скачать книгу бесплатно
«Если бы можно было не говорить про письмо? Пусть валялось бы себе на столе, а потом в шкафу, – бесполезный кусок бумаги», – последствий после его прочтения Злата даже не могла себе представить.
– Мама, а вчера у наших соседей, у тети Любы были проводы. Валерия забрали в армию.
Мать присела на стул возле стола:
– Господи! А я и не знала! Нужно было им помочь! Пусть у Валеры служба будет успешной. И чтобы войны не было!
И тут она увидела раскрытый конверт:
– Дочь, что же ты молчишь про письмо? Наконец-то, про нас папка вспомнил! Где там Маша? Зовите всех! Как он там?
И тут Злата не выдержала:
– Мама, письмо касается, прежде всего, тебя! Иди в спальную и прочитай сама. Главное, спокойствие!
Чего боялась Злата? Моря слез, возможно, не будет. Мама рыдала всю ночь, когда пришла телеграмма о смерти ее матери. А рано утром заняла деньги у тети Любы. В черном платке, бледная, осунувшаяся, оставила обеих сестер на Злату и уехала на похороны в далекую Иркутскую область. Был конец марта, и Злата побежала к открытию почтового отделения, чтобы дать срочную телеграмму дедушке: « Не хороните без меня мамочку. Приеду обязательно. Анна».
Мать прочитала письмо тут же, в кухне молча, глазами несколько раз подряд. И села опять на свой стул, с которого в радостном нетерпении только что вскочила. И тут сначала задрожали пальцы, в которых она держала листок из записной книжки. Потом эта неожиданная дрожь начала сотрясать все сильнее и сильнее все тело, руки, колени, ноги. Мать уронила листок на стол, сложила руки на груди, словно хотела запеленать себя от неудобства появившейся хвори.
Злата плеснула холодной воды из чайника в чашку, поднесла матери, но та на чашку даже не посмотрела.
– Возьми себя в руки и не пугай девочек! Только инфаркта нам не хватает! – Злата проговорила эти жестокие слова, только чтобы привести мать в чувство, пока девчонки бегали во дворе с маленьким кутенком, которого привезли от тети Лиды. – Проживем мы без него, мамочка! Успокойся, пожалуйста!
Мать встала со своего стула, подошла к окну, потом к входной двери, опять к столу, схватила письмо, уронила его на стол и опять стала кружить по кухне, не проронив ни слова. Наверное, ей просто нужно было вырваться на простор, взмахнуть от безысходности руками, словно крыльями, взлететь от обиды и увидеть эту начинающую выгорать степь, петляющую в зарослях камыша речушку, за которой бежали, не отставая, доверившиеся ей густые тополя и ярко зеленеющие кустарники, свободное от тревог и беспомощности голубеющее небо.
– Я завтра утром уеду в Москву. А ты посмотришь за девочками, понятно?
– Зачем? – Злата вдруг поняла, что никогда не сумеет простить отца именно за эти минуты, когда мать в отчаянии на ее глазах хотела улететь из этой кухни туда, где была счастлива, молода и любима. Но после этого проклятого письма – выстрела в сердце – ей стало понятно, что возврата к прошлому уже больше нет. И нужно жить дальше.
– Поздравлю Тараса с рождением сына, поговорим. Даже, когда мы расстанемся, я все равно останусь его другом. Нас очень многое связывает. И, в первую очередь, вы – наши дети!
– А ты не наделаешь глупостей? Ему нужен развод – пусть сам и приезжает! – все эти трагические развязки не сложившихся семейных отношений она представила себе так явно, что тут же вскочила из-за стола, обняла мать. – Мамочка, да он просто тебя не стоит! И не нужно перед ним унижаться! Пусть живет без нас! А я никогда в жизни не выйду замуж! Чтобы не мучиться!
Мать в Москве пробыла ровно один день. Приехала утренним поездом и вечером отбыла с Павелецкого вокзала.
Злата не стала дожидаться возвращения матери. Объявления, что требуются почтальоны, висели на многих деревянных столбах.
– Взять то мы тебя возьмем, только такие, как ты, через день на работу больше не выходят. Им лучше на речке париться, чем надрываться с нашими сумками.
– Я вас очень прошу! Возьмите меня с испытательным сроком. Если брошу, то ничего не заплатите! Вам выгода будет.
Начальник цеха связи удивилась:
– Ты смотри, какая грамотная отыскалась! Экономист союзного масштаба! Зарплата у нас копеечная, поэтому девчонки лучше полы мыть будут, чем наши пудовые сумки таскать. Ты на один месяц планируешь поработать или все лето?
– Посмотрим. – Злата ничего не планировала, ни о чем не думала. Она с той памятной и незабываемой ночи проводов растворилась в облаках мечтательности, неги и счастливого нетерпения снова, когда-нибудь опять утонуть в объятиях Валерия.
Эта неожиданная чувственность, неясные, томящие сновидения, которые таяли с рассветом, оставляли лень, расслабленность, грезы, жажду чужих неявных прикосновений, – в ней просыпалась юная женщина с желанием любить и быть любимой.
Сестренки отвлекали от ее заоблачных мечтаний. И те трое суток, пока не было матери, она что-то готовила поесть, поливала огород, молча слушала взволнованный рассказ Ольги о пропавшем из-за стола на проводах ночью Валерке, хотя все красавицы из его бывшего класса оставались во дворе. А парни выходили за калитку покурить и беспокоились, чтобы их друг по пьяной лавочке ничего с собой не сделал. И все ахнули, когда Валерий появился на рассвете один, трезвый, и сказал весело: «Да я на речке купался! Вода – классная!» И никто ему не поверил: наверное, провел ночь в объятиях какой-то чужой, неизвестной, засекреченной женщины.
Мать с поезда встретили тетя Лида и дядя Саша. Злата на кухне варила молочную рисовую кашу, когда они втроем зашли в дом. Даже по тому, как обреченно мать села к столу не на свое привычное место у окна, а сбоку, на табуретку Маши, словно не заметила у газовой плиты свою старшую дочь, ничего не спросила, застыв, как каменная статуя, Злата поняла, что лучшие друзья их семьи тоже обеспокоены ее поведением.
– Лида, ты тут побудешь в гостях, а я перед обедом тебя заберу, хорошо? Я уже должен быть на работе в мастерской! Пока, девочки! – дядя Саша работал в соседнем селе заведующим ремонтно-тракторной мастерской. Он, торопясь, выпил кружку воды из-под крана и исчез.
– Злата, никогда не называй своих дочерей именем Анна. Это имя приносит только несчастье. И у его владелицы – обычно драматичная судьба, – мать сидела, сложив руки на столе, как примерная ученица. – Лидочка! Ты не представляешь, как Тарас изменился! Я его с трудом узнала. Решил уехать из Москвы в Карелию, в леса. Разлад у него в душе! И все после убийства там, в тайге, на кордоне. Ему нужно сейчас уйти в какую-нибудь обитель и там отмолить свой грех! А Тарас уперся, не верит ни в черта, ни в бога! Связался со смазливой куклой, которая родила ему сына, а самой на танцульки охота вечером убежать! И не поедет она за ним в глухомань! Вот увидите, будет он своего Володю сам воспитывать! А я вдруг стала ему чужой! Будто во всех его проблемах – моя вина. Звала: «Поехали на Волгу, отдохнешь – вернешься». Не слышит! Вот так жизнь повернулась. Спаслись от бандитов, а отца потеряли!
Злата уже опаздывала на работу, ей до слез было жаль мать. И образ отца вдруг начал обидно тускнеть. Если он задохнулся там, в большом городе в суматохе набежавших проблем, которые он, сильный мужчина, никак не может раскидать, чтобы вздохнуть свободно и независимо, то чем она, Злата, могла помочь этим потерявшимся взрослым?
«Я буду работать, чтобы меньше оставалось времени для страданий и слез. Работа лечит, – говорил отец. Вот, опять про него вспомнила! Пусть ему икнется! А у нас все получится, – она села на велосипед и помчалась на работу. – И, самое главное, – она сама, лично будет относить тете Любе и Ольге письма от сына и брата».
Валерий писал редко, и чаще ей, Злате, чем родителям. Письма были лаконичные, информационные, без особых эмоций. Но его обращения «Здравствуй, дорогая Златочка! Моя милая Злата!» заставляли ее чувствовать себя, как при нырянии с обрыва, когда набрала при глубоком вдохе побольше воздуха, долетела до дна, и несколько секунд видишь совсем другой, призрачный мир подводного царства с потревоженными, вьющимися по течению тонкими водорослями, растерявшимися от неожиданности мальками, и должна, не раздумывая, немедленно его покидать.
Она жила теперь в выдуманном ею мире глубокой влюбленности, не замечая пролетающих дней, обыденности повседневной работы, когда с тяжеленной сумкой газет и журналов объезжала на велосипеде улицу за улицей. Ей стали доверять выдачу пенсий пенсионерам на дому, предупреждая постоянно, чтобы не потеряла деньги.
Всю первую зарплату принесла матери, гордилась собой, что выдержала, не бросила.
А рано утром, купаясь в свежести просыпающегося еще сонного дня, в письме далекому другу в большом уральском городе она с нетерпением и откровенностью выплескивала свои суждения о прочитанных книгах, местные новости, забывая о разнице в возрасте. Страницы дневника оставались пустыми. А сотовый телефон отдыхал на столе – на разговоры не было денег.
Валерий почти всегда соглашался с ней в письмах. Письменная связь его вполне устраивала. Иногда кратко, но аргументировано возражал. Видимо, у него было еще меньше времени, чем у нее:
«Злата, смотри, не отрезай свои косы! Ты – такая юная и прекрасная, и каждый день я мысленно любуюсь тобой! И, наверное, нужно некоторое время, чтобы понять, что мой выбор тебя не случайный, а на всю жизнь!»
Он был рядом, смотрел на нее с фотографии, где застыл, приготовившись к отражению броска в футбольных воротах школьного стадиона, в белой майке и синих спортивных штанах. Его сфотографировала учительница пения, а Злата вытащила без спроса из пачки готовую фотографию, когда разрисовывали какой-то стенд для школьного коридора.
Глава 6. ОТ ПРОШЛОГО НЕ УБЕЖИШЬ
Мать в конце лета перешла на работу фельдшером на «Скорую помощь», где оклад был больше, запряглась в работу и днем, и ночью. Она похудела, вытянулась, и рядом со Златой выглядела, как старшая сестра, особенно, когда сделала короткую молодежную стрижку. Ее светлые волосы удачно скрывали появляющуюся седину, а когда подкрашивала глаза тушью, то ее удлиненное решительное лицо, со слегка вздернутым аккуратным носиком принимало почему-то неприступное выражение, словно она давно приготовилась к схватке и ждет наступления от всякого, кто намеревался с ней заговорить.
У постели больных она терпеливо выслушивала жалобы, не торопясь, проводила диагностику, часто увозила больных на стационар, вызывала специалистов, особенно, если были жалобы на боли в сердце. Врачи злились, а мать жаловалась Злате:
– Если бы у меня был диплом врача, а не фельдшера! Ты, доченька, бросай свою почту и садись за уроки. И выбирай, наконец, куда пойдешь учиться! Если решишь идти в медицинский институт, то я тебя завтра же устрою санитаркой в общее или хирургическое отделение, и проверяй свою готовность спасать чужие жизни. И только высшее образование! Сейчас без диплома в жизни ничего не добьешься! Видишь, какая заваруха продолжается в стране. И неизвестно, чем все закончится. Хоть бы войны не было!
Тридцать первого августа Злата решительно огорошила заведующую почтовым отделом:
– Я буду работать и дальше. Нам нужны деньги.
В деревне никакие секреты долго не утаишь. Потихонечку расплескалась и эта довольно интересная новость, что у Тараса в Москве появилась новая жена, что деньги он присылает редко, а Анна на него в суд отказалась подавать из-за своей гордости. Одни жалели девочек, проклиная эту чертову жизнь, когда половина мужиков района устремилась на заработки в крупные города и на Север. В классных журналах на последней странице засверкали зловеще пугающие строчки: у мам – безработная, у отцов – на заработках. Другие женщины ехидно улыбались – не сумела эта приезжая красотка мужа удержать, теперь будет женатым мужикам глазки строить.
Заведующая, осторожно вздохнув, кивнула головой: «Работай, детка!» – и вручила Злате большую заказную бандероль на имя матери. Обратный адрес был – город Красноярск.
Но когда мать ножницами разрезала оберточную бумагу, сверху на каких-то пожелтевших папках лежало письмо. Почерк был незнакомый. По мере чтения письма мать вдруг так заметно побледнела, что Злата не выдержала:
– Господи! Что там такого страшного тебе привиделось?
Мать сгребла обертку, содержимое бандероли, придвинула к себе и закрыла обеими руками, навалившись на стол грудью:
– Злата, милая, иди, погуляй! Оставь меня на полчаса в покое! Прости, доченька! Очень серьезные новости!
Злата, пожав плечами, пошла к соседям. Ольга попросила помочь укоротить школьный сарафан по максимуму.
Письмо было от Антона Смирнова. И такая зловещая, настороженная, какая-то угрожающая тишина повисла, закупорила окружающее пространство, словно от этой груды бумаги начал расползаться по чистым деревянным полам, скромным узким половикам удушающий своей смертельной отравой без запаха невидимый газ прошлого испуга и вернувшегося страха.
Анна смотрела на начальную строчку письма: «Здравствуй, Анна! Пишет тебе Антон Смирнов. Аня, все очень серьезно!» Она закрыла глаза ладонями, крепко зажмурилась и вспомнила…..
…Срок беременности был уже приличный, декретные начислили, но работать было некому. И Анна согласилась подежурить в больнице ночью, когда в их маленькую ординаторскую ворвался в теплой зимней куртке, в грязных резиновых сапогах Антон Смирнов:
– Зови скорее Михайлыча, Аня! Мать умирает!
Ивана Михайловича в деревне не было. Уехал рано утром на своей машине на совещание в райцентр. Поздно вечером позвонил, что остался ночевать у дочери, так как не успел в аптеке получить лекарства и сдать отчеты.
– Что ты кричишь? Почему не привез мать в больницу? – Антон был по возрасту такой же, как она, только недавно вернулся из армии, нигде не работал, пил и гулял с дружками больше месяца, хулиганил по ночам, приставал к незамужним девчонкам на танцах. Его побаивались, вернее, его старшего брата, Николая, – главаря местной шайки. И сейчас Антон был пьян настолько, что, схватившись за спинку старенького стула, стоял, раскачиваясь вместе с ним.
– Ну, сделайте что-нибудь скорее! У нее кровотечение! Она в луже крови лежит одна, пока я тут прохлаждаюсь!
Ребенок внутри живота проснулся, разминаясь, но медлить было нельзя. Анна натянула осеннее пальто, которое еле-еле сходилось на расплывшемся животе, который по прогнозам санитарки Галины предвещал рождение девочки. Почти силой выдернула из рук потерявшегося Антона скрипевший стул:
– Бери больничный чемодан! Побежали!
Дом Смирнова – младшего стоял на околице села, на отшибе, поднявшись над окрестными лесами своими красными кирпичными стенами, красуясь вычурными изгибами непривычной для деревни зеленой черепичной крышей над двухэтажным огромным особняком. Сейчас, во мраке осенней распутицы эта громадина освещалась только сиротливо приглушенным светом садовых фонарей за высоченным железным забором и двумя одинокими окнами первого этажа.
– Где твой отец? И ворота все нараспашку! – они вырвались из топи раскисших сельских улиц, наконец, на твердое покрытие каменных плит ухоженного двора.
– А черт его знает! Он дома почти не живет! У него квартира в городе, где бабья хватает! Ему мать давно не нужна! И Колька там же!
Маргарита Васильевна лежала на жестком узеньком диванчике, бледная, на распухшей щеке под глазом багровел, словно нарисованный зловещей кистью, уродливый синяк. При виде Анны она испуганно натянула до носа мягкий плед.
– Что случилось, Маргарита Васильевна? Антон меня напугал, – когда-то жена младшего Смирнова была видной статной дамой, но, родив двух сыновей своему мужу, занималась только детьми и хозяйством, не имела подруг, стала примерной прихожанкой в церкви райцентра, исправно ездила туда и посещала все службы. Муж потерял к ней всякий интерес, говорили, что временами после пьянки жестоко избивал жену, но все это происходило за высокими заборами. Жалоб от нее никто никогда не слышал.
– Анечка, выкидыш был у меня! В районной больнице все почистили, как положено, домой отпустили. А тут, как хлюпнуло! И сама испугалась, и Антона напугала, – когда Анна хотела аккуратно снять плед с Маргариты Васильевны, та судорожно обеими ладонями вцепилась в мягкую ткань:
– Ой, Анечка, тебе лучше не видеть, что мой благоверный с моим животом сделал!
Анна решительно сдернула плед, и ее затошнило, как на первых месяцах беременности. Ноги ослабели, выступила испарина. Такого жестоко избитого тела она никогда не видела, даже в морге во время учебы в медицинском училище.
– Неужели опять в райцентр ехать по этой грязи? Сделай что-нибудь, девочка, все говорят, что у тебя золотые ручки! – Маргарита Васильевна пыталась натянуть простую ситцевую, с веселыми цветочками ночную рубашку на разбитые коленки. На простынке под телом расплывалось темное кровяное пятно.
– Антон, заводи машину и бегом в душ, под холодную воду! Через десять минут выезжаем! А то твоя мама кровью изойдет! Быстрее! Что ты стоишь? – ее голос был такой звонко-испуганный, что Антон, действительно, уложился по-армейски быстро в установленное время. Эту ночь пролета сквозь настороженную, пугающую темень, мимо застывших, сонных деревьев, прочертивших тенями просеку разбитой, с непомерными выбоинами дороги, с закипевшим от напряга мотором, она вспомнит только потом, утром, когда после экстренной операции Маргарита Васильевна будет спать в послеоперационной палате. А Антон запоздало будет отходить от многодневного запоя слезами раскаяния, сидя на полу в пустынном коридоре районной больницы возле ординаторской.
– Слава Богу, выдержал мой малыш, не запросился наружу! – сон куда-то испарился, но, когда закрывала глаза, снова наяву видела ужасные следы жесточайшего избиения несчастной беременной женщины. И ведь врачи тоже видели, но никто не поторопился официально зафиксировать факт преступления. Знали, что лучше не связываться с распоясавшимся извергом.
– Антон! – Анна вышла в коридор. – Как ты можешь позволять отцу так относиться к твоей матери? Устройся на работу, увези мать подальше от этого ирода! Ведь он мог убить ее! Будь ты настоящим мужчиной! Если нет слада с отцом, то спаси мать! Или вам деньги все мозги высушили? Пропьешь все святое, а потом поздно будет! Уезжай, ради бога, домой! Я с тобой не поеду. Вернусь с Иваном Михайловичем. Сынок называется…
И вот теперь в письме Антон вспомнил ту ночь….
– Анна, спасибо тебе за мать. Через полгода я потребовал у отца деньги и отвез мать в женский монастырь. А сам поступил в Красноярский медицинский институт.
Перед собой ты видишь два личных дела из твоего медицинского училища: одно – на тебя, другое – на твою подругу Лидию. Когда твой муж Тарас в перестрелке ночью в лесу нечаянно убил нашего двоюродного брата Сергея Смирнова, мой отец приказал мне, так как я учился и жил в Красноярске, собрать все сведения о тебе и твоей родне, чтобы попытаться отыскать вашу семью в Москве. Ты, молодец, что догадалась забрать все документы в больнице.
Короче, я выкупил в медучилище за приличные деньги эти папки, спрятал их в надежном месте, а отцу сообщил, что документы не сохранились. Отцу было на все наплевать, пока год назад не умер мой дядя, Самуил Афанасьевич. У него сразу после смерти сына поехала крыша, три последних года, он, вообще, лежал в коме, в специальной больнице. И мой отец с братом успокоились, забыли про вашу семью. А после смерти старика нотариус озвучил завещание дяди: три миллиона рублей единственным наследникам – моему отцу и нам, двум братьям, только, когда мы уничтожим всю вашу семью.
Анна, не хочу тебя пугать, но угроза вашей семье реальная! Я сразу после того случая с матерью послал и отца, и брата Николая подальше, чтобы оставили меня в покое. И они проворачивают свои грязные делишки без меня. Но ради этих чертовых миллионов они теперь разорвутся на части, но добьются своего! Отец уже в возрасте. Но мой брат Николай – страшный человек.
В свое время я довольно легко вычислил, что, если ты не вернулась домой, в родное село под Иркутском, вы не появились в Борисоглебске Воронежской области – на родине Тараса, – значит, ты могла уехать только к своей близкой подруге, на квартире которой ты прожила в Красноярске почти четыре года. Через полгода интенсивного поиска я узнал, что семья Лидии вернулась в Саратовскую область, откуда их родителей-немцев депортировали в начале войны, осенью 1941 года. Я нашел адрес твоей подруги и, наконец, узнал, что ты работаешь в Заволжье.
Анна, правоохранительные органы тебе вряд ли помогут. Им нужны веские доказательства настоящей угрозы, а старый адвокат и не подумает раскрыть страшную тайну наследства.
Мой брат сразу начал копать в Москве. Но, когда у него там случится облом, он прикинется бедной овечкой, придумает душещипательную историю о пропавшей сестренке и через телевидение, радио будет искать тебя и твою семью. Анна, берегись моего брата! В моей порядочности будь уверена. Может быть, вам, действительно, переехать в Москву и там затеряться? Будь мужественной! С уважением Антон».
– Бросить все и опять бежать в неизвестность? Домик здесь, хотя и небольшой, но свой. Уже сад поднялся, огород кормит, отличные соседи, семья подруги всегда на помощь придет, – нет, никуда мы не поедем! Какая подлость все же существует в мире! Эх, Тарас, Тарас! Убереги, Господи, и его, и моих детей от человеческой ненависти!
Глава 7. ТЕТЯ ЛЮБА
Первое сентября не заставило себя ждать. И у Златы появилась еще одна близкая подруга – Ирма, дочь тети Лиды. Она тоже окончила неполную школу в своем селе и теперь поступила вместе со Златой в десятый класс районной школы.
– И в нашем маленьком домике стало теперь четыре дочки, – невесело пошутила мать, а тетя Лида наоборот весело рассмеялась:
– Все, девочки, пора вашу однородную команду разбавлять мужчинами! И первой на вылет будем готовить маму Аню. Такая классная женщина! Я карты раскинула – у нее на пороге обстоятельный мужчина. Военный, с наградами, а самое главное, серьезный!
Мать опять нехотя улыбнулась:
– Тебя послушать – больше мне нечем заниматься, как мужчин отлавливать! Я еще долго в себя приходить буду, пока отойду от этого удара судьбы! Девочек будем устраивать. Вот какие они у нас разные!
Ирма сидела на кухне с родителями, когда заехала по пути на вызов на «Скорой помощи» мать, замахала на всех сердито руками:
– Лида, меня не ждите! Разогревай обед, сейчас Злата прибежит, а я буду свободна только после пяти часов вечера. Злата у меня теперь за хозяйку!
Ирма была тоненькой стройной белокурой девушкой, стеснительной, молчаливой. Она заливалась краской, даже, когда к ней просто обращались с вопросом. Эта ее заторможенность, желание остаться в тени, чтобы никому не доставить беспокойства, на фоне вечно дерущихся крепышей – братьев, немного раздражали Злату поначалу. Но потом она поняла, что внешне не проявляющая своих эмоций, рядом с самонадеянной, немного воображающей, резкой Ольгой, на фоне ее, Златиной непререкаемости рассуждений, правильная Ирма выглядела, как осторожная неброская синичка, которая недоверчиво посматривает на шумную суету слетевшихся торопливых воробьев, любопытных сорок вокруг кормушки на яблоне зимой, когда по свежему морозцу утром туда насыпали зерно и подсолнечные семечки.
Диван Златы и кровать Ирмы переставили в бывшую спальную комнату родителей, между ними втиснули вплотную большой старый стол с настольной лампой. И теперь они обе делали уроки, сидя напротив друг друга. Когда надоедали вечные тетради, с ногами забирались на большой диван и начинали секретничать.
Эти откровения стали открытием друг друга.
Анна предложила девочкам самим украсить свою комнату, как им заблагорассудится. Ирма повесила над своей кроватью многочисленные вышивки в аккуратных деревянных рамочках. Все они были выполнены крестом. Но особенно выделялась большая, настоящая картина – вышивка – старинный замок с высокими красными башнями, с мостом через ров с водой, стеной темного векового леса, уходившей вдаль. Это был подарок прабабушки Кати, выполненный еще в дореволюционное время, который берегли и передавали по наследству.
Младшие сестры Златы остались в детской, откуда доносился бешеный хохот, когда они пускали в комнату щенка, и он вспрыгивал на кровати, лаял на них пронзительно, и девчонки визжали от восторга, потому что матери не было дома, и некому было разогнать разбесившуюся компанию. Потом они перемещались в зал, включали на полную мощность какие-то детские передачи или сказки, и тут Злата не выдерживала, вставала, шла в зал и убавляла звук. Мать спала в зале на старом диване.
Под великим секретом Злата в один из вечеров рассказала Ирме о переписке с Валерием, взяв с нее слово, что Ольга ничего не узнает. Ирма поклялась и страшно удивилась, что о спрятанных в личном дневнике письмах и фотографии симпатичного брата Ольги не знала ни одна живая душа, кроме хозяйки.
– Злата, а у тебя с Валерием что-нибудь было? Ну, там, вечером, на речке?
Злата покраснела:
– Ты что, с дуба упала? Да он ко мне, как к сестре, относится! Валерий меня даже не поцеловал! У него в классе такие девушки раскованные! Мне долго еще расти придется, пока он, может быть, обратит на меня внимание! Никто мне не нужен!
Злата часто думала о том, что, может быть, это было нечестно по отношению к самой близкой подруге, но если бы Ольга вдруг случайно узнала хоть что-нибудь о своем брате, то немедленно рассказала бы своей матери.
Обожаемый Валерочка был любимый сын и братик, и его не собирались ни с кем делить. Даже, когда бывшие одноклассницы спрашивали, как там, у Валерия дела в армии, и мать, и сестра сразу становились в позу непримиримости: «Служит парень спокойно, слава Богу! И не ломает себе голову, дождется его кто-то там из армии, или не утерпит и пустится во все тяжкие от скуки».
