скачать книгу бесплатно
На другое утро, когда я, совсем уже оправившись от моего невольного купания, как ни в чем не бывало бегала по саду, ко мне подошел Коля.
– Ты меня выставила вчера лгуном, – проговорил он серьезно, исподлобья глянув мне в глаза.
– Зато Анютка спасена, – рассмеялась я весело.
– Не только спасена, но еще и успела сделать мне гадость…
– А что такое? – спросила я встревоженно.
– Она побежала к моему дяде и пожаловалась на меня, что я ее хотел толкнуть в воду, и дядя наказал меня.
– Как? – вся замирая от ужаса, прерывающимся голосом спросила я.
Коля молчал.
– Как? – уже настойчиво повторила я, и в моем голосе зазвучали властные нотки. Я всегда так говорила с моими «рыцарями».
Коля продолжал молчать.
Тогда я быстро взглянула на него. Он был очень бледен. Только на левой щеке краснел предательский румянец… Я тихо ахнула и прижалась своей щекой к этой щеке. Больше я ничего не хотела знать, ничего!..
Глава III. Таинственная тетя. – Праздник у Весмандов. – Муки совести. – Злополучная пляска и Нелли Ронова
Пятнадцатого июля, в день рождения Вовы, был назначен большой праздник в белом доме, где жили семейства офицеров соседнего батальона с их командиром. Я не сомневалась, что буду приглашена, и тщательно готовилась к этому дню. Я знала, что стрелки и их жены, а особенно сам генерал Весманд – командир соседней с нами воинской части – и его жена очень любили маленькую, немного взбалмошную, но совсем не злую принцессу. А об их сыне Вове и говорить нечего! Мы отлично понимали друг друга и дня не могли прожить, чтобы не играть вместе и… не поссориться друг с другом.
Наконец, так страстно ожидаемый мной день наступил. Тотчас после завтрака тетя позвала меня одеваться. Белое, в кружевных воланах и прошивках платье с голубым поясом цвета весеннего неба было чудесно. Русые кудри принцессы тщательно причесаны, и к ним приколот голубой бант в виде кокарды. Шелковые чулки нежного голубого цвета, такие же туфельки на ногах и… я бегу показываться Солнышку. Он сидит в кабинете у стола, в тужурке, и что-то пишет. Я в ужасе.
– Ах, ты еще не готов, Солнышко! Но как это можно? Ведь мы опоздаем! – говорю я в глубоком отчаянии.
– Успокойся, деточка. Ты поспеешь с тетей вовремя, – отвечает он, лаская меня. – А я позднее приду.
– Позднее!.. Ну-у…
И лицо мое вытягивается. Я так люблю ходить в гости с моим дорогим, ненаглядным папочкой. И вот…
Но предстоящий праздник так увлекает меня, что я скоро забываю свое маленькое разочарование.
Я целую Солнышко и вприпрыжку бегу к дверям.
– Лидюша! – останавливает меня голос отца, когда я уже у порога. – Поди-ка сюда на минутку.
Что-то не обыденное слышится мне в нотах его голоса, и вот я уже вновь стою перед ним.
– Видишь ли, девочка, – говорит папа, и глаза его смотрят куда-то мимо, на мою голову, где в русых кудрях виднеется голубенький бантик-кокарда, – сегодня к генеральше Весманд со мной приедет одна твоя тетя: моя кузина Ронова… тетя Нелли… Будь любезна с ней… Постарайся, чтобы она тебя полюбила…
– Зачем? – удивляюсь я.
Папа теперь уже смотрит не на голубенькую кокарду, а прямо на меня.
– Тетя Нелли, как ты сама убедишься, очень хорошая, доб рая девушка… Ее нельзя не любить, – говорит он с каким-то особенным выражением.
«Хорошая, добрая девушка», – эхом повторяется в моем мозгу. И ради нее Солнышко не идет вместе со мной и Лизой на праздник, а придет позднее… Да! Очень хорошо!
И я уже ненавижу эту «хорошую, добрую девушку». Ненавижу всей душой.
Я не знаю, что ответить папе, и в волнении тереблю конец голубого пояса, и рада, бесконечно рада, когда тетя Оля зовет меня, и я могу чмокнуть, наконец, отца и убежать…
* * *
– О-о, какая замечательная девчурка! Лидочка, как же вы выросли за это время! Ай да девочка! Прелесть, что такое! Картинка!
– Господа, Лидочка Воронская – моя невеста!
Я быстро вскидываю глаза на шумного, веселого, коренастого человека в мундире стрелка, с широким лицом и огромной бородавкой на левой щеке. Это Хорченко – сослуживец отца. Тут же сидят еще несколько офицеров. Я знаю из них только румяного здоровяка Ранского с огромными усами и бледного, чахоточного, но все же красивого Гиллерта, который дивно играет на рояле.
Сама генеральша – маленькая, полненькая женщина с белыми, как сахар, крошечными, почти детскими ручонками – спешит к нам навстречу. Она целуется с тетей Лизой, улыбается и кивает мне, представляет нас всем этим нарядным дамам и щебечет при этом, как канареечка.
– Чудесный ребенок! – говорит она тихонько тете, бросая в мою сторону ласковый взгляд. – И совсем, совсем большая! – тотчас же прибавляет она.
– И какая хорошенькая! – вторят ей батальонные дамы.
Из них я знаю только одну – Марию Александровну Рагодскую, с дочерью которой, восьмилетней черноглазой серьезной Наташей, мне доводилось играть.
Я чувствую себя очень неловко под их перекрестными взглядами, смутно сознавая, что не заслужила всех этих восторженных похвал и что они адресованы скорее тете Лизе, чем мне: они предназначены для того, чтобы сделать приятное моей воспитательнице. И потому я очень рада, когда на пороге появляется Вова, красный, возбужденный и радостный, как и подобает имениннику, и, схватив меня за руку, тащит в сад.
В саду было шумно и весело. Два кадета, какой-то незнакомый гимназист, потом высокий, худой, как жердь, юнкер кавалерийского училища, Лили, Наташа Рагодская и какие-то еще две девочки, очень пышно и нарядно одетые, играли в крокет[9 - Кроке?т – спортивная игра, участники которой при помощи специального молотка на длинной ручке проводят шары через воротца.]. И все говорят по-французски! Я ненавижу французский язык, потому что очень плохо его знаю и потому что нахожу лишним объясняться на чужом языке, когда у нас есть свой собственный, природный, русский.
Вова, со светской любезностью хозяина дома, живо представляет меня всем гостям. Нарядные девочки чинно приседают, кавалерийский юнкер небрежно щелкает шпорами, процедив сквозь зубы:
– Bonjour, mademoiselle![10 - Здравствуйте, мадемуазель! (франц.)]
Наташа Рагодская важно подходит ко мне, становится на цыпочки и протягивает губы для поцелуя. Два кадета и гимназист угрюмо кланяются, щелкнув каблуками, – за неимением шпор, – а Лили встречает меня громким восклицанием:
– Ага! Очаровательная принцесса! Как поживают твои «рыцари»?
И тотчас же, окинув всю мою фигуру критическим взглядом, говорит:
– Ах, какая ты нарядная! Только к чему ты так нарядилась? В этом праздничном платье и атласных туфельках будет неудобно играть в саду.
Сама Лили одета очень скромно. На ней что-то вроде английской фуфайки, какую носят спортсмены, и белая матроска. На ногах – желтые сандалии и такие короткие чулки, что ноги девочки кажутся совсем голыми.
Лили теперь четырнадцать лет, и она ужасно ломается, корча из себя взрослую.
Мне досадно, что она смеется над моим нарядным платьем, которым все, по моему мнению, должны восхищаться.
– Лучше быть одетой как я, чем ходить с голыми ногами! – отвечаю я заносчиво.
Лили заливается громким смехом:
– Вот глупышка! Мой костюм – последнее слово моды, в Англии все девочки ходят так. Это считается le dernier cris de la mode![11 - Последний крик моды (франц.).] Какая она наивная, не правда ли? – отвратительно прищурившись, прибавляет она, обращаясь к нарядным девочкам.
Нарядные девочки молча усмехаются. Я вне себя от ярости.
Как она смеет называть меня «наивной»! Меня, принцессу!
– Лучше быть наивной, нежели такой… бесстыдницей, – говорю я дерзко, кивая на голые ноги Лили.
– А-а-а-а! – тянет она значительно. – Ты совсем дурочка, право, – и обдает меня презрительным взглядом.
Затем она обращается ко всем с самой любезной улыбкой:
– Еще успеем сыграть до обеда одну партию в крокет. Allons, mesdames et messieurs![12 - Пойдемте, мадам и месье! (франц.)]
– А ты не будешь разве играть с нами? – подбегает ко мне Вова, видя, что я не иду с другими.
– Не хочу! – упрямо говорю я. – Я ненавижу крокет.
– Очень любезно! – насмешливо цедит сквозь зубы Лили.
– Во что же ты хочешь играть? – допытывается именинник.
Мне он решительно сегодня не нравится. Я вижу, какими восхищенными глазами он смотрит на Лили, как подражает ей, на французский манер не выговаривая «р» и «л», и мне досадно на него, ужасно досадно! К тому же хорошо знакомый мне мальчик-каприз уже около, бок о бок со мной, и шепчет мне в ухо: «Конечно, не стоит играть! Что за радость бить молотками по шарам и смотреть, как они катятся?»
И я говорю, угрюмо глядя на него исподлобья:
– Не хочу играть в этот глупый крокет, предпочитаю играть в солдаты.
– Comment?[13 - Как? (франц.)] – в один голос вскрикивают обе нарядные барышни и кавалерийский юнкер.
– В солдаты, – повторяю я, – что, вы не понимаете, что ли? До того офранцузились, что по-русски понимать разучились.
И я резко отворачиваюсь.
Громкий хохот служит мне ответом. Кавалерийский юнкер хохочет басом, нарядные барышни – даже повизгивают, Лили так трясет головой, что все ее кудри пляшут какой-то невообразимый танец вокруг ее покрасневшего от смеха лица. Гимназист и кадеты легонько подфыркивают и прикрывают рты носовыми платками.
И даже серьезная Наташа улыбается своей тихой улыбкой.
– Нет! Нет, это великолепно. Девица желает играть в солдаты! – кричит юнкер, трясясь от смеха.
Противные!
«Ах, Господи, и зачем только меня привели сюда! – тоскливо сжимается мое сердце. – Скажу Солнышку, что никогда не приду сюда больше».
И, круто повернувшись спиной к «противной компании», как я мысленно окрестила Вовиных гостей, я иду по дорожке сада.
Вокруг меня розы, левкои и душистый горошек. Пчелы и осы жужжат в воздухе. Приторно, одуряюще пахнет цветами.
На повороте аллеи мелькает белый китель отца.
– Солнышко! – кричу я неистово, бросаясь к нему со всех ног. – Не бери меня больше сюда, здесь противно и скучно. Солн…
Я обрываю свой крик на полуслове, потому что мой отец не один. С ним высокая худенькая девушка с огромными иссера-синими, как у отца, близорукими глазами, очень румяная и гладко-прегладко причесанная на пробор.
Что-то холодное, что-то высокомерное было в ее тонком, с горбинкой, носе и в серых выпуклых глазах.
– Кузина Нелли, – говорит Солнышко, обращаясь к черноволосой девушке, – вот моя девочка, полюбите ее!
Девушка приставляет черепаховый лорнет к глазам и внимательно смотрит на меня.
– Какая нарядная! – говорит она сдержанно.
Сама она одета очень скромно во что-то светло-серое. Костюм, однако, сидит на ней безукоризненно.
Она протянула мне руку. Я нерешительно подала свою. Быстрым взглядом обежала она мои пальцы, и вдруг брезгливая улыбка сморщила ее губы.
– По кому ты носишь траур, дитя? – спросила она, слегка улыбаясь.
Я не поняла сначала, о чем это она, и робко взглянула на Солнышко. Лицо отца было залито румянцем смущения. Тогда я, недоумевая, взглянула на свои пальцы. Ничего, решительно ничего особенного не находила я в этих тоненьких, красноватых детских пальчиках, если не считать резких черных полосок под ногтями на самых концах. Но, взглянув сначала на отца, потом на молодую девушку и, наконец, снова на пальцы, я сообразила, что именно на черные полоски и обратила внимание Нелли, и они-то и вызвали ее замечание.
Я вспыхнула и смутилась не меньше папы.
– Такая нарядная хорошенькая девочка и такие грязные ногти! – проговорила между тем Нелли своим бесстрастным голосом, от которого мурашки забегали у меня по спине.
– Как же тебе не стыдно приходить в таком виде в гости? – произнес с укором отец.
– Папа Алеша! – вырвалось у меня. – Я не виновата… я торопилась…
– Что это? Как она вас называет, Alexis? – удивленно спросила Нелли. – Па-па A-ле-ша! – протянула она, и голос ее дрогнул от затаенного смеха.
Ну, уж это было слишком! Она могла возмущаться моим нарядом, моими грязными ногтями, но… смеяться над тем, как я называю мое Солнышко?! Какое ей до этого дело?
Я уже готова была ответить ей какой-нибудь резкостью, как вдруг из-за поворота аллеи выбежал поручик Хорченко, один из часто бывавших у нас товарищей моего отца. Это был веселый человек, охотно шутивший и игравший со мной. И мы были с ним добрыми друзьями.
– Ага, вот вы где, моя маленькая невеста, – проговорил он, вырастая передо мной, как Конек-Горбунок перед Иванушкой. – Осмелюсь ли я надеяться на счастье вести вас к столу? – дурачась и смеясь, он подставлял мне руку «калачиком».
Вмиг и моя стычка с детьми, и неприятное знакомство с теткой – все было забыто. Я подала руку своему кавалеру, и мы, смеясь, пошли вперед.
За столом мой веселый кавалер посадил меня подле себя, накладывал кушанья и пресерьезно уверял, что у него в Малороссии, как у злодея Синей Бороды, четырнадцать жен томятся в подземелье замка, а я буду пятнадцатой. Я хохотала, как безумная. Мне было ужасно весело!
– А знаете, Михаил Лаврентьевич, – совершенно разойдясь, очень громко проговорила я, бросив торжествующий взгляд на Нелли, которая сидела около моего Солнышка, – я охотно поехала бы с вами и стала бы пятнадцатой женой Синей Бороды. Ведь вы не стали бы упрекать меня за не совсем хорошо вычищенные ногти, как это делают некоторые классные дамы?.. Не правда ли?
Я увидала, как при этих словах вспыхнуло и без того румяное лицо Нелли, – и втайне торжествовала победу.
Обед прошел весело и оживленно. Правда, у меня было не совсем хорошо на душе после злополучных сцен в саду, но я умышленно громко разговаривала и хохотала, чтобы показать Вове и его компании, как я веселюсь, как отлично себя чувствую и без них.
Вова за обедом сидел по соседству с Лили и внимательно слушал ее громкий и непринужденный рассказ. Лили держала себя совсем как взрослая. После обеда хозяйка упросила одного из приглашенных офицеров – Гиллерта – сыграть на рояле. Он сел, и через минуту из-под его белых длинных пальцев полились чудные звуки.
Мне казалось, что эти звуки говорили о цветах и о небе, таком лазоревом и прекрасном в летнюю пору, и о пении райских птичек, – вообще о чем-то ином, чего еще не могла понять, но уже смутно предчувствовала впечатлительная душа маленькой девочки…
