Несовершенная публичная сфера. История режимов публичности в России

Мотив «забывчивости» проходит через всю оперу. Самый яркий пример – первоначальное обещание Додона дать Звездочету все, чего тот ни пожелает, в обмен на петушка, призванного служить ему «сторожем». Уже в первом действии Звездочет просит гарантии, что обещание будет исполнено.

Звездочет…И прошу тебя с поклономдать мне запись по законам,чтоб стояло крепче скалто, что царь мне обещал.

На что Додон отвечает ему:

Царь Додон(удивляясь)По законам? Что за слово?Я не слыхивал такого.Моя прихоть, мой приказ –вот закон на каждый раз.Только ты не сомневайсяи за всем ко мне являйся[386].

Эта реплика явно отсылала к обещаниям, которые царь дал в 1905 году и которые ничего не значили. Свое отношение к политической обстановке в стране и к цензуре Римский-Корсаков совершенно недвусмысленно выразил в письме к издателю Юргенсону от 8 марта 1908 года: «Возвращаясь к цензурному вопросу, считаю, что ни в клавире, ни в либретто никаких изменений делать не должно. Клавир и партитура должны остаться в оригинальном виде на вечные времена, а либретто тоже сохранить следует»[387]. В партитуре стояла пометка, свидетельствующая о том, что композитор запрещает вносить какие-либо изменения.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Москва стала средоточием либерально настроенной оппозиции, противостоявшей действиям царских чиновников. Если в Петербурге предпринимательство и искусство могли развиваться только с оглядкой на императорский двор, Москва от этих ограничений была свободна. Именно здесь в старообрядческой среде расцвела предпринимательская деятельность, искусство не стесняли жесткие академические рамки, а русская музыка, созданная членами «Могучей кучки», достигла своих высот.

В 1898–1907 годах критика в адрес чиновничьего аппарата, царя и последствий жесткой политики в стране все громче звучала в операх Римского-Корсакова. Благодаря отмене монополии имперских театров смогли развиваться театры публичные, а вместе с ними и публика – представители интеллигенции, новой буржуазии и купечества, у которых правомерность самодержавия к тому времени уже вызывала сомнения. В «Царской невесте» мы видим, как самодержавие разрушает жизни отдельных людей, а «Сказка о царе Салтане» показывает, что, когда царь окружен своекорыстными советчиками, которые мешают ему увидеть истинное положение вещей, он неизбежно принимает неверные решения. В «Кащее Бессмертном» изображена страна, в которой безраздельно властвует жестокий и своевольный «царь» и которая расцветает, только обретя свободу. Именно безответственная политика Николая II и его плохо подготовленные попытки расширить зону своего влияния в 1905–1906 годах побудили Римского-Корсакова в своем «Золотом петушке» создать пародию на царя. Критическая составляющая оперы настолько бросалась в глаза, что цензура никак не могла бы разрешить ее постановку. Однако композитор твердо решил ничего не менять.

Когда речь идет о политической обстановке того времени, о незрелых попытках царских чиновников пресечь распространение либеральных настроений и о том, как воспринимали происходящее Римский-Корсаков и Мамонтов, вполне очевидно, что оба они осознавали, как сужается понимание народности при самодержавии. Сценические декорации и костюмы они выбирали так, чтобы подчеркнуть связь между русской литературой, культурным наследием и музыкой; воплощением этой идеи был и Абрамцевский художественный кружок. Важно упомянуть, что после отмены театральной монополии оперы Римского-Корсакова ставились именно в «народном» театре Мамонтова, доступном для публики из разных слоев населения и потому позволявшем собрать более отзывчивых слушателей. Успех частных театров у представителей растущего среднего класса способствовал – наряду с публичными театрами и критикой в прессе – усилению радикальных настроений в русском обществе в связи с событиями 1905–1907 годов и переосмыслению доктрины официальной народности.

Публичные сферы и общественные движения в регионах предреволюционной России

Джованни Савино

Публичная сфера и внешняя политика русского национализма

Галицко-русское общество и «Галицкий вопрос», 1902–1915

ВВЕДЕНИЕ

Вопрос формирования и развития публичной сферы в позднеимперской России в последние десятилетия в центре внимания историков, социологов и юристов. В канун Первой мировой войны в Российской империи насчитывалось более десяти тысяч добровольных обществ и около пяти тысяч благотворительных обществ[388]. Американский историк Джозеф Брэдли в своей новаторской работе о добровольных обществах в Российской империи в начале ХХ века подчеркнул значимость развития ассоциаций для формирования публичной сферы в рамках поздней автократии. Причины для отсутствия или слабости «духа» гражданского общества в том контексте были, но идея о том, что не существовала публичная сфера, потому что, цитируя Антонио Грамши, «на Востоке государство было всем, гражданское общество находилось в первичном, аморфном состоянии»[389], не учитывает многогранности и развития ассоциаций в позднеимперскую эпоху[390]. Юрген Хабермас характеризовал возникновение публичной сферы как сферы, отделенной от государства и расположенной между личностью и государством, со своими независимыми институтами (общества, салоны, кружки, кофейни)[391]. Немецкий философ анализировал контекст Великобритании, Франции, Германии и США, где некоторые процессы происходили с конца XVIII века. Диалектика внутри политического либерализма в Великобритании и во Франции, переход к капитализму и, далее, развитие массового общества являются важной частью анализа Хабермаса. Ранее в дискуссиях о публичной сфере в Российской империи конца XIX – начала ХХ века часто отрицалось ее существование, потому что считалось, что у России был свой «особый путь»[392] и, таким образом, не было тех феноменов, что находились в центре размышлений Хабермаса[393], или же идеи сводились к интерпретации американского историка Ричарда Пайпса о патримониализме в российской истории[394].

Дискуссия о режиме публичности в историографии может предлагать другой подход к анализу российского контекста конца XIX – начала ХХ века и подчеркнуть те элементы, которые присутствовали в формировании и развитии публичной сферы. Практики, формы, жанры и материальная инфраструктура публичной коммуникации, как и механизмы цензуры и регламенты, присутствовали и имели значительный вес в создании российского режима публичности. Революция 1905–1907 годов ускорила процесс формирования независимого публичного пространства. Количественный вопрос, насколько «публичной» была публичность в Российской империи, имеет место, но также нельзя не обратить внимание на открытие клубов, появление газет и журналов, распространение новых общественных моделей и в провинциальные центры, особенно после 1905 года, и создание Государственной думы. Режим коммуникации изменился не только для сторонников борьбы против самодержавия, но и для самих защитников старого порядка, которые использовали возможности новой ситуации.

Публичная сфера в позднеимперской России была пространством разных политических и социальных течений. Вера Каплан убедительно показала, что нельзя говорить о публичном пространстве только добровольных обществ либерального толка, потому что и консервативные общества позднеимперской России отвечали тем же критериям участников публичной сферы[395]. В настоящей статье рассматривается благотворительное общество, которое имело открытую националистическую, консервативную и даже ирредентистскую повестку, – Галицко-русское благотворительное общество. Общество действовало в последние годы самодержавия и из кружка интеллектуалов, представителей духовенства и чиновников успело благодаря деятельности его второго председателя графа В. А. Бобринского превратиться в одну из важных структур националистического лагеря в канун Первой мировой войны и быть в центре событий оккупированной Галиции в 1914–1915 годах. Внешнеполитические позиции Галицко-русского общества были независимы от общей стратегии МИДа Российской империи и начали совпадать с ней только с 1913 года – тогда представители общества, такие как писатель и публицист галичанин Д. В. Вергун, были приглашены на работу в ведомство[396]. Историю Галицко-русского благотворительного общества можно анализировать через призму публичной сферы: как националистические общества пытались создать свое пространство в диалектическом взаимодействии с имперскими ведомствами, представителями монархических и националистических организаций и своими оппонентами (от украинских интеллигентов до деятелей либерального и социалистического движений). Именно вопрос о том, как группа интеллектуалов, публицистов, депутатов и чиновников могла действовать в режиме публичности, находится в центре внимания данной статьи.

РУССКИЙ НАЦИОНАЛИЗМ И ПУБЛИЧНАЯ СФЕРА В НАЧАЛЕ ХХ ВЕКА

В истории русского национализма в дореволюционный период наличие обществ – важный социально-политический кейс. Первые попытки создать общественно-политическую силу были связаны с «правыми салонами» Санкт-Петербурга. В столице Российской империи правая политическая мысль начала формироваться в неформальной обстановке салонов. Самым известным был кружок князя В. П. Мещерского, человека близкого к престолу и находившегося в активной переписке с видными представителями императорского двора и с царями Александром III и Николаем II. Из окружения «правых салонов» вышли основатели первой русской политической организации националистического толка в ХХ веке – «Русского собрания» (РС). Формально «Русское собрание» возникло как научно-культурное общество, объединявшее сторонников русских начал и традиций. В первой статье устава общества была озвучена его цель: «„Русское собрание“ имеет целью содействовать выяснению, укреплению в общественном сознании и проведению в жизнь исконных творческих начал и бытовых особенностей русского народа»[397]. Среди задач общества было изучение «явлений русской и славянской народной жизни в ее настоящем и прошлом» и «охранение чистоты и правильности русской речи». Основатели общества были из высших кругов имперской интеллигенции и бюрократии, и такая характеристика позволяла его рассматривать как дворянскую организацию, но РС охотно искало возможности распространять свои взгляды на более широкую публику. Одним из основателей общества был известный издатель и журналист А. С. Суворин, и именно в редакции его газеты «Новое время», которая была голосом консервативной мысли в позднеимперской России, проходило учредительное собрание РС 16 января 1901 года. Поддержка Суворина оказалась важной для успеха общества, как подчеркнул историк И. В. Лукоянов: «…можно сказать, что у истоков Русского собрания стояло „Новое время“. Газета печатала подробные сообщения о деятельности общества, его заседания первое время проходили в помещении редакции А. С. Суворина»[398]. Активность «Русского собрания» привела к росту влияния правых позиций в общественном мнении в столице; в разные годы в составе Совета общества появлялись лица из высших слоев дворянства, православного духовенства, офицерства и – после начала парламентской деятельности Государственной думы – депутаты. Высший чиновник и общественный деятель князь Д. П. Голицын был первым председателем Совета «Русского собрания» до 1906 года, и под его руководством общество стало более уверенно ориентироваться в политике, но не как партийная сила, а как центр пропаганды идей и позиций русского национализма. Такая деятельность в плане борьбы за гегемонию в столичном и имперском обществе имела важные последствия для становления различных правых политических организаций и партий во время революции 1905 года и после нее. Руководство самой важной партии черносотенного движения, Союза русского народа (СРН), происходило из состава «Русского собрания», а ее лидер, врач А. И. Дубровин, был с осени 1901 года активным членом РС; известный скандальный депутат, «трагический клоун Государственной думы» В. М. Пуришкевич тоже был членом РС и входил в состав его Совета с 1905 по 1913 год.

Таким образом, «Русское собрание» было «кузницей кадров» или «инкубатором» немалого количества правых организаций и в том числе обществ, которые, несмотря на культурно-просветительские цели, имели свою политическую повестку и пытались распространять ее в публичной сфере.

«НРАВСТВЕННАЯ ПОМОЩЬ ГАЛИЦИИ» – ОСНОВАНИЕ ГАЛИЦКО-РУССКОГО БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОГО ОБЩЕСТВА

Галицко-русское благотворительное общество было основано в 1902 году 52 членами-учредителями, представителями академического мира, чиновничества, духовенства и дворянства, многие из которых уже были в рядах «Русского собрания». Инициатором и председателем общества был А. С. Будилович, известный ученый-славист и не менее яркий представитель русского национализма и позднего панславизма. Уроженец Гродненской губернии[399], Будилович был одним из самых главных сторонников мер по русификации образования и науки на западных окраинах Российской империи и сам принял активное участие в этих процессах, будучи ректором Императорского Варшавского университета и потом в той же должности в Дерптском университете, ставшем под руководством Будиловича Юрьевским университетом. Женатый на дочери известного деятеля галицкого русофильства А. И. Добрянского, профессор Будилович был пламенным сторонником «русского дела» в Галиции, тогда находившейся в составе Австро-Венгрии. Будучи студентом историко-филологического факультета Санкт-Петербургского университета, А. С. Будилович был учеником слависта И. В. Ламанского, представителя панславизма, и активно участвовал в деятельности панславистов в конце 1860‐х. Будилович участвовал также и в Славянском съезде в Москве в 1867 году, после чего подробно рассказывал о работе съезда и своих ощущениях и мыслях в двух статьях для газеты «Голос» – «К приезду наших славянских гостей» и «Характер, цели и результаты славянского съезда». Взгляды молодого Будиловича уже имели черты правоконсервативной интерпретации панславизма с синтезом русского национализма; Российская империя должна была стать гидом союза славянских народов, а русский язык – единым языком этого союза. Что касается Галиции, то молодой Будилович видел в ее аннексии последний этап процесса собирания земель Руси:

Нет, на славян не распространяется завещание московских собирателей Руси. С присоединением (конечно, уже близким и неизбежным) к России Галиции и Руси Угорской (Карпатской), с завоеванием твердого географического положения на Западе, прекратится внешний рост России…[400]

Спустя двадцать пять лет Галицко-русское общество преследовало цели его председателя А. С. Будиловича и его деятельность впрямую была направлена на оказание материальной и нравственной помощи нуждающимся уроженцам Прикарпатской Руси, на издание, приобретение и распространение полезных книг, на содействие в установлении и укреплении духовных связей Руси Подкарпатской с Русью Державной и на устройство собраний и публичных чтений, соответствующих целям общества[401].

Деятельность Галицко-русского общества была по сути политической и имела целью изменить внешнеполитическую повестку Российской империи в Центральной и Восточной Европе, что можно интерпретировать как фактор формирования специфического режима публичности[402]. Неформальные связи салонов после основания обществ правого толка становились более структурированными, и тесное сотрудничество между некоторыми организациями считалось нормальным явлением. Как уже упоминалось, ядро Галицко-русского благотворительного общества происходило из «Русского собрания», Будилович был одним из видных интеллектуалов и чиновников (с 1901 года занимал должность члена Совета министерства просвещения)[403] в этой организации, а председатель РС Д. П. Голицын регулярно участвовал в собраниях Галицко-русского общества, которые проходили в помещениях «Русского собрания»[404].

Галиция для Будиловича и Галицко-русского благотворительного общества была не только «исконно русской» областью, но и ареной битвы между тремя разными национальными проектами: польским, украинским и русским. Регион представлял собой terra irredenta для всех этих проектов, с одним важным отличием: если для польских и украинских националистов Галиция явилась «Пьемонтом» своих версий nation и state building, то для местных русофилов и русских националистов эти территории были частью одной большой русской нации «от Карпат до Камчатки». Политические и административные условия в Галиции, где с 1861 года работал местный краевой сейм, способствовали развитию украинского национального дискурса, которому местные авторитеты отдавали предпочтение в силу конкретных соображений: русофильство (или москвофильство) открыто ориентировалось на Санкт-Петербург и воспринималось как угроза стабильности власти Габсбургов в регионе. В 1870‐х русофильская газета «Слово» получила финансовую поддержку сначала от Славянского благотворительного комитета (особенно от Киевского отдела) и только в очень краткий период (с 1876‐го по 1880 год, и не все субсидии дошли до газеты)[405] – государственное финансирование. Причина такого шага Александра II и Комиссии по украинофильской пропаганде в южных губерниях России была связана с внутренним «украинским вопросом» и озвучена так: «Украинофильский орган в Галиции, газета „Правда“, враждебная вообще русским интересам, издается при значительном пособии поляков»[406]. Несмотря на несостоятельность и скупость российской поддержки, такая деятельность была воспринята в Вене как подрывная и усугубила преследование галицийских русофилов в начале 1880‐х. Британский дипломат и историк (родом из еврейской семьи в Галиции) сэр Льюс Нэмир подчеркнул смешанный характер национального и конфессионального состава Галиции и других регионов Восточной Европы, проведя аналогию с Ольстером в Ирландии:

В лингвистически смешанных регионах разграничение между группами является сложной проблемой даже там, где национальные группы просто соседствуют. Но в Европе смешение было, как правило, результатом политических и культурных завоеваний, которые низводили изначальную национальную группу до состояния социально подчиненной. Следствием завоеваний стал Ольстер, и более масштабные регионы распространяют сеть «господства», опирающуюся главным образом на городское население и помещиков, чуждых крестьянству или выделившихся из него и сохранивших либо собственный язык, либо собственную религию, либо и то и другое[407].

Галицко-русское благотворительное общество более чем двадцать лет спустя пыталось создать новую сеть поддержки русофильства в Галиции внутри российского общества и использовать поддержку для давления на государственные власти с целью вмешательства Санкт-Петербурга во внутреннюю политику Австро-Венгрии. Но «галицийский вопрос» не был на повестке дня ни у государства, ни у общественного мнения, потому что были другие, более значимые события, такие как Русско-японская война и революция 1905 года, которые «вынудили отложить исполнение многих намеченных им (Галицко-русским обществом. – Д. С.) задач до более благоприятного времени»[408]. Руководство общества послало телеграмму царю в начале войны с Японией, где желало, чтобы «русские выстрелы на Тихом Океане [отражались] грозными раскатами и в ущельях Карпатов, вызывая сочувственные отзвуки в сердцах лучших сынов Зарубежной Руси»[409].

Русская революция 1905 года имела своим ощутимым последствием активизацию гражданского общества в более широких масштабах и создала условия для формирования нового режима публичности. Манифест 17 октября 1905 года имел значение не только для революционеров, представителей либерального движения и более консервативно-либеральных деятелей, которые создали Союз 17 октября, но и для защитников самодержавия. Как бы парадоксально это ни звучало, силы, которые противостояли революции, получили доступ к публике, возможность организовать свои партии и союзы благодаря радикализации и активизации общества в рамках событий 1905 года. Национальный вопрос на окраинах Российской империи встал во всей своей остроте, и А. С. Будилович вместе с другим видным интеллектуалом и националистом П. А. Кулаковским был одним из основателей журнала «Окраины России» в марте 1906 года[410]. В первом выпуске журнала был озвучен призыв к сплочению русских националистов:

…в тумане политической смуты, которая охватила наше отечество, является стремление нарушить государственное единство России. Враги Русского государства очень хитро и более ловко, чем искусно, связали свои сепаратистские вожделения и свой поход против единой России с так называемым освободительным движением[411].

ПОЛИТИЧЕСКАЯ АКТИВИЗАЦИЯ ГАЛИЦКО-РУССКОГО БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОГО ОБЩЕСТВА, 1908–1913 ГОДЫ

Во время выборов в Государственную думу Российской империи в 1906–1907 годах в русском националистическом движении появились новые личности, которые представляли и местные правоконсервативные кружки, и такие социальные группы, как духовенство и дворянство. Нельзя не вспомнить киевских русских националистов в Государственной думе, например В. В. Шульгина и А. И. Савенко, или епископа Евлогия (Георгиевского), депутата православной общины из Холма, или тульского общественного деятеля графа В. А. Бобринского, потомка Екатерины II и сына бывшего министра путей сообщения А. П. Бобринского. Сахарный магнат, получивший высшее образование в Парижской школе политических наук и в Эдинбургском университете, В. А. Бобринский до 1905 года был известным либералом и в 1890‐х противостоял местному губернатору, и не только ему (как писал С. Ю. Витте, царь отказался его принять, когда был в Ялте в то время, из‐за его либерализма)[412]. Бывший участник либерального кружка «Беседа», Бобринский в октябре 1905 года основал организацию «За царя и порядок» в Туле, и его взгляды были умеренно правыми: против революции, социализма и более левых кадетских позиций, но за парламент и конституцию как средства ограничения произвола и защиты законности. Активность Бобринского в заседаниях Государственной думы (он был ее членом во втором созыве) и в прессе была высока, а его позиции в международной политической повестке были ориентированы на поддержку славянских национальных движений (кроме польского) на Балканах и в Центральной и Восточной Европе в интересах Российской империи и против Германии и Австро-Венгрии. Тема Drang nach Osten[413] как угрозы для России была на международной арене в центре политической деятельности графа Бобринского, активного сторонника неославизма и представителя правого крыла этого движения. После смерти Будиловича, который в последние годы своей жизни был главным редактором газеты «Московские ведомости», в декабре 1908 года Бобринский стал председателем Галицко-русского благотворительного общества. С новым руководством организация стала и в гражданской сфере, и в политике более активной, чем с предыдущим. Галицкий писатель, журналист и общественный деятель Д. Н. Вергун, редактор панславистского журнала «Славянский век»[414], арестованный в 1905 году в Вене по подозрению в шпионаже в пользу австрийских властей и затем переехавший в Санкт-Петербург в 1907-м, стал заместителем Бобринского и ключевой фигурой связей между русскими националистами, галицкими русофилами и другими представителями славянских движений внутри Австро-Венгрии. Автор книги «Немецкий Drang nach Osten в цифрах и в фактах»[415], Вергун был ярым противником пангерманизма и видел в крушении Габсбургской империи и Германии главную задачу славянских движений и внешней политики России. Но такие намерения руководства Галицко-русского благотворительного общества в эшелонах государственной власти и особенно в дипломатическом корпусе разделяли не все. Посол в Вене Н. Н. Гирс в переписке с министром иностранных дел С. Д. Сазоновым призывал к осторожности и сдержанности в «галицком вопросе»:

Если благоразумная и духовная поддержка Русской народной партии желательна и может принести ей пользу, то, напротив, всякая пропаганда соединения с Россией, которую делают в Галиции некоторые наши общественные деятели и некоторые органы нашей прессы, обращающиеся с угрозами к австрийскому правительству, могут при нынешних условиях лишь повредить русскому национальному движению, и мы будем бессильны защищать единомышленников от строгих репрессивных мер здешнего правительства[416].

Бобринский уже с 1908 года был в центре внимания австрийских властей из‐за своей активной деятельности в Галиции. В книге «Пражский съезд. Чехия и Прикарпатская Русь» он подробно описал свои ощущения после путешествия в эти регионы Австро-Венгрии во время Пражского славянского съезда 1908 года, где присутствовали девять членов Государственного совета и двадцать три депутата Государственной думы. В книге «русскость» Галиции была в центре нарратива, и встречи графа Бобринского с деятелями русофильского движения в регионе находятся в этом русле[417]. Именно в связи с деятельностью Бобринского Галицко-русское благотворительное общество добивается первых успехов в распространении своего влияния в Галиции и в русском общественном мнении. Бобринский использует трибуну Государственной думы и националистическую прессу для пропаганды «галицкого вопроса», а перо Д. Н. Вергуна на страницах «Нового времени» и других газет и журналов создает образ Галиции как многострадального региона под игом австрийской власти, объекта заговора «мазепинцев» (украинских националистов) при поддержке польской элиты. Сопротивление дипломатического корпуса не смогло остановить агрессивный настрой русских националистов. Возрастающее напряжение между европейскими державами, особенно между Санкт-Петербургом и Веной после боснийского кризиса 1907 года, и усиление антигерманского блока Лондона и Парижа способствовали тому, что галицко-русский нарратив закрепился в общественном мнении. Обострение международной обстановки и подъем националистического дискурса в политическом пространстве столыпинской эпохи помогли Галицко-русскому благотворительному обществу шире распространиться по России. Открылись отделения в разных городах – если в 1904 году Галицко-русское благотворительное общество было только в столице, но имело членов в Москве, Киеве и Варшаве, благодаря связям В. А. Бобринского и его деятельности во Всероссийском национальном союзе новые организации появились в Москве, Житомире, Каменец-Подольском, Астрахани, Одессе, Киеве и в Холме[418]. Осенью 1910 года открылся женский кружок общества под руководством М. М. Бобринской и В. Н. Вергун, жен председателя и зампредседателя организации[419]. В докладной записке 1911 года задачи дам звучали так: «Женский Кружок при Галицко-Русском Обществе имеет непосредственной своей задачей оказыватъ посильную материальную и нравственную поддержку зарубежным русским, ведущим борьбу за русскую идею и русскую национальность»[420].