скачать книгу бесплатно
Она потупила взгляд, разглядывая узоры от грязных подошв на полу лифта и размышляла, аннулируется ли ее договоренность с Вселенной о том, что она должна назначить ему свидание. Ведь вроде как Вселенная не выполнила ее просьбу. Какая теперь разница, он сейчас стоит и смотрит на ее лицо, и она прямо кожей чувствовала, как его губы расползаются в ехидной усмешке.
Может, прикрыть нижнюю часть лица ладошкой, как будто зеваешь? Даже как-то сразу захотелось зевнуть. Но она не сможет держать рот открытым до первого этажа, это вызовет у него подозрения. А у нее и так немного баллов. Надо придумать что-то другое. Срочно, думай. Ты же была отличницей в школе. Интересно, а демонстративно отвернуться к задней стенке лифта считается приемлемым в обществе? Лифт был грузовой, огромный, и места хватило бы еще десятерым. Ну почему больше никто не заходит? Встань между ними толстый сосед с десятого со своей лохматой собакой, она была бы спасена.
Она украдкой посмотрела на него. Именно в этот момент он тоже к ней повернулся. Он не ухмылялся. Она отрывисто закусила губу и в этот же момент попыталась улыбнуться и наверное, ее лицо в этот момент выдало такую странную физиономию, что он поспешил отвернуться. Ну и хорошо, она теперь может спокойно его разглядывать, мысленно прощаясь с ним как с частью своего счастливого будущего.
Он был высоким. Очень. У него были умные глаза, как у большой доброй собаки, и широкие брови. Его нельзя было назвать ни блондином, ни брюнетом, растительность на лице тоже не выражала определенного оттенка. Может, у нее плюсом ко всему примешивался еще и дальтонизм? Он не был типично красивым молодым человеком. В ее мечтах о принцах они все имели смазливые черты, густую волнистую челку и в целом напоминали богатырей из народных мультфильмов. Этот был другой. Меньше пафоса в движениях и полное отсутствие доспехов. Но в его взгляде, выражении лица и образе держаться чувствовалась мощная харизма и скрытая мужественность. Казалось, что в том уголочке лифта, за его широкой спиной, она чувствовала бы себя спокойно и защищенно. И никакие беды земные ее бы не коснулись. И голос в голове бы заткнулся. А вдруг у них все-таки есть будущее? Мечты о наследном принце, сбившем ее на перекрестке, как-то сразу потускнели.
Ничего у тебя с ним не будет. Смирись и думай о работе.
Работа. Точно.
“Первый этаж”. Электронный голос был все таким же надменным.
Прощай, ненаступившее счастье. Уверенной походкой оно ушло по направлению крыла с почтовыми ящиками и задержалось там по непонятным причинам.
Ей оставалось надеяться, что в первый день ее обложат папками с инструкциями по технике безопасности на рабочем месте высотой, превышающей ее рост, и все будут проходить мимо, и никто ее и не заметит.
Она снова ошиблась. Ее взяли под руку и провели по всем четырем этажам пафосного здания и познакомили с каждым сотрудником, работавшим в офисе в тот день, включая всех заместителей директоров и охранников. Зеркальными были не только наружные стены здания, но и кабинеты сотрудников с хитроумной системой одностороннего обзора. В них ее недостатки приумножались многократно. Проходя через примерно тринадцатый кабинет, она успокоилась и решила, что пусть это будет ее фишкой. Должна же у нее быть хоть какая-то фишка. Она широко улыбалась и приветливо кивала всем головой, уже не стараясь запомнить имена, а только надеясь, что скорость ее кивания превысит скорость света, и ее фишка все-таки хоть для кого-то останется незамеченной. Ну и еще на то, что все четыреста сотрудников фирмы немного близоруки.
А принц ее в тот день так и не сбил. Ни в тот, и ни в какой другой. Зато пока этого не произошло, она могла об этом мечтать. А предвкушение всегда приятнее самого события. Это она за свою недолгую жизнь уже успела усвоить.
X
…
–
Мне холодно!
–
Терпи. Мы скоро придем.
–
Куда мы идем?
–
Отсюда.
Зимняя холодная ночь. Снег при порывах ветра летит огромными ледяными хлопьями прямо мне в лицо. Я не успела одеть шарф, точнее, я не нашла его спросонья, и сейчас мои шея и щеки замерзали под этими колючими снежными кусками. Я вообще мало что успела понять. Я не успевала идти так быстро, мы шли по нерасчищенному тротуару, страшно торопились куда-то, я спотыкалась и боялась, что в следующий раз могу упасть открытым лицом прямо в сугроб, и что мне будет очень больно. Но пока было не больно, а просто страшно.
–Почему мы не взяли брата?
–Он спал.
Ты тоже спала, но тебя разбудили.
–Когда мы вернемся домой?
Ответа не последовало. Не стоило, наверное, спрашивать. Я же знаю, от чего это зависит. Мне уже не пять с половиной лет. Как брату. Он такой глупый. Мне постоянно приходится ему все объяснять. И защищать, хотя должно быть наоборот. Ничего сам не понимает. Когда мне было пять с половиной, я была гораздо умнее. Мы тогда жили в синем доме. Однажды залезли с ним по дряхлой деревянной лестнице на чердак, и нашли там сокровища в сундуке. Старые тряпки, чехол от большой лопаты и ржавый топор. Это были наши сокровища. Мне тогда сильно прилетело, потому что брат свалился с лестницы и его нога посинела. Он лежал неделю в кровати и не ходил в садик, и я ему очень завидовала. Но наш секрет мы сохранили и потом часто залезали втихомолку наверх и играли в старых пиратов, ушедших на покой. Я читала об одном таком пирате в старой книге. Мы оборачивались тряпками и кричали «Хо-Хой», негромко, чтобы нас не услышали соседи. А родители всегда были на работе, и их можно было не бояться. А потом мы переехали. Снова. А сокровища остались там. Наверное, там, а может быть, их выкинули. Интересно, они все еще там? Я вдруг ужасно соскучилась по брату, хотя он и был надоедливой занозой. Я почему-то представила, что больше его никогда не увижу. Стало еще страшнее. Куда мы идём? Почему они остались там?
Молчи. Просто иди.
А снег продолжал лететь и колоть лицо. Я почти перестала его чувствовать. Я видела мельком, как под фонарями красиво кружилась закрученным вихрем длинная цепочка из снежинок. Мне захотелось к ним, закружиться по воле ветра и не чувствовать холода. Они ведь сами холодные и поэтому, наверное, не чувствуют холода. Было бы странно, если бы они мёрзли. Почему тогда я мёрзну? Особенно, когда нахожусь в толпе. И даже дома. Я же тоже снежинка.
Я хочу обратно свой шарф.
Терпи. И не вздумай реветь.
XI
– Заткнись!
– Это невозможно.
– Ты надоел мне…
– Я всегда буду с тобой, и ты это знаешь.
– Доктор Вайс сказал, что от тебя можно избавиться. Нужно только пройти курс терапии. Понять, откуда ты взялся…
Вода стекала струйками по ее коже и смывала остатки дня, который она провела в диком потоке самодовольных клиентов, убежденных в том, что она складывает гонорары фирмы себе в карман и имеет огромное количество желания и времени на то, чтобы потом их с удовольствием на себя тратить. По этой причине у них возникало право уничтожать ее свободу, право голоса и остатки достоинства. Ей хотелось тишины и покоя, хотя бы в оставшиеся два часа этого сумасшедшего дня. Чтобы завтра все началось сначала. Это было невыносимо.
– Делай что угодно. Проходи терапии, которые тебе никогда не помогут. Тебе же нечем больше в жизни заняться. У тебя многообещающая работа и идеальные шансы на построение семьи. Твой доктор Вайс пустое место. Где он был, когда тебе было плохо? Почему он появился только сейчас, когда ты сама уже в состоянии распоряжаться своей судьбой? Я всегда был с тобой и буду до конца.
– Почему ты до сих пор со мной?
– Я защищаю тебя.
– Мне не нужна твоя защита, я сама хочу принимать решения, а ты… Не помогаешь… Я вынуждена… слушать тебя… Я… устала…
Вода становилась горячее, но она не хотела ее убавлять, она надеялась, что струи душа, обжигая, смогут заглушить звуки голоса.
– Не смогут. Не смогут.
Тактильное ощущение не избавляло от слухового, а лишь усиливало.
– Уйди, уйди.
– Ты не сможешь без меня. Ты слаба. Только я знаю, что тебе нужно. Сейчас особенно. Ты окончательно запуталась. И окончательно сломаешься без моего участия.
– Я не запуталась! Я знаю… что мне нужно…
– Тогда почему ты всегда делаешь только то, что тебе не нужно?
Вода становилась кипятком.
– Я не уйду.
XII
…
«…Родительский день уже завтра …Нужно навести здесь порядок. Они репетировали спектакль с первым отрядом? …Они смогут выступить, я смотрела на них вчера… У них хороший номер. … Все же надо, чтобы все вместе еще раз…»
Я сидела на скамейке перед входом в парк и смотрела на приготовления к общему празднику на главном плацу. Двое ребят из моего отряда натирали флагшток. Это были добровольцы. Старшим доверили освежать разметку. Одному из них не хватило краски, и он отчаянно пытался найти себе хоть какое-то полезное занятие. Он похаживал со значительным видом среди только что нанесенной товарищами разметки и проверял, прищурившись, четкость линий. И затирал подошвой случайно оброненные капельки краски. До тех пор, пока не заметил ветку в статуе–символе нашего лагеря, выросшую между правой штаниной мальчика с горном и левой ногой центральной девочки, машущей кому-то платочком. Теперь он безуспешно пытался ее выкорчевать. Старшая вожатая в своем красном блестящем пионерском галстуке и белой косынке сновала туда-сюда и раздавала распоряжения. К чему этот галстук, если пионеров давно уже нет? Зачем поддерживать то, что давно закончилось?
Я сидела и ковыряла носком своего грубоватого ботинка кусок травяного корня. И воображала, что этим занятием тоже вношу вклад в общее дело. И никому при этом не мешаю.
– Привет. Чего тут сидишь?
Это была Бесстрашная. Мы с ней учились в одном классе. Нам очень повезло, что наши родители случайно сговорились и отправили нас в один и тот же лагерь. Мы и в школе с ней дружили. А теперь еще и тут. У меня появлялся реальный шанс обзавестись долгосрочной подругой. Даже если мы снова куда-то переедем, нас с ней будет объединять не только школа, но и воспоминания об общем проведенном в лагере лете. Она ничего не боялась. Она могла назначить малознакомому парню свидание. Она не боялась носить короткие майки, оголяющие живот. Она могла позвать толпу друзей к себе, пока ее мама была на работе. Там же, в собственной квартире, она могла с ними тайно выкурить сигарету на балконе. А ведь она была только в шестом классе. Что будет, когда она вырастет? Она точно станет знаменитой.
Я сидела без цели. Как будто бы.
– Тебе стало лучше?
Бесстрашную вчера увезли в стационар при лагере и она провела там ночь. Надо будет спросить, страшно ли там. Вдруг меня тоже прихватит.
– Да, меня отпустили, и сказали не участвовать в мероприятии, отдыхать. Даже справку дали. Точнее, я выпросила, а то вожатая в жизни бы на слово не поверила. Фуф, удача привалила, и прямо перед праздником! А ты тут как?
Да уж, она была везунчиком. А мне нужно было завтра в образе белой берёзки танцевать перед чужими родителями. Я знала, что ко мне никто не приедет. Им некогда было тратить время на подобную чепуху.
На тебя.
– Я… Да нормально. Знаешь, а вчера на дискотеке меня один парень пригласил потанцевать. Из второго отряда. Не то, чтобы он мне сильно нравился, но он популярный, и танцует брэйк-данс. Помнишь, кареглазый такой, в кепке набок ходит? Мы с ним потанцевали, а потом они с друзьями убежали курить вот в эти кусты. На него заглядывается длинная из первого отряда. Вот я и решила, как бы невзначай, посидеть тут, вдруг он еще раз придет, и мы сможем поболтать. Только не говори никому.
– Так зайди к нему в корпус да позови погулять! Можете даже уйти за территорию. Сейчас свободное время, все ушли репетировать с вожатыми.
– Да ну. Вот зачем, и что я скажу. Нее. Да и не очень хочется.
Еще как хочется. Но он, наверное, сейчас с длинной гуляет. Или на голове крутится в актовом зале. А все смотрят и завидуют. Завтра наверняка будет выступать.
– Хочешь, я его позову? Вместе сходим. А потом я сбегу, оставлю вас наедине.
Я внимательно посмотрела на нее. Она красивая. Нос только чуть-чуть большеват. Стройная. Это самое главное. Она занималась танцами. И была смелая. Такая бы наверняка ему понравилась. Ее не было на дискотеке, так бы наверняка он пригласил ее на танец. А мне два года назад в таком же, но другом, детском лагере один парень сказал в лицо – «ты какая-то толстая! Так про тебя девчонки в нашей палате говорили». И ткнул мне пальцем в живот. Чтобы, видимо, убедиться. Палец уткнулся в ребро, а осадок в душе остался до сих пор.
– Пусть лучше с длинной гуляет. Давай вместе посидим. Наплевать на них.
XIII
В дальнем углу кабинета тихо напевало радио.
Настолько тихо, что невозможно было разобрать слов передаваемых по нему песен, зато отчетливо слышалось шипение радиоволн. Стоило кому-нибудь приблизиться к регулятору с намерением добавить громкость музыки и убавить шипение, как со стороны окна доносилось “Я бы тоже хотела погромче, но давайте не будем устраивать дискотеку, вдруг кому-нибудь помешает!”. Это вещала Воздушная. Она сама же и притащила в кабинет этот маленький брюзжащий магнитофон. Сейчас уже непонятно было, зачем. “Позитивная музыка расслабляет и настраивает на продуктивную деятельность”, – сказала она, вытаскивая его из коробки. И настроила позитивное радио. Все были так ей благодарны. Но недолго.
Всего их работало четверо в кабинете. Но с учетом постоянно звонящих телефонов, по два на каждого сотрудника, не считая мобильных, в кабинете всегда стоял шум как на фондовой бирже. Как тогда умудряются люди работать на настоящей бирже? Невозможно же услышать, что пытается сказать тебе клиент в трубку, когда несколько сотен человек пытаются перекричать тебя за твоей спиной? Наверное, приходит с практикой. Как и все в нашей жизни.
Она работает в “компании мечты” третий месяц. За это время она уже успела: стать самостоятельной единицей в штате, не ползающей с блокнотом за более опытными коллегами; почти привыкнуть к зеркальным стенам кабинетов; провести двое важных переговоров, на которых ей почти удалось притвориться лицом, принимающим решения; провалить одно из них, но выйти на удачный контракт на втором; заслужить последним пунктом доверие Главного; пережить дружбу с Воздушной и понять, что не все то золото, что блестит; поругаться с завхозом, не желающим предоставлять ей канцелярские товары правильной геометрической формы; пережить общую корпоративную тусовку с тремястами коллег, и понять на ней, что хоть они в офисе и являлись предметом ее нескончаемого восхищения и богами юриспруденции, но после четырех бокалов чего-угодно они ничем не отличались от ее прыщавых подростков-одноклассников; и ничего не пережить с Рыжей, соседкой по рабочему столу, поскольку та старательно избегала любых общих тем и мест обитания. И в особенности, совместного нахождения в кофейне.
Кофейня. Святое место. Там, во время утреннего кофе, сообщались все новости, прошедшие и грядущие, обсуждались все состояния от рыночной экономики до поведения заместителя на прошлой вечеринке. И если ты опоздала на восьмичасовой трамвай и приехала ровно к началу рабочего дня, пропустив заседание в кофейне, считай, день прошел зря. Ты не владеешь никакой ценной информацией. Тебе нечем удивить клиентов и руководителя во время послеобеденного совещания. Возможно, ты тоже попала под замес утренних новостей, но это не доказано. Поэтому остается только гадать на холодной кофейной гуще за рабочим столом.
Сложнее всего ей было примириться с тем, что рабочий процесс был сильно взаимосвязан с каждым из сотрудников в кабинете. И для того, чтобы довести дело до результата, который она, перекрикивая коллег и шипение магнитофона, обещала клиентам по телефону, ей приходилось каждый раз тормошить Рыжую. Мягко так, аккуратно, не превышая свои полномочия. А та не каждый раз проявляла доброжелательность. Наверное, имела место личная неприязнь, но ей не хотелось прослыть истеричкой в первые же месяцы работы, и в ход шли разные методы. Благо, что навык нахождения подхода к нужным ей людям в период ее взросления и бесконечных смен коллективов, у нее был отработан неплохо. Но эмоционально это было не всегда легко.
Так было и в этот раз. Рыжая сразу заявила ей, что к шестнадцати ноль ноль этот договор не проверит и не подпишет, так как у нее много своей более важной работы. Работа у них была общая. Но обещания у каждого свои. Четкость приоритетов – самое главное в любом деле.
Взгляд упал на маленькие цифры, разделенные двумя точками, в углу монитора. Пятнадцать сорок шесть. Она начала мысленно проговаривать оправдания, которые придется выдавать через четырнадцать минут, когда клиент появится у них в офисе и начнет обвинять на чем свет стоит и ее, и всю контору, и весь белый свет. Можно было пойти, конечно, к Главному, и попросить подписать его этот несчастный договор, но это означало бы предательство и измену Родине. На это решиться было слишком сложно.
Потому что ты трусиха. И тебе тут не место. Через четырнадцать минут об этом узнает весь офис.
Вдох-выдох.
Это не повод впадать в панику. Авось, клиент провалится где-нибудь в открытый люк на тротуаре и встреча отложится. С ним может случиться что угодно. А если не случится, есть шанс, что он будет так громко орать, что Рыжая услышит его на их третьем этаже и поторопится подписать документы. Надо проводить его на их этаж и сообщить ему о неготовности документов только там, а не на других, так больше шансов. А через семь минут можно еще раз попытаться уговорить Рыжую. Может она к вечеру станет добрее. Как бы невзначай предложить ей эклер. Да. Надо так сделать.
Взгляд на часы. Пятнадцать пятьдесят одна. Она почему-то попыталась вспомнить, что она сегодня ела, и ела ли вообще. Кофе утром. Эклер. Два эклера. Килограммы не уйдут никогда. Потом еще два кофе. Ледяная вода из кулера. Считается ли вода? И все. А может, и уйдут эти три килограмма. Не так вроде и много, в пересчете на целый день.
Подумав обо всем этом, ей снова захотелось кофе. Уйти в соседний парк с кружкой, посидеть там минут десять, вдыхая аромат свежесваренного эспрессо вперемешку с запахом августовской пыли после дождя, восстановиться, и снова в бой, как часто повторяет Воздушная. Она любит лозунги. Употребляет их постоянно. Но сама им почему-то не следует. Странный тип людей. Убежденный в том, что тот, кто повелевает, получает право на невыполнение. Его миссия, видимо, в донесении информации до тех, кто не просветлен. Вопрос в том, кто уполномочивает их, простых смертных на отдание приказов другим простым смертным. Все мы братья и сестры. И никто нам ничего не должен. Этому вроде бы учит вера. И люди с максимальным уровнем самоорганизованности сами в состоянии определить направление своих действий для получения наибольшей результативности. Если их вдруг охватывает сомнение, они, как правило, не стыдятся спросить у более опытных сотоварищей о ходе их мышления. А те, кто таковым запасом организованности не обладает, вряд ли под призывом работать эффективно начнет работать эффективней. По крайней мере, ровно до того момента, пока внимание с них не будет переключено на что-нибудь другое. Тогда к чему лозунги?
Прогулка в парке сейчас была мечтой невыполнимой, но даже после ее визуализации на мгновение, встреча с клиентом уже не казалась настолько страшной. Визуализация и вправду обладает мощным терапевтическим эффектом. Доктор Вайс иногда прав.
***
В этот вечер она, как обычно, шла одна домой, перебирая мысленно те дела, которые не успела сегодня доделать и которые ей надо будет разгрести с утра в ущерб утреннему совещанию в кофейне. Заглянув в свой почтовый ящик, она обнаружила там письмо. Ей редко приходили письма. Если не считать счетов на оплату коммунальных услуг и рекламных буклетов. На конверте стоял штамп из клиники доктора Вайса.
Зачем он написал ей письмо? Он же мог просто позвонить.
Странно. Он никогда ей не писал.
В письме говорилось о благодарности за выбор их клиники, о промежуточных результатах терапии, очередной смене препаратов и о приближающихся сроках планового оперативного лечения.
… Оперативного?
Она что-то упустила? Когда? Зачем? Кто давал согласие? Почему, почему?
Что они собирались с ней делать? Нейрохирургия? Она была уверена, что ей помогут медикаментозно. И эти сеансы… Не было и речи об операциях. Или были? Может, она просто не разобрала терминов? Она иногда проваливается в себя и не понимает собеседников. Но доктора Вайса она слушает обычно внимательно. Да не было такого. Или было?
Она начала судорожно перебирать в памяти все их разговоры. Операция? Она не могла вспомнить ни одного оперативного способа лечения шизофрении, кроме лоботомии. Она видела картинки в детстве. И если она не ошибалась, этот способ вмешательства запретили в большинстве цивилизованных стран еще в прошлом веке.
Лоботомия.
Перед глазами встала картина белой палаты, кушетки с цепями и она с огромной дыркой в черепе. Без волос. Насильно открытые глаза. И кровь. Много крови. И она, не понимающая, что происходит вокруг. Человек-растение.
Ей стало дурно. Стены подъезда стали сужаться. Виски покрылись потом. Стук сердца отдавался в каждой части тела. Даже в кончиках пальцев. В подъезде заканчивался воздух, и она отчаянно пыталась вдохнуть последние остатки, но тяжесть сдавила грудь и не давала свободы грудной клетке. В голове стоял крик, но снаружи она оставалась тихой.
Ты псих! Хватит притворяться! Ты псих! Тебя надо лечить! Ты знаешь, что надо! Но они тебе не помогут! Тебе никто не поможет! Ты псих! Ты псих!
Десять, вдох, девять, выдох, восемь, вдох, семь, выдох, шесть, вдох, пять, выдох, четыре… три… два… один… снова… десять, вдох, девять, выдох…
