скачать книгу бесплатно
Сибирская кровь
Андрей Черепанов
Книга рассказывает о достойном и увлекательном занятии – составлении родословных собственными силами: о том, где хранятся нужные архивные документы, как надо с ними работать, в каких формах удобно отображать найденные сведения, какие удивительные подробности можно узнать о далеком прошлом своей родни. Самим же автором воссоздана полная история фамильного рода Черепановых с верховьев реки Лены. Она начинается с XVII века и включает около трех тысяч имен потомков основоположника династии, их жен и мужей, даты жизни и бракосочетаний, периоды проживания в конкретных населенных пунктах. В книге приведены имена родоначальников десятков других фамилий коренных жителей Верхоленска, Илимска, Иркутска, Качуга, Красноярска, Якутска и др. – казаков, купцов, мещан и крестьян, вольных и ссыльных переселенцев. Настоящее издание станет полезным путеводителем по времени и эпохам. Многие узнают подлинную историю родных мест. Многих читателей книга вдохновит на собственные открытия.
Андрей Черепанов
Сибирская кровь
Предисловие с предысторией
Крутая, под идеально прямым углом, излучина Лены, самой мощной реки России, большие острова, величественные с красноватым отливом отвесные скалы. Отсюда до Верхоленска, некогда бывшего острогом и центром обширного уезда, около пяти верст[1 - Верста – старорусская единица измерения расстояния, равная 1066,8 метра.], а в противоположную сторону до крупнейшего пресноводного озера мира Байкал или наискосок направо – до столичного Иркутска – менее трехсот. Вокруг – таежный лес из лиственницы и сосны, богатые охотничьи угодья. Здесь расположена деревня Картухай. Вернее, то, что от нее осталось. Заброшенные земли, заброшенные избы, единственная улица – Совдеповская.
А когда-то это было многолюдное, богатое поселение, стоявшее на обоих берегах реки. Тут жило несколько поколений моих предков по отцовской линии – государевых пашенных крестьян, потомков первых сибирских купцов и казаков. Тогда название деревни произносилось по-иному, мягче, без каркающего слога, и изначально имя это было – Кутурхайская деревня.
Отсюда в конце 1930-х годов мой дед Черепанов Георгий Матвеевич вместе с женой Елизаветой Ивановной, тремя дочками и семьей своего старшего брата Василия перебрались по Лене на север, в Якутию, на берег реки Алдан, наиболее полноводного в России притока. Василий Матвеевич обосновался в поселке Усть-Мая, а мой дед – рядом, в Белькачах. И уже там появился на свет мой отец Владимир Георгиевич Черепанов, ставший руководителем республиканского масштаба, основоположником нашей московской династии.
Почему все они переселились за три тысячи верст от своей малой Родины, кто их предки и как они оказались в Сибири – меня всегда волновало. Однако, как, к сожалению, принято, мы всерьез пытаемся изучать свои фамильные корни, когда уже не остается в живых дедов и даже отцов, которые еще многое и важное помнят. Так и у меня.
Для составления этой книги я наконец-то занялся далеким прошлым, погрузился в него на много месяцев в поиске того, что сбереглось в архивах за последние века. И теперь передаю результаты поиска настоящему и будущему – своим потомкам. Уверен, что немало познавательного для себя в настоящей книге найдут не только носители одной со мною фамилии, но и всех других фамилий, чьи предки жили в Верхоленске и рядом с ним, а еще в Илимске, Иркутске и Якутии, да и в целом каждый интересующийся историей великой Сибири.
В книге рассказывается о том, где хранятся нужные документы, на что в их изучении надо обращать особое внимание, о порядке, очередности и логике действий, о том, в каких формах удобно отображать найденные сведения, как удивительно много можно узнать о далеком прошлом своей родни. Наверняка такой рассказ непрофессионального, но уже ставшего опытным исследователя архивов будет полезен тем, кому еще предстоит приступить к изучению фамильных историй, составлению родословных собственными силами. К достойному и, между прочим, очень увлекательному занятию.
Первая архивная справка
Я загорелся историей верхнеленских[2 - Под верхнеленскими здесь и далее понимаются жители поселений и сами поселения на территории нынешнего Качугского района Иркутской области.] Черепановых через четыре года после смерти своего отца, в конце 2015 года, когда от его сестры, моей тети Риммы Георгиевны Михеевой, получил разительную весть. Ту, что у нашего родственника Владимира Васильевича Топоркова, уроженца Усть-Маи и бывшего главы района, есть официальный документ о нескольких поколениях Черепановых. И это была полученная по его просьбе еще в июне 2012 года подробная справка Государственного архива Иркутской области (ГАИО) с копиями страниц церковных метрических книг.
Тогда, в 2012 году, мой троюродный брат Владимир Топорков знал и сообщил сотрудникам архива лишь то, что его мама Лариса Васильевна и дед Василий Матвеевич Черепанов происходили из Качугского района Иркутской области. При таких вводных единственным эффективным приемом исследования фамильной линии стало изучение архивных документов сначала «в глубину», от XX века в прошлое, к середине XIX века и, насколько получится, дальше, а на последующем этапе – набор как можно больше подробностей о родственниках уже в обратном временном направлении, из прошлого к настоящему. Именно так и поступили сотрудники архива. После того, как они нашли запись о Василии Матвеевиче и его братьях в разделе крестьян Куртухайской деревни[3 - Так деревня называлась в конце XIX – начале XX в.] исповедной росписи Верхоленского Воскресенского собора за 1916 год, наша родословная составлялась по метрическим книгам этого собора (прежде – церкви).
Из архивной справки я узнал, что отцом моего деда Георгия Матвеева[4 - До октября 1917 г. отчества обычных россиян приводились без привычных в наше время окончаний и прямо отвечали на вопрос, чей их носитель сын или чья их носительница дочь. Так, сын и дочь Матвея имели соответственно отчества Матвеев и Матвеева (изначально после них еще и приводилось слово «сын» или «дочь»), а уже затем указывалась фамилия. Это может иногда порождать путаницу отчеств и фамилий.], то есть моим прадедом, был Матвей Даниилов Черепанов. Он рожден по старому стилю 13 ноября 1867 года[5 - Здесь и далее даты до 1918 г., а по церковным метрикам – до 1922 г., приведены, как правило, по старому стилю (юлианский календарь).] и вступил 23 октября 1911 года в свой второй брак со вдовой Анной Николаевой Шелковниковой после смерти первой жены Любови Адриановой. Мои дважды прадед и прабабушка по линии Черепановых – это Даниил Васильев и Евдокия Васильева, трижды прадед – Василий Николаев, трижды прабабушка – Анисия Андреева (по всем ним в справке были указаны даты смерти и возраст на эти даты). И, наконец, предположительно мой теперь уже четырежды прадед – Николай Черепанов, около 1789 года рождения.
В справке давались и другие метрические данные из 1866–1919 годов о Черепановых, включая даты рождений братьев и сестер моего деда, о которых я прежде не слышал, их бракосочетаниях и рожденных у них детях. Были в ней и не интересные мне имена вершивших таинства крещений и венчаний священников, но, к сожалению, отсутствовала важнейшая информация. Ничего не говорилось о венчании Матвея Данииловича с моей прабабушкой, ее девичьей фамилии[6 - Выяснилось, что она тоже была Черепановой, семиюродной сестрой своего мужа.], о рождениях и венчаниях его родителей и дедов. Оставались неизвестными имя его прабабушки и отчество прадедушки Николая, да и не было убежденности, что именно Николай – представитель предыдущего поколения фамильной линии «моих» Черепановых. В справке не приводились какие-либо сведения о Куртухайской деревне, о том, жили ли в ней семьи других Черепановых, а если жили, то были ли друг другу близкими родственниками. Да и такая задача перед сотрудниками архива вообще не стояла.
Это и сподвигло меня на проведение собственного исследования родословной. После предварительной подготовки[7 - Были полезными посещение практического мастер-класса Международного генеалогического центра, установление по размещенным на сайте ГАИО спискам, дела каких архивных фондов мне нужны, уведомление архива по электронной почте о периоде работы в нем, договоренность о встрече с главой администрации Верхоленского сельского поселения.] я начал его 16 мая 2016 года в Иркутске, где оказался впервые в своей жизни, с изучения хранящихся в областном архиве дел – исповедных росписей и метрических книг. А в выходные, 21–22 мая 2016 года, опять-таки впервые съездил в Верхоленск и там по счастливой случайности познакомился еще с одним моим троюродным братом – Николаем Васильевичем Черепановым, внуком Матвея Матвеевича, среднего сына моего прадеда. И он многое рассказал о Картухае, в котором родился, показал на месте, где стояли дома наших предков.
Затем около двух лет я отдал чуть ли не ежедневным поискам сведений из многих сотен архивных дел, подробному знакомству с историей Сибири и сибирских фамилий, обобщению, систематизации материалов. Сам придумал и заполнил удобные формы представления сведений о фамильных линиях, описал события. Но о потраченном времени ничуть не жалею, оно того стоит.
Глава 1
Об исповедных росписях и метрических книгах
Еще 26 декабря 1697 года в целях выявления раскольников, которые на Руси того времени считались чем-то вроде «пятой колонны», Московский патриарх Адриан издал «Инструкцию старостам поповским или благочинным надзирателям» по составлению исповедных росписей из трех списков: прихожан, что ходили на исповеди, прихожан, что не ходили, и раскольников. Однако тогда эта инициатива не воплотилась сколь-либо широко в жизнь
.
Следующей такой попыткой стал указ российского царя Петра I от 8 февраля 1716 года «О хождении на исповедь повсегодно, о штрафе за неисполнение сего правила, и о положении на раскольников двойного оклада». Уже из самого названия документа видно, что правитель принуждал своих подданных посещать религиозные учреждения и участвовать в священных таинствах. Для тех, кто не был на исповеди, устанавливались штрафы, а раскольники облагались двойным основным налогом (тяглом). Указ предписывал священнослужителям подавать светским властям именные списки тех, кто не исповедовался, по неуважительной причине уклонялся от следования православным обрядам. Но и это распоряжение в первые годы его издания исполнялось из рук вон плохо. И тогда власти рьяно взялись за дело. 7 марта 1722 года был издан указ Синода[8 - Святейший правительствующий синод – высший орган церковно-государственного управления Русской православной церкви, учрежденный Петром I в 1721 г. вместо упраздненного патриаршества.], который обязывал всех прихожан «быть на исповеди и причастии, начиная с семи лет, у своего священника».
Очередной синодский указ от 17 мая 1722 года вменял священнику обязанность государственной важности – сообщать властям о готовящейся измене, о которой он узнал на исповеди: «…если кто на исповеди объявит еще несделанное, но к делу намеренное от него воровство[9 - В данном случае имелось в виду преступление.], наипаче же измену, или бунт на государя, или на государство, или злое умышление на честь или здравие государево и на фамилию его величества…».
Совместный же указ Сената[10 - Сенат в Российской империи учрежден Петром I в 1711 г. как высший орган государственной власти и законодательства, подчиненный императору и назначаемый им.] и Синода от 16 июля 1722 г. окончательно закрепил ведение «записных исповедавшимся книг»: «…учинить именныя прохожанам своим всякого звания мужеска и женска пола людям книги, в которых как православных, так и раскольников означить по домам изъяснительно, и под написанием всякого дома оставлять праздное место на ходящее впредь быть прибылым в тот дом, также убылым объявление: в котором туда прибудет и кто куда отбудет…». Тем же, кто находился в отлучке, указ жестко предписывал исповедоваться у «знатных и неподозрительных священников» и брать у них «заручные письма», которые по возвращении следовало отдавать своему священнику.
Через пятнадцать лет, в изданном уже при императрице Анне Иоанновне указе Синода от 16 апреля 1737 года, вновь говорилось об обязательности исповедей: «…все Ея Императорского Величества верные подданные исповедания Святыя православно восточныя церкви, всякаго чина мужеска и женска пола люди, от семилетне-возрастных и до самых престарелых, во дни Святыя четыредесятницы[11 - Четыредесятница – первые сорок дней Великого поста перед Пасхой.] у отцов своих Духовных исповедывались и приобщались Святых Таин повсягодно, без всякого, от такового душеспасительного долга избежения, лености же и небрежения своего. Буде же кто за какою-либо крайне богословною виною в Святую четыредесятницу онаго не исполнит, то таковым тое исповедь чинит в последующие тому два поста, в Петров или Успенский неотменно и потому же Святых Таин приобщаться».
Этим же указом введен единый порядок составления исповедных росписей. Они представляли собой список прихожан по населенным пунктам и сословиям с нумерацией в первом слева столбце по домам (семейным дворам), в двух последующих – по прихожанам отдельно мужского и женского пола. Здесь содержалась информация о родственных связях: глава семьи, его жена, сыновья, жены и дети сыновей, незамужние дочери и т. д. (за исключением иногда младенцев до одного года), их возрасте, участии в отчетном году в таинстве исповеди и причастия. Если такого участия не было, то называлась причина «проступка» – нахождение в отлучке, малолетство и прочее. Имена же жителей, что не имели таких уважительных причин, включались в направляемый церковному начальству «Рапорт об уклонившихся от единоверия в раскол».
Исповедные росписи подготавливались после Пасхи по ежедневным исповедным ведомостям, где в текущем режиме записывали всех пришедших в церковь для совершения священных таинств. Являлись же на них чаще всего целыми семьями, домами, что существенно облегчало определение полного семейного состава в конкретном году.
Такой порядок составления исповедных росписей просуществовал почти неизменным до прекращения в 1917 году их обязательного ведения. Но в первый период советской власти появился близкий аналог – похозяйственные книги. В них также указывались жители каждого дома, их родство и годы рождения. Только цели стали иными, в частности контроль за полнотой вступления семейств в колхозы.
Было несложным понять практический принцип, классический код составления исповедных росписей. Он таков: изначально любую вновь прибывшую в церковный приход семью священнослужители включали в очередную годовую роспись, начиная с главы дома, ниже указывали его жену. Если же глава дома умирал, то список начинали с его вдовы. Однако в случаях, когда вдова повторно выходила замуж, а затем опять становилась вдовой и жила в доме своего сына от первого брака, ее обычно указывали ниже всех. Далее перечисляли детей в порядке убывания их возраста. Часто перечень всех сыновей выносили выше всех дочерей. Перед холостыми детьми обычно шло одно из уточнений: «их дети», «его дети», «его дети от первого брака», «ее дети». Но если сын уже имел собственную семью и жил в родительском доме, его могли перечислять вместе с женой и детьми после более молодых неженатых и незамужних детей главы общего семейства, и ссылки на то, что он сын, не было. Мол, и так понятно, что когда в доме живут несколько семей и не уточняются их какие-то особые родственные связи, то это – семьи родителей и сыновей. Если же в доме проживал кто-то еще из мужчин или женщин, скажем, брат, сестра, племянник, зять главы семейства или его воспитанница, такое обычно оговаривалось. Конечно, росписи содержат и исключения из правил. Но они довольно редки[12 - К примеру, мне запомнился случай, когда после главы семейства, его жены и сына в списке семьи был указан внук от другого его сына без оговорки, что он внук. И сразу же после него перечислена его мать – вдова. Вероятно, эту вдову в списке перепутали местами с ее сыном, и общий принцип оказался нарушенным.].
Когда один из сыновей женился и селился отдельно, то в исповедной росписи наступившего года весь перечень членов его семьи исключался из родительского дома и размещался сразу же после него, ведь появлялся новый семейный двор. И так всегда было проще составителям, так как это надежно защищало от ошибок. Когда женился и селился в своем доме следующий сын, список его семьи размещался также сразу после родительского, и, значит, он вклинивался между родительской семьей и семьей ранее женившегося, то есть обычно старшего брата. В результате опять же формировался общий перечень большого семейства, но уже в порядке не убывания, а повышения возраста сыновей. Когда умирали и глава семьи, и его вдова, то сын, что жил перед тем с ними, – а это обычно самый младший сын, – оказывался в росписи со своей семьей выше семейств своих братьев.
В последующем аналогичный порядок применялся уже по каждому семейному дому сына, внука и т. д. В конце концов получалось фамильное древо, сформированное по сыновьим ветвям. Но их ветви произрастали не по единой горизонтали, а укладывались друг за другом вертикально и постепенно, по мере появления новых поколений, растягивались. Так, списки семей во главе с родными братьями со временем отодвигались друг от друга, ведь между ними вклинивалось все больше и больше потомков каждого младшего брата.
Отчества прихожан в росписях приводились не всегда, что сегодня существенно усложняет исследования. Но, по общему правилу, если в таких росписях после главы какого-либо дома вы видите главу другого дома с той же фамилией и значительно меньшего возраста, а за ним – чуть большего возраста, то это, скорее всего, означает, что первый из них отец, а двое следующих за ним – его сыновья. Если же у третьего по очереди возраст больше, чем у второго, и еще больше, чем у первого, то они наверняка – братья.
Сумятицу в эту стройную систему вносило нарушение между братьями возрастной очередности выезда из родительского дома. Скажем, если старший сын женился позже младшего или если родители до своей смерти жили в одном доме со старшим сыном, то его семья вместе со всеми последующими поколениями оказывалась в исповедных росписях не ниже, а выше семей младших братьев.
Традиционный принцип мог нарушаться также, к примеру, при переписи семейных дворов в порядке их фактического размещения в населенном пункте или при смене прихожанами своих сословий. А уж совсем многое изменилось к началу XX века, когда росписи стали составлять еще и в алфавитной очередности фамилий и имен глав семейств.
Важно знать, что исповедные росписи не особо отличались точностями в указании возраста прихожан, ошибки в пару-тройку лет оказывались в них обыденным делом. Похоже, что этот возраст определялся священниками «на глазок», ведь он не был принципиально важным для искомых целей. Специалисты утверждают также, что содержание, достоверность, полнота описания в исповедных росписях различались и зависели от нескольких причин – года написания, местности, в которой находился приход, прилежания переписчика, наличия в приходе своего священника или священника входящего. Обычно текст росписи переписывался с прошлогоднего документа с внесением в него изменений за прошедший период, с исправлением или без исправления старых ошибок и созданием новых. В некоторых случаях порядок описания и тексты двух смежных по годам росписей мало схожи между собой, что может свидетельствовать о проведенной в конкретном приходе церковной переписи.
Один – оригинальный – экземпляр составленных исповедных росписей оставался в церкви, а второй – аккуратно переписанный – направлялся ежегодно, обычно до октября текущего года, на хранение в архив соответствующей консистории[13 - Консистории в Русской православной церкви – учреждения по управлению епархиями во главе с архиереями. Границы каждой епархии определялись (и продолжают определяться) Синодом, обычно сообразуясь с административно-территориальным делением субъектов Российской империи (Российской Федерации).].
Что же касается метрических книг, то в дореволюционной России, как и во многих других странах, именно за религиозными учреждениями была закреплена функция их составления, то есть ведение официальных записей актов гражданского состояния о рождениях, бракосочетаниях и смертях. При этом метрические записи по православным россиянам вели православные церкви, по последователям других распространенных конфессий – их религиозные учреждения. Согласно законодательным актам, такая работа началась в отношении российских лютеран, католиков, мусульман и иудеев соответственно с 1764, 1826, 1828 и 1835 годов[14 - В некоторых католических и иудейских приходах метрические записи фактически велись соответственно с 1710 и 1804 гг.]. А с 1879 года по баптистам и с 1905 года по старообрядцам и сектантам метрические записи производились в органах полиции.
В Русской православной церкви самые древние свидетельства о ведении метрических книг восходят к митрополиту Киевскому, Галицкому и всея Руси Петру Могиле. Именно он в 1646 году созвал «Метрополитанский собор», принявший решение о ведении священниками этих книг. Однако со скорой смертью митрополита такая практика тут же завершилась.
Следующая попытка установления правил ведения записей о крещениях, венчаниях и отпеваниях состоялась через два десятилетия на Московском церковном соборе 1666–1667 годов, а первым актом светской власти о метрических книгах стал указ Петра I от 14 апреля 1702 года «О подаче в патриарший Духовный приказ приходским священникам недельных ведомостей о родившихся и умерших». Он содержал требование служителям московских церквей доставлять ведомости, «что у кого в приходе родится младенцев и крещено будет, так же и мужеска и женска полу всяких чинов людей, всякаго возраста умерших у приходских церквей погребено». Предполагается, что такие ведомости могли составляться на основе уже имеющихся метрических книг, и самые ранние из сохранившихся в архивах метрик православных церквей содержатся в книге крещений и погребений Донского монастыря за 1703–1708 годы.
А вот повсеместное ведение метрических книг началось с 1722 года после издания «Прибавлений к Духовному регламенту»: «Должны же отселе священницы иметь всяк у себя книги, которыя обычне нарицаются метрики, то есть книги записныя, в которых записывают прихода своего младенцев рождение и крещение, со означением года и дня, и с именованием родителей и восприемников. Також и которые младенцы, не получившие крещения, померли, с приписанием вины, коей ради младенец лишен Святаго крещения. Да в тех же книгах записывать своего прихода лица, браком сочетаемыя. Також и умирающие приписанием по Христианской должности в покаянии преставилися и погребаемые; и аще кто не погребен, именно написать вину, чего ради не получил христианского погребения с указанием года и дня. А повсегодно объявлять такие книги в Приказ Архиерейский».
Синод своим указом от 20 февраля 1724 года установил требование «ведать о количестве всего российского государства людей, рождающихся и в брачное супружество совокупляющихся и умирающих», и ввел графические формы метрических книг. Они составлялась на каждый год в трех частях, поэтому церковные метрические книги еще назывались троечастными:
– о рожденных, куда заносились записи в дни крещений детей с указанием этих дат (впоследствии к ним добавились даты рождений)[15 - Опубликовано множество утверждений, будто в метриках изначально указывались только даты рождений, а затем к ним стали добавлять даты крещений, но в ходе исследования я пришел к прямо противоположному выводу (об этом сказано подробно в главе «Семь верхнеленских церквей»).], присвоенных светских именах, об именах и фамилиях отцов (впоследствии[16 - В метриках Верхоленской Воскресенской церкви – с 1831 г.] – еще и отчествах отцов, именах и отчествах матерей) и восприемников[17 - Восприемники (крестные отец и мать) при крещении младенцев давали за них крещальные обеты, принимали на себя обязательство следить за религиозностью и нравственностью новокрещенных. При необходимости восприемники должны были оказывать покровительство своим крестникам или даже брать их на свое попечение. Как правило, это были ближайшие родственники родителей – их дети, родители, братья, сестры (реже – двоюродные), племянники, дяди, тети, зятья и невестки.]. При рождении ребенка вне брака обычно указывалось, что он незаконнорожденный от такой-то «девки» (иногда поначалу и она не упоминалась), его отец не назывался, фамилия давалась по матери, а отчество – по имени восприемника или усыновителя;
– о бракосочетавшихся, где отражались даты венчания с указанием имен и фамилий (позже – еще и отчеств) женихов, имен и фамилий отцов невест, собственных имен невест (c конца XIX века стали указывать не отцов, а отчества невест), впоследствии – возраста каждого из вступающих в брак, имен и фамилий поручителей[18 - Согласно церковным канонам, роль поручителей (в наше время их обычно называют свидетелями) во многом была схожа с ролью восприемников. Они брали на себя обязательство духовно руководить создаваемой семьей и поэтому должны были сами соответствовать высоким требованиям. В поручители не приглашались люди молодые, не женатые, не знакомые с супружеской жизнью. И, конечно, те, кто был разведен или жил с кемто «во блуде», без венчания, пока не прекратит своего «богопротивного занятия».];
– об умерших с указанием имен и фамилий (впоследствии к ним добавились также отчества) их отцов, а в случаях, когда умирала жена, – их мужей. Если же умирали сами главы семейств или вдовы, то приводились их имена и фамилии (впоследствии – также отчества)[19 - В древних метриках встречаются имена и отчества, совсем редко – только имена вдов без указания их фамилий.].
Позже стали указывать число лет (месяцев, недель или дней) каждого умершего, а затем – и причину смерти. Впрочем, чаще всего сведения о возрасте давались их родственниками и не проверялись. Они же сообщали, чем страдали умершие перед смертью, и священники в меру своей осведомленности о болезнях записывали их в метриках. Сплошь и рядом в столбце «причина смерти» вместо нее назывались симптомы – горячка, понос, кашель, либо писалось: младенческая, а по старикам – натуральная, дряхлость или старость.
Все метрические записи приводились еще и со ссылками на сословие и, со временем все чаще, на конкретный населенный пункт, где жили прихожане[20 - В верхнеленских церквях наиболее подробно и систематизированно метрические записи велись с 1 июля 1838 г., и с той даты правила остались почти неизменны.].
Надо заметить, что регистрация в метрических книгах велась церковнослужителями со слов прихожан, и родители или восприемники при крещении, а жених или поручители при бракосочетании могли ознакомиться с внесенной записью и подтвердить ее верность в соответствующей графе. Полнота и формальная правильность заполнения метрик контролировались благочинными, проверяющими текущую документацию подведомственных церквей каждые полгода. Во избежание подлогов, ошибок, упущений ответственность за каждую запись возлагалась на весь церковный причт[21 - Притч – состав лиц, служащих при какой-либо церкви.].
Записи в составленных по итогам каждого года метрических книгах нумеровались отдельно по своим частям (впоследствии внутри частей о рожденных и умерших – раздельно по мужчинам и женщинам), подписывались священнослужителями, прошивались и скреплялись печатями. Подлинная версия хранилась в церкви, а ее переписанный дубликат[22 - При переписывании иногда возникали ошибки (к примеру, бракосочетание Ивана Игнатьевича Новопашенного с Татьяной Лазаревной Дружининой в одном экземпляре метрической книги Илгинской Богоявленской церкви за 1786 г. приведено 12 января, в другом – 18 января.], заверенный руководителем церковного причта, перенаправлялся в архив консистории. Мне встречались и метрические книги даже в трех аналогичных экземплярах, а иногда находились экземпляры таких книг, подписанных священником, но заверенных старостой местной мирской избы, и зачастую они оказывались далеко не полными[23 - В частности, таков один из экземпляров метрической книги по приходу Ангинской Ильинской церкви за 1813 г.: в нем перечислено только 9 крещений, 3 венчания и 7 умерших. А в полной метрической книге той же церкви за тот же год 60 крещений, 13 венчаний и 49 умерших
.].
После принятия 16 сентября 1918 года Всероссийским центральным исполнительным комитетом «Кодекса законов об актах гражданского состояния, брачном, семейном и опекунском праве», но не везде и не сразу, ведение официальных метрических записей перешло к государственным светским учреждениям – подотделам ЗАГС местных органов исполнительной власти.
Так что именно сохранившиеся в государственных архивах исповедные росписи и церковные метрические книги, а в первые годы советской власти – похозяйственные книги и во многом аналогичные им списки или ведомости с перечнями жителей домов при локальных и всероссийских переписях населения – это те документы, что, без сомнения, являются самым ценным, а зачастую, и уникальным источником информации о составе семей, определения родственных связей, годов рождения, получения достоверных данных о том, что и когда в дореволюционные и в первые послереволюционные годы происходило с нашими родственниками.
Сохранившиеся исповедные росписи, церковные метрические и похозяйственные книги, материалы переписей находятся обычно в фондах государственных архивов соответствующих областей (похозяйственные книги хранятся также в архивах местных органов власти). Их там можно найти по названиям фондов. В каких – рассказ отдельный. Внутри же фондов книги соответствующих лет надо искать по описям[24 - Опись – это перечень в порядке очередности номеров архивных дел и их названий (иногда с подробной аннотацией), находящихся в части конкретного архивного фонда (если таких описей к фонду несколько). При заказе дел для изучения надо обязательно ссылаться еще и на опись, в которой они перечислены, так как каждая из них формирует собственный комплект дел с независимой от других описей к тому же фонду нумерацией.], которые выдаются для ознакомления и обычно публикуются на официальных интернет-страницах архивов.
На основании бюллетеня Центрархива РСФСР от 25 мая 1927 года все исповедные росписи «моложе» 1865 года подлежали уничтожению, как не имеющие исторической ценности. К счастью, это положение в полной мере реализовано не было, и, например, в Государственном архиве Иркутской области сохранились якобы «не имеющие исторической ценности» исповедные росписи всех верхнеленских церквей за 1872 год, Качугской Вознесенской церкви за 1915 год, Верхоленского Воскресенского собора за 1916 год, без которых задача составления родословных оказалась бы трудноразрешимой.
Поручения же об уничтожении метрических книг вообще не было[25 - Метрические книги церквей долгое время использовались сотрудниками отделов ЗАГСа для изготовления дубликатов свидетельств и справок, поэтому относительно «молодые» книги часто изрядно потрепаны и сохранились хуже древних.], и большинство из них по верхнеленским церквям сегодня доступно для изучения.
Фонд духовной консистории
Исповедные росписи и метрические книги, которые требуются для составления родословных иркутских корней, хранятся в Государственном архиве Иркутской области в делах фонда № 50 «Иркутская духовная консистория Священного Синода» и охватывают период с 1737 по 1937 год[26 - Кроме того, я обнаружил в ГАИО прекрасно сохранившуюся метрическую книгу Усть-Кутского острога за 1724 г., когда он был в приходе «Тобольской епархии Илимского города»
.]. Такие архивные документы есть также в отдельных фондах некоторых церквей[27 - Всего в ГАИО имеются специальные фонды по 33-м отдельным православным церквям, соборам и монастырям и фонд № 790 архивной коллекции метрических книг церквей Киренского уезда Иркутской губернии.]. Насколько я сумел выяснить, аналогичная система хранения церковных документов реализуется и в государственных архивах других субъектов Российской Федерации.
Интересна хроника создания и жизни Иркутской епархии
, которая этой консисторией управляла. Она берет свое начало с декабря 1706 года, когда в составе Тобольской епархии, чьи архиереи вели тогда религиозные дела всей Восточной Сибири, было открыто особое викариатство[28 - Викариатство в православных церквях – церковно-административная территориальная единица, входящая в состав епархии, во главе с викарием – епископом, не являющимся правящим архиереем (иерархом).]. Возглавил его, получив в свое ведение сорок с небольшим церквей, епископ Иркутский и Нерчинский Варлаам Коссовский, прежде бывший наместником киевского Пустынно-Николаевского монастыря и архимандритом сибирским. Самостоятельная же Иркутская епархия учреждена в январе 1727 года указом императрицы Екатерины I уже при епископе Иннокентии (Иване Кульчицком), происходящем из дворян Черниговской губернии и позднее прославленном церковью в лике святых.
Новая епархия много раз меняла свои границы. Изначально под ее духовное руководство был передан почти весь обширнейший регион Сибири от Енисея до Тихого океана[29 - Кроме северных уездов Илимского и Якутского заказов, а также Якутского Спасского, Киренского и Селенгинского Троицких монастырей, которые вошли в состав Иркутской епархии в 1731 г.], а в 1796 году – еще и Аляска с Алеутскими островами. После того как в 1824 году Иркутская епархия поглотила уже и всю Енисейскую губернию, подотчетная ей территория по площади достигла около половины всей Российской империи. Но она стала уменьшаться через десятилетие, когда перешли под ведение Томской епархии енисейские приходы, затем, в 1840 и 1852 годах, выделились Камчатка, Охотск, Курилы, российско-американские владения и Якутия, а в 1894 году – Забайкалье. И с 12 марта 1894 г. до фактического упразднения в 1930-х годах епархия именовалась Иркутской и Верхоленской.
Общее же число церквей под ее управлением достигло в 1914 году двухсот двадцати трех, и именно они составили костяк того наследства, что попало в архивный фонд № 50. Есть там также следы былого административного величия – метрические книги некоторых церковных учреждений Енисейской епархии.
Исповедные росписи и метрические книги церквей, находившихся на территории Иркутской губернии, разбросаны по десяти из двенадцати описей к фонду № 50[30 - Кроме описи 5 с указами, грамотами и клиринговыми ведомостями Иркутской епархии и описи 11 с метрическими книгами Енисейской епархии.]. И, хотя внутри них они приведены в основном в четком хронологическом порядке, именно на этом этапе возникает для исследователей родословных первая непростая задача – выбрать среди пятнадцати тысяч разнообразных по темам архивных дел исповедные росписи и метрические книги исключительно «своих» церквей. Задача усложняется еще и тем, что в описях зачастую по одним и тем же годам есть несколько метрических книг без конкретного перечня церквей, и приходится заказывать их последовательно, пока не найдется нужная. Вдобавок к тому, в аннотациях дел содержится немало ошибок, и под названиями одних церквей скрываются совсем другие.
Я убежден, что спасение – в тотальном цифровании (сканировании) исповедных росписей и метрических книг, систематизации и размещении их в электронном виде блоками по названиям церквей. И, к чести сотрудников Государственного архива Иркутской области, они поддерживают такую инициативу, с лета 2016 года активно ее реализуют. И особенно важна эта работа в отношении дел, находящихся в россыпи (когда листы не прошиты и не пронумерованы) или зараженных грибком, ведь, по действующим правилам, получать их для изучения вообще нельзя, и такая возможность появляется лишь после оцифровки[31 - Я бы рекомендовал архивам субъектов Российской Федерации заняться ускоренным цифрованием всех находящихся у них исповедных росписей и метрических книг и размещением их в общедоступных электронных базах данных отдаленного доступа по блокам как отдельных церквей, так и годов составления (с возможным взиманием в целях компенсации расходов небольшой платы с пользователей за полученный доступ).].
Однако, несмотря на все усилия тех же сотрудников, одна проблема останется навсегда нерешенной: к сожалению, не все архивные документы сохранились до наших дней, и имеются солидные бреши как по годам составления метрик, так и в целостности метрических книг. Поэтому наверняка многие исследователи позавидуют белой завистью, когда узнают, что мне удалось обнаружить более девяноста процентов полностью или почти полностью сохранившихся метрических книг Верхоленского Воскресенского собора (церкви) за период 1773–1920 годов. А ведь зачастую архивы не содержат и половины документов по изучаемым церквям.
В Государственном архиве Иркутской области есть и похозяйственные книги, и материалы советских переписей. Они – в послереволюционных фондах, в делах соответствующих городских и сельских советов депутатов трудящихся и их исполнительных комитетов, а также статистических комитетов. Номера таких фондов можно легко найти по официальному сайту архива. Там же размещены и все описи к фонду № 50.
Глава 2
Семь верхнеленских церквей
Еще в начале исследования мне стало понятным, что в тот период, за который сохранились архивы, все мои верхоленские предки Черепановы были прихожанами одной единственной церкви – Верхоленской Воскресенской, впоследствии преобразованной в собор. Поэтому для отображения непосредственно моей фамильной ветви в виде родословного древа были вполне достаточны только ее исповедные росписи и метрики. И именно это церковное учреждение в моем исследовании занимает главенствующую роль как приходская церковь столичного острога, затем – города и как содержащее основной массив информации.
Однако в ходе своей работы я многократно усложнил поставленную перед собой задачу, чтобы так же многократно упростить ее для каждого из своих последователей. Эта задача – составление полного перечня метрических записей верхнеленских церквей о Черепановых, всех, что найдены за XVIIIXX века, а также оформление их общего родословного древа, произрастающего с древности. Для чего мне и понадобилось изучение архивов еще шести церквей Верхоленского уезда Иркутской губернии. Причем, как выяснилось, их роль сразу после XVIII века в сохранении сведений о жизни Черепановых была очень высока. Четыре из них, как и Верхоленская Воскресенская церковь, о которой я расскажу позднее, известны еще с XVII века – первого десятилетия XVIII века.
Ближайшая к Верхоленску – Николаевская церковь (с 1806 года – Вознесенская, или Церковь вознесения Господня), вероятно, построенная в начале XVIII века, а перестроенная в 1784 году «тщением приходских людей»
, находилась в Качуге[32 - По-эвенкийски, кочо – «излучина», «изгиб реки». И, действительно, река Лена в районе Качуга не только имеет множество излучин, но и делает изгиб, поворот с западного направления на северное. Качуг прежде именовался Качиковым, Качигом или Качинской пристанью. Согласно ответам на вопросы анкеты, составленным в 1730–1740-х годах администрацией Верхоленского дистрикта, «прозвание оной деревне дано по сухому ручью, который называется Качиком»
.]. В 1925 году решением Иркутского губисполкома она была объявлена памятником архитектуры и вскоре после того снесена со ссылкой на отсутствие средств для реставрации. Сам же Качуг был основан в 1686 году казаками в трех десятках верст юго-восточнее Верхоленска, вверх по течению реки Лены. И уже через него пролегали пути к другим церквям, причем как по воде, так и посуху.
Если пока не брать во внимание Верхоленскую Воскресенскую церковь, то самая древняя из верхнеленских церквей – Введенская (Церковь введения во Храм Пресвятой Богородицы) в Манзурке, что основана русскими поселенцами в 1648 году на одноименной реке[33 - По-бурятски, название реки было Баянзурхэн, что означает «богатое сердце», сердечная. Впоследствии труднопроизносимое название приняло форму Банзурка (Банзюрка) и, наконец, – Манзурка.] – левом притоке Лены – примерно в шестидесяти верстах к югу от будущего Качуга. Находясь на Якутском тракте почти на сотню верст ближе к Иркутску, чем Верхоленск, в XVIII веке Манзурка была крупным волостным[34 - Волость – это территориальный сельский округ в составе уезда.] центром Верхоленского уезда. Деревянная Введенская церковь перестраивалась дважды – в 1765 и 1824 годах (освящена через десять лет) – и «дожила» до 1930 года, когда ее закрыли за неуплату налогов и устроили в ней зернохранилище.
Следующая по старшинству – Покровская церковь (Церковь покрова Пресвятой Богородицы) в Бирюльке, на чью пашню в 1668 году были расселены шесть семей ссыльных смоленских стрельцов[35 - В ходе исследования я узнал, что один из них был моим восьмижды прадедом (об этом сказано в разделе «Усовы. Смоленская история» главы 10).] и служащих Вознесенского девичьего монастыря, а также девяти семей вольных крестьян (ссыльные поселились на территории будущего поселения Бирюльки, шестеро вольных крестьян – в будущей Анге, еще трое – в будущей деревне Юшиной)
.
Бирюлька расположена в тридцати верстах к юго-востоку от Качуга на самой реке Лене при впадении в нее реки по имени Бирюлька[36 - По-эвенкийски, «бира» – река. Бирюлька – ее русское уменьшительное название.]. Покровская церковь, построенная еще до 1689 года и сгоревшая, вновь «построена в 1790 году тщением прихожан», обшита в 1860 и 1867 годах тесом
и сохранилась до 1930-х годов. Рядом с ней в 1812 году соорудили еще и каменную церковь под тем же названием, но она стала разрушаться из-за некачественного исполнения и, по специальному указу Иркутской духовной консистории 1860 года, была разобрана, возведенная же на ее месте деревянная церковь в 1883 году сгорела (согласно же клиринговой ведомости 1843 года, каменная церковь была построена без иконостаса в десяти саженях перед деревянной в 1812 году, «по непрочности содержания в 1839 году определена к ломке, по нерадению о сем прихожан и по нерадению самих сельских начальников остается по сие время нераскладною и грозит падением»
). Следующее здание церкви, освященное в 1910 году, а в 1932 году закрытое и перенесенное по решению Качугского райисполкома 1937 года в село Ангу для организации в нем клуба, также вскоре было уничтожено огнем.
И, наконец, – Ильинская церковь (Церковь пророка Илии), построенная на пожалованных в 1682 году «на пропитание Киренского монастыря» пахотных и сенокосных землях у реки Анги[37 - По-эвенкийски и по-бурятски, «анга» – пасть животного, рот, а в переносном смысле – ущелье, расселина, промоина.], в Ангинской заимке, что примерно в двадцати верстах на восток от Качуга. Первое упоминание о ней датировано 1706 годом. Клиринговые ведомости 1843 и 1867 годов сообщают также, что, то ли «тщением крестьян Воробьева и Софонова», то ли «усердием жителей Верхоленскаго округа, Карамского селения крестьян Ольхоновых»
, здесь была в 1803 году возведена и в 1804 году освящена каменная Ильинская церковь[38 - Значительные суммы в пользу церкви жертвовал Иван Попов (Вениаминов), родившийся в Анге в 1797 г. и ставший в 1840 г. под именем Иннокентия первым православным епископом Камчатки, Якутии, Приамурья и Северной Америки, а в 1868 г. – митрополитом Московским и Коломенским. Скончавшийся в 1879 г. митрополит Иннокентий погребен в Троице-Сергиевой лавре, причислен к лику святых.]. Постановлением Восточно-Сибирского краевого исполнительного комитета 1933 года ее разобрали для строительства ремонтных мастерских.
Остальные две церкви моего исследования относительно молоды и основывались они с главной целью – разделить разросшиеся приходы старых церквей и тем самым понизить их загрузку. Одна из них – построенная в 1860 году «тщением крестьян Верхоленскаго округа, села Белоусовского Николаем и Васильем Яковлевых Белоусовых» и освященная в том же году теплая деревянная Иннокентиевская церковь
(Церковь святого Иннокентия, епископа Иркутского) в Белоусово, что в десяти верстах на юго-запад от Верхоленска, на реке Куленге[39 - По-эвенкийски, «кулинга» – змеиный, что подтверждается наличием там змей.]. К ней с 1 июня 1861 года отошло ведение метрических книг по православным жителям куленгских поселений на всем протяжении от Толмачево до Житово, прежде входивших в приход Верхоленской Воскресенской церкви[40 - Метрические записи Белоусовской Иннокентиевской церкви за июнь–декабрь 1861 г. приведены в одной книге с Верхоленской Воскресенской церковью
.]. Вторая – освященная в 1897 году Казанская церковь (церковь Казанской иконы Божией Матери) в Бутаково, что в десяти верстах на север от Анги, на реке Малая Анга
. Она стала с 20-х чисел мая 1899 года вести метрические книги по православным жителям нескольких поселений, ранее относившихся к Ангинской Ильинской церкви, крупнейшие из которых – Бутаково и Костромитино.
Надо сказать еще и о Седовской Богородице-Казанской церкви, к которой перешла роль ведения метрических записей по части манзурского прихода – главным образом Карлукского, Копыловского, Самодуровского и Седовского селений, расположенных от Манзурки выше по течению реки. И, как я установил, такой переход состоялся в 1886 году, ведь в предыдущий период метрические книги Манзурской Введенской церкви были полны записями о прихожанах из вышеназванных поселений, а с 1886 года таковых в ней почти не стало, и общее число ее записей упало чуть ли не в два раза.
Седовская Богородице-Казанская церковь располагалась довольно далеко от Верхоленска, и, изучив ее сохранившиеся метрические книги
(в них содержатся записи о рождениях еще с 1866 года, но те записи вплоть до 1885 года – почти полная компиляция метрик Манзурской Введенской церкви[41 - Об отличии рассказано в разделе «Черепановские из-под Манзурки» главы 6.]), я не нашел в них упоминаний о Черепановых.
Их архивы
Хотя до нашего времени не выжила ни одна из «моих» верхнеленских церквей, кроме Верхоленского Воскресенского собора, в Государственном архиве Иркутской области хранится множество дел с метрическими книгами этих церквей, есть и несколько составленных ими исповедных росписей. О них я рассказываю в приложенной к настоящей книге справке с уверенностью, что приведенные в ней подробности, включая распределение православных прихожан по сословиям, будут интересны исследователям.
Здесь же сообщу лишь о том, что старейшая из обнаруженных мною в архиве исповедных росписей верхнеленских церквей – это «Ведомость, учиненная в Иркутскую духовную консисторию ведомства Иркутского уезда Качинской слободы Вознесенской церкви за 1825 год». Она хранится в деле № 3183 описи 1 к фонду № 50. А росписи сразу всех действовавших тогда верхнеленских церквей имеются за 1843 и 1872 годы, и они подшиты в два объемных дела за № 3948 и 5234 той же описи[42 - В делах имеются исповедные росписи также ряда других церквей Иркутской епархии.]. Есть в ней и дело № 5161 с исповедными росписями Качугской Вознесенской церкви за 1870–1877 годы, а в деле № 975 описи 3 содержится ее роспись 1842 года.
Из них видно (при исправлении найденных мною ошибок нумерации), что в середине 1843 года в поселениях, подведомственных верхоленской, ангинской, бирюльской, качинской и манзурской церквям, всего было 11916 православных прихожан, и подавляющее большинство из них – 10177 – крестьяне. А к середине 1872 года общее число прихожан из тех же поселений достигло 17523 человек, включая 13374 крестьян (без учета крестьянствующих оседлых инородцев)[43 - В двух сохранившихся ведомостях (исповедных росписях) Манзурской Введенской церкви за 1872 г. нет списков жителей Кокоринской, Кокуйской, Самодуровской (Черепановской) деревень, хотя к тому времени имелись о них метрические записи. Это предполагает, что манзурский православный приход был еще крупнее.]. Существенный рост за те двадцать девять лет произошел по всем церквям, кроме Верхоленской Воскресенской. Но это «кроме» объясняется вышеуказанной передачей в 1861 году части прихода того религиозного учреждения Белоусовской Иннокентиевской церкви. При этом их общий приход также вырос.
А самые «молодые» сохранившиеся исповедные росписи – за 1915 и 1916 годы – принадлежат Качугской Вознесенской церкви и Верхоленскому Воскресенскому собору. Они формируют соответственно дело № 9507 из описи 1 и дело № 492 из описи 7 к фонду № 50. К сожалению, других исповедных росписей «моих» церквей я в архиве за XX век не обнаружил.
Что же касается метрических книг, то их по всем семи церквям оказалось на хранении в Государственном архиве Иркутской области в цельном и фрагментарном видах в отдельных делах свыше тысячи, и для оформления общего фамильного древа верхнеленских Черепановых исключительно важным было найти метрики за каждый год, не пропустить ни одной из них.
Вроде, нет особой сложности – читай названия дел по описям к фонду № 50, заказывай и изучай требуемые. И это, действительно, верно в большинстве случаев. Но, как я уже отметил, зачастую по одним и тем же годам имеется по нескольку дел с аналогичными названиями, чаще всего – «Метрические книги сельских церквей Иркутской епархии», и изначально, еще недостаточно хорошо разбираясь с подчерком переписчиков, я не находил даже имевшиеся в них книги Верхоленской Воскресенской церкви. Заказывал другие книги по тем же годам и, понятно, вновь не находил. Впоследствии приходилось повторять заказы, а ведь по правилам большинства архивов в один день каждому исследователю выдают для изучения ограниченное число дел и к тому же – спустя пару дней после заказа. В некоторых архивах есть даже правило полугодового запрета повторной выдачи дел в те же руки. С оцифрованными документами, конечно, намного проще.
Кроме того, совсем не редко в названии и комплектовании архивных дел скрыты заложенные еще много десятилетий назад ошибки. Скажем, в деле метрических книг за 1787 год оказался лишь первый лист книги за тот год Верхоленской Воскресенской церкви, все же остальные – в деле за 1776 год; книги 1804 года по всем верхнеленским церквям почему-то подшиты в «Метрическую книгу градоиркутской Спасской церкви», а за 1844 год – в «Метрические книги церквей города Иркутска», где как раз-то и нет ни одной метрики городских церквей; несколько листов метрической книги Верхоленской Воскресенской церкви за 1805 «пристроены» к метрикам Спасской церкви Уриковской слободы; часть записей 1853 года подшита в дело за 1801 год. И таких примеров множество. Поэтому я вовсе не исключаю, что еще не каждая из сохранившихся и требуемых для моего исследования метрик обнаружена.
Все же найденные мною метрические записи о Черепановых сведены в три табличных перечня – о родившихся, бракосочетавшихся и умерших. Они составлены по выработанному в ходе моего исследования систематизированному и, как представляется, удобному для составления родословных методу. Для заполнения таблиц и последующего достоверного оформления на их основе общего фамильного древа Черепановых пришлось внимательно изучить сплошным порядком записи всех найденных в архиве метрических книг верхнеленских церквей. А таких записей в совокупности оказалось порядка полумиллиона на сотне тысяч страниц. Зато теперь каждому исследователю истории верхнеленских Черепановых предоставлена возможность самостоятельного изучения по таблицам и древу конкретно своих фамильных ответвлений, не прибегая ко всему массиву архивных дел. Приложенный же к настоящей книге список сохранившихся метрических книг церквей Верхоленского уезда Иркутской губернии поможет как желающим проверить верность составленных мною таблиц метрических записей о Черепановых, так и составителям родословных других фамилий.
В дополнение к тому я заполнил систематизированные таблицы метрических записей обо всех прихожанах Верхоленской Воскресенской церкви (а не только о Черепановых) за XVIII век – с 1773 по 1800 годы, самых сложных для прочтения[44 - Таких записей оказалось более трех тысяч.]. Эти таблицы здорово облегчили мой последующий труд и гарантировали отсутствие недосмотров при оформлении ответвлений родословного древа от чисто мужской линии к линиям происхождения жен Черепановых, ставших моими прародительницами[45 - Об этих линиях рассказано в главе 10.]. И, конечно, размещенные в табличном варианте записи – а они заменяют собою более полутора сотен находящихся в иркутском архиве листов метрических книг – помогут исследователям всех верхнеленских фамильных линий. Хорошо, если кто-нибудь продолжит заполнение таблиц метриками вплоть до 1920 года и опубликует их, но это – кропотливая работа на несколько месяцев.
При этом я не стал экономить силы – и советую так же поступать другим – и привел в перечне о рождениях полные данные метрических записей о восприемниках. И такие данные являются важнейшим, зачастую уникальным источником верного составления родословных, ведь они по начало XIX века содержали ссылки на родственные отношения крестных отцов и матерей с отцами новорожденных, если они были самыми близкими родственниками, либо на то, чьей еще матерью, дочерью, женой или вдовой являлась крестная мать.
Кстати, в ходе работы над перечнями я сделал неожиданное для себя открытие. Оказалось, что в те даты до XIX века, которые обычно, по наивности, считаются днями рождений известных россиян, эти россияне были не рождены, а крещены. О самих же датах рождений официальных документов вообще не сохранялось. Как появился такой вывод? Расскажу.
