814–1914»

В Америке должно было произойти что-то сходное с Дж. Д. Рокфеллером, и для мира только к лучшему, что он оказался немногословен, последователен и поразительно свободен от грубого тщеславия, чувственности и вздорности. Его холодное упорство и безжалостность, возможно, вызывают нечто вроде ужаса, но при этом он был движущей силой, творческим могуществом.

    – Г. ДЖ. УЭЛЛС
    «Труд, богатство и счастье рода человеческого»

Когда история вынесет свой окончательный приговор Джону Д. Рокфеллеру, вполне возможно, что его вклад в научные исследования будет признан вехой в прогрессе человечества… Сегодня наука не меньше обязана щедрости и прозорливости богатых людей, чем искусство Ренессанса обязано покровительству пап и государей. Из этих людей Джон Д. Рокфеллер первый.

    – УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ
    «Сент-Льюис пост-диспэтч», 8 июля 1935 г.

Рокфеллер, как ты знаешь, считается самым богатым человеком в мире, и он определенно самая сильная и значительная личность, из всех, кого я видел. Человек невероятной глубины и для меня достаточно непостижимый. Лицо Пьеро (ни волоса на голове и лице), подвижный, лукавый, квакерский, на первый взгляд не производит иного впечатления, кроме великодушия и совестливости, хотя говорят, что он величайший негодяй в коммерции, какого только порождала наша страна.

    – УИЛЬЯМ ДЖЕЙМС
    из письма к Генри Джеймсу, 29 января 1904 г.

Предисловие

Жизнь Джона Дэвисона Рокфеллера-старшего была в исключительной степени полна безмолвия, таинственности и недосказанности. Хотя он возглавлял крупнейшие коммерческие и благотворительные предприятия своего времени, о его личности известно мало. Он мастерски менял обличия и жил, окутанный многочисленными легендами и прикрываясь многочисленными масками. Поэтому в нашей национальной духовной культуре его личность присутствует в виде разрозненных образов, от ненавистного создателя «Стандард Ойл», гениального, но холодного, до мудрого чудаковатого старого скряги-филантропа, экономящего каждый цент, но при этом занимающегося благотворительностью и произносящего заготовленные речи для кинохроники. Часто оказывается сложно соединить столь разные образы в общую картинку.

Нельзя сказать, что никто не пытался. В начале века Рокфеллер вдохновлял писателей более, чем любой другой гражданин Америки, книги о нем появлялись практически каждый год. И он был самым знаменитым американцем своих дней, пресса поминутно докладывала и анализировала его заявления и действия. Но даже на волне подъема общественного интереса к нему он иногда казался раздражающе мутным, значительная часть его жизни разворачивалась за стенами его владений и дверями его кабинета из матового стекла.

Возникает ощущение, что Рокфеллера нет в его собственных биографиях, что он проходит сквозь них призрачной бестелесной фигурой. Основные «разгребатели грязи», подобные Генри Демаресту Ллойду и Иде Тарбелл, видели в нем символ треста «Стандард Ойл», погруженного в махинации. Даже в двухтомной биографии Аллана Невинса, который стремился отстоять репутацию Рокфеллера, Рокфеллер исчезает, иногда сразу на несколько страниц, теряется в водовороте обвинений и встречных обвинений. Постепенно в литературе возникла тенденция уделять все внимание грабительским действиям «Стандард Ойл», не уделяя внимания остальной жизни Рокфеллера. Г.-Д. Уэллс отстаивал такой биографический подход: «История жизни Рокфеллера это история треста; он создал трест, а трест равным образом создал его… так что кроме этой истории едва ли представляется необходимым детально описывать его личную жизнь в хронологическом порядке»

. Биографы так твердо придерживались подобного взгляда, что у нас все еще не существует повествования об этом крупнейшем промышленнике XIX века, в котором бы исследовался его внутренний и внешний миры и синтезировал бы их во всесторонний портрет.

При таком количестве типографской краски, потраченной на Рокфеллера, его биографии портят примитивные повторы. Независимо от принятого ими политического уклона они, в целом, следуют одной и той же хронологии, повествуют об одних и тех же спорах, о его деловых методах, перепевают все те же старые анекдоты. Складывается впечатление, что смотришь одну и ту же постановку снова и снова, пусть и с разных мест в зале. Отчасти это связано с тем, что у нас меняется подход к жизнеописаниям. За исключением «Джон Д.», тонкого томика Дэвида Фримена Хоука, опубликованного в 1980 году, все биографии Рокфеллера изданы до середины века, и в них присутствует викторианская сдержанность относительно частных дел. Это прекрасный репортаж о событиях, но в них почти отсутствует постфрейдистское любопытство. Они лишь мельком затрагивают, например, историю отца Рокфеллера, двоеженца и шарлатана, который оказал неизгладимое влияние на жизнь своего сына. Даже обстоятельный Невинс показал весьма сдержанный интерес к женитьбе Рокфеллера и к его трем дочерям. Феминистские влияния наших дней позволили появиться на свет двум книгам – «Эбби Олдрич Рокфеллер» Бернис Керт и «Женщины семьи Рокфеллеров» Кларис Сташ, – которые начали вскрывать герметично закупоренный мир семьи. Общественная жизнь Рокфеллера за пределами его кабинета – его друзья, хобби, спорт и т. д. – равным образом пострадала от явного невнимания авторов биографий. В числе прочих вопросов, требующих изучения, политические взгляды Рокфеллера и теория трестов, его отношение к связям с общественностью, его вложения за пределами «Стандард Ойл», передача денег его детям и его династические амбиции, его неослабевающее увлечение медициной и след, который он оставил на многих благотворительных учреждениях, получивших его пожертвования. Также примечательно отсутствие любопытства относительно сорока с лишним лет, которые он провел после ухода от дел, некоторые биографы опускают эти десятилетия полностью. Но именно в эти годы Джон Д. Рокфеллер-младший увековечил и радикально изменил наследие своего отца, и я этому предмету уделяю значительное внимание.

Когда издательство «Рэндом Хаус» предложило мне написать первую полную биографию Рокфеллера со времен Аллана Невинса в 1950-х годах, я, откровенно говоря, засомневался, будучи убежденным, что предмет исчерпан писателями, которые мечтали извлечь выгоду из его славы. Как можно писать о человеке, который возвел секретность в такой культ? В существующей литературе он производит впечатление в лучшем случае одаренного пустого автомата, а в худшем – злонамеренной машины. Я не мог сказать, был ли он бездушным человеком, опустошенным погоней за деньгами, или человеком большой глубины и силы, но со сверхъестественным самоконтролем. Если правда первое, я бы с уважением отказался; в маловероятном случае, если окажется правдой последнее – что ж, тогда я заинтригован.

Чтобы разрешить вопрос, я провел день в Архивном центре Рокфеллеров в Слипи-Холлоу в штате Нью-Йорк, хранилище миллионов семейных документов. Я рассказал кураторам о своих опасениях и объяснил, что не могу писать о Рокфеллере, пока не услышу его внутренний голос – «музыку его мыслей», как я выразился. И они принесли мне запись интервью, взятого частным образом в 1917–1920 годах в доме Рокфеллера Уильям О. Инглис, нью-йоркский журналист, расспрашивал Рокфеллера для неопубликованной авторизованной биографии. Я корпел над этой рукописью из тысячи семисот страниц и был поражен: Рокфеллер, которого стереотипно считали молчаливым и пустым, как оказалось, обладал аналитическим складом ума, четко выражал свои мысли и мог даже вспылить; он был довольно остроумен, с суховатостью, характерной для среднего запада. Этого человека я не встречал ни в одной биографии. Вернувшись домой, я сказал Энн Годофф, моему редактору в «Рэндом Хаус», что теперь я очень хочу написать эту книгу.

Погружаться во внушительный массив бумаг Рокфеллера все равно, что раскапывать исчезнувший континент. Но даже при таком обилии документации в начале исследования у меня появилось досадное ощущение, что я стою перед сфинксом. Рокфеллер приучил себя раскрывать как можно меньше, даже в личных письмах, и писал их так, будто они могут однажды попасть в руки стороны обвинения. С инстинктивной секретностью он превосходно использовал странные эвфемизмы и туманные фразы. Поэтому двадцать тысяч страниц писем, которые Рокфеллер получил от своего более откровенного делового окружения, оказались неожиданной удачей исторических масштабов. Написанные еще в 1877 году, через семь лет после образования «Стандард Ойл», они дают живой портрет скрытых сделок компании с производителями, переработчиками, транспортировщиками нефти и закупщиками, а также с руководителями железнодорожных компаний, директорами банков и политической элитой. Картина жадности и коварства заставила бы вздрогнуть даже самых предвзятых исследователей Позолоченного века. Мне также невероятно повезло получить доступ к бумагам пяти моих выдающихся предшественников, каждый из которых оставил полные материалы исследований. Я проштудировал множество документов Иды Тарбелл в Музее скважины Дрейка в Титусвилле, штат Пенсильвания, Генри Демареста Ллойда в Историческом обществе штата Висконсин и Аллана Невинса в Университете Колумбия, в дополнение к бумагам Уильяма О. Инглиса и Реймонда Б. Фосдика (автора официальной биографии Джона Д. Рокфеллера-младшего) в Архивном центре Рокфеллеров. Эти собрания содержат огромное количество интервью и других материалов, которые их авторы использовали лишь частично.

Рокфеллера, как и многих магнатов Позолоченного века, либо восхваляли биографы, являющиеся его приверженцами и не видящие ничего дурного, либо поносили злобствующие критики, не видящие ничего хорошего. Подобная однобокость особенно вредна в случае с Рокфеллером, в котором безупречно сочетались грех и святость. Я старался действовать в пространстве широкого коридора между спорщиками и защитниками, убежденный, что жизнь Рокфеллера была единым целым и что набожный, страстно проповедующий христианство Рокфеллер это не просто хитрый фасад для грабежей корпорации. В его характере тесно сплелись религиозность и страсть к наживе. По этой причине я подчеркнул его баптистский евангелизм как ключ, открывающий многие тайны его жизни. Те, кто хотел бы видеть, как на этих страницах Рокфеллера либо демонизируют, либо канонизируют, будут разочарованы.

Сейчас время кажется благоприятным, чтобы воскресить дух Рокфеллера. С падением торговых преград и движением к экономике свободного рынка, мир объединился в глобальный рынок, который затрагивает семь миллиардов душ, а многие страны еще только выходят из марксистских или меркантилистских систем и пробуют капитализм на вкус. История Джона Д. Рокфеллера переносит нас в те времена, когда промышленный капитализм был еще сырым и новым в Америке, а правила игры еще не были написаны. Рокфеллер больше, чем кто-либо другой олицетворял собой капиталистическую революцию, которая последовала за Гражданской войной и трансформировала жизнь американцев. Он воплощал в себе все ее добродетели – бережливый расчет, уверенность в себе, упорный труд и неослабевающую предприимчивость. И все же, как человек, презиравший правительство и ни во что не ставивший конкурентов, он символизировал и многие из ее наиболее отталкивающих пороков. В результате вокруг его карьеры сосредоточились споры о подобающей роли правительства в экономике, которые не прекращаются и по сей день.

Вступление: ядовитый язык

«Чтение этой книги воскрешает в моей памяти факты и события, о которых я не вспоминал годами, – размышлял Джон Д. Рокфеллер. – Вещи давно прошедшие и умершие вновь оживают передо мной. Я рад этому, очень рад»

.

Несколько месяцев Рокфеллер слушал, как его официальный биограф зачитывает вслух книгу Генри Демареста Ллойда «Богатство против Содружества», беспощадное описание его делового пути, опубликованное в 1894 году. Самый богатый человек мира, давно отошедший от дел, которому уже было далеко за семьдесят, нехотя согласился уединиться и вспоминать прошлое. Начиная с 1917 года, по часу каждое утро, Рокфеллер отвечал на вопросы, устроившись в удобном кресле или полулежа на диване в своей спальне в Кайкате, георгианском особняке среди красивых лесов Покантико-Хиллс округа Уэстчестер. Со спокойной совестью, убежденный, что Бог благословил его карьеру и что суд истории оправдал бы его, Рокфеллер покорился этому занятию, только чтобы доставить удовольствие сыну, желавшему очистить семейное имя от всех спорных моментов. Как Рокфеллер напомнил своему биографу, учтивому Уильяму О. Инглису, газетчику, нанятому «Уорлд», старом враге Рокфеллера, только «по настоятельному требованию моего сына, который не знаком с этой историей… сам я бы не стал тратить время и силы на опровержение этих вопросов»

.

Несмотря на первоначальные сомнения, Рокфеллер не мог устоять перед предложением вновь пережить свои бурные первые годы в нефтяной промышленности, и гигантская задача вспомнить заинтересовала его. За сотни часов интервью, растянувшегося на три года, он возвращался к прошлому и открыто высказывал все, что у него на уме. Временами он говорил о своей жизни в мягких интонациях проповедника, обращающегося к братству родственных душ. В другое время он был сухо язвителен и нещадно насмешлив в адрес своих критиков – хотя все это время, как добрый христианин, старался подавить мстительные чувства к ним.

Инглис с изумлением наблюдал, как волна воспоминаний оживляла старика, его голос из высокого хрипловатого старческого переходил в глубокий мягкий молодой баритон. Его шаги становились пружинистыми и мягкими, когда он мерил шагами пол, излагая славные битвы его карьеры. Рокфеллер не пытался уклоняться от спорных вопросов и предложил совершенно новую структуру разговора о прошлом: Инглис будет зачитывать куски текста из книг двух главных антагонистов Рокфеллера, Генри Ллойда и Иды Тарбелл (их поток упреков был опубликован в начале 1900-х годов и сильно повлиял на общественное мнение), а Рокфеллер будет опровергать их, абзац за абзацем. Когда эти обвинительные акты только появились, он не соизволил прочитать их, сочтя это ниже своего достоинства. Теперь, с отважной самоуверенностью, он решил напрямую подойти к самым трудным обвинениям. «Восемь месяцев я не был расположен отвечать что-то этим глупым писателям, – отметил он, – но теперь я нахожу это интересным»

. А раз уж Джон Д. Рокфеллер-старший что-то надумал, он проявлял невероятную способность к концентрации.

Когда Рокфеллер предпринял эту отсроченную оборону, он ясно верил, что его правота доказана временем, так как эти журналисты очернили его репутацию в начале 1900-х годов, и он стал самым ненавидимым бизнесменом Америки. «Все, кто сегодня в деле, работают по современным направлениям, следуют планам, которые первыми предложили мы», – сказал он с гордостью

. Общество перестало относиться к нему с прежним ожесточением, считал он, а противодействие его нефтяной империи «практически сошло на нет и не поднималось многие годы, и теперь уже перестало быть модным громить «Стандард Ойл компани»

. Действительно, в Первую мировую войну американское общество оценило промышленную мощь компаний «Стандард Ойл», и Рокфеллер рассчитывал, с долей справедливости, что соотечественники теперь рассматривают его как благодетеля, а не как корпорацию-грабителя. Огромные благотворительные вклады, сделанные им в последние годы, также смягчили неприязнь публики к нему.

Как всегда с Рокфеллером, затянувшиеся в ходе интервью паузы оказывались красноречивее слов. Подготовленный Айви Ли, своим специалистом по внешним связям, Рокфеллер говорил о «Стандард Ойл», воздерживаясь от таких нагруженных терминов, как трест, монополия, олигополия и синдикат и предпочитал выражение «совместная работа». Он выказывал презрение к книжному миру свободных рынков, порожденному Адамом Смитом: «Каким это стало благословением, когда мысль о совместной работе с железными дорогами, телеграфами, сталелитейными компаниями, нефтяными компаниями появилась и заняла место хаоса, в каком доблестные ученые, ничего не знающие о деле, как они считали, оказывали Богу услугу, поедая друг друга»

. За три года беседы Рокфеллер ни разу не упомянул свою самую болезненную неудачу: в 1911 году федеральное правительство разделило «Стандард Ойл» на десятки подконтрольных компаний. Вычеркнув благодаря причудам памяти вердикт Верховного суда, Рокфеллер говорил о «Стандард Ойл», как будто прежний монолит все еще стоял невредимым.

Из всех занятых им позиций, вероятно, сложнее всего было поддерживать утверждение, что он не держит зла на своих недоброжелателей. Рокфеллер приправлял речь отсылками к своей великодушной натуре. «Представители «Стандард Ойл компани» питают самые добрые и дружеские чувства даже к тем, кто сильнее всех поносил их, и готовы отнести это к их слабостям и незнанию и всему остальному, что ими руководило»

. Более того: «А на тех, кто произносил резкие слова, мы не держим зла. «Грешить, как люди, и, как Бог, прощать»

. И даже более примирительно: «Я испытываю радость, что мы доброжелательны и приветливы по отношению к этим ревнивым мелочным людям, во главу своей жизни поставившим попытки утянуть нас вниз, потому что не видели ничего дальше кончиков собственных носов».

Тем не менее со временем проповеднический тон Рокфеллера начал колебаться. Он не мог вообразить, что кто-то искренне и принципиально не одобряет его деловой путь и все чаще прибегал к личным выпадам, высмеивая критиков как каркающих, плакальщиков, ворчунов, жалобщиков, шантажистов, пиратов, избалованных детей, нытиков, авантюристов, волков и грабителей. Очевидно, обвинения причиняли боль, особенно со стороны Иды Минервы Тарбелл, чей невозмутимый, проницательный стиль исследовательской работы превратил его имя в олицетворение корпоративной жадности. Вместе с приближенными по гольфу Рокфеллер подшучивал над ней, называя «мисс Тарбаррел», «мисс бочка с дегтем», но то была прозрачная попытка извлечь жало из ее слов.

За время долгой беседы Инглис всего два раза видел, как рушится железное самообладание и сдержанность Рокфеллера, и оба раза, что показательно, это была реакция на Тарбелл. Первый – когда Инглис зачитывал вслух ее утверждение, что в 1872 году тридцатидвухлетний Рокфеллер захватил кливлендские нефтеперерабатывающие заводы, угрожая сокрушить конкурентов, если они не присоединятся к его синдикату. Именно с 1872 года начался его целеустремленный путь к главенству в нефтяной промышленности. Если этот год запятнан, то все остальное тоже. Инглис ярко описал реакцию Рокфеллера на заявления Тарбелл:

«Это абсолютная ложь!» – воскликнул господин Рокфеллер так громко, что я поднял голову от записей. Он удобно сидел в большом кресле, но на этих словах вскочил и подошел к моему столу. Его лицо покраснело, глаза горели. До сих пор я видел с его стороны только приветливость, а теперь, впервые не возникало сомнений, что он охвачен гневом и негодованием. Его голос гремел громко и четко. Он не стучал по столу, но стоял, сжав руки в кулаки, и было заметно, как сложно ему сдерживаться. Ему не удалось сразу же вернуть равновесие. «Это абсолютная ложь! – выкрикнул он. – Ни одному человеку такого не говорил ни я и ни один из наших представителей. Можете так и записать. Это заявление абсолютная ложь!»

После этой вспышки Рокфеллер успокоился, но выпад причинил боль. Позже он бродил с Инглисом по дорожкам его огромных владений, среди холмов и полей для гольфа. «Как смехотворны все эти разговоры! – воскликнул он. – Это вздор, ядовитый вздор, сказанный с какой-то целью. По сути, мы все находились на тонущем корабле, пока продолжалась яростная конкуренция, и мы пытались построить шлюпку и добраться до берега. Нет нужды угрожать людям, чтобы те сели в шлюпку и покинули тонущий корабль»

. Захват фирм конкурентов проходил не так благожелательно, как преподносил Рокфеллер, но его память была сильно избирательна.

Самые едкие эпитеты Рокфеллер приберег для другого текста, где Тарбелл разбирала деликатный вопрос о его личной жизни: характер его колоритного беспутного отца, Уильяма Эйвери Рокфеллера. В июле 1905 года она завершила свое повествование о «Стандард Ойл» разделом «Портрет» Рокфеллера из двух частей, полным ядовитых описаний его отца, странствующего торговца патентованных лекарств, ведущего таинственную бродячую жизнь. Уильям Эйвери Рокфеллер был из тех умеющих убеждать дельцов, которые процветали в приграничных сообществах Америки начала XIX века, и Тарбелл подробно описала его проступки. В одном случае она гневно написала: «Право, он обладал всеми грехами, кроме одного – он никогда не пил»

.

Нападка на его умершего отца затронула какую-то затаенную, все еще незажившую рану, и Рокфеллер неожиданно взорвался. «Что за гнусные изречения от женщины, которая называется историком, – съязвил он, ошибочно предположив, что Тарбелл ожесточилась после того, как ее публикация не смогла навредить империи «Стандард Ойл». – И тогда она прибегла к жалкой выдумке, со всеми издевательствами, злобой, скользкими намеками и искажениями, в которых она мастерица, и с еще большей злобой напала на моего отца»

. Рокфеллер не сразу пришел в себя: его знаменитое гранитное самообладание совершенно рухнуло. Он очень редко позволял себе выпустить поток несдержанных оскорблений. Захлебываясь от ярости, он бранил «ядовитый язык этой ядовитой женщины, которая хочет отравить общество всеми мерами… бросить подозрение на все хорошее, плохое или обычное, связанное с именем, до сих пор не разрушенным ее выпадами». Сознавая, что он нехарактерным для него образом утратил бдительность, Рокфеллер вскоре вернулся к прежнему образу философского спокойствия, успокаивающе заверяя Инглиса: «Все же, если на то пошло, я благодарен, что даже к этому «историку» я не испытываю ожесточения, только жалость»

. Титан вновь обрел свое достоинство и позаботился о том, чтобы эта плотно сидящая маска никогда больше не соскальзывала в присутствии его биографа.

Глава 1

Мошенник

В начале 1900-х годов, когда Рокфеллер соперничал с Эндрю Карнеги за звание самого богатого человека в мире, жаркий спор разгорелся между Францией и Германией, каждая из стран заявляла, что является землей предков Рокфеллера. Всевозможные специалисты были готовы, за приличное вознаграждение, составить великолепное родословное древо и показать королевские истоки нефтепромышленника. «У меня нет ни малейшего желания искать свое происхождение от знати, – честно сказал Рокфеллер. – Я вполне доволен своими старыми добрыми американскими корнями»

. Самый претенциозный поиск отследил происхождение Рокфеллера до французской семьи IX века по фамилии Рокфёй, предположительно живших в лангедокском замке – очаровательная история, но ее, к сожалению, опровергли последние исследования. Что касается немецкой линии, подтвердилось, что предки Рокфеллера, по крайней мере к началу 1600 годов, жили в долине Рейна.

Около 1723 года Иоганн Петер Рокфеллер, мельник, вместе с женой и пятью детьми, приплыл в Филадельфию и осел на ферме в Сомервилле, а затем в Амуэлле, штат Нью-Джерси, где он, судя по всему, начал процветать и приобрел большие земли. Через десять с лишним лет его кузен, Дилл Рокфеллер, перебрался из юго-западной Германии в Джермантаун, штат Нью-Йорк. Внучка Дилла Кристина вышла замуж за своего дальнего родственника Уильяма, внука Иоганна. (Не будучи особо сентиментален по отношению к своим европейским предкам, Джон Д. Рокфеллер все же воздвиг памятник патриарху, Иоганну Петеру, на месте его захоронения во Флемингтоне, штат Нью-Джерси.) В браке Уильяма и Кристины родился сын, Годфри Рокфеллер, дедушка нефтяного титана и человек меньше всего подходящий на роль основателя клана. В 1806 году в Грейт-Баррингтоне, штат Массачусетс, Годфри женился на Люси Эйвери, несмотря на серьезные возражения ее семьи.

Люси, по мнению родителей, вышла замуж за неровню, и ее судьбу позже повторила мать Рокфеллера. Предки Люси эмигрировали из Девона, Англия, в Салем, штат Массачусетс, около 1630 года, влившись в волну пуритан. Когда они осели и обжились, из рода Эйвери вышли люди самых разнообразных талантов – священники, солдаты, общественные деятели, первопроходцы и торговцы, не говоря уже о храбрецах, воевавших с индейцами. Во время Американской революции одиннадцать представителей клана погибли в битве при Гротоне. Для описания «благородных» корней Годфри Рокфеллера требовалась некоторая поэтическая вольность и приукрашивание, и Люси по праву претендовала на происхождение от Эдмунда Железнобокого, провозглашенного королем Англии в 1016 году.

Низенький и жалкий Годфри Рокфеллер совершенно не был похож на свою деятельную жену. Рядом с ней он казался обнищавшим и безнадежным неудачником. Люси, властная женщина, ревностная баптистка, худощавая, уверенная в себе, с решительной походкой и внимательным взглядом голубых глаз, до замужества работала учительницей в школе и была лучше образована, чем Годфри. Даже Джон Д., не имевший привычки отпускать обидные комментарии о родственниках, тактично признавал: «Моя бабушка была решительной женщиной. Ее муж таким решительным не был»

. Своим потомкам Годфри передал серо-голубые глаза и русые волосы, Люси – стройное телосложение, особенно проявившееся у мужчин. Энергичная, наделенная крепким здоровьем, Люси родила десятерых детей. Третий из них, Уильям Эйвери Рокфеллер появился на свет в Грейнджере, штат Нью-Йорк, в 1810 году. Дату рождения отца Рокфеллера определить несложно, но толпы измученных репортеров однажды выбьются из сил в поисках даты его смерти.

Дела Годфри, фермера и дельца, шли с переменным успехом, и из-за его начатых и заброшенных предприятий семья постоянно переезжала. Они были вынуждены перебраться в Грейнджер и Анкрам, штат Нью-Йорк, затем в Грейт-Баррингтон, потом обратно тем же маршрутом в Ливингстон, штат Нью-Йорк. В детстве Джону Д. Рокфеллеру рассказывали множество поучительных историй о слабых мужчинах, сбившихся с пути. Вероятно, Годфри часто упоминался как пример, которого следовало избегать. По всем описаниям дед был веселым добродушным человеком, но незадачливым и любившим выпить, отсюда и стойкая ненависть к спиртному у Люси, которую она, вероятно, передала и внуку. Дедушка Годфри стал первым примером, сформировавшим в сознании Джона Д. стойкую связь между общительностью и расхлябанностью, в связи с чем наш герой предпочитал общество трезвых, немногословных мужчин, умеющих владеть собой.

В бумагах описываются различные предположения о том, почему в 1832–1834 годах Годфри и Люси собрали пожитки в перегруженный фургон и отправились на запад. По одному мнению, возник правовой спор с англичанами, и Рокфеллеры и несколько их соседей лишились земель. По другим сведениям, беспринципный делец надул Годфри, предложив обменять ферму на якобы более плодородные земли в округе Тайога. (Если заявленное действительно имело место, налицо жестокий обман.) Некоторые родственники позже рассказывали, что Годфри собирался в Мичиган, но Люси отвергла такой далекий переезд, предпочитая диким местам Мичигана культуру Новой Англии на севере штата Нью-Йорк.

Каковы бы ни были причины, Рокфеллеры воспроизвели исконный американский обычай и отправились искать новые возможности. В 1830-х годах многие поселенцы из Массачусетса и Коннектикута толпами двинулись в необитаемые земли на западе Нью-Йорка – Алексис де Токвиль назвал такие перемещения «азартной игрой», любимой «в равной степени и ради переживаний, которые она вызывает, и ради выигрыша»

. В 1820-х годах многих привлекло в те края строительство канала Эри. Годфри и Люси сложили вещи в фургон с полотняным верхом, с впряженными волами и двинулись к пустынным землям. Две недели они ехали по пыльной горной дороге, ведущей из Олбани в Катскилл, крались через леса, мрачные и пугающие, как в сказках братьев Гримм. Вещей было много, а мест для пассажиров мало, и Рокфеллерам приходилось почти всю дорогу идти пешком, Люси и дети (кроме Уильяма, который с ними не поехал), по очереди сидели в фургоне, когда уставали. Наконец, они добрались до Ричфорда, штат Нью-Йорк; последние три с половиной мили (около 6 км) дались особенно тяжело, волы с трудом преодолевали каменистый разбитый путь. Изможденных животных приходилось хлыстом гнать вверх по почти отвесному холму, чтобы добраться до новых земель, невозделанных шестидесяти акров (24 га). Как гласят семейные предания, Годфри взошел, тяжело ступая, на вершину холма, оглядел владения и скорбно сказал: «Видно, ближе к Мичигану мы уже не подберемся». Так, в память о крушении надежд, холм получил грустное название Мичиганский.

Даже сегодня Ричфорд малопримечательный городок на перекрестке дорог, а тогда это была просто почтовая станция в лесистой местности, юго-восточнее Итаки и северо-западнее Бингемтона. Коренных обитателей этих мест, индейцев-ирокезов, прогнали после Американской революции, и на смену им пришли ветераны революционной армии. Когда сюда прибыли Рокфеллеры, это безлюдное местечко на границе только стало именоваться поселком, деревенская площадь датируется 1821 годом. Цивилизация только начала добираться сюда. В густых лесах вокруг было полно диких зверей и птиц – медведей, оленей, пум, индеек и кроликов, – и люди вечером ходили с факелами, чтобы отпугивать рыскающие волчьи стаи.

К 1839 году, когда родился Джон Д. Рокфеллер, Ричфорд начал обзаводиться атрибутами небольшого городка: появились первые предприятия – лесопилки, мельницы и винокуренный завод – и вдобавок школа и церковь. В большинстве своем здесь зарабатывали на жизнь тяжелым фермерским трудом, но приезжающие люди были полны надежд. Они привезли с собой сдержанную пуританскую культуру Новой Англии, примером которой станет Джон Д. Рокфеллер.

С земель Рокфеллеров на вершине крутого холма открывался широкий вид на плодородную долину. Весной склоны усеивали дикие цветы, а осенью в изобилии появлялись каштаны и ягоды. Среди этой красоты семье приходилось нести тяготы спартанской жизни. Рокфеллеры занимали маленький простой дом из распиленных вручную досок и бревен, двадцать два фута вдоль и шестнадцать поперек (около 7г5 м). Склоны плотно поросли сосной, тсугой, дубами и кленами, а почва оказалась скудной и каменистой. Требовались невероятные усилия, чтобы просто расчистить участок от кустарника и деревьев.

Насколько можно судить по немногим дошедшим до нас семейным рассказам, Люси умело управлялась и с семьей, и с фермой и никогда не избегала тяжелой работы. Взяв пару молодых волов, она сама сложила каменную ограду, и ее смекалка и хладнокровная находчивость позже проявятся в ее внуке. Джон Д. с удовольствием рассказывал, как однажды ночью в амбаре она поймала вора, крадущего зерно. Лицо незваного гостя в темноте было не различить, но Люси не растерялась и оторвала кусок ткани от его рукава. Позже, встретив мужчину в порванном сюртуке, она подошла к нему и молча предъявила недостающий лоскут; мысль свою она донесла, но обвинений выдвигать не стала. Еще один момент достоин упоминания в связи с Люси: она питала большой интерес к лекарственным растениям и готовила домашние снадобья из «лечебного куста», растущего на заднем дворе. Годы спустя ее внук отправил образцы куста в лабораторию, чтобы выяснить, имел ли он действительно медицинскую ценность. Возможно, именно от бабки он унаследовал восхищение перед медициной, которое пронес через всю жизнь, и в результате создал всемирно известный медицинский исследовательский институт.

К моменту, когда Уильяму Эйвери Рокфеллеру исполнилось чуть больше двадцати, он уже был заклятым врагом общепринятой морали и предпочитал образ жизни бродяги. Еще подростком он надолго исчезал из дома в середине зимы и пропадал неизвестно где. Всю жизнь он придумывал разные махинации и схемы, лишь бы избежать обычного нелегкого труда. Но Уильям обладал такими нагловатыми обаянием и привлекательностью – здоровяк, под шесть футов ростом (1,8 м), широкая грудь, высокий лоб и густая рыжеватая борода, скрывающая упрямый подбородок, – что легко вводил людей в заблуждение. Такая выгодная внешность смягчала недоверчивых и обезоруживала придирчивых, по крайней мере, на время. Неудивительно, что такой бродяга не пошел с родителями на запад в Ричфорд, а объявился в этих землях около 1835 года в собственной неподражаемой манере. На жителей окрестных поселений он сразу же произвел сильное впечатление своим неординарным стилем. Уильям изображал глухонемого торговца, продающего дешевые мелочи, а к петле для пуговицы у него за нитку была привязана дощечка с надписью мелом «Я глухой и немой». С помощью этой дощечки он переговаривался с местными и позже хвалился, как хитро выведал все секреты городка. Еще он таскал с собой калейдоскоп и предлагал людям заглянуть в него, так он завоевывал доверие незнакомцев, перед тем как навязать свой товар

. За свою долгую карьеру мошенника Большой Билл всегда рисковал, что люди неожиданно раскроют его обман, и едва избежал разоблачения в доме некоего диакона Уэллса. Дьякон и его дочь, миссис Смит, пожалели бедного торговца, постучавшего однажды субботним вечером в их двери, и приютили его. На следующее утро они пригласили его в церковь. Большому Биллу понадобилась вся его изобретательность, так как он сторонился толпы, где его могли узнать и раскрыть обман. «Билли сказал [диакону], написал, что ему нравится ходить в церковь, но на него пялятся из-за недуга, поэтому ему стыдно, и он не пойдет, – вспоминал один из горожан. – Он и правда боялся, что его раскроют»

. Семь месяцев спустя диакон тоже перебрался в Ричфорд, и миссис Смит увидела давешнего глухонемого на общественном сборище и была поражена его чудесным исцелением. «Я вижу, ты теперь говоришь много лучше, чем когда мы виделись в последний раз», – сказала она. Большой Билл безмятежно улыбнулся, нисколько не смущаясь: «Да, мне стало получше»

. Как только он появился в Ричфорде, горожане сразу смогли ознакомиться с его приемами: он без слов показывал табличку с нацарапанным вопросом «Где дом Годфри Рокфеллера?»

Билл редко сообщал правду о себе и своих товарах, поэтому ему приходилось работать на большой территории, чтобы избежать проблем с законом. Со своей будущей женой, Элизой Дэвисон, он познакомился на ферме ее отца, когда скитался за тридцать миль (около 50 км) к северо-западу от Ричфорда, вблизи Найлса и Моравии. Билл любил привлекать к себе внимание и себя рекламировать и потому обычно носил парчовые жилетки и другие яркие одежки, которые, вероятно, ослепили простую девочку с фермы. Как многие торговцы, забредающие в глухие места, он умел преподнести не только яркие побрякушки, но и мечты, и Элиза увлеклась романтичным бродягой. Она поверила его притворству и невольно воскликнула в его присутствии: «Не будь он глухонемым, я бы вышла за него замуж»

. Какие бы молчаливые сомнения ни закрались в ее душу, когда она обнаружила его обман, как и другие женщины, вскоре она поддалась его гипнотическому обаянию.

Джон Дэвисон, осмотрительный и добропорядочный человек, баптист, с шотландско-ирландскими корнями был глубоко привязан к дочери. Он, вероятно, чувствовал, какая бездна неприятностей ждет Элизу, если она свяжется с Большим Биллом Рокфеллером, и решительно препятствовал этому браку. В зрелом возрасте Элиза Рокфеллер могла произвести впечатление высохшей старой девы, но в конце 1836 года она была стройной энергичной девушкой с ярко-рыжими волосами и голубыми глазами. Со своей набожностью и сдержанностью она представляла собой полную противоположность Билла и, скорее всего, именно поэтому нашла его столь притягательным. Кто знает, какое уныние развеяла бойкая болтовня Билла. Мать Элизы внезапно умерла, когда той было всего двенадцать лет – приняла пилюлю, выданную проезжим доктором, – и Элизу, оставшуюся без советов матери, растила ее старшая сестра Мэри Энн.

18 февраля 1837 года, несмотря на решительное несогласие Джона Дэвисона, эта самая невероятная пара – Биллу было двадцать семь лет, Элизе двадцать четыре – обвенчалась в доме одной из подруг Элизы. Свадьба стала главной сплетней жителей Ричфорда, любивших поглядывать за похождениями Билла. По сравнению с Дэвисонами, Рокфеллеры считались сельскими бедняками, и не исключено, что Билл повелся на разговоры о приличном состоянии Джона Дэвисона. Еще в 1801 году бережливый Дэвисон приобрел сто пятьдесят акров (около 70 га) земли в округе Кайюга. По словам Джона Д., «Мой дед был состоятельным человеком для своего времени. В те дни человек, ферма которого окупалась и еще давала немного денег, считался богатеем. Четыре, или пять, или шесть тысяч считались богатством. У деда было втрое или вчетверо больше. Он мог ссуживать деньги»

.

Жители Ричфорда сошлись во мнении, что встреча с Элизой была не такой уж случайной, а заранее подстроенной попыткой получить деньги ее отца. Большой Билл пользовался недоброй славой подлеца, который на каждую привлекательную молодую женщину смотрит, как на добычу. До ухаживания за Элизой у него был, по меньшей мере, один серьезный роман. Как вспоминал Ральф П. Смит, долгое время проживший в Ричфорде: «Билли не был женат, когда пришел сюда. Поговаривали, что он женится на Нэнси Браун, своей экономке, но он порвал с ней и, как говорят, заплатил около четырехсот долларов, когда решил добиться расположения дочери богатого Джона Дэвисона там в Найлсе, на краю Моравии»

. Историю подтверждает кузина Джона Д., миссис Джон Уилкокс: «Нэнси Браун из Харфорд-Миллз была красивой девушкой, поразительно красивой. Уильям влюбился в нее. Она была бедной. Уильям предпочитал деньги. Отец Элизы, Дэвисон, собирался дать ей пятьсот долларов на свадьбу; поэтому Уильям и женился на ней»

.

Брак, заключенный обманом, соединил жизни двух совершенно непохожих людей и положил начало душевной боли, семейным ссорам и постоянному отсутствию стабильности. Атмосфера оказала сильнее влияние на формирование противоречивой личности Джона Д. Рокфеллера.

Когда Билл привез молодую жену в Ричфорд, в дом, который построил в полумиле от родителей, Элиза, вероятно, задумалась, что запрет отца, возможно, был мудрым: жизнь здесь обещала быть безжалостной и суровой. Сохранились фотографии места, где родился Джон Д. Рокфеллер – невзрачный дом из подогнанных досок стоит на голом склоне холма и неуютно выделяется на фоне неба. Грубая постройка напоминала два составленных вместе вагона, суровую простоту нарушал только маленький козырек над дверью. Сколь бы примитивным дом ни казался снаружи, он был удобным и прочным, из местной древесины. На первом этаже располагались две спальни и гостиная, а наверху – еще одно помещение с невысоким потолком, где можно было спать, и под самой крышей кладовая; небольшая пристройка служила амбаром и сараем. (Должно быть, идиллическое место рождения будущего керосинового короля освещалось китовым жиром или сальными свечами.) Земельный участок с яблоневым садом, гораздо просторнее дома, занимал пятьдесят акров (ок. 20 га), а у подножия холма бурлила речка Овего-Крик, полная форели.

Если у Элизы были возвышенные романтические представления о семейной жизни, Большой Билл довольно быстро и грубо их развеял. Он совершенно не собирался порывать со своей подружкой, Нэнси Браун, привел ее в тесный дом как «экономку», и жена, и любовница по очереди начали рожать детей. В 1838 году Элиза родила их первого ребенка, Люси, а через несколько месяцев появилась на свет незаконнорожденная дочь от Нэнси, Клоринда. Ночью 8 июля 1839 года Билл и Элиза вновь позвали повитуху, и в простой крохотной спальне с голыми стенами, восемь на десять футов (2,4х3 м) в этот мир пришел мальчик. Этому ребенку, родившемуся в эпоху президента Мартина ван Бюрена, судьбой было предназначено стать крупнейшим капиталистом страны и дожить до второго срока Франклина Д. Рузвельта и его «Нового курса». Как и многие другие будущие магнаты – Эндрю Карнеги (1835), Джей Гулд (1836) и Дж. Пирпонт Морган (1837) – он родился в конце 1830-х годов, а значит, достиг зрелости накануне промышленного бума, последовавшего за Гражданской войной. Через несколько месяцев Нэнси Браун родила вторую дочь, Корнелию; другими словами, Биллу, властелину собственного гарема, всего за два года удалось стать отцом четверых детей. Джон Дэвисон Рокфеллер (которого удачно назвали в честь здравомыслящего отца Элизы), известный своими строгими моральными принципами, появился на свет в промежутке между двумя незаконнорожденными сестрами, в доме, пропитанном грехом.

Вряд ли Элиза чувствовала себя комфортно с родственниками мужа. Рокфеллеры были сильно пьющими безграмотными фермерами, компанейскими остряками, любящими музыку, спиртное и шумные гулянки и придерживающимися грубых пограничных нравов. Заметным исключением оставалась Люси, сильная женщина во главе клана, и Элиза тянулась к ней, не одобряя остальную разгульную родню. Пока они жили в Ричфорде, младший брат Билла, Майлз Эйвери Рокфеллер, бросил жену и удрал в Южную Дакоту с Эллой Брасси, молодой женщиной, помогавшей Элизе с работой по дому. Майлз стал двоеженцем, женившись на Элле, а в качестве новой фамилии взял свое среднее имя; в будущем той же стратагемой воспользуется и Билл. Подобный способ начать жизнь заново был довольно распространен во времена, когда обширные пограничные участки Америки еще только появлялись на карте, и оставалось множество мест, позволявших укрыться от закона.

Для неискушенной фермерской девушки, не видевшей ничего, кроме дома, Элиза на удивление терпимо относилась к Нэнси Браун. Вопреки тому, что можно было бы ожидать, она жалела непрошеную гостью и, возможно, считала вынужденную жизнь втроем подобающим наказанием за то, что пренебрегла советом отца. По словам ее племянницы: «Тетя Элиза любила мужа и жалела бедную Нэнси. Но приехали братья тети Элизы и заставили Уильяма прогнать Нэнси»

. В первые годы брака Элизы заметно бросается в глаза отсутствие господина Дэвисона, и невозможно не задаться вопросом, отвернулся ли он от непослушной дочери или, под грузом вины и стыда, она скрывала от него свои беды. По одному из рассказов, после женитьбы Билла Нэнси начала ссоры с ним, и он, воспользовавшись этим, изгнал недовольную любовницу из переполненного дома. Вняв доводам Дэвисонов, он отправил Нэнси с двумя дочерьми к ее родителям в Харфорд-Миллз неподалеку. Семейная легенда утверждает, что Билл, пусть и не самый порядочный человек, все же не был совершенно бессовестным и тайком подбрасывал ей тюки с одеждой. К счастью, годы с Биллом не разрушили жизнь Нэнси, она вышла замуж за человека по имени Берлингейм, родила ему детей, а старшим двум дочерям обеспечила приличное образование

. Из скудных документальных свидетельств известно, что Клоринда умерла еще молодой, а Корнелия превратилась в высокую, умную и привлекательную молодую женщину, стала школьной учительницей и была очень похожа на Большого Билла. Иногда он соглашался дать ей денег, но щедрость Билла имела свои жесткие границы, и, если девушка становилась слишком настойчивой, он отказывал наотрез. Корнелия вышла замуж за некоего Секстона и осталась жить в окрестностях Ричфорда, но лишь немногие местные жители и родственники Рокфеллера знали, что она сводная сестра Джона Д.

. К чести Корнелии, она никогда не пыталась нажиться на своем родстве с самым богатым человеком мира, возможно потому, что неизбежно вскрылась бы ее незаконнорожденность. Знал ли Рокфеллер, что у него есть две незаконнорожденные единокровные сестры, выяснить невозможно.

Связь с Нэнси Браун стала не единственным унижением, выпавшим на долю Элизы, так как за три безрадостных года жизни в Ричфорде Билл часто уезжал из дома. Он остался непоседливым и несговорчивым одиночкой, предпочитавшим жить подальше от общества. В первые годы брака он попытался остепениться, завел небольшую лесопилку на Мичиганском холме и торговал солью, мехом, лошадьми и древесиной, но вскоре вернулся к вольной жизни коробейника, окутанной завесой тайны. Подобно преступнику, он уходил, крадучись, под покровом ночи и возвращался после заката недели или месяцы спустя и сообщал о своем возвращении, бросая камушки в окно. Чтобы семья продержалась в его отсутствие, Билл договорился о кредите в местной лавке. «Пока меня нет, отпускайте моей семье все, что им понадобится, а я вернусь и оплачу», – оставлял он указания Чонси Ричу, чей отец, Эзекиль, основал Ричфорд

. Элиза все время боялась, что лавочник отменит кредит и откажет, и стала крайне экономной, постоянно наставляя детей изречениями, такими как «Мотовство до нужды доведет».

Билл внезапно возвращался, улыбающийся, на новых лошадях, хорошо одетый, и размахивал толстой пачкой хрустящих банкнот. Прежде всего он шел в лавку и расплачивался с Чонси Ричем, а потом отправлялся к Элизе и мог с уверенностью сказать ей, что теперь в лавке все улажено. Его обаяние растапливало все накопившееся недовольство; прошло еще много времени, прежде чем длительные отсутствия мужа и его постоянные измены вытравили всю романтику, оставив у Элизы лишь стоическое смирение. Но пока, как бы ей ни было тревожно или одиноко, она, как девочка, тосковала во время его отъездов, все еще без памяти влюбленная в своего мошенника. «Только посмотри, какая луна! – со вздохом сказала она однажды кузине. – Уильям за многие мили отсюда, может быть, тоже сейчас смотрит на нее? Надеюсь, что смотрит»

.