скачать книгу бесплатно
Одновременно с этим Кира громко вскрикнул. Кто-то больно и сильно ущипнул его за руку.
Слезы мгновенно застлали большие черные глаза Киры.
«За что? За что они мучат меня?» – вихрем пронеслось в его головке, и ему нестерпимо захотелось домой, назад, к бабушке, Ляле, няне, туда, где все так любят, нежат и ласкают его, Киру.
Краснощекий Помидор Иванович заметил слезы.
– Пожалуйста, не реви, малыш, – произнес он дружески, хлопнув по плечу Киру.
И, повернувшись с живостью к товарищам, он поднял кулак, внушительно потряс им в воздухе и крикнул:
– Кто из вас посмеет тронуть малыша, тому я такой фонарь поставлю, что на всю гимназию светло станет! И это так же верно, как то, что зовут меня Иван Курнышов!
Глава X
Прозвучал звонок к молитве.
Появился старенький, седенький, подслеповатый воспитатель, которого вся гимназия поголовно звала Дедушкой, и повел мальчиков в залу на молитву.
Курнышов очутился в зале позади Счастливчика и зашептал ему в затылок:
– Эй, ты, Лилипутик, ты не бойся наших ребят… Небось теперь не полезут!.. Кулаки у меня здоровенные, что твое железо. Заступлюсь так, что небу жарко станет. Только не плачь. Терпеть не могу ревунов и кисляев. Слыхал?
Счастливчик обернулся, взглянул на шептавшего мальчика и тут только заметил, что лицо его ему очень знакомо.
Ну да, конечно, знакомо!..
«Вспомнил! Вспомнил! – поймал себя на мысли Счастливчик. – Это тот самый мальчик, который назвал меня в день экзаменов куклой в шляпе».
И Кира внимательным взглядом оглядел своего нового друга, так неожиданно выступившего в качестве его защитника.
Светлые, ясные глаза, вздернутый нос, весь в веснушках, на голо остриженная голова, румяные, алые как мак, отдувающиеся от толщины щеки, широкие, сильные и крепкие плечи – вот что увидел Счастливчик позади себя.
Кира не знал, нужно ли ему ответить что-нибудь на вопрос мальчика или нет, но в это время раздался голос старого воспитателя:
– Тише! – и все смолкли.
Около Киры с одной стороны стоял небольшой рыженький мальчик с постоянно подмигивающими подслеповатыми глазками, усердно чистивший себе пуговицы, вместо того чтобы креститься настоящим широким крестом.
– Как тебя зовут? – услышал Счастливчик вопрос подслеповатого мальчика и не успел ответить, как тот добавил просящим шепотом: – Если у тебя есть перья, марки, пузырьки, разные старые замки, тетрадки, ты, пожалуйста, мне их давай – я собираю.
– Гарцев! Попрошайка! Он всякую дрянь, как сорока, в свое гнездо тащит! – услышал с другой стороны Кира, живо обернулся и увидел красавца мальчугана, синеглазого, темнокудрого, с белыми, сверкающими в добродушной улыбке зубами, с розовым личиком и пленительными ямками на щеках.
– Меня зовут Ивась Янко. Будем знакомы! – произнес, протягивая Кире маленькую белую руку, красивый мальчик. – По прозвищу Хохол, потому что я родился в Ромнах, в Малороссии. Понял?
Счастливчик мотнул головой вместо ответа и хотел было заговорить с синеглазым мальчиком, но неожиданно кончилась молитва, подошел воспитатель и повел мальчиков в класс.
Глава XI
На большой черной доске в классе было написано мелом: «Первый урок – арифметика, второй – Закон Божий, третий – пение, четвертый – география, пятый – русский». А внизу детскими каракулями значилось: «Шестой – китайский язык на японском наречии, а потом… от ворот – поворот, марш по домам, приказал начальник сам».
Мальчики читали расписание уроков и, дойдя до шутки, смеялись.
– Это Янко! Непременно Янко! Он последний вышел из класса! – горячился Подгурин.
– Ну, ты, Верста, потише!.. Длинный, в потолок ушел, а такого простого правила не знаешь, чтобы не выдавать товарища, – грозно прикрикнул на него как из-под земли выросший Помидор Иванович.
– Мужик! Сапожник! У него отец сапожник! – презрительно крикнул Подгурин.
– Мой папа прежде всего честный рабочий человек, – горячо вырвалось из груди краснощекого Курнышова, – и я могу только гордиться таким отцом. А чтобы ты много не разговаривал, так вот же тебе!..
В одну минуту Подгурин очутился на полу, а на его спине восседал, как всадник на лошади, Ваня Курнышов.
– Гоп-ля! Гоп-ля! – слегка пошлепывая свою жертву, покрикивал он. – Скверный ты, братец мой, конь, никакой у тебя нет рыси.
– Пусти! Пусти! Помидор! Мужик! Сапожник! – злился и барахтался, весь красный от тщетных усилий освободиться, Подгурин.
Дверь растворилась. На пороге класса остановился маленький худой классный наста вник, которого Кира уже успел узнать в первые минуты появления в гимназии.
Он прищурился на живую барахтающуюся на полу кучу и сердито, краснея, крикнул:
– Подгурин! Курнышов! Оба марш в угол! Не умеете себя вести в классе!
Оба мальчика, сконфуженные, направились к доске, где небольшого роста худенький дежурный Голубин, бледненький, тихонький, с задумчивыми глазами мальчик, сосед Киры на экзамене, усиленно стирал губкой надпись о японском наречии и китайском языке.
Новый звонок. И в класс вошел тот самый учитель арифметики, Владимир Александрович Аристов, который водил Киру экзаменоваться. Он сразу заметил хорошенькое личико Счастливчика, и белокурые локоны, и всю его изящную тоненькую фигуру, нерешительно топтавшуюся посреди класса.
– А-а! Старый знакомый! Счастливчик, здравствуй! – радушно проговорил он, ласково кивнув мальчику головой.
– Он, Владимир Александрович, не Счастливчик, а Лилипутик! – послышался задорный голос с задней скамейки.
– Просто овца – бэ-бэ-бэ! – вторил ему другой.
– Длинноволосая девчонка! – надрывался третий.
– Лохмач! Овчарка! Перепетуя Акакиевна! – забасил было Подгурин у доски и вдруг пронзительно взвизгнул на весь класс. Это Помидор Иванович изловчился и ущипнул его за руку.
Добродушное лицо Владимира Александровича приняло строгое выражение.
– Эй, вы, почтенная публика в райке, тише! – крикнул он недовольно. – Как не стыдно вам новенького обижать! И еще такого крошку! Подгурин, Курнышов, смирно стойте, раз вас поставили караулить казенное имущество, то есть доску. А чтобы не терять драгоценного времени, ты, Подгурин, бери мел и пиши задачу: «У одного крестьянина было восемь мешков муки…»
Владимир Александрович продиктовал задачу и велел ее решить Подгурин у. Последний пыхтел, кряхтел, писал и стирал написанное. Ничего не выходило.
– Не могу! – наконец, весь малиновый от напряжения, признался Подгурин.
– Не можешь? А задача-то старая. Третьего дня решали. Неужели все позабыл? – сердито ронял учитель. – Новенький, реши, – неожиданно обратился он к Кире.
Кира, которого Дедушка только что усадил подле маленького Голубина на скамейку, подошел к доске и взял мел в руки.
Задачу он понял сразу и решил быстро.
– Молодец, новенький! – произнес с одобрительной улыбкой учитель. – Пятерку получишь… А ты, Подгурин, стыдись. Второй год сидишь в классе, а толку мало.
Подгурин, насупившись, стоял у доски и смотрел на Счастливчика злым и завистливым взглядом.
– Овца противная! Лохмач! Девчонка! Ужо припомню тебе! – шептал он тихо, чуть слышно, но с таким сердитым блеском в глазах, что Счастливчик вздрогнул невольно. Он не привык, чтобы на него так смотрели.
Потом решали задачу все мальчики в классе, сидя на местах, до тех пор, пока не дрогнул звонок в коридоре и служитель не распахнул дверь класса в знак окончания урока.
В переменку, пока в классе открывали форточку и проветривали воздух, Счастливчик гулял по коридору с Янко, хорошеньким синеглазым Хохлом, и со своим новым соседом, тихоньким Голубиным.
– Завтра же ты приходи стриженый, слышишь? – наказывал Счастливчику Янко. – А то совсем тебя засмеют, сам видишь. Да и от инспектора достанется. Локоны в гимназии не полагаются.
А тихонький, как девочка, Голубчик, как называли в классе Голубина за его кроткий, безобидный нрав, добавил:
– И ты подальше держись от Подгурина и Бурьянова. Они очень дурные.
– Второгодники, задиры и подлипалы, – вставил свое слово Янко и, ударив себя по ноге, как заправский конь помчался вприскочку по всему коридору.
– Ты мне очень нравишься, – произнес снова тихонький Голубин, когда Хохол был далеко. – Я тоже маленький, почти такой же, как и ты. Вот бы хорошо нам подружиться и хо…
Голубин не докончил своей фразы: кто-то сильно толкнул его в бок прямо на Счастливчика. Голубин и Счастливчик стремительно полетели на пол.
– Ха-ха-ха-ха! – раздался над ними веселый злой хохот. – На другом-то месте не сумели шлепнуться, где посуше! – хохотал Подгурин, а за ним его товарищ Бурьянов, тоже оставшийся на второй год в первом классе, ширококостный, приземистый, похожий на калмыка или татарина, с насмешливым лицом и черною как смоль головою.
Счастливчик с трудом поднялся, потирая колено, которое он больно ударил о пол. В глазах Голубина стояли слезы.
– Вот они всегда так! Ах, какие злые, какие злые! – произнес он с укором.
Оба второгодника заливались громким смехом на весь коридор.
Глава XII
– Маленькому барину фриштык[7 - Фри?штык – завтрак (от нем. Fr?hst?ck).]принес! – произнес с широкой улыбкой на лице гимназический сторож Онуфрий, которого «старшие» прозвали Президентом за его внушительный вид и умное лицо.
И Президент окинул Киру ласковым взглядом, ставя на стул у дверей объемистую корзину с завтраком, привезенную из дому Счастливчиком и monsieur Диро.
После арифметики следовал урок Закона Божия, во время которого батюшка не спрашивал никого, а рассказывал то, что надлежало выучить к следующему разу.
Потом было пение. Для пения мальчиков повели в зал. Преподаватель пения, ударяя пальцем по клавишам рояля, приказывал гимназистикам тянуть голосом за каждой нотой, издаваемой инструментом. Еще пели по нотам: «До, ре, ми, фа, соль, ля, си» и обратно. Этот урок понравился Счастливчику: было весело и нетрудно тянуть голосом вместе с другими.
Теперь наступила большая перемена. Мальчики завтракали: кто – у себя на скамейке, кто – у окна. Завтраки у них были простые и несложные: у кого – булка с ветчиной, у кого – кусок колбасы, у кого – бутерброд с холодной котлетой или просто кусок вчерашнего пирога. Был и десерт: яблоки, леденцы, сухое пирожное. Некоторые ушли пить чай вниз, в раздевальную. Скромные завтраки эти приносились в уголке ранца или в кармане, тщательно завернутые в бумажку заботливыми родными, матерями, воспитательницами, прислугою. Немудрено поэтом у, что появление громадной корзины с «фриштыком» произвело суматоху среди закусывающих мальчиков. Все мгновенно позабыли о собственной еде и сгруппировались вокруг стула, на котором стояла злополучная корзина с «фриштыком».
Впереди всех очутился Подгурин.
– Братцы! Да никак здесь на всю артель прислано! – крикнул он весело и, потирая руки, схватился за бечев-к у, которой была перевязана корзина. – Славное, значит, выйдет угощение!
– Не надо трогать! Это не тебе! Это новенькому принадлежит! – прозвучал довольно смело обычно тихий и кроткий, а теперь взволнованный голосок Голубина.
– Ну, ты, шиш, потише! Так залимоню, что от тебя только мокро останется! – сердито крикнул Верста, как называли в гимназии за чрезвычайно высокий рост Подгурина.
– Не суйся, Голубчик, не в свое дело! – насмешливо остановил его, поблескивая своими калмыцкими глазами, Бурьянов.
– Но нельзя же, нельзя брать чужое! – сильнее волновался Голубин.
– А тебе жаль, что ли? Да ты не бойся, малыш, мы не возьмем, мы только попробуем! – расхохотался Верста.
– Янко! Янко! Курнышов! Курнышов! – громко позвал Голубин обоих своих приятелей, самых благородных и рыцарски честных мальчиков из всего класса.
Но ни Хохла, ни Помидора Ивановича сейчас не ока-за лось в комнате. Вокруг корзины толпились по большей части приятели Подгурина и Бурьянова и были сами, очевидно, очень и очень не прочь узнать, что за обильный «фриштык» привез новенький из дому.
– Постой, я побегу искать Янко и Курнышова. Они заступятся, они не позволят им распоряжаться чужими вещами! – горячо воскликнул маленький Голубин и, отбежав от Киры, с которым не разлучался во все перемены между уроками, бросился в коридор отыскивать обоих мальчиков.
Счастливчик остался стоять, спокойный по своему обыкновению, и невозмутимыми черными глазами следил за тем, что будет дальше с его корзиной.
Глава XIII
Следил, впрочем, не один Кира. Следило до десяти пар любопытных детских глазенок за тем, как под быстрыми руками исчезали веревка и бумага, обвязывающие и обматывающие огромный пакет.
Подгурин сорвал последнюю обертку.
– Вот те раз! Целое царское угощение! – произнес он восторженно и живо поднял крышку судка, в котором были тщательно уложены две куриные котлетки с гарниром.
Еще минута – и грязноватая, замазанная в чернилах рука Версты потянулась к котлетам. Он вытащил их из судка, немилосердно пачкая себе в соусе руки, и отправил в рот.
– За ваше здоровье, ваше королевское величество! – комически раскланялся он перед Счастливчиком.
Начало было сделано. Вслед за одним угощением от-ведалось и другое. Теперь уже не один Подгурин хозяйничал в корзине. Бурьянов тоже запустил в нее рук у, открыл другую крышку и, вытащив порядочный кусок рыбы из второго судка, принялся уничтожать ее с завидным аппетитом.
Их примеру последовали и другие мальчики. Один схватил бутылку с какао, уложенную самым тщательнейшим образом заботливыми руками няни, точно птица в гнездышко из ваты, и, отвернув пробку, вылил все содержимое бутылки себе в рот. Другой схватил грушу из корзины, третий – плитку шоколада, четвертый – компот в стакане… И в какие-нибудь пять минут от всех съестных запасов, привезенных Счастливчиком из дому, осталась всего-навсего одна пустая корзина.
– У вас дома всегда так здорово едят? – осведомляется Подгурин, облизывая губы.
– Что? – недоумевая, расширяет свои и без того огромные глаза Счастливчик.
– Вкусные, говорю, блюда такие у вас всегда готовят?
– Всегда!
– Ах ты, хвастунишка! Дай ему щелчок по носу, кто стоит поближе! – хохочет Бурьянов.
– Нет-нет, подожди, Бурьяша, – смеется Подгурин, – мы его поисповедуем раньше. Пускай поврет.
И он делает такую лукаво-смешную физиономию, что все окружающие десять-двенадцать мальчиков фыркают со смеха.
– Я никогда не лгу, – серьезно говорит Счастливчик. – Уж будто? – щурится Бурьянов. – Ей-богу, не врешь? А ну-ка, побожись, Лилипут-девчонка! Побожись, что не врешь!
– Божиться грешно, – спокойно возражает Кира, – очень дурно божиться, особенно по пустякам.
