скачать книгу бесплатно
– Иди, иди к отцу. – Джибута мягко подтолкнул Саньку. Та послушно просеменила через комнату, забралась к отцу на колени, обняла за загорелую шею. Санька была сбита с толку: что же такое с ней было?
– Чиста девочка, Михей, – промолвил кудесник. – Не было в ней ничего.
Отец молча кивнул, посмотрел на сыновей. Ланька заметил отчаянный взгляд Русты. Отец отвел глаза.
– Твоя очередь, старший, – сурово сказал кудесник. Руста порывисто встал, на глаза навернулись слезы.
– Подождите, я… – просипел, с трудом проталкивая слова сквозь сжавшееся некстати горло. – У меня… я лучше всех наших могу. Я покажу, можно?
Кудесник помрачнел, пожал плечами.
– Не в том дело, что ты можешь. Это – не главное.
Руста вздернул подбородок.
– Вот увидите. – Он нахмурился, закусил губу. Ланька кожей чувствовал его страх – вдруг не выйдет. И непроизвольно напрягся – помочь.
Руста уже известным Ланьке движением поднял правую руку – резная ложка, лежавшая на столе, приподнялась, встала торчком, замерла. Руста повернулся к дверям, сделал резкое движение – дверь захлопнулась. (Санька вскрикнула, прижалась к отцу.) Кудесник скрестил костлявые руки на груди, стоял молча. Руста резко обернулся, оглядывая горницу. Ланька понял: он боялся остановиться, боялся, что скажет этот высокий недобрый старик с пронзительными черными глазами. Пусёк, недоуменно взмякнув, медленно поднялся в воздух и неторопливо перелетел прямо в руки опешившей Саньке. Руста перевел дух, обессиленно вытер пот со лба.
– Я еще взглядом полтора пуда поднимаю. И минуту держу. – Он с надеждой смотрел на кудесника. В комнате сгущались тени. Кудесник прошел в угол, зажег масляный светильник.
– А я еще огонь могу взглядом зажечь, – поспешно добавил Руста.
– Разве то важно, что ты можешь, – тихо сказал Джибута. Санька шмыгнула носом, но встрять побоялась. Ланька затаил дыхание.
– А что же? – Руста знал ответ, но не отступал. Некуда было ему отступать.
– Ты сам знаешь. Чего боишься? Если это Дар, я его не трону. А если от Злыдня Подарок, то не лучше ли его отдать.
Странно говорил кудесник. Вроде спрашивал, а ответа не требовал. «Он же все ответы наперед знает», – внезапно догадался Ланька. Ему стало не по себе – сколько же лет кудесник по земле ходит?
– Какая разница! – в голосе Русты звенели слезы. Ланька сжался. – Какая разница откуда. Главное, что с ним делать. Я… могу столько сделать! И в поле, и на охоте и… везде. Кого касается, что у меня за Дар? – Кудесник покачал головой. – Это нечестно, неправильно!
– Сынок… – не выдержал отец.
– Что? Ты свой отдал – нате, режьте, ради бога! Хочешь, чтоб и меня так же? Да? Что это тогда за Бог? Злыдень и то лучше! Он не отбирает!
Кудесник нахмурился, протянул к Русте сухую руку, раздвинул пальцы. Будто хрустальная вьюга вырвалась из-под руки кудесника, охватила Русту, закружилась вокруг. Отец вскочил.
– Сиди, Михей. Ему и так тяжело. Не мешай. – На лбу у кудесника, под темной сухой кожей, набрякли вены. – Ничего с ним не случится. Ничего плохого.
Звездная метель вокруг Русты постепенно блекла, наливалась серым. Рука кудесника подрагивала, все новые сверкающие струи ударяли в Русту, и наконец искристый вихрь вновь засиял. Ланька смотрел. Страх и восхищение одолевали его. Кудесник убрал руки. Сверкающий вихрь померк, исчез. Повисла тишина. Внезапно раздался сухой стук. Резная ложка упала на стол. Руста заплакал.
Отец вскочил, обхватил его за плечи, повел к скамье. Руста послушно шел, глядя перед собой пустыми глазами.
– Это жертва, мальчик. Великая жертва. – Голос кудесника был тих, он смотрел в окно, в рдеющий закат. Отблески пламенели в черных глазах. Казалось, что там, в глубине, гудит, мечется огонь.
– Для чего… кому? – выдавил сквозь слезы Руста.
– Для людей. Вон, для сестры твоей. Нельзя человеку на приманку кидаться. Горе она принесет, горе и погибель.
– Я бы столько мог сделать… – едва слышно повторил Руста.
Санька подбежала, всхлипывая, привстала на цыпочки, обняла тонкими ручонками, прижалась. Из-за ее спины Ланька не видел лица Русты, видел только его руку. Рука нежно гладила светлые кудряшки.
Кудесник стоял, сгорбившись, смотрел в окно. Молчал. Ланька заерзал, забеспокоился. Оглянулся на брата.
– А я?… А как же со мной?
Кудесник медленно обернулся. Ланька посмотрел ему в глаза и обмер – не исчез огонь из глаз кудесника. Полыхал, завораживал, звал в глубину.
– Дойдет и до тебя. Тоже хочешь уменье показать?
– А что, нужно? – растерялся Ланька.
– Как звать тебя, младший сын? – спросил вместо ответа кудесник.
– Ланом. Только все Малым кличут. Мне не в обиду… А показать-то я ничего и не могу…
– Значит, из-за старшего ехать пришлось? – Джибута усмехнулся, глядя прямо в напуганные глазенки. Ланька совсем запутался, оглянулся беспомощно на отца. Отец прокашлялся.
– Из-за Малого ехали, Джибута. Он по малолетству не хоронился – аккурат у соседки на глазах и сотворил.
Кудесник кивнул, прищурился.
– Что ж ты сотворил, Лан по прозвищу Малой?
Вид кудесника, его речь – все выбивало Ланьку из колеи. «Вот ведь спрашивает… ведь сам все наперед знает, а спрашивает. Зачем ему?» Ланька стрельнул взглядом в лицо кудеснику, отвел глаза. Ничего было не разобрать – то ли всерьез говорит, то ли потешается. Ну и ладно.
– У Снежки… это крольчиха тетки Нюры, такая белая-белая, ее потому Снежкой и зовут, а еще потому, что пушистая, – сбивчиво затараторил Ланька. – Вот… у нее родились крольчата… а двое – серый и белый с черными пятнами, они последыши были, потому и родились мертвыми… Вот… – Ланька даже запыхался. Такую длинную речь он произносил впервые.
– Ясно. А ты тут при чем? – спокойно спросил кудесник.
– Я? Ни при чем, конечно… Крольчиха-то теткина, не моя…
– И что ты сделал? – по-прежнему невозмутимо осведомился Джибута.
– Я? – Ланька даже рассердился на себя из-за этого «яканья». – Я…уф… не знаю, может это и не я, оно как-то само получилось. В общем, они раз – и ожили.
Ланька даже заулыбался, вспомнив то удивительное чувство.
– А может быть, они и не умирали? – вкрадчиво заметил кудесник, рассматривая узор на занавесях.
– Как это? Что ж я, живого от мертвого не отличу? Они же у меня на ладони лежали. Не, мертвее не бывает, это уж как пить дать, – совершенно неожиданно для себя выпалил Ланька любимую отцову присказку. Кураж вдруг прошел, и Ланька весь съежился, глянув в непроницаемое лицо кудесника. Кудесник внимательно, очень серьезно смотрел на Ланьку.
– Я вот думаю, – неожиданно подал голос отец, – как же Злыднев дар может Божьей твари жизнь вернуть? Странно это, Джибута.
– В мире много странного. А насчет Дара – посмотрим. Посмотрим, Михей, – повторил кудесник, протянул к Ланьке костлявую темную руку. Ланька зажмурился. Все вокруг поплыло. Ланька словно нырнул в стремнину. Даже дыхание задержал. И тут он и впрямь услышал звон. Тонкий и певучий. Будто ручей вызванивает на острых блестящих льдинках. Ланька вздохнул – воздух был таким же, свежим и звенящим. Тогда он открыл глаза. Вокруг пел, сверкал, искрился неистовый хоровод. Снежные радужные искры весело отбрасывали зайчиков на темные стены, на напряженные лица людей. Ланька улыбнулся отцу, развел руки – все в порядке, не волнуйся… И тут из его рук навстречу звонкой метели вырвались вихри блистающих искр. Потоки переплелись, закружились, как будто ждали друг друга. И было не отличить, где искры Джибуты, а где его, Ланьки. Джибута медленно, осторожно убрал руку. Вихрь не прекратился, не померк. Он по-прежнему обволакивал Ланьку сверкающим облаком.
– Хватит. Опусти руки, Лан, – мягко сказал Джибута.
Ланька вздрогнул, спрятал руки за спину. Искорки медленно, с неохотой растаяли. Звон стих. В горнице повисла тишина. Джибута подошел к отцу. Отец неловко – видно, ноги затекли – встал навстречу кудеснику.
– Не томи, Джибута… – хрипло сказал отец. – Что с мальцом?
– Сам знаешь, Михей. Что же теперь отступать? – холодно спросил кудесник.
– Он… это – Дар? – Отец глядел на Ланьку. Ланька только раз видел у отца такой взгляд. Когда на вторые сутки мать разродилась и тетка Нюра вынесла отцу вопящий комочек – Саньку. Глаза отца блестели. Неужто отец… плачет? Ланьке только сейчас стало страшно. И страшнее всего было обернуться и посмотреть в глаза Русте.
3
Первой, на удивление, нашлась Санька. Просеменила к Лану, дернула его за рукав.
– Ты теперь тоже кудесник, да?
Ланька улыбнулся, шмыгнул носом, пожал плечами. Отец шагнул, подхватил Ланьку под мышки, поднял. Крепко, оцарапав отросшей к вечеру щетиной, поцеловал в обе щеки. Ланька настолько опешил, что не мог произнести ни звука. А потом он почувствовал легкий толчок в плечо. Повернулся.
– Ну вот. Я же говорил. Есть у нас в семье кудесник. – Голос у Русты был сиплый, глаза красные. Он улыбался одними губами – в глазах плескалась боль.
– Руста… я не хотел, честно, так получилось. – Ланьке было тяжело говорить. Как будто украл у брата. – Я не нарочно…
– Значит, так, – неожиданно громко, звучным голосом сказал Джибута. Он уже доставал с полок какую-то снедь, раскладывал на столе. – В такую темень я вас со двора не пущу. После ужина будем стелиться. Он мельком взглянул на Русту. – Старший с отцом – здесь в горнице, на скамьях. А Лан с барышней (Санька хмыкнула) у меня расположатся.
– А ты, Джибута, как же? – спросил отец. – Вот так гости, хозяина из опочивальни выжили, сами улеглись.
Санька засмеялась. За ней тихонько засмеялся и Лан. Чуть погодя к ним присоединился Руста. Даже кудесник хмыкнул в длинную бороду.
– За меня, Михей, не бойся. Я наверху, в светелке. Не впервой. – Кудесник вновь посуровел. – Завтра поедете все. Но Лана ты через неделю вернешь. Отпускаю его проститься. Мой он теперь.
Ланька поперхнулся, закашлялся. Глянул с ужасом на кудесника, на отца, снова на кудесника.
– Дар беречь и развивать нужно, – пояснил Джибута, глядя на детей. – Сейчас он как яблонька-дичок. Не привьешь вовремя – какими яблочки будут?
– Кифлыми! – сообщила Санька, деловито запихивая в рот кусок хрусткого пирога с капустой.
– Слышал я об этом. – Отец отложил в сторону хлеб, вытер усы. – И сколько ж Лану в учениках ходить?
– Некоторые всю жизнь ходят, да все без толку. – Хитро прищурился Джибута. – Дважды в год буду отпускать его погостить. На новогодие и на покос. Зимой неделю, летом – три.
– Хорошо. – Отец налил из жбана пенистого квасу себе и Русте. Лан и Санька предпочитали молоко. Кудесник тянул какой-то темный горячий напиток.
– И сколько за учебу причитается, Джибута? – В голосе отца сквозило беспокойство. Небогат Михей.
– Ты уже заплатил. Или не понял? – Кудесник вытянул руку, потрепал Лана по кудрявому затылку. Ланька вздрогнул, поежился. Отец нахмурился. – Парень твой не только учиться будет. И по хозяйству поможет, и вообще. Руки везде пригодятся.
– Вот оно что. – Отец выдохнул, отхлебнул квасу. – Это хорошо. Они у меня с измальства приучены, работы не чураются. Руста сам пашет, даром, что четырнадцать годов всего. – В голосе отца сквозила гордость.
После ужина пошли спать. Ланька так осоловел от сытной еды, что даже не успел рассмотреть кудесникову опочивальню. Постель была жесткой, но он ничего не чувствовал. Рядом сопела Санька, в ногах уютно пристроился Пусёк. Ланька повернулся на живот, подложил под голову кулак и уснул. День был длинный, тревожный, и кто знает, какие еще дни ждут впереди.
Михей и Джибута сидели на крыльце, смотрели на звезды. Под навесом сонно всхрапывала Фенька. Лохматый пес вытащился из-под крыльца и тихо уселся рядом, распустил по земле колечко хвоста. Джибута раскуривал изогнутую трубку. Тусклый багровый свет выхватывал из полумрака задумчивое морщинистое лицо, тонул в глазах. Терпкий, странный аромат поплыл по двору, защекотал Михею ноздри.
– Можно тебя спросить, Джибута?
– Спрашивай.
– Прежде я все думал: эх, не лишили бы меня Дара, хорошо бы было… А сейчас смотрю на Лана и думаю: хорошо ли? Как это – жить с Даром?
– Это все?
– Ответь хоть на это, если можешь.
– Почему ты назвал его Ланом?
– То есть как? Что значит почему? Хорошее имя, моего деда так звали.
– Нет. За ужином и сейчас ты назвал его Лан, а не Малой. Почему?
– Не знаю. Но ты мне не ответил…
Джибута молча пыхал трубкой, смотрел куда-то в даль. В такую даль, где и не было ничего.
– Я, наверное, понял… – Михей провел рукой по лбу, откинул темные вьющиеся волосы. – Это тяжело, Джибута?
– Как сказать. Наверное, сначала да. Я уж и не помню. Давно начинал.
– А потом… как потом?
– Тяжелее всего – не любить.
– Трудновато с тобой разговарить, кудесник. – Михей покачал головой, усмехнулся. – Загадками говоришь. А не любить почему?
– Трудно хоронить любимых.
– Прости.
– Ничего.
Фенька переступала с ноги на ногу, трясла головой – хоть и прохладна ночь, а гнус не спит. Где-то вдали лениво брехали собаки.
– Может, и лучше было свести его в церковь…
Джибута молчал. Уголек трубки монотонно затухал и разгорался, как чье-то огненное сердце.
– Надо было, Джибута?
– Спроси у своей души.
Цикады перекликались на дальнем лугу. По небу плыли невидимые облака, поедали по пути звезды. Михей смотрел на них и думал о сыне. Вот так и его, Михея, поглотит время. И жену. И Русту, и даже Саньку. Лан останется один. Что толку, что станет кудесником. Будет вот так коротать годы на темном крыльце, под чужим небом. Как же это он раньше не додумал, не понял. Жена-то вон сердцем почуяла. Сердцем.
