скачать книгу бесплатно
– Нет, сэр. Должно быть, произошло нечто чрезвычайно важное. Вы дьявольски рискуете… Впрочем, мне незачем вам это говорить.
Шерман снова грустно улыбнулся:
– Знаю. – Он подался вперед и пристально посмотрел на Дори. – Я здесь, потому что вы единственный человек, который может помочь мне сохранить надежду стать президентом. Единственный, на кого я могу положиться.
– Почту за честь, сэр, все, что в моих силах. Что я должен сделать?
Шерман не сводил с него взгляда:
– Вы… понимаете?
– Да.
– Я знал, что могу надеяться на вас, Джон. Черт побери! Мы с вами старые друзья. Когда заварилась эта каша, я сказал Мэри, что вы единственный, кому можно довериться. – Шерман замолчал. – У меня мало времени. Я хочу, чтобы вы кое-что посмотрели.
Он поднялся, вынул из чемоданчика узкопленочный кинопроектор, вставил катушку фильма и устроил аппарат на ветхом туалетном столике. Потом включил проектор в розетку и задернул тяжелые пыльные шторы, перекрывая полуденный солнечный свет.
Дори встревоженно наблюдал за ним.
Шерман включил проектор, сфокусировал изображение на грязной белой стене и сказал:
– Я уже видел это. Не желаю смотреть снова.
Он пересек комнату, на секунду вклиниваясь в изображение, сел на постель и закрыл лицо ладонями.
Это был один из запрещенных фильмов, столь популярных на американских молодежных сборищах: бесстыдный, грубый и, по мнению Дори, крайне омерзительный. Темноволосой, с чувственным, сладострастным ртом девице было лет двадцать. Ее партнер прикрывал лицо темной маской. Через пять минут, когда катушка опустела, Дори облегченно вздохнул. Он часто слышал о порнографии, но, по правде говоря, никогда ничего подобного не видел. Мужчина и женщина вели себя так, как не ведут себя даже животные! Дори был потрясен до глубины души и чувствовал себя оскорбленным: черт возьми, зачем Шерман показывает ему эту пакость?!
Когда пленка выскочила из катушки, Шерман выключил проектор и, глядя на Дори, от напряжения снявшего очки, нетвердым голосом сказал:
– Женскую роль в этом фильме, Джон, исполняет моя дочь.
Если капитан О’Халлорен радовался бдительности своего агента Алека Хаммера, то Сергей Ковский, глава парижского отдела советской службы безопасности, был доволен, что Борис Дрина узнал Шермана.
Дрина работал в Орли. Ковский направил туда этого тучного пятидесятилетнего человека, зная за ним недостаток мозгов и избыток лени. Дрина оставался агентом лишь благодаря своей необычной фотографической памяти. Он мог узнать любого, кого видел хотя бы мельком и очень давно. Его память безошибочно фиксировала все черты внешности и даже голос.
Четыре года назад Генри Шерман с супругой прибыли в Орли на обед к президенту Франции, и Дрина запомнил все их движения, жесты, походку. Заметив Шермана, на сей раз с усами и в темных очках, торопливо шагавшего к стоянке такси, Дрина положился на свою память и, в отличие от Алека Хаммера, немедленно принялся действовать. Он последовал за Шерманом и, когда тот садился в автомобиль, расслышал адрес: улица Месли, «Парк-отель».
Дрина сумел подойти так близко, сделав вид, будто он тоже собирается взять такси. Увидев его, Шерман бросил:
– Занято, месье.
Дрина приподнял свою потертую шляпу и попятился назад:
– Прошу прощения.
Едва машина отъехала, Дрина поспешил к ближайшей телефонной будке. Любое усилие вызывало у него одышку, так как он придерживался своеобразной диеты: водка, луковый суп и черный хлеб. Перед тем как звонить Ковскому, ему пришлось отдышаться.
Услышанное заставило Ковского буквально подскочить. Зная удивительную память Дрины, он не терял времени на сомнения.
– Немедленно отправляйся к «Парк-отелю», – приказал он. – Обо всех передвижениях Шермана сообщай мне. Я пошлю туда Лабре на машине, оснащенной рацией. Молодец, отлично сработал.
Автомобиль Дрины стоял на парковке в Орли. Алек Хаммер еще только докладывал О’Халлорену, когда Дрина уже изо всех сил семенил к машине. Дрина плюхнулся на сиденье и завел двигатель.
Слова похвалы сладчайшей музыкой звучали в его ушах. Уже давно Ковский не говорил ничего приятного в его адрес. С учащенно бьющимся сердцем, прерывисто и тяжело дыша сквозь стиснутые зубы, Дрина мчался по автостраде к Парижу.
«Женскую роль в этом фильме исполняет моя дочь».
Какое-то мгновение Дори думал, что ослышался, но один взгляд на мрачное лицо Шермана сказал ему все.
Теперь он смутно припомнил, что у Шермана есть дочь. Она, кажется, училась в каком-то дорогом швейцарском пансионе… Лет шесть-семь назад. С тех пор он ничего о ней не слышал.
На отдыхе или на важных приемах и обедах чета Шерман появлялась без дочери. Дори вспомнил девушку в фильме. Да, она пошла в мать. Длинноногая, с красивыми руками, она унаследовала красоту и обаяние Мэри.
– Мне очень жаль, – пробормотал Дори.
– Вам лучше узнать всю эту грязную историю. – Шерман помолчал. – Наверное, тут есть и моя вина, я не хотел детей… В общем, с первых дней мы почувствовали неприязнь друг к другу. Это был настоящий маленький чертенок. Она устраивала какие-то кошмарные сцены, вопила и кричала, пока не добивалась своего. Со временем Джиллиан стала просто невыносимой. Как, черт побери, можно работать, если отовсюду ревет эта музыка и надрываются длинноволосые подонки?! Я просто не мог больше выдержать. Да и зачем? Джиллиан превратила мой дом в какой-то зоопарк. И я отправил ее в Швейцарию, в лучшую частную школу. Она оставалась там четыре года. Боже, вы не представляете себе, как я наслаждался ее отсутствием! В общем, Мэри и я привыкли жить без нее. – Шерман, нахмурившись, не сводил глаз с рук. – Мы были постоянно заняты. Когда выпадало время отдохнуть в компании тех, кто помогал мне делать политическую карьеру, места для молодой девчонки там не находилось. Конечно, мы регулярно переписывались. Она ничем не увлекалась. Я предложил ей заняться архитектурой, нашел женщину-профессора, которая согласилась учить ее, заботиться о ней, ездить во Францию, Германию, Италию. Полтора года назад профессор сообщила мне, что Джиллиан собрала вещи и уехала в неизвестном направлении. – Шерман замолчал. – Тогда мне показалось, что это, пожалуй, к лучшему. Я был страшно занят… Мэри, естественно, беспокоилась, но поймите, Джон, у нее тоже хватает дел. Она мечтает стать первой леди так же сильно, как я мечтаю стать президентом.
Дори слушал вполуха. Не выходил из головы бесстыдный фильм, который он смотрел с таким отвращением. Дочь Шермана! Холодок пополз по его спине. Стоит только этой ленте попасть в чужие руки…
Шерман продолжал:
– Конечно, я сознаю, что во всем случившемся есть доля нашей вины, мы вели себя эгоистично. Но Джиллиан просто не соответствовала нашему образу жизни! Я был готов давать ей деньги, но она никогда не просила. – Он замолчал и взглянул на неподвижно сидевшего Дори. – Мы хотели отделаться от нее, и вот результат.
– Да, – произнес Дори, чувствуя необходимость что-то сказать. – Я понимаю.
Шерман выдавил грустную улыбку:
– Это потому, что вы верны мне, Джон. Для большинства людей я получил по заслугам. – Он достал из бумажника листок и передал его Дори. – Вот, взгляните.
«Неудачнику, который вообразил, что будет президентом. Шлем вам сувенир из Парижа. В нашем распоряжении три экземпляра еще лучше (или хуже) этого. Если вы все еще намерены продолжать борьбу на выборах, эти сувениры попадут в руки ваших противников, которые сумеют ими распорядиться».
Дори внимательно вчитался в текст и поднял листок к свету, изучая водяные знаки на бумаге.
– У вас есть конверт, сэр?
– Пленка и письмо пришли с дипломатической почтой, – сказал Шерман.
Он достал объемистый конверт из плотной манильской бумаги и вручил его Дори.
На конверте было указано:
Генри Шерману, лично и срочно
134 Уайтсайд Кресент, Вашингтон
Через американское посольство в Париже
Наступило молчание. Его прервал Шерман:
– Ну, Джон? Теперь вы знаете, почему я здесь. Кто-то в Париже – а это ваша территория – шантажом пытается заставить меня отказаться от борьбы на президентских выборах. Мы с Мэри обсудили положение. Она хочет, чтобы я сдался, но я подумал о вас. Джек Кейн всегда выручал меня. Я проведал его в больнице, сказал, что должен лететь в Париж, и попросил его паспорт. Он согласился не колеблясь… Если вы не поможете мне, я вынужден буду отказаться от борьбы. Вряд ли нужно говорить вам, что значат для меня президентские выборы. Итак, вы поможете мне?
Дори задумался. Увидев его сосредоточенное лицо, Шерман отвернулся и нетвердой рукой закурил сигару. Томительное молчание длилось несколько минут.
– Найти и обезвредить шантажиста, – наконец сказал Дори, – не проблема. Для этого у меня есть люди и средства. Но боюсь, это не выход. – Он посмотрел прямо на Шермана. – Мы с вами друзья. Вы многое сделали для меня, и я был бы рад оказать ответную услугу. Но у вас есть враги. Кое-кому в ЦРУ вы не нравитесь. Не все разделяют ваши взгляды… Это их право. Если я буду действовать в рамках служебных полномочий, может распространиться информация о том, что ваша дочь… Я говорю прямо, так как у нас мало времени. Итак, официально использовать моих сотрудников нельзя. Вы же знаете, копия каждого дела высылается в Вашингтон… Вот, сэр, какова в общих чертах ситуация.
Шерман закрыл лицо ладонями, его могучие плечи бессильно опустились.
– Мэри говорила примерно то же самое. Понимаю, Джон. У меня была слабая надежда, что вы в состоянии помочь мне, но я не слишком-то на это рассчитывал. Ну что ж, мне конец. По крайней мере, я сделал все, что в моих силах.
– Я не сказал, что не могу вам помочь, сэр. Я сказал, что, действуя официально, не могу вам помочь, – спокойно заметил Дори.
Шерман пытливо взглянул на него:
– Вы поможете мне?
– Думаю, да. Но это будет стоить денег.
Шерман сделал нетерпеливое движение:
– Что для меня деньги?.. У вас есть план?
– Попробую связаться с Гирландом. Если кто и способен справиться с такого рода заданием, то только он.
– Гирланд? Кто это?
Дори криво улыбнулся:
– Хороший вопрос. Гирланд был одним из моих лучших агентов, но мне пришлось отказаться от его услуг: слишком мало послушания. Человек весьма сомнительных принципов; достаточно сказать, что он надул меня на крупную сумму денег. Сильный, беспощадный, в совершенстве владеет приемами карате, первоклассный стрелок, а кроме того, умен, проницателен и ловок. Знает Париж как свои пять пальцев. Он на дружеской ноге со всеми мошенниками и шулерами, всюду у него связи весьма сомнительного толка. У Гирланда всего две страсти: деньги и женщины.
Шерман с сомнением посмотрел на Дори:
– Вы уверены, Джон? Вы не шутите? Такой тип вполне может пойти на шантаж.
– Гирланд никогда не станет шантажистом. У него есть свой кодекс чести. Я его знаю – он волк-одиночка и себе на уме, но если уж он берется за дело, то выполняет. Я бы не говорил этого, если бы не был уверен.
Шерман поколебался, затем беспомощно развел руками:
– Что ж, выбора у меня нет. Раз вы так считаете, давайте наймем его. Он не откажется?
Дори кисло улыбнулся:
– Дайте ему почуять запах денег, и нет такой работы, за которую он не возьмется. Не исключено, что это обойдется вам тысяч в двадцать. Конечно, я попытаюсь договориться с ним о меньшей сумме. За такие деньги Гирланд похитит самого Шарля де Голля.
Дрина нашел Поля Лабре за столиком на террасе кафе напротив «Парк-отеля». Он тяжело опустился рядом, снял шляпу и вытер вспотевшую лысину.
– Ну как дела?
– Наш человек прибыл пятнадцать минут назад, – сказал Лабре, не глядя на Дрину.
– Все тихо?
– Да.
Полю Лабре исполнилось двадцать пять лет. Он появился на свет в результате мимолетной встречи официантки из забегаловки с одним американским солдатом, на следующий день исчезнувшим из поля зрения будущей матери.
Лабре был высокого роста, болезненно худой, с большим, плотно сжатым ртом и карими бегающими глазами. Густые волосы цвета льна спускались до плеч. Зеленые солнцезащитные очки, казалось, были неотъемлемой частью его лица; некоторые знакомые Поля даже уверяли, будто он и спит в них. Лабре неизменно носил черную водолазку и черные брюки, казавшиеся нарисованными на нем. Он слыл сообразительным, остроумным, но вспыльчивым, злым и опасным в драке.
Один из агентов Ковского как-то увидел его в одном из подвальчиков, где юный Поль разъяснял группе хиппи основы теории коммунизма. Агент был так потрясен услышанным, что сообщил о юноше Ковскому. С Лабре провели беседу, и теперь за свои услуги он получал такие деньги, которые позволяли ему вести любимый образ жизни.
По мнению Ковского, Лабре вполне надежно оправдывал вложенные в него восемь сотен франков в месяц. Американские туристы были только рады, когда Лабре предлагал им показать изнанку ночной жизни Парижа. Они мололи языками, а он слушал и передавал Ковскому. Того всегда поражало, как много и свободно болтают подвыпившие и желающие развлечься ВИП-персоны.
Бармен вышел из кафе на залитую солнцем террасу и остановился возле Дрины:
– Что угодно, месье?
Дрина хотел заказать водку, но испугался: вдруг Лабре донесет, что он пьет в рабочее время? Когда через минуту бармен принес кофе и удалился, Лабре презрительно проговорил:
– Твоя шляпа похожа на труп вымокшей собаки. Почему бы тебе не купить новую?
Шляпа была больным местом Дрины. Он не мог позволить себе обновку, но, даже если бы у него водились деньги, он ни за что не расстался бы со старой шляпой. Она напоминала ему о счастливых днях в Москве.
– А почему бы тебе не подстричься? – огрызнулся Дрина. – Ты похож на лесбиянку!
Лабре подавился смехом.
– Возраст тебе на пользу, – произнес он, переводя дух. – Это уже неплохо. Может, ты и не такой болван, каким кажешься.
– Погоди! – зарычал Дрина. – Если бы мы были в Москве…
Но Лабре не слушал и продолжал смеяться:
– Лесбиянка!.. Мне это нравится. Надо рассказать Ви!
Дрина внезапно напрягся: по улице торопливо прошел Джон Дори, огляделся по сторонам и исчез за дверью гостиницы.
Лабре вопросительно посмотрел на Дрину:
– Ты его знаешь?
– Заткнись! – буркнул Дрина и, подбежав к телефонной будке, позвонил Ковскому. – В «Парк-отель» только что прибыл Джон Дори, – доложил он по-русски.
– Дори?
– Да.
Немного помолчав, Ковский спросил:
– Лабре с тобой?
