скачать книгу бесплатно
Мария Александровна не отрывая глаз следила за дочерью. Нет, право, с каждой минутой ей все больше и больше нравилась эта милая, ласковая, добрая, жизнерадостная девочка.
Когда по настоянию своего нового мужа, Андрея Васильевича Карского, утверждавшего, что столь продолжительное отсутствие Лики может совсем отлучить девушку от семьи и родного дома, она решила выписать дочь, Мария Александровна, успевшая отвыкнуть от своей девочки, не без трепета думала об их будущей совместной жизни. Она знала резкий характер тети Зины и чуточку даже побаивалась ее, этой энергичной, быстроглазой, с легкой проседью в гладко зачесанных волосах женщины. Боялась насмешливости тети Зины, боялась ее строгого отношения к людям, боялась ее острых, но всегда чрезвычайно метких и справедливых суждений. Но больше всего она боялась влияния тетки на Лику. Мария Александровна опасалась, что и у дочери могут сложиться такие же резкие суждения, которые были бы странны для ее юных лет.
И вот при первом же взгляде на добрую, нежную и мягкую Лику она поняла, что ошибалась. Мария Александровна сразу успокоилась и прогнала от себя напрасные страхи. Идя под руку с Ликой по платформе Царскосельского вокзала, она с гордым чувством счастливой матери отвечала на поклоны знакомых, и в то же время ее глаза говорили: «Не правда ли, как она хороша? Это – моя дочь! Моя Лика!»
– Лика! Вот и наши! Они приехали встретить тебя из Павловска, – заметив вдали две знакомые мужские фигуры, радостно воскликнула Мария Александровна, нежно сжимая руку дочери.
– Ах!
Девушка ускорила шаг и почти бегом бросилась навстречу встречающим, но, внезапно сообразив, что это неудобно, остановилась, подалась назад и стояла теперь – с лицом, залитым краской смущения, – юная и прелестная.
– Папа? – робко и застенчиво сорвалось с ее губ, когда перед ней склонилась высокая, представительная фигура безукоризненно одетого в легкий летний костюм мужчины, и она привстала на цыпочки, чтобы достать губами до его головы, с которой он, поклонившись, снял шляпу.
– Папа! Как я рада! Можно я буду вас так называть?
– Дорогая Лика! – Карский выпрямился, несколько раз подряд поцеловав нежные ручку и щечку падчерицы, и девушка смогла рассмотреть его выразительное, несколько усталое лицо с тщательно выхоленными баками и честными, суровыми, чуть прищуренными глазами.
– Мы будем друзьями, не правда ли, Лика? – продолжал он. – Я так люблю, так уважаю вашу маму, а вы ее дочь – и этим сказано все!
– О, Андрей! – вмешалась Мария Александровна. – Пожалуйста, говори Лике «ты» – она ведь совсем еще дитя.
– Это само придет со временем, если, конечно, она позволит, – любезно улыбаясь, ответил отчим.
– Лика, злая! А меня ты не узнаёшь?
– Боже мой! Толя! Ты ведь Толя, правда?
И Лика протянула обе руки молоденькому пажу, который во все глаза смотрел на сестру.
Лика едва узнавала в этом миловидном, с черными усиками, молодом человеке братишку Толю, с которым она не раз, обманув бдительность мисс Пинч, потихоньку от старших играла в лошадки.
– Толя, милый Толя! – и она несколько раз подряд поцеловала брата.
– Постой! Постой! – с озабоченным видом остановил ее тот. – Дай рассмотреть тебя хорошенько!.. Ох, да какая же ты стала славненькая, сестренка! Настоящая красавица, совсем как мама, право, вот тебе раз!.. – и он шутливо развел руками.
И действительно, Лика была очень хороша собой. Белоснежное личико с тонким породистым носиком, несколько припухлые розовые губки, большие, чистые серые глаза, мягко сияющие из-под темных, прихотливо изогнутых бровей, длинные черные ресницы, делающие глаза значительнее и темнее, и целый сноп белокурых волос с золотистым отливом – все это создавало одно чудесное и гармоничное целое, которое оттеняла неподражаемая простота во всех движениях, бессознательная грация и какое-то врожденное благородство осанки.
– Милая ты, милая моя сестреночка! – с искренним восторгом повторил Анатолий, не спуская с сестры восхищенного взора своих веселых, жизнерадостных глаз.
Но Лика почти не слышала и не чувствовала того, что происходило вокруг нее. Словно во сне, как зачарованная, шла она, опираясь на руку брата, отвечая бессознательными улыбками на обращенные к ней взгляды.
И как будто сквозь тот же сон она говорила с кем-то, кого подвел ей отчим, пожимала чьи-то протянутые ей руки и улыбалась, но кому улыбалась – она сейчас решительно не различала.
В том же зачарованном сне провела Лика те три четверти часа, за которые она перенеслась из Петербурга в Павловск, и очнулась только перед решеткой, отделяющей их дачу, расположенную поблизости парка, от пыльного Павловского шоссе.
– Пойдем к Рен! – тут же предложил Толя и, подхватив сестру под руку, бегом помчался с ней по прямой, как стрела, усыпанной мелким гравием дорожке сада.
Остановившись, Лика невольно отступила в смущении: она не ожидала встретить здесь, в саду, такое большое и блестящее общество.
На плотно утрамбованной садовой площадке, окаймленной со всех сторон зелеными лужайками с коротко подстриженным изумрудным газоном и живописно разбросанными куртинами с душистыми садовыми цветами – гелиотропом, резедой, горошком, левкоем и розами, – несколько человек играли в лаун-теннис[5 - Ла?ун-те?ннис (устар.) – то же, что теннис.]. Высокая сетка разделяла площадку на две равные части, и вокруг этой сетки по углам корта группировались играющие.
Тут были два пажа лет по восемнадцати, товарищи Толи, – тоненький шатен и довольно плотный блондин, а также длинный, как жердь, штатский в каком-то необычайном спортивном костюме, позволявшем видеть его обтянутые шелковыми чулками тощие ноги; у него было надменное и самодовольное выражение лица, обрамленного рыжими баками и усами.
Не обратив внимания на присутствующих незнакомых людей, Лика так и впилась глазами в одну из двух барышень, находившихся тут же.
Сомнений не было. Подле мисс Пинч, ни капли не изменившейся за восемь лет разлуки с Ликой, стояла старшая из сестер Горных. Впрочем, Лика скорее догадалась, что это она, нежели узнала сестру.
Высокая, с длинными костлявыми руками и ногами, с некрасивым надменным лицом и белокуро-пепельными, гладко зачесанными волосами, двадцатидвухлетняя Ирина Горная казалась старше своих лет. Краски молодости, казалось, никогда не оживляли это удлиненное лицо; глаза давно потеряли свой радостный детский блеск или, вернее, никогда и не были знакомы с ярким блеском, присущим молодости. На ней были надеты короткая клетчатая юбка и английская рубашечка с мужской крахмальной манишкой, тугим стоячим воротником и черным галстуком. Завершали наряд похожая на блин спортивная фуражка и желтые туфли без каблуков.
Помахивая ракеткой и сильно раскачиваясь на ходу, Ирина подошла к сестре.
– Очень рада! – процедила она сквозь зубы, энергично встряхивая худенькие пальчики Лики и в то же время подставляя ей свои щеки для поцелуя. Потом, уже по-английски, добавила:
– Очень рада тебя видеть, сестра!
– Реночка! Дорогая! Сколько лет не виделись! – восторженно восклицала младшая Горная, покрывая лицо Ирины бесчисленными поцелуями.
Та спокойно выслушала это горячее приветствие, потом, обернувшись назад, в сторону игроков, негромко произнесла по-английски:
– Мисс Пинч! Это моя сестра Лика. Вы не узнали ее?
Мисс Пинч, пожилая сухая особа с тщательно причесанными седыми волосами, приблизилась к Лике и с любезным вниманием приветствовала ее.
– Так это ваша сестра, Рен? – в ту же минуту послышался за плечами Лики веселый молодой голосок, и перед ней предстало смеющееся, оживленное личико с потешным носиком-пуговкой, точно вспухшим ртом и крошечными черными, быстрыми, как у мышат, глазками.
– Бэтси Строганова, – отрекомендовало себя смеющееся существо, – собственно говоря, Лиза Строганова, если хотите, но Рен пожелала превратить меня в Бэтси, а я – самая ревностная поклонница и последовательница Рен, хотя так же похожа на англичанку, как…
– Как я на любезнейшего мистера Чарли! – вставил все это время не отходивший от сестры Анатолий.
– Ах, оставьте, пожалуйста! – весело отмахнулась Лиза. – Вы отлично знаете, что я не то хотела сказать. А впрочем… – и, лукаво усмехнувшись всей своей забавной мордочкой, она добавила уже почти совсем серьезно: – Однако, Толя! Представьте же Лике наше общество!
– Вы правы! – с шутливым поклоном подхватил Анатолий. – И я начинаю с вас. Елизавета Аркадьевна Строганова, так безжалостно превращенная в мисс Бэтси нашей многоуважаемой сестрицей, достойный потомок тех знаменитых Строгановых, которые помогли Ермаку покорить Сибирь… Или которых покорил Кучум[6 - Кучу?м – последний хан Сибирского ханства.] вместе с Сибирью… Что-то в этом роде! – дурачась, присовокупил молоденький паж.
– Вы, право, невозможны, Толя! – захохотала Бэтси.
– Простите меня, мадемуазель! – серьезно-деловитым тоном заключил Анатолий. – Барон Чарли Чарлевич, – продолжал он докладывать несколько смущенной всем этим шумом Лике, – барон Карл Карлович Остенгардт, – указывая на штатского, добавил он уже громко.
Длинный барон с явно выраженным чувством собственного достоинства почтительно поклонился молодой девушке.
– Мои закадычные друзья Жорж Туманов и Федя Нольк, – продолжал Анатолий, подводя к сестре обоих своих друзей, пажей, как и он. – Теперь все мы, кажется, знакомы! – со вздохом облегчения заключил молодой человек.
– Хотите партию? – предложила маленькая Бэтси, протягивая Лике свою ракетку.
– Нет, нет, – поторопилась отказаться та, – если позволите, я буду лучше издали следить за игрой. Я немного устала с дороги.
– А разве ты не хочешь переодеться? – шепотом спросила Рен, вскидывая на сестру свои бесцветные глаза.
– Разумеется! – поспешила ответить Лика.
Мисс Пинч предупредительно предложила свои услуги и проводила Лику в ее комнату. Через пару минут она открыла какую-то дверь, и Лика очутилась в прелестном гнездышке, обитом светло-розовым крепом[7 - Креп – шелковая или хлопчатобумажная ткань с шероховатой поверхностью.], с мебелью в стиле «помпадур», усеянной пестрыми букетиками по нежному розовому фону. Всюду, словно ненароком, были разбросаны крошечные диваны, креслица, пуфы, ширмочки и козетки.
Во всю комнату был разостлан пушистый ковер, в котором преобладали самые нежные цвета и оттенки. Небольшой инкрустированный дамский письменный столик стоял у окна, наполовину занавешенного белоснежной занавеской. В одном углу комнаты помещался задрапированный материей розового цвета изящный туалетный столик. В другом углу высился зеркальный шкаф; неподалеку от него находились ширмочки с изображениями маленьких маркиз и маркизов; ширмочки отгораживали белоснежную кровать. И повсюду – на этажерках, на туалетных столиках – ютилась масса милых безделушек из хрусталя, фарфора и бронзы.
Лика, привыкшая у тетки к простому, без всякой роскоши, образу жизни, молча отступила в удивлении и восторге при виде всех этих очаровательных вещиц. Ей даже показалось странным, что вся эта сказочно красивая обстановка будет отныне принадлежать ей, одной ей! Только она, и никто другой, – обладательница этого очаровательного гнездышка.
– Ах, Господи! – только и смогла тихо промолвить Лика, как ребенок, всплеснув руками.
– Что, крошка, нравится тебе все это? – послышался за спиной девушки знакомый голос, и Мария Александровна, успевшая уже переодеться во что-то чрезвычайно легкое, белое и изящное, протянула дочери обе руки.
Лика с жаром приникла к ним губами.
– Я не знаю, как и благодарить вас, мама, за все, что вы сделали для меня! – горячо вырвалось у нее.
– Очень рада, что тебе понравилось. Будуар[8 - Будуа?р – небольшое уютное помещение, примыкающее к спальне.] отделан по моему вкусу. У княжны Столпиной точно так же. Я хотела отделать так твое гнездышко в Петербурге, на городской квартире, но побоялась, что моя девочка почувствует себя неуютно на даче. Все это всегда можно перевезти в город. А здесь, по крайней мере, на первых порах тебе понравится твой уголок и ты почувствуешь себя хорошо и уютно в домашней обстановке.
– Ах, мама! Как вы можете так думать! Я и без этого… Я так счастлива вернуться домой и увидеть вас, мама, и всех наших!
– Милая девочка! – нежно пригладив выбившуюся прядь волос на голове Лики, промолвила Мария Александровна. – Однако тебе следует переодеться, Лика. Я позвоню Феше, она поможет нам.
Молодая, очень расторопная с виду горничная в ослепительно белом переднике и чепце появилась на пороге.
– Вы будете служить младшей барышне, Феша! – деловым тоном произнесла хозяйка дома.
– Слушаюсь, барыня! – почтительно отвечала девушка, при этом окинув бойким взглядом фигуру Лики, как бы желая сразу понять, какова будет ее молоденькая госпожа.
– Ах, ведь я и забыла! Мои вещи отправлены на городскую квартиру, – спохватилась Лика, – и мне сейчас не во что переодеться.
Мария Александровна чуть заметно лукаво улыбнулась.
– Об этом мы с Фешей уже позаботились, детка, – успокоила она дочь. – В письме к тете Зине я осведомилась о мерке для твоих платьев, а получив ее, тотчас же заочно заказала тебе несколько костюмов на первое время.
И, приказав горничной сейчас же принести все наряды, Мария Александровна нежно обняла бросившуюся ей на грудь Лику.
– Мамочка! Мамочка! Чем я заслужила все это? Господи! – восторженно лепетала девушка, осыпая лицо и руки матери градом исступленных поцелуев. – Подумать только, я – точно Золушка, которую добрая волшебница по мановению волшебного жезла превращает в нарядную принцессу! Как в сказке! Чем мне отблагодарить вас за все ваши заботы обо мне, мама? Скажите, чем?
– Чем? – и Мария Александровна чуть прищурила свои живые серые глаза. – Люби меня немножко, хоть чуточку люби, детка… Ну, хоть наполовину меньше, чем тетю Зину, и я буду вполне счастлива этим.
– Мама! – с искренним удивлением вырвалось из груди Лики. – Боже мой, да кого же любить-то, как не вас, мама, красавица моя! Да я вас и без всех ваших подарков всегда любила! И как любила-то, Господи! Я постоянно думала о вас, мама! Знаете, вы мне всегда представлялись каким-то неземным существом, какой-то волшебницей, право! Доброй феей. Я всегда гордилась тем, что я – ваша дочь. Ангел мой! Когда синьор Виталио как-то сказал, глядя на вашу фотографическую карточку, что вы похожи на Мадонну, я за это поцеловала его руку. Тетя Зина, помню, тогда еще выбранила меня за излишнюю экзальтированность и сентиментальность, но если бы он еще раз так сказал, я еще раз поцеловала бы, да!..
– Ты очень любишь тетю Зину, моя дорогая? – осторожно осведомилась Мария Александровна.
– Очень!
– Больше, чем меня?
– Как вы можете так говорить, мама! – воскликнула Лика, и ее голос дрогнул от подступивших слез.
– Люби меня, детка! Люби меня больше всех на свете, больше всех, моя Лика! – взволнованно сказала Карская, привлекая молодую девушку к своей груди. – Согрей меня своим чувством, моя крошка, девочка моя ненаглядная! Дай мне то, чего я так долго была лишена…
– Мама, мама! А разве Рен и Толя?..
– Молчи! Молчи, Лика! Они, может быть, по-своему правы… Мои дети хорошие, добрые, милые, но они просто не умеют быть ласковыми, а я так ищу нежной детской ласки!
Глаза Марии Александровны увлажнились слезами, ее лицо раскраснелось. Она поднесла платок к глазам и тяжело вздохнула.
– Мамочка! – горячо откликнулась Лика. – Никто, слышите ли, никто не сможет любить вас так, как я люблю вас! Вы так добры и прекрасны, так ласковы и нежны, чудесная моя мамочка, и я так люблю вас, так сильно люблю!
– Лика, дитя мое, – растроганно отозвалась Мария Александровна, – ты не представляешь, как много счастья и тепла дали мне твои слова! Господь да благословит тебя за это, моя милая девочка! О, мы будем с тобой большими друзьями! Не правда ли? Я чувствую это, я обрела, наконец, друга в моей дочурке, искреннего и неподкупного друга. Дорогая моя, незаменимая моя крошка! – и Мария Александровна поспешно стерла следы слез со своего умиленного лица.
Когда в комнату вошла Феша с целым ворохом юбок и лифов[9 - Лиф – верхняя часть женского платья.], она уже улыбалась привычной улыбкой светской женщины и, зорко следя за движениями горничной, с ловкостью и проворством раскидывавшей все эти воздушные костюмы и украшения по козеткам и креслам изящного будуара, уже совершенно лишенным недавнего волнения голосом произнесла:
– Ну, посмотрим, что ты выберешь на сегодняшний день, моя милая девочка!
Но Лика, еще не успевшая опомниться от только что произошедшей сцены, еще исполненная сладкого чувства, горячего влечения к матери, растерянно и взволнованно стояла посреди этого царства кисеи, лент, воланов и кружев, устремив свой взгляд на милое лицо матери, которое она так привыкла любить всем своим сердцем, всей душой, несмотря на разделявшие их тысячи верст.
Мария Александровна поймала этот любящий дочерний взгляд и снова ласково улыбнулась девушке:
– Ну-ну, выбирай же, что тебе надеть, моя птичка, а то мы, пожалуй, не покончим с этим до самого вечера.
Но Лике было решительно все равно, во что бы ее ни одели. Все казалось ей безразлично, все, что не касалось ее матери, ее чаровницы-матери, которой Лика не задумываясь отдала бы всю свою жизнь.
Глава V
Яркое солнце заливало потоками света прелестную уютную комнатку, когда на другой день Лика проснулась.
Из сада неслось звонкое веселое чириканье птиц, смешанное со звуками падающей воды искусственного каскада, устроенного неподалеку от ее окон.
Радостное чувство охватило Лику: она – дома!
Весь вчерашний день промчался, как вихрь, и у нее просто не было времени осознать эту радость. После позднего обеда, на который были приглашены хохотунья Бэтси, оба товарища Анатолия и мистер Чарли, как его называла Рен, вся компания в сопровождении Марии Александровны отправилась на музыку. У Лики слегка шумело в голове от всей этой веселой суеты, французской болтовни и шуток брата.
Впечатлительной натуре молодой девушки все казалось дивно прекрасным и чарующим, как сказка.
На вокзале, где играла музыка, они всей семьей со своими гостями заняли столик и, весело болтая, пили чай. Но не прошло и пяти минут, как они уже были окружены веселой толпой молодежи, преимущественно товарищей Анатолия и приятельниц Рен.
Вскоре в голове Лики образовалась путаница от всех имен, отчеств и фамилий, которые ей нынче пришлось услышать. Она все время улыбалась и кланялась, кланялась и улыбалась, и ей было весело и приятно сознавать себя центром собравшегося общества.
И теперь, в это ясное августовское утро, лежа в своей свежей, мягкой постельке, потягиваясь и поеживаясь, как котенок, Лика не могла расстаться с ощущением счастья, которое теплой, нежной волной наполняло ее сердце. Собираясь домой, в Россию, она не ожидала ничего подобного.
Правда, в ее детских воспоминаниях осталась прежняя, полная комфорта жизнь дома, но то, что она нашла здесь теперь, превзошло все ее ожидания.
Карские жили роскошно, богато и открыто принимали у себя в доме массу народа.
«Господи! Как хорошо! Как весело!» – в сотый раз мысленно произнесла Лика, впервые окунувшаяся накануне в беспечную светскую жизнь. И вдруг, точно ее окатили холодной водой, она встрепенулась и задумалась: «А тетя Зина и ее напутствие? Что она сказала бы, заглянув сегодня сюда…»
Тетя Зина… Да…
И перед мысленным взором Лики как живой предстал энергичный образ суровой и строгой на вид пожилой женщины с резким голосом и резкими манерами, с речами, исполненными неженской силы, с прямыми и категорическими суждениями о долге и о человеческих обязанностях.
