скачать книгу бесплатно
И начали они хохотать. И так стояли они над бездной, хохоча и смеясь.
Часть 2
Остров Шикотан
1
Утро солнечное. Итальянское. Определение, словно из далёкого будущего (в Италии не бывала. Но будет).
Крик:
– Саша, дельфины!
Настя, одетая, как накануне, только без куртки. Её босые ноги между бугров дивана, будто стволы молодых берёзок. С виду она – деревенская крепкая девушка. Но лицо нарумяненное, веки трёх цветов, актриса в годах, играющая молоденькую. Она держится одной рукой за винт иллюминатора: качает.
Сандра встаёт рядом, хотя ей и не так интересно. В иллюминаторе волны. Ветреная погода.
– Вон, вон! Смотри, Саша!
Упруго мелькает огромный рыбий хвост. Непонятна мощь этого хвоста: он даёт отпор волнам, которые качают огромный корабль.
Каюта комфортабельная, крахмаленные идеальные постели. И ванная комфортабельная. Наконец-то, цивилизация.
Впервые стирает на руках. Но как это делать, видела. Одна в спортивном лагере каждый день (у неё был не так велик запас белья, как у Сандры). В чемодане компактная ёмкость моющего средства (впихнуто мамой). Две пары джинсов, семь пар белья, футболки, майки, носки… Обе пижамы… Вещи не выглядят грязными. Она моется утром и перед сном, хотя бы частично.
В дороге нелегко: кувшин, кипяток в титане; варежка для мытья, губка, мочалка. Но, по мнению бабушки и мамы одеяния подлежат капитальной обработке. Руки крепкие и умные, да и гены работают каких-то прабабок, не имевших ни рабынь, ни техники.
Приняв душ, надев чистое, вернулась в каюту: Настя так и глядит в океан.
– Это, видимо, пролив Лаперуза!
В иллюминаторе нет берегов в этом проливе.
Выходят на палубу. Ни джонок, ни дельфинов, ни берега, а только волны, волны… Широта океана отменяет реализм.
На корабле ресторан! Они берут и морских гребешков, и крабов, и рыбу «угорь». Но куда вкусней этой невидали суп из палтуса.
Деньги выданы в Екатериненке, которая для лиц мужского пола, обитателей города Находки, «яма» (образ Александра Куприна).
Отобедав, отдыхают в холле (ковры, бордовые диваны), беседа о культурных материях.
– В рассказе Томаса Манна «Господин из Сан-Франциско» именно такой корабль… Я могу концепцию…
На других диванах интеллигентная (как у Томаса Манна) публика. Семейная пара, поодаль – пара учёных. Так выглядят молодые люди, один в модных очках.
И тут мимо – Рита, Валя и Галя. Настя – спиной, а то бы глупый крик: «Девочки, идите к нам!» У этих тёток вид провинциальный. Они, будто вышли на сцену из другого спектакля. Они с Настей – главные героини, плывут на круизном лайнере… Они две богатые девушки. Обе эрудированные. Выдумывает и огорчена: её подруга – в той же мятой юбке и не опрятной кофте. Не те детали. Ищет в Чеховских и Бунинских рассказах, подбирая более верную аналогию.
Любимые писатели с ней, будто они – её семья тут, где нет ни мамы, ни папы, ни бабушки, ни сестрёнки Вероники (Веруньки). Джек Лондон… О, Грин! Она – бегущая по волнам! Будто в опьянении, которого никогда не испытывала, она с теми, кто на пароходах, на кораблях плывут, зная куда и что будет в конце этого плаванья и чего от этого плаванья ждать.
И вот она на палубе не с этой непонятной девушкой, – рядом молодой джентльмен: «Сандра, я из Сан-Франциско. Меня зовут Джек». Нет, Том. «Да, Томас», – она под кружевным зонтиком (не в брюках, а в юбке).
Вдруг она повстречает какого-то… Томаса, сильного, умного. У него нелёгкая планида, и вот теперь перед ним она, которая поймёт его душу. «Я понимаю вас, Том», – говорит она. Корабль плывёт в открытом море, но впереди маячит тёплый берег их сбывшихся надежд…
От фантазий – в реалии, где она не Сандра, интеллигентная, а Саша простоватая, как эти её попутчицы. И какая-то бесполая, в брюках, а не в юбке…
Вечером музыка. Танцы на крытой палубе для студентов.
Настя в углу на лавке наблюдает тех, кто танцует, и Сандру, которая выпрыгнула, не дожидаясь ничьих приглашений. Танцы невинные, не для флирта. Далеко не у всех, а тут ни у кого, нет таких джинсов и такой модной футболки. Она ощущает себя на провинциальной дискотеке. Ребята не только видят в ней ровню, но и поглядывают с уважением. Танцуя в кругу, они веселятся на зависть другим.
В кратком антракте представляется вполне правдиво: она студентка знаменитого вуза. И ребята как-то понимают, что она едет отдыхать.
И тут – поддатые тётки вербованные, один в один удалая «Кабирия», которая вела машину, не опрокинутую пьяным водителем. Кривляньями, грубыми нетрезвыми выкриками они сбивают ритм молодёжного драйва.
И на этом корабле вроде песенки про камбалу:
– Мать-перемать! Мы научим их плясать!
– Это что такое! А, ну, пошли вон! – командир отряда Саша предлагает: – Давай-ка, выведем этих гражданок…
Не философский факультет, – рыбный: девиц – толпа, парней мало. У двери на палубу ставят дежурных.
Командир отряда Саша удивляет:
– А ты, правда, как эти, вербованная? Вербованные – ходячее зло у нас во Владике. Мне вон та намекнула: «Не обижайте нашу девочку», – кивает на Риту.
Какая идиотская забота!
У стены на лавке тихие: Рита, Валя, Галя… Настя с ними. Глядят так, будто пришли заложить её перед новыми друзьями.
– Я не поверил, – добавляет он. – Вербованные – это те, кто на рыбные промыслы, договоры у них на эту работу…
– В философском плане: нами подписан контракт. Когда родились. Договор на эту жизнь.
Парень доволен ответом и, видимо, решает, что Сандра (она назвала ему нормальное имя) не имеет отношения к этой малограмотной публике. Но ей танцевать расхотелось, будто эти танцы не реальны, и надо обратно в то бытие, которое в данной момент и является реальностью Сандры Семибратовой.
– Ты в какой каюте? – уточняет Саша (прямо, тёзка).
– В двухместной.
– В полу-люксе?
– Да. – Но не говорит номер каюты. – Ладно, было приятно познакомиться…
Настя нагоняет в коридоре.
Томик стихов, проверив в другой книге наличие папиных денег, о которых она никому не говорит, но на которые, мало ли, вернётся домой.
– Апухтин – тонкий поэт. «Пара гнедых, запряжённых с зарёю…» На стихи написан романс. Или вот, «Гадалка»: «Ну, старая, гадай иль говори. Пусть голос твой звучит мне песней похоронной…» Он рано умер, не выходя из дома…
– А – в хлебный?
– Он в другом веке, с прислугой. Наша теперь приходит иногда. У неё имя Липа. Олимпиада.
– Да? – не верит, и нет охоты говорить.
…Впереди остров Крит, туда везут группу рабов, пленённых критянами в Афинах, бросив на нижней палубе, кормят и поят. Их ждёт игра со смертью в облике быка Минотавра, на растерзание которому отдадут этих бедолаг. С тех пор, как они покинули Грецию, – смертники, и плывут навстречу гибели.
2
Нереальное путешествие на круизном лайнере обрывается ранним утром, как оборвался южный вечер у сопки песенкой про камбалу.
Нервная Рита:
– Вы не готовы?
– Нет-нет, мы готовы, – миролюбивая Настя.
– Какая каюта! – более нормальным тоном, – моя на шестерых. Такие гадины: водку пьют, орут, откуда-то мужики… Их усмиряла команда матросов этого парохода…
– …камбалы, – улыбка Насти.
– …ладно, давайте, чтоб никаких опозданий. Доберётесь?
– Объявило радио судовое, спикер, – Настя в этом эрудированная.
Нервная дрожь. Сандру выталкивают с великолепного корабля. Он теперь поплывёт без неё. Ей бы плыть и плыть… Обедать в ресторане, отделанном цветными витражами, отдыхать в удобной каюте. Постель ещё, как новенькая! Приятный душ…
Высохло выстиранное. Рядом комната-гладилка. Перегладив, аккуратно пакует на удивление маме, бабушке и Олимпиаде Тихоновне (с детства – Липа). А Настя, вроде, и не воспользовалась бытовыми благами. Рулон туалетной бумаги пихает в огромный чемодан, с трудом защёлкивает, стоя на коленях, подобрав юбку. Сандре неловко: как реагировать на такое? Или там, куда они едут, нет туалетной бумаги?
Её озаряет: уехала не ради мести маме и бабушке! Это не инфантильная месть. Ради корабля! Ради путешествия.
Вновь объявляют:
«Всем пассажирам, следующим на Шикотан, собраться на верхней палубе по правому борту…»
Настя глядит вверх, напомнив Галю, будто глас божий. Угрюмое лицо Сандры её удивляет.
– Куда плывёт этот пароход?
– Наверное, на Камчатку, в Петропавловск, который на Камчатке.
– Я не хочу выходить, – резкий подъём и команда: – Идём!
Но выводит их Настя коридорами и лестницами идеальной чистоты на крытую палубу, где нет танцев, но много народа. Угрюмо глядят какие-то тётеньки, от которых дух грязи, дух пьянки. Они ругаются матом. Вот оно что… Этот белый, внутри богато отделанный, блестящий медью, с мягкими диванами и дорогими коврами корабль набит какими-то бактериями, которые вспенились, выплыв на поверхность.
Открыт люк, будто люк самолёта, за которым небо; туда, как в кино, должен нырнуть парашютист. Корабль готов выплюнуть этот нештатный груз прямо в небо! Тянет дождём. Морю он ни к чему, его явление какое-то неестественное.
Вдруг в дверном проёме, как с неба и спиной к бездне, не боясь рухнуть в неё, – существо в полиэтиленовом плаще, некая стрекоза с рукавами-крылышками. Непонятно, откуда (с облаков? или нет?) эта тётка (маленькое мятое лицо, яркие помадные губы). Ну, не влетела же она, будто насекомое? Отбирает паспорта. Рита выдаёт ей пять штук.
– Я боюсь, – вдруг говорит Настя.
«Стрекоза» велит отойти, так как к двери бойкой цепью – студенты с рюкзаками, и – в люк! Отмашка другим.
У дверного проёма и Сандре не по себе: вдоль борта корабля дрожит канатная лестница (ступени деревянные). Публика неловкая, с вещами. В тревоге оглянувшись, видит Настю на верхней ступеньке: боится сделать шаг.
– Настя, не бойся! – она храбрая и перед этой девушкой, мало знакомой, и перед неведомым народом.
И та (вроде, такая бывалая морячка!) – тихонько вперёд. За ней, матерясь, остальные.
На воде – плот, то отдаляясь от борта корабля, то приближаясь к нему. На плоту парни-студенты (и знакомый командир отряда Саша) помогают девчонкам, да и другим. Сандра прыгает, шутливо отвергнув протянутые руки.
А Настя буквально падает в руки парней, и один крепко обнимает под выкрики и хохот. Не молодых, а тёток. Настя одёргивает юбку. На лице слёзы.
И, наконец, чёртова «стрекоза» – бойко с папироской, искрящейся, хоть и дождь.
Дождь не идёт, не накрапывает. И, тем более, не льёт. Он висит. Она будет помнить это утро и этот оригинальный дождик.
Буксир, тарахтя, ведёт плот по воде. На носу и на корме пограничники с автоматами.
– Эй, сударик, куда чалимся? – спрашивает какая-то похмельная пассажирка. – Куды приплыли?
– Шикотан! – орёт в ответ такая же другая.
Студенты готовы на выход. Оркестр: музыканты играют марш. На берегу ребята строятся в колонну, кричат «ура»…
Буксир тянет плот, Сандру увозят в чужое будущее. Она не любит ходить строем. Но, глядя на отдаляющийся берег, хочет в строй, в нём порядок, которого нет в толпе.
Все её любимые герои книг, одинокие, великодушные, не в ровненьком строю, но и не в толпе. Трудно быть одиноким. Но и у тех, кто в созидательном строю, как и у тех, кто в созидательном одиночестве, принципы цивилизованного мира. Принцип толпы – отсутствие принципов. И активность толпы направлена к разрушению. Именно эту энергию используют политики для им выгодных деяний, для этого и людей нарочно сгоняют в толпу.
Она, плывя на чемодане, на этом деревянном пароме, который Настя уже назвала, как надо, – плашкоут, делает вывод: она в толпе. Ну, нет… Она тут не одна! У неё Настя. Правда, паника на трапе корабля говорит о том, что эта подруга – слабая. От паники её избавила та, которая моложе. «Ты такая молодая, – и думаешь о смерти». Сандра ненавидит упоминания об её молодых годах.
– Их много! – удивлена Настя.
Каменные великаны тут и там. По колена в воде, а лиц нет (да и коленей). Безмолвные, как оба пограничника на носу и на корме. В их немоте тайная энергия, окаменевшая, но, того гляди, вырвется. Напоминают деревянных идолов в сквере на Чистых прудах.
– Сколько их?
Да, целая толпа, – хотела ответить. Нет, каменные непонятные надгробья индивидуальны, один на один с ветром и ударами волн.
Они огибают остров Шикотан. Входят в бухту.
3
На берегу их никто не встречает, фанфар нет. Тихо, как на даче. Но деревянное немаленькое здание, явно, не жильё. Лодки у мостика, катер на мели…
Людей нет. Только – девица. Объёмная. Или выглядит так на деревянном возвышении, которое подпирают выходящие из воды мокрые столбы. Будто она на подиуме, где любой выглядит эффектней. Они – на плоту, а он почти вровень с водой.
Девица в тёмном трико, полы белого халата, какие на работницах кухни, завязаны спереди. И белый марлевый колпак, явно поварской, накрахмаленный, надвинут до бровей. Резиновые литые сапоги отогнуты, из одного торчит нож. Девица меланхолична, но внимательно наблюдает выход на берег прибывшего народа, курит.
