скачать книгу бесплатно
Аромат ландыша
Мария Александровна Чекоданова
В семье уездного доктора Бориса Бенедиктовича Алмазинского все идет своим чередом. Практика, красавица жена, дети. Что может изменить это спокойное и размеренное течение жизни и устоит ли семейная лодка в круговороте событий? Читайте в новом романе Марии Чекодановой.
Аромат ландыша
Мария Александровна Чекоданова
Дизайнер обложки Андрей Александрович Топунов
Редактор Денис Андреевич Топунов
© Мария Александровна Чекоданова, 2022
© Андрей Александрович Топунов, дизайн обложки, 2022
ISBN 978-5-0059-2923-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
I
Аглаида Афанасьевна Алмазинская сидела в глубокой уютной беседке своего собственного слегка заросшего, но всё же очень милого цветущего сада. Стояла чудесная пора самого начала лета, когда ночи совсем короткие и светлые, солнце греет уже очень ярко, но ещё не обжигает зноем, мысли полны мечтаний, и всё вокруг пахнет сиренью, сливовыми и яблоневыми цветами.
Аглаида Афанасьевна была в самой поре расцвета своей красоты и здоровья. У неё было четверо малолетних детей, но не смотря на это, талия её была очень тонкой, а черты лица свежими и изящными. Красота её не была схожа с холодной красотой античных статуй, но также и не была яркой и чувственной. В ней было нежное и горделивое осознание своего целомудренного, сдержанного и деликатного обаяния. Это проявлялось в спокойном и сосредоточенном взгляде больших карих глаз, окружённых пышным бархатным веером тёмных ресниц, в изящном изгибе бровей, в мимолётно скользящей улыбке и во всём лице, светлом и открытом, со слабым, словно фарфоровым румянцем. Ходила она всегда быстро и легко, как будто летела, но иногда замирала, задумывалась и прямо на своём стремительном ходу могла остановиться, захваченная целиком какой-то неотступной мыслью. Одевалась она довольно скромно, но с весомой долей изысканности. Свои роскошные, слегка вьющиеся волосы она укладывала всегда сама, каждый раз немного иначе и с большим вкусом. Всё это вместе создавало очень целостный и совершенный образ.
Когда-то давно она превосходно играла на рояле и даже аккомпанировала сама себе при исполнении романсов, но после замужества садилась музицировать всё реже, а потом и вовсе всё это забросила.
Муж её, Борис Бенедиктович Алмазинский, служил доктором в городском госпитале. Летом он почти каждый вечер возвращался после службы домой на дачу к своей обожаемой семье. Женаты они были уже тринадцать лет, и в отношениях их установилась уже незыблемое и надёжное взаимопонимание.
Аглаида Афанасьевна невыразимо скучала в отсутствии супруга, но понимала и разделяла с ним всю важность и значимость его благородной работы. Она была чрезвычайно умной, начитанной, интересной и творческой барыней, хорошей женой и нежной матерью. Детьми она занималась мало, больше доверяла строгой мудрой няне, вынянчившей ещё её мужа, но разговаривала с ними по душам много и охотно, а по воскресеньям долго читала им вслух старинные книги в бархатных переплётах.
Недавно няня уезжала на несколько дней на богомолье в дальний монастырь, у мужа было несколько запланированных сложных операций, он не мог вырваться на дачу, кухарка слегла в тяжёлой болезни, и Аглаида Афанасьевна осталась совершенно одна, без всякой помощи и даже доброго совета. За помощью к соседям обратиться она не решилась, а так как она сама нужна была всем и сразу, то пришлось ей, отложив в сторону романы и наряды, взяться за ведение дома, лечение болящей и воспитание наследников всерьёз и основательно. Но всё когда-нибудь проходит, прошло и это. Мужа отпустили из госпиталя на пару дней, няня вернулась, кухарка выздоровела, дети, благодаря всем предупредительным мерам, были здоровы и счастливы.
Сегодняшнее свежее утро Аглаида Афанасьевна собиралась провести в абсолютной тишине и спокойствии. Борис Бенедиктович с самого раннего утра увёз всех радостно хохочущих детей кататься на лодках, ловить рыбу и купаться на чистых прозрачных озёрах. Кухарка готовила обед к их возвращению, няня молилась в своей комнате, а Аглаида Афанасьевна, задумчиво помешивая серебряной ложкой свой остывающий кофе в фарфоровой чашке, смотрела прозрачным взглядом на вольно опустившуюся на перила беседки тонкую зелёную ветку берёзы.
Прошедшая неделя была полна сложных, но важных и дорогих ей хлопот, ощущение собственной значимости буквально переполняло Аглаиду Афанасьевну, а сейчас она вновь погрузилась во внезапно начавшее раздражать её состояние разнеженной барыни. Ей хотелось трудиться, помогать людям, но она понимала, что стала слабой и ленивой. Благоприятные обстоятельства жизни располагали её лишь только к мечтательности и нарочитой праздности.
Напряжённо нахмурив изящно изогнутые брови, она отложила ложку и быстро допила кофе.
– Аглаида Афанасьевна, к Вам гости. Мятниковские. И господин с ними ещё. Мне незнакомый.
Аглаида Афанасьевна вздрогнула от чуть надтреснутого голоса неожиданно появившейся няни, слегка нервно дернула рукой и нечаянно смахнула на пол блюдце, стоявшее у самого края стола.
II
Елена Андреевна Мятниковская была институтской подругой Аглаиды Афанасьевны. Они нежно сдружились в интеллектуальных трудах, потом после блестящего окончания учебы обе скоро сделали удачную партию в замужестве и разъехались по разным местам. Аглаида Афанасьевна с семейством большую часть года жила за городом, на даче, а Елена Андреевна с мужем остались в столице и летом почти всё время уезжали за границу. Две задушевные подруги часто переписывались, но сегодняшняя неожиданная встреча была первой после долгой разлуки.
Аглаида Афанасьевна быстро приподнялась со скамьи, готовясь немедленно заключить дорогую подругу в крепкие объятия, но вдруг остановилась, а затем даже резко отпрянула в сторону.
В беседку стремительно зашёл тот самый неизвестный господин, о котором говорила няня. Его большие тёмно-серые глаза небрежно скользнули по плетям дикого винограда, оплетавшим ажурные ставни беседки, и остановились на недоуменно молчавшей хозяйке. И в тот же миг взгляд его потеплел, в нём загорелось благоговейное восхищение. Быстро сняв одной рукой шляпу, вторую прижав к груди, он смиренно склонился в поклоне.
– Простите моё вторжение, Аглаида Афанасьевна. Я столько наслышан о Вас от сестры, что почитаю Вас уже хорошо знакомой мне особой. Сестра моя с мужем задержались с детьми возле Вашего чудесного цветника, а я скорее поспешил засвидетельствовать Вам своё почтение, – бархатным низким голосом, чуть торопясь, начал он.
Аглаида Афанасьевна стояла также молча, опустив глаза, но чувствуя на своих заалевших щеках внимательный взгляд незнакомца. Она ощутила какое-то внезапное бессилие и смутное беспокойство, словно вдруг ей стало трудно дышать.
– Простите, – вдруг опомнился он. -Я не представился. Павел Андреевич Исполатов, брат Елены Андреевны. Батюшка наш духовного звания, а я вот в юристы отправился. Служу в адвокатской конторе в столице. Сейчас в отпуске и с семейством сестры путешествуем. Решили вот и к Вам заглянуть.
Аглаида Афанасьевна справилась наконец со внезапно и безотчетно охватившим её волнением, подняла глаза, обезоруживающе улыбнулась скромной приличествующей случаю улыбкой, и подала гостю руку для приветствия.
– Мне очень приятно видеть Вас. Елена писала о Вас иногда. Вы ведь, кажется, её младший брат?
– Да, всего парой лет младше.
– Ну надо же. А в её письмах Вы были представлены совсем юным мальчуганом, – с тихим смехом заключила Аглаида Афанасьевна.
– После смерти матери Елена заменила мне её и до сих пор считает меня несмышленым младенцем. Хотя я уже совершенно самостоятелен, она по прежнему заботливо опекает меня наравне с собственными детьми, – спокойно парировал Павел Андреевич.
– Поль, ну где же ты запропастился? – раздался звонкий нетерпеливый голос, а вслед за ним появилась и его обладательница. Казалось, что всю беседку заполнили искры серебристого смеха, туго сдерживаемые шпильками золотисто-рыжие кудри, множество белоснежных рюш и воланов.
– Ах, Аглаюшка!
– Елена, ангел мой!
Звуки поцелуев и теплые объятия двух дорогих подруг породили вдруг внезапные радостные слёзы у обеих.
– И не чаяла уже увидеть тебя. Как вы попали в наши края?
Елена, чуть отстранившись и поправляя слегка примятые в объятиях оборки, начала быстро рассказывать, перебивая саму себя счастливым смехом.
– Представляешь, я давно дала обет побывать в монастыре всей семьёй в благодарность за чудесное исцеление от болезни нашего младшего. И тут такая радость, у Поля тоже случился отпуск после удачно завершенного дела и мы, конечно же, уговорили его ехать с нами. А там повстречали вашу няню Василису и первым же поездом после окончательного исполнения обета решили навестить вас. Тут такой воздух! Его пить можно. Я обязательно уговорю моего дорогого Вольдемара всенепременно нанять здесь дачу. Поль, ты тоже остаёшься с нами. В столице совершенно сейчас нечего делать. Душно и грязно.
Павел Андреевич развёл руками и с насмешливой улыбкой посмотрел на Аглаиду Афанасьевну.
В тот же вечер вернувшийся Борис Бенедиктович с мужем Елены, профессором высшей математики столичного университета Владимиром Александровичем Мятниковским, нашли милейшую дачу с превосходной меблировкой недалеко от Алмазинских.
– Вам невероятно повезло, – деловито заключил Борис Бенедиктович, – в начале лета снять приличную дачу просто невозможно.
– Это всё Поль. Когда он с нами, то нам всегда везёт. Я уже и не удивляюсь, – сказала Елена Андреевна и посмотрела на маленькие дамские часики, висевшие у неё на длинной витой цепочке, – Как поздно уже. Доброй ночи вам, до скорой встречи.
Аглаида Афанасьевна долго не могла уснуть в ту ночь. Расплетя узел тяжёлых каштановых волос, в тонком пеньюаре она села возле открытого окна и смотрела на дымчато-серое небо, пока не замёрзла от ночной прохлады. Накинув на плечи узорчатую шаль, она подошла к иконам и долго молилась, но тяжёлое ощущение, что смысл молитвы вдруг неуловимо начал ускользать от неё, преследовало её до самого окончания правила. Дневное беспокойство, томление и волнение с новой силой охватили её. Не найдя никакой понятной причины своего тревожного состояния, Аглаида Афанасьевна глубоко вздохнула, плотно закрыла окно, задернула глухую штору, а затем, выпив холодной воды и умывшись, быстро легла и уснула.
Ей снился Павел Андреевич в образе гигантского черного паука, потом Владимир Александрович, заставляющий её решать логарифмические уравнения, какая-то погоня и даже пожар. Сон был вязкий, мучительный, не принесший наутро совершенно никакого отдохновения.
III
Прошло несколько дней. Мятниковские несколько раз бывали в гостях у Алмазинских. Дети их сдружились окончательно, так что всё время слышались в саду их шумные игры и смех, а также строгие покрикивания няни Василисы Ильиничны. У Мятниковских было двое очаровательных и шаловливых мальчуганов, Анатолий и Василий, однолетки Николаю и Денису Алмазинским. Как и положено мальчикам, они всё время что-то выдумывали и постоянно приглашали в свои приключения взрослых. Владимир Александрович отзывался охотно на все их сумасбродства и всегда поддерживал любые авантюры. Борис Бенедиктович, напротив, стремился сдержать их порывистость и усаживал за шахматы или просил их читать друг другу, а потом старался организовать обсуждение прочитанного. Мальчики охотно и с почтением поддерживали предложения о проведении свободного времени и одного, и другого отца семейства, но их неугомонная четвёрка с гораздо большим восхищением относилась к идеям Владимира Александровича.
Исполатов приходил к Алмазинским всего один раз, пробыл совсем недолго, но успел уже довольно жарко поспорить с Борисом Бенедиктовичем о существующей системе судопроизводства. Аглаида Афанасьевна слушала их спор и тревожилась.
После того странного сна Аглаида Афанасьевна начала томиться дурными предчувствиями. Всё было как раньше: муж заботлив, дети подвижны и шаловливы, общение с подругой и воспоминания недавней юности услаждали и должны были радовать. Погода установилась мягкая, душистая, с живыми горячими солнечными лучами, с розовыми мгновенными восходами и чистым воздушным безоблачным небом. Но с каждым днём в мыслях становилось всё мрачнее, непринуждённая идиллия тяготила и раздражала. Аглаида Афанасьевна начала усерднее молиться, но былое успокоение не наступало, на сердце змеёй вползала тоска.
Борис Бенедиктович вновь был в городе на службе в госпитале, Владимир Александрович тоже ездил иногда в город готовить студентов и принимать у них экзамены. Елена Андреевна, живая как ртуть, вся кипящая энергией, на следующий день по приезде отправила его собирать вещи на городскую квартиру, а также за няней, встретила сама извозчиков после того и с помощью Павла Андреевича быстро разобрала всё необходимое и навела очаровательный уют в их прекрасной даче с большим садом. Аглаида Афанасьевна с Борисом Бенедиктовичем были званы к ним на дачное новоселье и на игру в крокет.
В последний момент, когда Аглаида Афанасьевна стояла возле зеркала уже полностью одетая и завязывала ленты на своей соломенной шляпке, пришёл посыльный с запиской от её мужа.
«Душа моя, любимейшая моя Аглаюшка, вынужден огорчить тебя своей занятостью. Тяжёлый больной после операции требует моего неустанного внимания. Вернусь, как только увижу улучшение в его самочувствии.
Владимиру и Елене, прошу тебя, принеси мои глубочайшие извинения.
Целую нежно твои добрые руки. Искренне твой, Борис.»
Аглаида Афанасьевна медленно прочла записку, потом перечитала её ещё несколько раз, а затем разорвав, бросила на туалетный столик. Лицо её исказила судорога, чувствуя, что негодование переполняет ее, она глубоко вдохнула, выдохнула и быстро натянула новые кружевные перчатки.
«Это дурной знак, дурной, дурной…", билось в её голове, пока она целовала детей, давала последние наказы няне и решительно шагала по узкой тропинке на дачу Мятниковских. Отсутствие супруга давало ей возможность под благовидным предлогом остаться дома, но Аглаида Афанасьевна ощущала, что словно неведомая злая сила толкала её в спину. Слегка задыхаясь от быстрого шага, придерживая одной рукой подол пышного муслинового платья, а другой поворачивая над собой белый кружевной зонтик от солнца, Аглаида Афанасьевна остановилась в нерешительности возле чугунной калитки.
– Аглаида Афанасьевна, а где же Борис Бенедиктович и дети? – Павел Андреевич уже спешил к ней из глубины сада.
Аглаида Афанасьевна почувствовала вдруг, что вся кровь отхлынула от лица и до рези в глазах стало душно. «Господи, дай мне сил! Что же со мной творится?», – мучительно воскликнула она про себя.
– Вы побледнели? Вам нехорошо? Держитесь за меня, – Павел Андреевич успел подхватить её под руку.
Аглаиду Афанасьевну словно обожгло огнём от его прикосновения. «Беги отсюда! Береги себя!» – набатным колоколом звенело в ушах.
За считанные секунды она овладела собой настолько, что смогла, улыбнувшись и выпрямившись, мягким жестом отстранить его руку.
– Павел Андреевич, благодарю Вас за заботу. Мне правда вдруг стало нехорошо, но это верно от духоты и зноя. Видимо будет гроза. Сейчас я в полном здравии. Я пришла сказать, что Борис Бенедиктович остался в госпитале, и мне следует вернуться домой.
Павел Андреевич отпустил её и, скрестив свои руки на груди, смотрел на неё не мигая.
– Елена и Владимир расстроятся. Останьтесь, пожалуйста. И я тоже буду огорчён, – медленно сказал он.
Аглаида Афанасьевна задумчиво, но отрицательно покачала головой.
– Не сегодня. Простите нас.
– Я провожу Вас.
– Не стоит. Я дойду сама. Здесь совсем близко.
Теперь она шла неторопливо, стараясь успокоить дыхание и привести в порядок чувства. Дома она была сама не своя, бросалась целовать детей, взялась играть с ними в куклы и солдатики, но потом всё оставила и с грустной усмешкой смотрела на то, что они устали и плачут. Василиса Ильинична увела их спать.
Поздним вечером, почти ночью, неожиданным сюрпризом вернулся её супруг.
– Больной оказался очень сильным, состоянии его стабильное и не требует моего неотступного наблюдения. Я оставил его под присмотром моего главного помощника и всё-таки смог вернуться к вам.
Аглаида Афанасьевна сидела на диване и не веря своему счастью, крепко держала мужа за руку.
– Как же хорошо, что ты вернулся! Боренька, я не оставалась у Мятниковских и вообще не хочу к ним ходить более.
– Что так, драгоценная моя Аглая?
– Павел Андреевич… Не нравится он мне что-то, – Аглаида Афанасьевна чувствовала, что голос дрожит, но ничего уже не могла поделать.
– Неужели волочится за тобой? Хочешь, я вызову его на дуэль? – раскатисто засмеялся Борис Бенедиктович. Он не заметил её смущения, дрожащего голоса и даже, кажется, в этот момент не смотрел на неё.
И смех его и слова прозвучали зловеще во внезапно ярком перекрестном свете молний. Гром протяжно, раскалённым, кипящим от молний молотом качнул дом, медленно бубнящий дождь обрушился тяжёлой, всепоглощающей лавиной на сжавшуюся перед ударом землю. Плотная завеса словно ремнём перетянула непроницаемо мрачное небо. Воздух холодный и тревожный полоснул лезвием обжигающе резких струй дождя.
IV
Ранним утром после ослепительной громокипящей грозы Аглаида Афанасьевна вышла в сад и проводила супруга на службу. Все домашние ещё спали. Вчерашние страхи, смущения нескольких последних дней, мимолётное дурное самочувствие – всё это казалось ей сегодня глупым кошмаром.
Все краски, звуки, запахи и ощущения летнего утра были словно отмытыми до блеска и доведенными до совершенства. Небо – будто целая вселенная, щедро напоенная прозрачными акварельными красками цвета бесконечности.
Аглаида Афанасьевна прошла по тенистым дорожкам сада, глубоко вдохнула полной грудью свежий сочный воздух и, остановившись перед яблоней, отогнула у неё маленькую цветущую веточку. Чуть напряжённо закинув руки за голову, она воткнула цветы в изысканно скрученную на затылке косу. Когда Аглаида Афанасьевна, справившись с прической, подняла голову, то неожиданно вскрикнула и даже прижала руку к бешено колотящемуся сердцу.
– Это Вы! Как же Вы меня напугали! Ну разве можно так бесшумно и внезапно появляться?
Перед ней, в почтительном отдалении, со слегка смущенной улыбкой, стоял Исполатов.
– Виноват перед Вами, Аглаида Афанасьевна! Прошу покорнейше, простите меня окаянного! Я пришел справиться о Вашем здоровье и вернуть зонтик, который Вы вчера уронили у наших ворот. Простите, он вымок под дождём. Я заметил его только сегодня утром.
Сдержанно поблагодарив, Аглаида Афанасьевна взяла протянутый ей зонтик и, изящно приподняв брови, с немым вопросом посмотрела вновь на Исполатова. Тот задумчиво и не скрываясь смотрел на неё.
Она была невероятно хороша в простом чайном платье с тонким шелковым шарфом на плечах.
– Аглаида Афанасьевна, как Ваше здоровье? Вы вчера были так бледны.
– Я уже говорила вчера и ещё повторюсь, что всё благополучно. Вчерашняя слабость моя была связана с сильной духотой, – как можно более холодно, но чувствуя, как предательским румянцем разгорается лицо, ответила она. – Простите меня, что встревожила Вас, но мне уже пора идти распорядиться насчёт завтрака.
– И Вы простите меня, что задерживаю Вас, но только один вопрос. Почему Вы боитесь меня? Я хочу быть Вам если не другом, как моя сестра, то хотя бы хорошим знакомым.
Аглаида Афанасьевна, уже поворотившись в сторону дома, вспыхнула вся до корней волос и почувствовала как сильно задрожали у неё губы. «Боже мой, это не может так дальше продолжаться. Я веду себя просто неприлично, как какая-то влюблённая девица. Такого не было со мной никогда!»
Исполатов не видел её лица и секундного замешательства на нём, так что усилием воли изобразив самую беззаботную улыбку, Аглаида Афанасьевна быстро повернулась к нему.
– Павел Андреевич, ну о чём Вы? Я Вас совершенно не боюсь. Духота всему виной была.
– Чудесно! Тогда надо продолжать общаться семьями. Крокет, рыбалка, музыкальные и литературные вечера, театр, чайные церемонии. Какие у вас здесь ещё есть развлечения?
Аглаида Афанасьевна не успела и слова произнести в ответ, как в самом углу сада вдруг раздался совершенно невообразимый грохот, шум борьбы, грязная брань, сильный треск ломаемых деревьев и кустов. Казалось, там происходила самая настоящая битва не на жизнь, а на смерть. Аглаида Афанасьевна с испуганно округлившимися глазами молча схватилась за плечо Исполатова.
– Нужно вызвать полицию, – спокойно сказал он. – Не бойтесь ничего, пожалуйста.
V
Молниеносно прибывшая полиция растащила в разные стороны трёх отчаянно дерущихся людей. Ими оказались хозяин местной хлебной лавки Мукомолов, бродяга, заросший седой бородой, и ещё неизвестный человек с измученным лицом.
Исполатов подошёл к последнему незнакомцу, одетому в сильно изношенную, но ещё довольно щегольскую одежду и внимательно оглядев его со всех сторон, сделал недовольное лицо.
