скачать книгу бесплатно
Я и была той самой трясущейся собачонкой, готовой выть, скулить и одновременно кусаться. Мои мозги начали немного проясняться, только когда я почувствовала под ногами земную твердь.
Мы выползли на теплый песчаный берег уже в сумерках. Солнце почти село, а темнеет в тропиках быстро – кто-то мне недавно говорил об этом. Я без сил рухнула прямо у самой линии прибоя, не в состоянии доползти дальше. Марк молча сгреб меня в охапку и оттащил под пальму, а сам вернулся к своему плавсредству.
И тут я разрыдалась.
Я рыдала взахлеб, не переживая о том, как я выгляжу, как звучу, кто меня слышит и как на меня смотрит мой товарищ по несчастью. Меня трясло и колбасило, зубы лязгали, руки ходили ходуном, а ноги ощущались реально ватными. Накатило все и сразу: горечь предательства, оказавшегося в большей степени надуманным, нежели фактическим, стресс от длительного перелета и смены часовых поясов, непривычный климат, долгий день на солнце, от которого все же немного пощипывало кожу, но самое ужасное – пережитый кошмар от длительного нахождения в темной воде.
А Марк… А что Марк? А ничего. Он сновал туда-сюда где-то рядом, что-то делал, что-то разворачивал и сворачивал, стучал, насвистывал, вроде что-то говорил или спрашивал, но я не отвечала – просто не могла. Он кивал, улыбался и снова куда-то отходил.
Не знаю, сколько времени прошло, но вокруг уже царила непроглядная темень, как вдруг сквозь опухшие до тонюсеньких щелочек веки мелькнул какой-то яркий свет.
Огонь?
Серьезно?
Тут есть люди?
– Нет, Белоснежка, людей тут нет. Это я развел костер. Иначе мы бы околели за ночь. Хоть и тропики, а перепады, да еще так близко у воды, бывают нехилые. Ну вот. Теперь мы сможем тебя хоть немного согреть. Раздевайся. – И он протянул руку ко мне.
Как это «раздевайся»? В смысле? Ты меня жарить собираешься?
– Я бы тебе, конечно, предложил обмыться от песка, в котором ты вся извалялась, но я уверен, что к воде ты сейчас побоишься подойти.
Чертовски верно! И не только сейчас! Вообще к ней не подойду!
– З-з-зачем раз-з-здеват-т-ться? – стуча зубами, переспросила я.
– Затем, что ты до сих пор сидишь в холодной мокрой рубашке, которую я хочу поскорее просушить над костром. Мою, увы, не могу предложить, она точно такая же неуютная. Но начинать надо с тебя. Так что снимай рубаху, я за пятнадцать минут обеспечу тебя сухой одеждой, а потом займусь собой.
– А я что, все это время голая буду сидеть перед тобой?
– Полин, слушай, нам не до политесов и пререканий по поводу дресс-кода. Нам с тобой надо постараться пережить эту ночь с максимумом возможного комфорта. Одно из условий – хотя бы сухая одежда, раз уж теплой у нас нет. И потом, ты же в купальнике, что тебя смущает?
– Я сняла верхнюю часть, потому что мне натерли лямки. – Блин! Вот вынуждает признаться в своем маленьком секретике, хотя я не собиралась говорить об этом. Ну сняла и сняла. Кто бы узнал, если бы не это дикое происшествие. В купальнике я бы еще смогла посидеть, но не в одних плавках, и те на завязках – смех один. Хотя разве это не странно? Мы так спокойно воспринимаем собственное тело в купальнике на пляже, но даже представить себе не можем, как обнажиться до нижнего белья где-нибудь, к примеру, в центре города. Почему? В чем разница-то?
– Эй, бледнолицая трусишка, долго мне ждать? Ну, хочешь, я тебе какой-нибудь лист большой сорву, чтобы ты им прикрылась?
– Хочу, – с облегчением выдохнула я. А сразу предложить не мог?
– Ну и зря. Я слышал, женская грудь катастрофически нуждается не только в дозированных солнечных ваннах, но и вообще в… эм… как бы так сказать… свободе от стесняющих ее предметов одежды. И потом, поверь опытному человеку. Лучше всего женская грудь смотрится в двух случаях: в мужских руках и в мужских же губах. А все остальное – от лукавого. Да, и, кстати, ты в курсе, как Господь Бог понял, что Адам с Евой вкусили от запретного плода? – И он, нимало не смущаясь, начал стаскивать с себя рубаху. – Адам, дурашка, вздумал прикрыть срамное место фиговым листом. И ведь даже не задумался, что так легко спалится. Хотя, если уж откровенно, что там срамного?
– Эй, эй, ты что это творишь? – Я вспыхнула, заметив, что после пуговиц рубашки Марк резво принялся за ширинку.
– Раздеваюсь, – невозмутимо ответил бесстыдник, подскакивая на одной ноге. – Мне свою одежду тоже надо просушить, как ты понимаешь. Так, вот тебе задание: я ставлю распорки рядом с огнем, ты следи, чтобы мои рубаха и штаны на них не подгорели. А я пока схожу тебе листик подберу. Помягче. Чтобы ты свои красивые розовые сосочки не натерла.
– Что ты мелешь? Да прикройся ты уже чем-нибудь! – не выдержала я вида его крепких загорелых ягодиц. О-па. А где след от плавок? Он что, загорает совершенно голым?
– Ага. Только голышом. А кого мне стесняться на яхте, когда я выхожу на ней в море один, – подмигнул мне этот… равномерно загорелый паразит и уперся в темноту, бросив меня одну! То есть я еще и вслух это сказала?
Да ладно сказала, какие картинки одна ярче другой в голове помчались! Марк и в одежде-то сегодня притягивал мой взгляд постоянно, творя свое неторопливое волшебство по управлению яхтой или готовя фантастически вкусный обед, а позволить себе представить, как он делает то же самое, но уже голышом… Нет, это очень-очень неправильно – разрешать своему воображению поплыть в таком направлении…
Ну, а с другой стороны, во-первых, никто не знает, что происходит у меня в голове, во-вторых, мое воображение никогда мне особенно и не было подконтрольно, так что, чего уж тут поделаешь. И в последних. Полина, вспомни, зачем ты сюда приехала! Хватит быть трусихой, отказывающей себе в удовольствии. Вот, посмотри на Ланку. Они с этим Каспером ведут себя реально как два перманентно озабоченных кролика, и ничего!
В том смысле, разве подруга хоть слово говорила о чувствах, совместном будущем, каких-то реальных отношениях? Не заикалась даже! Просто милуются вовсю без оглядки на потом и окружающих, получая максимум удовольствия в процессе. А я? Взираю со стороны с унылой физиономией. Хватит! Надо хоть с чего-то начать.
Не дожидаясь возвращения Марка с листьями, я поднялась и сдернула с себя его мокрую рубашку.
– Ох ты ж-ж… – выдохнул он где-то прямо за моей спиной, и я таки не сдержала порыва прикрыться хоть одной рукой.
Скосив глаза на него, сунула ему льняную ткань.
– А я-то думал, мне придется еще какое-то время тебя поубеждать, речь с железными аргументами готовил о возможном вреде здоровью.
Мое тело покрылось мурашками, и не только от того, что прохладный воздух омыл с ног до головы. Пристальный взгляд Марка ощущался ничуть не менее отчетливо, чем реальное прикосновение легкого ветерка.
– Я же не настолько глупая, чтобы предпочесть скромность здоровью, – огрызнулась я.
– Давай ближе к огню, но только осторожно. Могут искры выстреливать.
– Эй, а листья мои где?
– Прямо сейчас испытываю острое желание соврать, что не нашел ни одного, ибо прикрывать такое – чисто кощунство. Но вот, держи. Обещал, так обещал.
Он сунул мне два продолговатых зеленых кусочка, еле-еле прикрыться, прошел мимо, и, как бы я там ни пыталась коситься в сторону, но не заметить, эм-м-м… так сказать, изменение его общего настроя не смогла. Потому как долбаный индикатор этого самого состояния демонстрировал его чрезвычайно очевидно, а бесстыжий носитель этого самого индикатора и не думал скрыть от меня это хоть как-то, пусть тем же фиговым листом. Хотя какой там лист, тем более фиговый! Это вам не античные статуи в Эрмитаже. Они, конечно, может, и эталоны мужского совершенства, но «капитан Голый Зад» прямо сейчас посрамил их в моих глазах с легкостью. И не только тем, что, будь он на месте статуй, храм искусства превратился бы в средоточие разврата. Представляю очереди из желающих насладится созерцанием дам. И не только. Ну что тут поделаешь, если на Марка, каким бы он там ни был, по моему мнению, внутри, было непреодолимо приятно смотреть снаружи. Что-то такое в нем было, не только в самом факте наготы, являющей потрясающее тело, гладкую, излюбленную повсюду жарким солнцем кожу, на которой сейчас блуждали отблески огня, словно дразнясь подчеркивая рельефы, что заставляло смотреть меня. С горящими от смущения щеками, стоило наткнуться глазами на доказательство его возбуждения и прямых ответных взглядов, которые не лгали мне о его желаниях относительно меня, но смотреть. Потому что Марк был настолько… скажем так, естественен в каждом своем несуетливом жесте, словно нет ничего такого в том, что все это он делает в костюме Адама. Он не рисовался, но и не прятался, не выпячивал то, что и так уж выпятилось, ничего не делал нарочито, как будто и так осознавал, что мне глаз не отвести от него. Он просто позволял мне видеть без всяких вуалей, что испытывает влечение ко мне, и давал понять, что знает о наличии ответного, и для этого ему не нужно прыгать тут чокнутым павианом или домогаться внаглую. Вел себя как человек, что и так понимает, что все будет. В свое время.
На мгновение я озлилась на эту его самоуверенность, но потом поняла, что дело не в том, что она есть у него, а в том, что ее нет у меня. Ему вот комфортно так, никаких проблем. И дело не в физическом совершенстве, его отсутствии, в наглядности наличия его сексуального интереса или моей возможности скрывать свой просто в силу различия физиологии. Дело не в теле вообще, а в голове. И в моей голове как раз неожиданно родилось понимание, насколько же это по-дурацки с моей стороны – стоять, придерживая эти идиотские листья, и при этом пялиться на голого мужчину напротив. И еще более глупо читать себе нотации и приказывать раз за разом прекратить его рассматривать, если мне это приятно.
Мне нравится смотреть на него!
Нравится!
От этого мое собственное тело грелось изнутри куда как быстрее, чем от пламени костра. Внизу живота мягко потягивало, в груди сжималось и одновременно как будто становилось свободнее, легче. И я не настолько неопытна, чтобы не распознать знаков. Я его хочу. На самом деле хотела и тогда в баре. Да, на уровне, близком к полнейшему примитиву, но отрицать это нечестно. Хочу! И осознание этого доставляет мне потихоньку растущее удовольствие. Но я зачем-то мешаю сама себе. Запрещаю. На кой?
– Как бы пошло ни прозвучало, но костром нам всю ночь не обогреться. И да, я буквально слышу сейчас, как работает твоя головка над вопросом, как далеко ты готова зайти. И у меня есть на него ответ.
– В самом деле?
– Да. Сегодня мы можем себе позволить только крепкий сон в обнимку.
– Вряд ли я смогу уснуть в подобной обстановке.
– Поверь, я знаю способы сделать так, что будешь спать, как младенец.
– Хм… сделаешь мне расслабляющий массаж?
– В определенном смысле.
– Черт, не совсем даже верю, что спрашиваю об этом, но можно поподробнее?
Марк, порочно усмехнувшись, воткнул в песок рогатину с моей рубашкой, которую удерживал поближе к огню, и продемонстрировал свои руки с растопыренными пальцами, а потом медленно, так, чтобы я не пропустила ничего, обвел большим пальцем контур рта.
– Мои безотказные инструменты. Ну или седативные средства. Как тебе угодно.
Если я думала раньше, что внутри все сжимается и подогревается, то теперь ощутила совсем новый уровень этого.
– Эм-м-м… знаешь…
– Тебе вовсе не обязательно это комментировать, проще, когда идет само собой.
– Я не о том… второе точно нет. Не мое как-то, – чуть не шепотом сказала, давясь смущением.
Светлые брови Марк поползли вверх.
– Погоди-ка. Я правильно понимаю, что ты противница орального секса?
– Не то чтобы противница, но не мое, говорю же.
Мама, роди меня обратно! Я правда сейчас обсуждаю это с почти посторонним мужиком?
– Не верю.
Глава 8
– Ха, – подавилась нервным смешком Белоснежка. – Ты, видать, из разряда тех мужиков, что считают: абсолютно все женщины должны умирать и взрываться уже от одной перспективы быть обласканными подобным образом?
Я пощупал ее рубашку. Высохла. Прежде чем ответить, снял ткань с рогатины и подал девушке, сидевшей на песке с подтянутыми к груди коленями. Становилось уже заметно свежо.
– Я, как, в принципе, и любой человек в этом мире, предпочитаю не быть отнесенным к какой-либо группе, классу, разряду. Немного неприятно, не находишь?
Нахальство с моей стороны, конечно. Ведь сам я частенько грешу моментальным навешиванием дамочкам ярлыков в зависимости от степени доступности и степени сложности в квесте, укладывая на спину в два счета. Ошибаюсь редко, кстати, но не суть.
– Прости, – тут же растеряла Полина зачатки своего боевого настроя. Вот и замечательно, мы же тут не диспут с пеной у рта собираемся затевать.
– Да ерунда. Можно небольшое уточнение? Ты относишься отрицательно к оральным ласкам в силу… ну не знаю, природной брезгливости, или же просто этот опыт ни разу не был по настоящему впечатляющим?
– Слушай, Марк… – И без того зарумянившееся от дневного солнца и тепла костра личико моей добычи зарделось еще больше, и она кратко мазнула взглядом по моему тут же кивнувшему ей дружку, старательно отводя глаза. – А мы не могли бы сменить тему на какую-то другую?
– Легко! Но именно эту я нахожу довольно волнующей, причем не только меня. И разве сама обстановка не располагает к чему-то подобному?
– Это потому, что ты уверен, что такая болтовня заведет и тебе будет легче соблазнить меня? – вскинула с легким вызовом она подбородок, и вышло это немного комично. Она ведь сидела, а я, и не думая прикрываться, стоял прямо перед ней, и угол зрения ну совершенно не позволял ей не видеть то, чего она так старательно избегала.
– Вовсе нет, я же сказал, что ни на что не претендую. – Детка, я тебя уже соблазнил. Расслабься. То, что это пока не установлено нами на физическом уровне, лишь дело времени и элементарно неподходящих условий. – Такая, знаешь ли, зараза и неприятная штука этот песок, когда скрипит на зубах и попадает туда, где ему совсем не место. Это только по телеку в рекламе смотрится романтично.
– Ты поразительно циничен и прямолинеен, – покачала она головой и добавила еле слышно: – Представить не могу, почему мне это… хм…
– Так что, вернемся к моему вопросу?
Полина забавно закатила глаза и досадливо выдохнула, надув на секунду губы, что весьма и весьма одобрил мой неугомонный член. Эх, прости, дружище, но сегодня тебе не обломится. Нам с тобой надо девушку довести до кондиции, но не волнуйся, уверен, оно того стоит.
– Дело не в брезгливости, ясно? – выпалила Полина.
Ну славатехосподи, с этим было бы посложнее иметь дело.
– Значит, в том, что твои мужчины всего-навсего не умели сделать это как следует, – скрыл я довольную усмешку.
Сталкивался я и раньше с последствиями действий всяких криворуких и тупых идиотов, что заставляют бедолаг девушек увериться, что пустить голову мужчины себе между ног не самая удачная идея. Вот, блин, почему нет закона какого-нибудь, запрещающего придуркам вообще соваться туда, куда не просят. Не умеешь – не берись, взялся – сделай как надо. Я не верю, действительно не верю в существование женщин, которым бы совсем-совсем не нравился куни. Просто им попадаются вот такие вот «спецы», отвращающие от сего потрясающего действа раз и навсегда.
Когда-то, во времена моей чрезвычайно бурной юности, я сам считал, что не такая уж это и важная фигня, над которой нужно потрудиться как следует. Типа, сам факт, что ты спустился даме ниже пояса, уже должен ее осчастливить – здесь Белоснежка прям в точку попала. Но мне хватило одного раза поймать партнершу на том, что она всего лишь притворялась, будто мое напористое хлюпанье доставляет ей удовольствие, дабы слегонца переосмыслить подход и задуматься, а сколько было таких, снисходительно имитирующих наслаждение, чтобы польстить моему самолюбию.
– А ты, выходит, сумел бы лучше? – продолжила чуток дерзить Полина.
– Да, – пожал я плечами, очень стараясь не допустить и капли хвастовства в свой тон.
– И почему же ты так в этом уверен?
Молча я обошел костер, скрываясь в темноте и вынуждая следить за мной и приглядываться. Зашел ей за спину, но не стал приближаться, сделав вид, что вожусь с новой партией топлива для костерка.
– Потому что я бы попросил для начала показать мне, как тебе нравится.
– Ты всерьез считаешь, что смог бы заставить меня дела…
– Нет, не то. Я бы начал с пальчиков на твоих ногах. Подышал бы на них, погладил губами, совсем слегка.
С моего места сзади и на полшага справа было прекрасно видно, как, услышав меня, Полина поджала пальцы на ногах и сглотнула.
– Поцеловал бы свод стопы, не пялясь открыто в лицо для наблюдения за реакцией, а лишь прислушиваясь к дыханию. И оно бы мне поведало, любишь ты нежные касания или нечто более ощутимое.
Нежно. Моя рыбка любит нежно-нежно. Спорю на свое левое яичко! Краткий, практический неслышный резкий вдох выдал ее с потрохами.
– Оглаживая губами снова и снова, никуда не торопясь, добрался бы до внутренней поверхности бедер. Уверен, кожа там у тебя такая мягкая и бархатистая, что я надолго бы застрял там, целуя и облизывая, терся бы лицом, немного царапая щетиной, но ведь ты бы была к этому снисходительна, правда?
Молчание, но сам ее застывший взгляд, направленный в костер, и зачастившее дыхание – лучший ответ, заставивший подступить меня чуть ближе, подкрасться, чтобы мой голос полился прямиком в ее покрасневшее ушко.
– В какой-то момент ты попытаешься сомкнуть бедра, ведь будешь уже желать движения, любого, лишь бы уже что-то происходило сверх этого. И тогда я лягу на живот, заставляя тебя раскрыться мне без всякого стеснения, и зафиксирую, возможно, жестковато, не давая ерзать и мешать мне сотворить главное. Но твоего клитора я коснусь едва-едва, самым кончиком языка. Никакого давления и грубости, упаси бог, для этого ведь есть пальцы и член. Буду ласкать осторожно, не набрасываясь, как безмозглый зверюга, желающий сожрать или высосать досуха. Не буду бросать на тебя требовательных «ну скоро ты там» взглядов. Ведь мы никуда не торопимся. Не бывает слишком долгого куни, верно? Изучу, что заставляет тебя стонать: подразнивающие поглаживания или ритмичные мягкие толчки.
– А если я не стану стонать? – заметно севшим голосом спросила Белоснежка.
– Ты, выходит, молчунья? Ничего, ведь не дышать ты не сможешь? А мне и этого хватит, чтобы узнать, когда тебе потребуется больше и побыстрее или самую малость интенсивнее. И я тебе все дам именно так, как ты мне покажешь, а в благодарность ты вознаградишь меня видом и вкусом своего оргазма.
– Только им? А как же насчет ответной любезности?
– А об ответных любезностях мы побеседуем не менее подробно и детально как-нибудь в другой раз, а сейчас умнее всего будет лечь спать. Просто спать, Белоснежка.
Полина повернула ко мне голову медленно, будто смысл сказанного мной доходил до нее не сразу. И смена выражений на ее разрумянившемся личике была для меня бесценна, пробудила торжество, что почти полностью перекрыло разочарованное «да ты охренел, мужик» от моего нижнего мозга. Замолкни, ты! Во-первых, и так сегодня накосячил, временно взяв на себя главенствующую роль. А во-вторых, я лучше знаю, как лучше. И разве вот этот парад эмоций Полины не сам по себе особый кайф? Сначала «ты серьезно это останавливаешь?» неверие, потом краткое «гореть тебе в аду за такое» негодование и под конец «господи, как я могла на это повестись» смущение.
– Что же, это было… – Возбуждающе? Пробрало тебя до печенок? – Забавно.
Забавно? Это что вообще за определение такое?
