скачать книгу бесплатно
Вряд ли все наставления старшего брата – и шуточные, и суровые – пошли впрок гуляке Лёвушке. Вино было и его страстью, и стихией, и поэзией. Когда бокалы искрятся золотом и рубином, можно ли думать о прозаических долгах, которые всё равно оплатит брат Александр!
Чтоб каждым утром у Вери
В долг осушать бутылки три.
Весёлые денёчки в Варшаве, где служил в 1830-х Пушкин-младший! Ни в чем не отказывал себе «кудрявый Лайон»: только в одном варшавском ресторанчике за 49 дней было выпито 64 бутылки вина! По сему достойному поводу приятели сочинили шуточную эпитафию на мнимую его кончину:
Лев Сергеевич умре!
Плачьте, плачьте в этот день,
Сен-Пере и Шамбертень,
Шамбертень и Сен-Пере.
Знаменитое шампанское сен-пере упоминает Пушкин ранее, в послании к брату из Михайловского:
Что же? будет ли вино?
Лайон, жду его давно.
У меня закон один:
Жажды полная свобода
И терпимость всяких вин.
Погреб мой гостеприимный
Рад мадере золотой
И под пробкой смоляной
Сен-Пере бутылке длинной.
«Лев был здесь – малый проворный, да жаль, что пьёт, – подсмеивался над братом Пушкин – Он задолжал у вашего Andrieux (петербургского ресторатора – Л.Ч.) 400 рублей и ублудил жену гарнизонного майора. Он воображает, что имение его расстроено и что истощил всю чашу жизни».
Благоразумный Антон Дельвиг (в письме к другу-поэту) укоряет Льва Сергеевича: «Пьёт он, как я заметил, более из тщеславия, нежели из любви к вину. Он толку в вине не знает, пьёт, чтобы перепить других, и я никак не мог убедить его, что это смешно. Ты также молод был, как ныне молод он, сколько из молодечества выпил лишнего?»
Ходили шуточные эпиграммы в адрес Льва Пушкина, так Соболевский «воспел» его, «храброго капитана», не имевшего подчас средств на дорогое шампанское:
Пушкин Лев Сергеич,
Истый патриот,
Тянет ерофеич
В африканский рот…
Любопытно: выражение «убить француза» означало пригубить стаканчик ерофеича после бокала французского вина. Оттого-то и бравый капитан Пушкин – «истый патриот». Ерофеич считался крепким напитком – семидесяти градусов, а то и боле, – настоянным на травах и кореньях. Название своё получил в честь иркутского цирюльника Ерофеича, вылечившего как-то созданной им горькой настойкой самого графа Алексея Орлова. Доктора рекомендовали пить ерофеич для аппетита по рюмочке-другой перед обедом, но Лев Сергеевич, как видно, тех благих советов не придерживался…
Пушкин пытался и в шутку, и всерьёз воспитывать младшего братца. «Третьего дня сыграл я славную штуку со Львом Сергеевичем, – делится он с женой принятыми им “строгими” мерами – Соболевский, будто не нарочно, зовёт его ко мне обедать. Лев Сергеевич является. Я перед ним извинился, как перед гастрономом, что, не ожидая его, заказал себе только ботвинью да beaf-steaks. Лев Сергеевич тому и рад. Садимся за стол; подают славную ботвинью; Лев Сергеевич хлебает две тарелки, утирает осетрину, наконец требует вина; ему отвечают: – Нет вина – Как нет? – Александр Сергеевич не приказал на стол подавать. И я объявляю, что с отъездом Натальи Николаевны я на диете – и пью воду. Надо было видеть отчаяние и сардонический смех Льва Сергеевича, который уже ко мне, вероятно, обедать не явится. Во всё время Соболевский подливал себе воду то в стакан, то в рюмку, то в длинный бокал – и подчивал Льва Сергеевича, который чинился и отказывался». И шутливо заключает: «Вот тебе пример моих невинных упражнений».
Бывало, старший брат с трудом сдерживал раздражение. «Лев Сергеевич очень себя дурно ведёт, – в сердцах восклицает Пушкин – Ни копеек денег не имеет, а в домино проигрывает – у Дюме по 14 бутылок шампанского. Я ему ничего не говорю, потому что, слава Богу, мужику 30 лет; но мне его жаль и досадно».
Расходная книжка поэта пестрит записями: «За Льва Сергеевича заплачено Дюме 220 р.», отослан долг в Варшаву – 830 рублей, «на проезд до Тифлиса дадено брату 950 рублей»…
Нет, не отказывал себе Лев Пушкин в удовольствии красиво пожить. Не имея средств, остановился в лучшей петербургской гостинице, что стояла на углу Невского и Екатерининского канала. «Вообрази, что он здесь взял первый номер в доме Энгельгардта, – пишет сестра Ольга супругу, – за который он платил двести рублей в неделю».
Что ж из того? Старший брат не оставит в беде. Поэту пришлось буквально «выкупать» Лёвушку из «гостиничного рабства».
«Чистый нам любезен Бахус»
А вот к чему был Пушкин нетерпим – так это к плохой кухне и к дурным винам! Пушкин-академик, а он избран был членом Российской академии, внёс «научное» предложение, о коем и сообщает князь Пётр Вяземский: «Пушкин более всего недоволен завтраком, состоящим из дурного винегрета для закуски и разных водок. Он хочет первым предложением своим подать голос, чтобы наняли хорошего повара и покупали хорошее вино французское».
Чем не должный вклад поэта в отечественную науку?
«Прошу, чтоб у меня не было этих академических завтраков», – сурово наставлял Александр Сергеевич супругу.
Верно, подразумевалось также – «и плохих вин». Любопытно, но в пушкинские времена также существовала проблема поддельных вин. Опасность купить их подстерегала каждого, кто, прельстившись низкой ценой, покупал вина известных европейских марок на славной Макарьевской ярмарке. Почти как и в наши дни!
Вино научились подделывать гораздо раньше, чем в пушкинский век, в античные же времена их попросту разбавляли водой. Правда, Пушкин в подражание древним проповедует совсем иные ценности, вечные:
Юноша! Скромно пируй, и шумную Вакхову влагу
С трезвой струёю воды, с мудрой беседой мешай.
Вот он, кодекс поклонников Бахуса – весёлого бога винограда:
Каждый в меру свою напивайся. Беда не велика
В ночь, возвращаясь домой, на раба опираться; но слава
Гостю, который за чашей беседует мудро и тихо!
Следовал ли заветам древних сам Александр Сергеевич? Верно, не всегда… Но добрый совет, взамен приевшемуся «Минздрав предупреждает…», нам оставил:
Ныне нет во мне пристрастья —
Без разбора за столом.
Друг разумный сладострастья,
Вина обхожу кругом.
Всё люблю я понемногу —
Часто двигаю стакан,
Часто пью – но, слава богу,
Редко, редко лягу пьян.
Думается, что стихи эти, наравне с «Вакхической песней», должны войти в школьную программу!
«Не хотим черносливу, хотим Пушкина»
Несут на блюдечках варенья…
Александр Пушкин
Ну и наконец, десерт! Был ли Пушкин сластёной? Да, был. Каковы же были его пристрастия? Известно, например, что любил поэт пирожные и бланманже – желе из миндального молока и сливок.
Сохранились записки штаб-лекаря Евстафия Рудыковского, сопровождавшего семейство Раевских, а вместе с ними и двадцатилетнего поэта в Крым. По дороге ещё не оправившийся от лихорадки Пушкин был приглашён на обед к донскому атаману. Поэт не внял совету доктора не есть холодного лакомства, «покушал бланманже и снова заболел». Вот эмоциональный диалог, что случился между штаб-лекарем и его пациентом:
«– “Доктор, помогите!”
– “Пушкин, слушайтесь!”
– “Буду, буду!”
Опять микстура, опять пароксизм и гримасы».
Бланманже могли полакомиться подчас и дворовые. Служанка Настя, героиня «Барышни-крестьянки», рассказывала о знатном угощении: «…Сидели мы часа три, и обед был славный; пирожное бланманже синее, красное и полосатое…»
Любимый десерт ещё не раз будет упомянут Пушкиным: «Всего чаще мы посещали дом городничего. <…> Жена его свежая весёлая баба, большая охотница до виста, а дочь стройная меланхолическая девушка лет 17, воспитанная на романах и на бланманже…»
Благодаря лукавой «кухарке» Мавруше, затеявшей было подивить своих хозяек, мирных обитательниц Коломны, пирожными, знаем, что в тесто для них добавляли заморскую пряность:
Корицы нужно было натолочь —
Пирожное испечь она сбиралась.
Как помнилось фрейлине Александре Россет, у поэта на даче подавали «мочёные яблоки, и морошку, любимую Пушкиным брусничную воду, и клюквенный морс, и клюкву замороженную, даже коржики, а сладостям не было конца». Любил Пушкин и свежую клюкву: по словам одной из обитательниц тверского Павловского, «клюкву с сахаром обыкновенно ставили ему на блюдечке».
Однажды и самому Александру Сергеевичу пришлось выступить в роли… десерта.
«На днях было сборище у одного соседа; я должен был туда приехать, – пишет он из Тверской губернии, где гостил у Вульфов – Дети… балованные ребятишки, хотели непременно туда же ехать. Мать принесла им изюму и черносливу и думала тихонько от них убраться. Но Пётр Маркович их взбудоражил, он к ним прибежал: “Дети! дети! Мать вас обманывает – не ешьте черносливу; поезжайте с нею. Там будет Пушкин – он весь сахарный, а зад его яблочный; его разрежут и всем вам будет по кусочку” – дети разревелись: “Не хотим черносливу, хотим Пушкина”. Нечего делать – их повезли, и они сбежались ко мне облизываясь – но, увидев, что я не сахарный, а кожаный, совсем опешили».
«Сахарный» Пушкин особо жаловал варенье.
«Здесь объедаюсь я вареньем», – радостно сообщает жене Александр Сергеевич из тверских «Вульфовых поместий».
К гостям усердие большое,
Варенье, вечный разговор…
Варенье готовилось из самых разных ягод и фруктов, вот и Пушкин первоначально мыслил перечислить и алый барбарис, и крыжовник, и малину, что зрели в саду барыни Лариной и не предназначались для «лукавых уст» молодых крестьянок. Случались и чисто отечественные «новинки», к примеру, «редька, варенная в меду», – тем вареньем потчевала Чичикова мадам Собакевич.
Тригорская соседка Пушкина – добрейшая Прасковья Александровна – всегда приберегала для поэта любимое им крыжовенное варенье: «Чтобы доказать вам, что мы о вас тоже помним – я чуть было не послала вам банку крыжовника, но непродолжительность зимней погоды остановила посылку людей, и она будет отправлена, лишь когда снега сделают дороги проезжими».
Да и тёща Наталия Ивановна зятя не обижала: из гончаровского имения в Яропольце по первому снегу посылала в Петербург сани, тяжело гружённые наливками и вареньем.
Обряд известный угощенья:
Несут на блюдечках варенья,
На столик ставят вощаной
Кувшин с брусничною водой…
Так уж повелось, хозяева непременно потчевали гостей брусничной водой.
А кстати: Ларина проста,
Но очень милая старушка;
Боюсь, брусничная вода
Мне не наделала б вреда.
В ходу была и яблочная вода: в старых помещичьих домах в ней не было недостатка.
Онегин шкафы отворил:
В одном нашёл тетрадь расхода,
В другом наливок целый строй,
Кувшины с яблочной водой.
И наконец, о фруктах. Даже в северном Михайловском Пушкин мог побаловать себя заморскими, диковинными по тем временам фруктами.
«И здесь я имел счастие видеть Александра Сергеевича г-на Пушкина… – записал купец из Опочки, встретивший поэта на Святогорской ярмарке, – в ситцевой красной рубашке, опоясавши голубою ленточкою, с предлинными чёрными бакенбардами, которые более походят на бороду; также с предлинными ногтями, которыми он очищал шкорлупу в апельсинах и ел их с большим аппетитом». Зрелище воистину фантастическое!
А вот занятная сценка, что представлена была на страницах популярного в ту пору «Волшебного фонаря». Юный щёголь приценивается к фруктам, что разложила торговка:
«– Что у тебя, голубушка?
– Апельсины, батюшка. <…>
– Что десяток?
– Извольте, барин; без запроса шесть гривен. <…>
– Не сердись, душенька; апельсины твои прекрасны! Желаю, чтоб ты их продала или сама скушала все. Прощай!
– Вот ведь какая выскочка; надел долгополый сюртучок, да и чванится; а карманы-то, видно, продырявились».
Что ж, апельсины – редкость в северном краю и далеко не всем щёголям по карману. Но «королём фруктов» почитался всё ж диковинный ананас. Отведать редкостный плод довелось и самому Михайле Васильевичу Ломоносову, поэтически благодарившему графа Шувалова за необычное угощение:
Спасибо за грибы, челом за ананас, <…>
Российско кушанье сразилось с Перуанским.
Да, «ананасов горы» на пиршествах не раз «прельщали чувства» и Гавриила Романовича Державина, «крёстного отца» поэта-лицеиста.
В те незабвенные времена ананасы даже квасили наподобие капусты, да и не только их. Как замечал современник Пушкина и его приятель Владимир Филимонов:
От ананаса до морошки
Соленья разные плодов.
Граф Александр Петрович Завадовский (сослуживец поэта по Коллегии иностранных дел), большой любитель ананасов, ел их свежими, варёными и квашеными; ананасы в его доме квасились в кадушках, а из них же варились щи и борщи.
Верится с трудом, но ананасы, персики, арбузы росли в оранжереях богатых барских усадеб – считалось особым шиком удивить гостей выращенными в деревне собственными арбузами либо ананасами. Так, в Полотняном Заводе, куда Пушкин впервые приехал ещё на правах жениха, хозяин усадьбы Афанасий Абрамович Гончаров, дедушка Натали, потчевал гостя ананасами и персиками из усадебной оранжереи.
«Бесконечные балы, длящиеся по четыре часа кряду, обеды, на которых подаются всевозможные деликатесы, плоды совместного труда природы и человека: свежий виноград, ананасы, спаржа, персики, сливы etc., – повествует о московской жизни ирландская девица Марта Вильмот – Забыла упомянуть, что сейчас в Москве на тысячах апельсиновых деревьях висят плоды. В разгар сильных морозов цветут розы…»
А это уже статья из «Вестника Европы» за 1810 год: «Мы очутились посреди искусственного сада из померанцевых и лимонных деревьев, состоящих в трёх густых рядах и составляющих длинные аллеи. <…> Все дерева украшались плодами, хотя в нынешнем году снято оных более трёх тысяч…» Речь идёт об оранжерее, числившейся лучшей в России, в подмосковной усадьбе графа Алексея Кирилловича Разумовского.
В пушкинском Петербурге разносчики вовсю торговали привозными апельсинами, оглашая окрест зычными криками: «Пельцыны, лимоны, хороши!» Горожане хоть и бранились по поводу дороговизны заморских фруктов, но покупали.
Как-то по дороге из Торжка, как вспоминал князь Пётр Вяземский, Пушкин съел «почти одним духом двадцать персиков». Так пришлись по вкусу ему те сочные и сладкие плоды! А вот бананами и мандаринами поэту полакомиться не довелось. Жители обеих российских столиц до середины ХIХ века знали эти экзотические фрукты разве что по картинкам.
Баловала Александра Сергеевича и тётка жены, фрейлина и кавалерственная дама Екатерина Ивановна Загряжская, ко дню рождения присылая ему корзины с дынями и клубникой.
А однажды на Пасху преподнесла и вовсе необычный подарок. «Тётка подарила мне шоколадный бильярд – прелесть», – сообщал Пушкин жене из Петербурга.
Один, в расчёты погружённый,
Тупым киём вооружённый,
Он на бильярде в два шара
Играет с самого утра.
Видимо, сей шедевр кондитерского искусства был подарен с явным намёком: Александр Сергеевич слыл большим любителем бильярда.
Сладкий Санкт-Петербург
