Книга драконов

Зои, ей тогда было всего семь, проснулась той ночью, наверное, из-за сирен полицейских машин, которые выехали на убийство – на дороге нашли мертвого человека, это был дилер Джулии. Зои вошла в комнату матери и увидела, что Джули не шевелится, а ее тело окоченело.

Она позвонила мне и смогла сказать сквозь всхлипы только: «У мамы губы голубые! Голубые!» Я позвонила в 911. Но пока доехала скорая, было уже поздно.

Когда Зои жила у меня, ей постоянно снились кошмары, но она про них не рассказывала. Какое-то время она рисовала драконов, таких же, как когда рисовала с мамой, только теперь никогда не раскрашивала им глаза голубым. Я пыталась ей помочь, но к психологу она идти не хотела. «Они заставят меня забыть, – говорила она. – А я не хочу».

Бывает много видов зависимости, и одна из самых коварных – это беспомощная преданность болезненному воспоминанию, самостоятельно возложенное на себя наказание – быть прикованным к острой неровной отмели, образованной из одного-единственного момента в прошлом. Ее воспоминание о Джули в ту ночь – горе, предательство, гнев, вина – главенствовало над ее жизнью. Это был шрам, который занимал все ее существо и который она никак не могла перестать ковырять.

Забвение не приносит утешения, но чтобы излечиться, иногда нужно стереть воспоминание, забыть.

ЗОИ

Александр думает, что драконы изначально прилетели в Маннапорт из-за нашей боли.

Я думаю, это не так. Как я сказала, в Маннапорте нет ничего особенного. У нас средний уровень горя и страданий, покинутости и предательства, не больше и не меньше.

Но мелкие драконы – особенные. Их нельзя использовать для работы, по крайней мере, не так, как этого хотят взрослые. Но если скальпелем нельзя спилить дерево, это не значит, что от него нет толку.

Вот, я приготовила Йегонгу миску повидла, потом ему отнесу. Видите, какую я взяла голубику? Не точно того оттенка, как его глаза, но лучше не нашла. Голубой – очень красивый цвет.

Примечание автора: Подробнее о демоне Максвелла и термодинамических свойствах стирания информации читайте «Термодинамику вычислений. Обзор» Чарльза Беннета («Международный журнал теоретической физики», том 21, № 12 (1982), стр. 905–940).

Нидхёг. Джо Уолтон

Начало и конец всего,Что корень подгрызает,Там, где не видно ничего,В кромешной тьме под залом.Не важно, пир над ней идетИль в битвах люд страдает –Веселье рвет, отвагу жретИ жадно страсть глодает.Нос неподвижен до порыИ в кольцах хвост жестокий,Но ухо ловит сквозь мирыОмелы стон далекий.Огонь богам не усмирить,И свет дневной истает.Обет нарушен – стало быть,Конец мирам настанет.Она отсчет ведет давно,Лихой судьбы созданье.Ей знание древнее дано,А с ним – и обещанье:Настанет час – она взлетит,Отринув страхов бремя,А вместе с нею воспаритДраконов вольных племя.И неба ткань сомнут крыла,И будет смертным мниться:Они летят – им нет числа,И будет пламя литься!Доколе ясень не падет,Та, что была и будет,Обвивши корень, рога ждет,Что Рагнарёк разбудит.

Там, где река превращается в бетон. Брук Боландер

Брук Боландер (brookebolander.com) удостаивалась за свои работы премий «Небьюла» и «Локус», а также попадала в шорт-листы премий «Хьюго», имени Ширли Джексон, Теодора Старджона, Всемирной и Британской премий фэнтези. Ее произведения публиковались на Tor.com, в Lightspeed, Strange Horizons, Uncanny, New York Times и других изданиях. В настоящее время живет в Нью-Йорке.

Когда один из головорезов Реймонда Стерджа наконец столкнул с дороги его маслкар – когда «Додж Супер Би», трясясь по траве, перекатился через высокую насыпь и сделал последнюю стойку с включенным дальним светом, – к Джо резко вернулись остатки памяти и он снова узнал себя.

Запах шалфея и сточных вод. Тележки для покупок, грязные подгузники. Плывущие по течению пенопластовые контейнеры, хлопающие челюстями. Сверкающие глаза кукушки-подорожника, которая наклонилась у кромки воды, чтобы попить.

Перья цвета бензиновой лужи. Рябь и мурашки от морды до кончика хвоста. Жирный мех. Добрые девичьи глаза, когда она, такая смелая, протянула руку и…

Джо сжал руль своими большими руками так крепко, что услышал треск. «Супер Би» ударился носом о воду. Пустынная ночь разлетелась на осколки.

«Супер Би» был подарком от Реймонда, будто того, что он вытащил Джо из канавы и дал ему имя и работу, было недостаточно. Большинство больших и важных ребят видели просто растерянного парня, съежившегося в самом дальнем углу парковки, голого, как в тот день, когда его только сотворил Господь, и не останавливались, пока между ними и Нарушителем Порядка не оказался служащий гостиницы, телохранитель и блестящая черная дверь лимузина. Реймонд был не самым большим и важным парнем. Сам он потом рассказывал, что заметил Джо мельком, на ходу, и пробормотал что-то типа «Господи Иисусе, ну и большой же сукин сын» и поторопил своих парней, чтобы забрали вышеуказанного большого сукина сына, пока никому не вздумалось вызвать охрану. Реймонд Стердж всегда видел открывающиеся перед ним возможности. Как и всякому, кто строил жилые комплексы в пересохшем русле реки, ему полагалось обладать неким ви́дением. Либо быть не в своем уме.

Джо ничего из этого не помнил. Все, что предшествовало моменту, когда он проснулся у Реймонда в клубном доме, втиснутый в несоразмерно маленький халат, окутывала тьма, куда не проникал свет фар на двухполосной горной дороге. Без одежды, без удостоверения, без воспоминаний. Без имени. И если остальное не слишком его беспокоило, то отсутствие имени казалось существенным, но почему – он сам не мог определить. Оно просто было ему нужно. Не столько для других, сколько чтобы просто обрести себя.

– Как для Чеза или Дона слишком страшный на вид, – проговорил Реймонд надменно. – Для Бреда недостаточно блондинист, для Винса слишком симпатичный. Хотя глаза у тебя честные. Странного цвета, но честные. Челюсть крепкая, квадратная. Назовем тебя… Джо. У меня так в детстве пса звали. Очень по-американски. Ты не возражаешь?

Нет, он не возражал. Что-то в глубине его черепа приоткрыло жалюзи и зашипело, но он проигнорировал это и стал Джо. Вот так просто. Большой Джо Гейбриел, один из парней Реймонда Стерджа. Тот, кто тихонько приглашает тебя во дворик над ночным клубом. Тот, кто выступает из темноты слева от Реймонда и чьи длинные пальцы сжимают молоток, чьи ручищи так велики, что сам инструмент кажется игрушечным, будто все это какая-то шутка. Вот только это никакая не шутка.

«Ничего личного», – говорили всегда его глаза. Они переливались, как перья у скворца. Одна из бывших жен Реймонда носила кольцо со вставкой из черного опала размером с четвертак. И глаза Джо выглядели так же, сказал Реймонд, как то дурацкое кольцо Тины. «Бабы, наверное, с катушек съезжают, когда ты на них зыркаешь».

Джо нечасто выпадала возможность зыркать на кого бы то ни было. Обычно он делал только то, что приказывал ему Реймонд. Пугал. Бил. Ломал все, что было нужно ломать, хватал все, что нужно было хватать, и выбрасывал все, что требовалось разрезать на части и бросить в самом далеком и пыльном ущелье.

Реймонд поселил его во вшивом многоквартирном комплексе, которым владел сам. Комплекс назывался «Ривервью», и аренда здесь обходилась Джо всего в десятую часть зарплаты. Дешевые ручки дверей и шкафчиков отваливались у Джо с такой регулярностью, что он научился использовать инструменты для иных задач, помимо тех, которые ему поручал босс.

Ему ничего особо не требовалось. У Джо было шесть хороших костюмов, пара белых футболок, две запятнанные пары джинсов и пара плавок, которые, как сказал ему спасатель в городском бассейне, куда он ходил, были «опасно обтягивающими». По мере того, как дни сливались в недели и месяцы, годы плодились, как кролики, а его место в организации Реймонда становилось все более высоким, ему предлагали многое – деньги, дома, новые машины, – но он не видел в этом ничего привлекательного. Только вежливо отказывался и продолжал идти по все тому же пути, который выбрал себе в этом мире.

Вплоть до того дня, когда Реймонд взял его за запястье и вывел на улицу – посмотреть на «Супер Би». Ему сказали, что он больше не может ездить с работы и на работу на дрянном бьюике. «Оставайся в “Ривервью”, если хочешь, носи те же шесть костюмов, пока задницу не протрешь, но ездить ты будешь на этой машине. Не оскорбляй меня спорами. Даже не думай».

Но последнее предостережение, как выяснилось, было лишним. Джо влюбился с первого взгляда.

Она была темно-синего, сапфирового цвета, какой небо принимает сразу после заката и перед восходом луны. Как река, где под поверхностью просматривались острые скалы: если хватит дури в нее прыгнуть, скорее всего умрешь, но она, возможно, того стоит – только бы окунуться в ее воду. Тут Джо что-то вспомнилось. Какая-то…

тоска по дому, то, что ушло и уже не вернется

…эмоция, давно забытая. Желание. Возможно, из-за формы старого маслкара. Возможно, из-за того, что ни одна современная так не выглядела, не казалась готовой порвать дорогу в клочья. Он открыл дверцу с чувством вроде благоговения и втиснулся на сиденье под хихиканье Реймонда, который не мог сдержаться каждый раз, когда Джо приходилось подгибать ноги, чтобы залезть на место водителя. Он повернул ключ, и двигатель взревел. Будто кто-то произнес его имя. Настоящее имя. Мысль о нем пронеслась и исчезла, не найдя объяснения.

В момент, когда ожило зажигание, он почти почувствовал себя собой. И это, по существу, был конец. Конец Реймонда Стерджа, Большого Джо Гейбриела, и, к сожалению, кобальтово-синего «Доджа Супер Би» 1970 года.

Во внутреннем дворе «Ривервью» имелся бассейн, огороженный ржавым забором из кованой стали и окруженный столиками с зонтами. Типичный для бассейнов в жилых комплексах, он был приличного размера, достаточно длинным, чтобы в нем можно было хорошо потренироваться, наматывая круги из конца в конец. Правда, Реймонд, выкупив это место, не счел нужным тратиться на уход за бассейном, поэтому вода имела грязный мутно-зеленый цвет. Весной в нем собирались цветы жакаранды. Летом – появлялся приятный налет из опавших листьев и пепла от далеких костров. Хотя каждый второй сезон было больше пыли, пыльцы и утонувших опоссумов. В ином комплексе по этому поводу можно было пожаловаться домовладельцам. «Ривервью» был не таким. Сюда приезжали и уезжали те, у кого была на ходу машина, кому это позволяла низкооплачиваемая работа и кого копы не брали под арест. Соседи не обменивались ни сплетнями, ни рецептами мясного рулета, ни чем-либо еще, за исключением косых взглядов.

Вскоре после того, как у Джо появился «Супер Би», в нем пробудился странный интерес к состоянию бассейна. Плавание всегда было единственным, что он позволял себе вне работы. Только в воде ему становилось так хорошо, как никогда не было на земле. Под водой он уже не был таким большим сукиным сыном. Вода становилась частью его, как перья у птицы или ноги у лошади. Другие пловцы разевали рты, изумляясь его быстроте. Ошеломленные спасатели отрывались от своих журналов или мобильных телефонов. Дети подбегали, чтобы спросить, как у него так получается. Джо это казалось самым смешным на свете – все равно что если бы его спросили: как ему удается дышать или отращивать волосы? Он всегда улыбался и пожимал плечами, как бы извиняясь. «Не знаю, – отвечал он мягко, – просто… получается».

Джо не был слишком разговорчив. Он обычно не мог выразить словами того, что проще было показать действиями. А вот другие болтали чертовски много.

Он замечал бассейн в «Ривервью» и раньше, но не придавал ему особого значения. А потом, в одно прекрасное весеннее утро он шел к парковке и уловил его запах. Пахло водорослями и лягушачьими яйцами. Намокшими фиолетовыми лепестками. Запах был такой знакомый, что у него что-то болезненно сжалось в груди. Он остановился как вкопанный и уставился на грязный бассейн так, как никогда не смотрел прежде. Будто впервые его разглядел.

Он думал об этом моменте весь день, пока хрустели пальцы, пока коленные чашечки трещали, как яичная скорлупа, под хирургически точными ударами бейсбольной биты. Закончив работу, он зашел в местную библиотеку, завел себе карточку – дамочка за регистрационной стойкой с сомнением оглядела его с ног до головы, – и взял все книги по обслуживанию бассейнов, которые смог найти. Потом они лежали аккуратной стопкой рядом с грязным голым матрацем, на котором Джо спал, пока он не запомнил все их содержимое от корки до корки. Потом он вернул книги, к заметному облегчению дамочки за стойкой.

Кто-то ухаживал за садом, кто-то разводил рыбок. У Реймонда росли крючковатые карликовые деревья, которым можно было придавать всякие причудливые формы. У Джо была работа, машина и… баланс pH в бассейне «Ривервью». Посолиднее, чем вначале, когда его нашли на парковке голым и с пустотой в глазах.

Благодаря уходу Джо вода заблестела. Он купил сети, реагенты, скиммеры, фильтры и все, что было необходимо. Довольно скоро бассейн стал выглядеть, как в брошюрах, где рекламировались квартиры, сняв которые можно было получить спортзал и консьержа в придачу. Затем у обочины шумно припарковалось лето. Продлевать пропуск в городской бассейн Джо не стал. Плавать на улице было приятнее, особенно рано утром и поздно ночью. Скворцы вели свои предрассветные споры, сидя на дубах. Теплый желтый свет падал на поверхность бассейна, проходя сквозь прямоугольники раздвижных стеклянных дверей. Джо всегда чувствовал, как за ним кто-то следит, пока он плещется в воде, но никто так и не спускался к нему поболтать.

По крайней мере никто из взрослых. Потому что один-единственный поклонник у него все же появился – черноглазый, черноволосый мальчишка, не старше шести-семи лет. Каждый день он подкрадывался к Джо, точно бездомный кот, который слонялся по комплексу. Сначала он наблюдал из-за двери своей квартиры. Потом, очевидно, когда его няня отвлекалась, пролезал через кованый забор, где играл в машинки и делал вид, будто делает что угодно, только не смотрит на здоровяка в воде. К концу недели все его игрушки остались где-то в зарослях выгоревшей травы во дворе. Мальчик сидел, просунув лицо между прутьями забора, и наблюдал лишь за рябью на воде и плавными движениями Джо. Он никогда ничего не говорил и не пытался подобраться ближе. Ему явно было достаточно просто смотреть. Иногда няня замечала, что его нет, и звала с балкона – тогда он бегом возвращался наверх с рыжими от ржавчины щеками.

Детям запрещалось залезать в бассейн без присмотра, но этот мальчик никогда и не пробирался за забор, поэтому Джо не отчитывал его и не прогонял. А еще не запирал за собой калитку. Эти два факта не казались связанными между собой, когда он впервые услышал женский крик. Он понял, в чем дело, лишь несколькими мгновениями позже, когда вышел из квартиры и увидел ее сидящей у бассейна на корточках. Она была полностью одета, вся мокрая, а мальчик лежал перед ней без сознания. Бетон темнел от лужиц воды, которая капала с них обоих. Калитка лениво скрипела под дуновением легкого ветра.

Он преодолел расстояние между своей входной дверью и бассейном за рекордно короткое время, лица остальных жильцов осторожно высовывались из окон, размываясь, пока он проносился мимо. Женщина, услышав его шаги, даже не подняла головы. Она просто сидела перед мальчиком и выла, как койот. Вода вытекала из его ноздрей. Глаза были закрыты. Джо оттолкнул мать с пути так нежно, как только мог, – она, не сводившая глаз с ребенка, едва это почувствовала, – и взял мальчика на руки. Он не знал, что нужно делать. Мальчик в его ручищах выглядел таким крошечным и хрупким. И еще – мертвым. Грудь не шевелилась, черные волосы липли к голове, будто смазанные моторным маслом.

Джо смутно припоминал, что в таких случаях делают искусственное дыхание – когда надавливают пострадавшему на грудь и вдыхают воздух в рот, отчаянно надеясь, что тот очнется. Он не знал, как это правильно делается, ни разу в жизни не пробовал – на своей памяти, – и вообще, даже если бы знал, побоялся бы сломать мальчику ребра. Он решил начать с дыхания: присел на корточки, прижался губами к посиневшим детским губам, будто пытаясь надуть его хрупкую оболочку. Ничего. Еще раз – секунды тикали одна за другой, будто камешки, скатывающиеся по склону в ручей. Все так же.

Джо положил руки на тонкую грудь мальчика. Посмотрел на мать – та по-прежнему раскачивалась, плакала и молилась. Когда он наклонился, чтобы сделать последнюю попытку, у него мелькнула мысль, бессвязная, бессмысленная: «Черт тебя подери, давай выходи оттуда. Нечего тебе делать в этом пацане. Что с тобой такое, чтоб тебя!»

(…вода свободна, и он свободен, он следует, куда заблагорассудится, сверкая под резким солнцем, а рыбы и раки мечутся в пузырящемся зеленом пространстве между его чешуйками, и все несется и скользит, и впереди еще сотня лет, прежде чем сюда бросят первый загаженный подгузник, первую смятую банку пива, зальют первый бетон, чтобы ловить и контролировать…)

Между его руками и губами раздался звук – какой бывает, когда прочищается засорившаяся труба. Джо почувствовал тягу, потом всплеск – и вдруг его собственное горло и легкие оказались полны воды, которой так резко захотелось вылиться из мальчишки и перейти в него. Она была с привкусом хлорки. Что удивительно, Джо ею не подавился, хотя воды, казалось, вышло целое море. Кашель охватил мальчика, он стал судорожно хватать ртом воздух, напоминая промокший двигатель, который решил вернуться из мира мертвых.

Так Джо стал еще немного человечнее, когда молодая мать, рыдая за его локтем, вымолвила ему слова благодарности. Он узнал их имена и вызволил целый поток из легких Люсиана, чем спас мальчику жизнь. И даже несмотря на все случившееся, нисколько об этом не жалел.

Она нашла его через несколько дней. Миниатюрная, как и ее сын, совсем крошечная, только блондинка, в отличие от черноволосого мальчика. Джо открыл дверь, и увидел ее перед собой с шоколадным тортом из супермаркета. Она стояла, задрав голову, чтобы заглянуть ему, возвышавшемуся над ней на добрые пару футов, в глаза.

– Я вам кое-что принесла, – сказала она. – За то, что спасли ему жизнь. Я знаю, это немного и довольно глупо, но…

Джо всегда старался не пересекаться с соседями. Годами ему это превосходно удавалось, пусть в месте вроде «Ривервью» и при его-то занятости на работе это было проще простого. И чтобы это утверждение резко потеряло актуальность, оказалось достаточно несостоявшегося утопления, милого личика и халявной еды. Неожиданно для себя он пригласил ее в квартиру, вытащил из ящиков тарелки со сколами, сохранившиеся от прежних жильцов, и поставил их на крошечный обеденный столик, которым никогда не пользовался. Когда он попытался сесть напротив гостьи, его колени приподняли весь столик на полдюйма над полом. Пластиковые вилки и шоколадный торт опасно заскользили по дешевому клену, пока их не спасли проворные руки его соседки.

После этого Джо сместился в угол.

Ее звали Рита, она работала горничной в мотеле у шоссе. Девочка из соседнего дома должна была присматривать за Люсом, пока Рита была на смене, но иногда отвлекалась – то на телефон, то на телевизор, то на собственное отражение в зеркале, – и он выходил из квартиры. Он был хорошим мальчиком, смышленым, не разговаривал с незнакомцами и не играл на дороге, но его тянуло к воде, будто какую-то утку, он просто не мог удержаться. Если бы не высокий забор между комплексом и бетонным руслом реки, она находила бы его по щиколотку в воде, гоняющимся за рыбешками, лягушками или что там еще обитало. Хотя она и сама была такой в его возрасте. Она перепортила немало обуви и была не раз наказана за то, что играла в той же реке в то далекое время, когда казалось, будто в двадцать три года на день рождения пора дарить черные шарики с мультяшными стервятниками.

Джо слушал ее и ел торт, довольный тем, что она говорила сама. Это означало, что ему можно было ничего не рассказывать, а такие беседы он любил больше всего. Реймонду часто хотелось, чтобы он отвечал, смеялся или, что самое ужасное, делился своими мыслями по тому или иному вопросу. А так было нормально. Он только время от времени улыбался или кивал. Ей этого вроде бы было достаточно, а когда они встретились взглядами, она на миг-другой запнулась.

Рита сомневалась, что мальчик еще когда-либо приблизится к бассейну, даже если ворота каким-то образом снова останутся открыты (Джо, чувствуя себя весьма виноватым, заверил ее, что этого больше не случится), но все же беспокоилась. Она много о чем беспокоилась: об аренде, о работе, о медицинской страховке, о том, чтобы Люс ел овощи, о размере клопов в их квартире, о чем угодно. Закончив перечислять, она уставилась на крошки у себя на тарелке и потянула прядь коротких волос. Если бы он умел плавать, этого никогда бы не случилось. Ей стоило его научить, но бассейн раньше был таким мерзким, а сейчас просто нет времени и никогда не было…

– Я могу поучить его, если хочешь, – сказал кто-то. На мгновение Джо испугался, что оставил включенным полицейский сканнер у себя в спальне. Но к тому времени, как он понял, что это сказал он сам, его язык уже ворочался, выговаривая: «бесплатно» и «не-а, никаких проблем», а Рита пялилась на него через стол, будто он был Иисусом, Буддой и Бобом Баркером[25] в одном флаконе. После этого обратного пути у него не было. Да, он говорил серьезно. Он не знал точно, как именно учат плавать, но выражение ее глаз подсказывало, что он будет очень стараться, причем дважды в неделю.

Они доели торт в неловком молчании, не глядя друг на друга, точно застенчивые дети.

Он думал о ее улыбке, пока сидел в машине и «Супер Би» взрывался, точно распускающийся цветок кактуса. О ее улыбке и о том, как она смотрела на него, сидя с Люсианом на коленях на пассажирском сиденье, когда они катались на выходных; в ее глазах отражалась какая-то эмоция, о которой он не смел спрашивать. Он думал, что, возможно, сам смотрел на нее так же. Боже, он надеялся, что это так. Потому что ради этих глаз и этой эмоции он затопил бы целые города и поковырялся бы в зубах их утонувшими воспоминаниями.

Не было никакой молнии. Машина просто развалилась на части и отпала от его пластичного тела, будто сброшенная кожа. Он проломил виниловую крышу. Прощай, «Супер Би». Прощай, человеческое тело. Луна светила ярко, холодно. Он плыл по воздуху в сторону города, к клубному дому Реймонда. На голове у него развевалась грива, темно-зеленая, цвета водорослей, зубы были острые и неровные, как кремень. Водители, возвращавшиеся поздно с работы, поднимали глаза к небу и думали, что он – след коммерческого авиалайнера, сияющий серебристо-серым в свете луны.

Учить плаванию, как выяснилось, было не так уж сложно. Тем более что сам Люсиан быстро схватывал. Сначала по-собачьи, потом на боку. Его маленькие ножки решительно рассекали воду, точно скворцы, ныряющие за обертками от еды.

Там, где для мальчика было слишком глубоко, Джо оставлял поплавки. На всякий случай.

После уроков Рита стала приглашать Джо на ужин. Если у него не было других дел, он обычно приходил. Ему нравилась их квартира – точно приятное отражение его собственной, здесь было то, чего не было у него. Ему нравилось, что по полу разбросаны игрушки и что здесь фоном бездумно шумел телевизор, пусть его никто и не смотрел. Ему нравилось помогать Рите на кухне, хотя он был слишком велик и бесполезен в таком тесном пространстве. Но Рита этого будто и не замечала. Нарежь это, почисти то. Они стояли плечом к плечу – его плечо было многократно крупнее – и занимались делом в уютной тишине, наполненной ароматами подрумянивающегося мяса, жарящегося лука, тмина и чеснока. Изредка он улавливал и запахи самой Риты – дешевого фруктового шампуня, дезодоранта, стирального порошка. Чистящего раствора, который, очевидно, въелся в ее руки на работе. Люсиан пах детской зубной пастой, игрушечными машинками и хлоркой.

Когда с ужином было покончено и Люс наконец ушел спать, они открыли пару банок пива и принялись болтать. Сначала – обо всем и ни о чем, не переходя к чему-либо серьезному. Рита никогда не заставляла Джо говорить больше, чем ему того хотелось, и он чрезвычайно это ценил. Когда никто не давил, чтобы он поддерживал разговор, у него самого появлялось желание что-то рассказать, и это стало для Джо новым и довольно приятным открытием.

Он рассказал ей, что мог. Где работает? В частной охране. Да, типа телохранителя. Чтобы оплачивать аренду. Где он вырос? То тут, то там, но большей частью тут. Это была не ложь, по крайней мере Джо так не считал. Ведь человек растет каждый день, всю жизнь, постоянно узнает что-то новое. На этом этапе было легче ответить так, чем: «У меня амнезия и я не помню ничего, что было до того, как босс нашел меня с голым задом на парковке». Но довольно о нем, у него скучная жизнь, а что насчет Риты?