скачать книгу бесплатно
– Отстань!
– Ведь Бог накажет, Степушка! Тебя же накажет! Пошлет тебе лютую смерть, без покаяния. Помянешь мое слово! Дядя Трофим жил с солдаткой – помнишь? – и как помер? И не дай Господи!
– Чего пристала? Эх…
Степан сделал два шага вперед. Марья ухватилась обеими руками за кафтан.
– Жена ведь я твоя, Степан! Не можешь ты меня так бросить! Степушка!
Марья заголосила.
– Миленький! Буду ноги мыть и воду пить! Пойдем домой!
Степан рванулся и ударил Марью кулаком; ударил так, с горя. Удар пришелся как раз по животу. Марья ёкнула, ухватилась за живот и села на землю.
– Ох! – простонала она.
Степан замигал главами, хватил себя по виску кулаком и, не оглядываясь, пошел ко двору.
Пришедши к себе в конюшню, он упал на скамью, положил подушку на голову и больно укусил себя за руку.
В это время барыня сидела у себя в спальне и гадала: будет ли завтра вечером хорошая погода, или нет? Карты говорили, что будет хорошая.
III
Рано утром Ржевецкий ехал домой от соседа, у которого он был в гостях. Солнце еще не всходило. Было часа четыре утра, не больше. В голове Ржевецкого шумело. Он правил лошадью и слегка покачивался. Половину дороги пришлось ему ехать лесом.
«Что за черт? – подумал он, подъезжая к имению, в котором он был управляющим. – Никак кто лес рубит!»
Из чащи леса доносились до ушей Ржевецкого стук и треск ветвей. Ржевецкий наострил уши, подумал, выбранился, неловко слез с беговых дрожек и пошел в чащу.
Семен Журкин сидел на земле и топором обрубал зеленые ветви. Около него лежали три срубленные ольхи. В стороне стояла лошадь, впряженная в дроги, и ела траву. Ржевецкий увидел Семена. Вмиг с него слетели и хмель и дремота. Он побледнел и подскочил к Семену.
– Ты что же это делаешь? а? – закричал он.
– Ты что же это делаешь? а? – ответило эхо.
Но Семен ничего не отвечал. Он закурил трубку и продолжал свою работу.
– Что ты делаешь, подлец, я тебя спрашиваю?
– Не видишь разве? Повылазило у тебя нешто?
– Что-о-о? Что ты сказал? I Повтори!
– То сказал, что ступай мимо!
– Что, что, что?
– Мимо ступай! Кричать нечего…
Ржевецкий покраснел и пожал плечами.
– Каков? Да как ты смеешь?
– Так вот и смею. Да ты-то что? Не испужался! Много вас! Ежели каждого ублажать, так на это много нужно…
– Как ты смеешь лес рубить? Он твой?
– И не твой.
Ржевецкий поднял нагайку и не ударил Семена только потому, что тот указал ему на топор.
– Не знаешь ли ты, негодяй, чей это лес?
– Знаю, пане! Стрельчихин лес, с Стрельчихой и говорить буду. Ее лес, ей и отвечать стану. А ты-то что? Лакей! Фициант! Тебя не знаю. Проходи, прохожий! Марш!
Семен постучал трубкой о топор и язвительно улыбнулся.
Ржевецкий побежал к дрожкам, ударил вожжами и стрелой полетел к селу. В селе набрал он понятых и с ними помчался к месту преступления. Понятые застали Семена за его работой. Вмиг закипело дело. Явились староста, подстароста, писарь, сотские. Написали несколько бумаг. Расписался Ржевецкий, заставили расписаться и Семена. Семен только посмеивался…
Перед обедом Семен явился к барыне. Барыня уже знала о порубке. Не поздоровавшись, он начал с того, что жить нельзя, что поляк дерется, что он только три деревца и т. д.
– Как же ты смеешь чужой лес рубить? – вскипела барыня.
– Мучение от него одно только, – промычал Семен, любуясь вспышкой барыни и желая во что бы то ни стало донять поляка. – Что ни слово – то тресь! Разве так возможно? Да норовит все по лицу! Этак нельзя… Ведь и мы тоже люди.
– Как ты смеешь мой лес рубить, я тебя спрашиваю? Негодяй!
– Да он вам наврал, барыня! Я, подлинно… рубил… Сознаю… Да зачем он дерется!
В барыне взыграла барская кровь. Она забыла, что Семен брат Степана, забыла свою благовоспитанность, все на свете, и ударила по щеке Семена.
– Убери сейчас же свою мужицкую харю! – закричала она. – Вон! Сию минуту!
Семен сконфузился. Он ни в каком случае не ожидал такого скандала.
– Прощайте-с! – сказал он и глубоко вздохнул. – Что ж делать-с! Что ж!
Семен забормотал и вышел. Даже шапку забыл надеть, когда вышел на двор.
Часа через два к барыне явился Максим. Лицо его было вытянуто, глаза пасмурны. По лицу видно было, что он пришел наговорить или натворить что-нибудь дерзкое.
– Что тебе? – спросила барыня.
– Здравствуйте! Я, барыня, больше насчет того, чтоб вас попросить. Леску бы, барыня. Степану избу хочу строить, а лесу нету. Досочек бы дали.
– Что ж? Изволь.
Лицо Максима просияло.
– Избу строить нужно, а лесу нету. Последнее дело! Сел щи хлебать, а щей нету. Хе-хе. Досочек… тесу… Тут Семка дерзостей наговорил… Вы уж не серчайте, барыня. Дурак дураком. Дурь еще из головы не вышла. Народ такой. Так прикажете, барыня, за лесом приезжать?
– Приезжай.
– Так вы Феликсу Адамычу извольте сказать. Дай Бог вам здоровья! Теперь у Степки изба будет.
– Только я дорого возьму, Журкин! Я леса, сам знаешь, не продаю, самой нужен, а если продаю, то дорого.
Лицо Максима вытянулось.
– То есть как?
– Да так. Во-первых, деньги сейчас же, а во-вторых…
– За деньги я не желаю.
– А как ты желаешь?
– Известно как… Сами знаете. Нонче какие у мужика деньги? Грош, да и того нет.
– Даром я не дам.
Максим сжал в кулаке шапку и начал глядеть в потолок.
– Вы это верно говорите? – спросил он, помолчав.
– Верно. Еще имеешь что сказать?
– Что мне говорить? Лесу не даете, так зачем я с вами говорить стану? Прощайте. Только напрасно лесу не даете… Жалеть будете… Мне наплевать, а вы пожалеете… Степан на конюшне?
– Не знаю.
Максим значительно поглядел на барыню, кашлянул, помялся и вышел. Его передернуло от злости.
«Так вот ты какая, шельма!» – подумал он и отправился в конюшню.
В конюшне в это время Степан сидел на скамье и лениво, сидя, чистил бок стоявшей перед ним лошади. Максим не вошел в конюшню, а стал у двери. – Степан! – сказал он.
Степан не отвечал, не взглянул на отца. Лошадь пошатнулась.
– Собирайся домой! – сказал Максим.
– Не желаю.
– Можешь ли ты мне это говорить?
– Значит, могу, коли говорю.
– Я приказываю!
Степан вскочил и захлопнул конюшенную дверь перед носом Максима.
Вечером к Степану прибежал из деревни мальчик и рассказал ему, что Максим выгнал Марью из дома и что Марья не знает, где ей переночевать.
– Она теперь сидит около церкви и плачет, – рассказывал мальчишка, – а вокруг нее народ собрался да тебя ругает.
На другой день утром, когда в барском доме еще спали, Степан надел свою старую одежду и пошел в деревню. Звонили к обедне. Утро было воскресное, светлое, веселое: только бы жить да радоваться! Степан прошел мимо церкви, тупо взглянул на колокольню и зашагал к кабаку. Кабак открывается, к несчастью, раньше, чем церковь. Когда он вошел в кабак, у прилавка уже торчали пьющие.
– Водки! – скомандовал Степан.
Ему налили водки. Он выпил, посидел и еще выпил. Степан опьянел и стал подносить. Началась шумная попойка.
– Много ты у Стрельчихи жалованья получаешь? – спросил Сидор.
– Сколько следовает. Пей, осел!
– Доброе дело. С праздником, Степан Максимович! С воскресным днем! А вы что же?
– И я… И я пью…
– Очень приятно… Все это, собственно говоря, очень благополучно и обольстительно, Степан Максимыч! А дозвольте вас спросить, рублей десять получаете?
– Ха-ха! Разве можно барину на десять целковых прожить? Что ты? Он сто получает!
Степан посмотрел на сказавшего это и узнал в нем брата Семена, который сидел в углу на скамье и пил. Из-за Семена выглядывала пьянеющая физиономия дьячка Манафуилова и преехидно улыбалась.
– Позвольте вас спросить, господин, – заговорил Семен, снимая шапку, – у барыни хорошие лошади или нет? Вам ндравятся?
Степан молча налил себе водки и молча выпил.
– Должно быть, очень хорошие, – продолжал Семен. – Только жаль, что кучера нет, без кучера не того…
Манафуилов подошел к Степану и покачал головой.
– Ты… Ты… свинья! – сказал он. – Свинья! И тебе не грех? Православные! Ему не грех? А что в Писании сказано, а?
– Отстань! Дурь!
– Дурь… Ты зато умный. Кучер, а не при лошадях. Хе-хе… Она вам и кофию дает?
Степан размахнулся и ударил бутылкой по большой голове Манафуилова. Манафуилов пошатнулся и продолжал:
– Любовь! Какое это чувство… Фф… Жаль, повенчаться нельзя. Барином был бы! А из него, ребята, славный барин вышел бы! Строгий барин, развитой!
Послышался хохот. Степан размахнулся и в другой раз ударил бутылкой по той же голове. Манафуилов пошатнулся и на этот раз упал.
– Ты чего же это дерешься? – закричал Семен, наступая на брата. – Повенчайся – тогда и дерись! Ребята, чего он дерется? Чего ты дерешься, я спрашиваю?
