скачать книгу бесплатно
И Лиза, сама еле удерживаясь от слез, принялась нежно ласкать и целовать больную. Но Марья Дмитриевна долго не могла утешиться, несмотря на все заботы и ласки своей дочурки. Наконец, когда слезы ее несколько утихли, она крепко-крепко прижала к своей груди Лизу и прошептала чуть слышно:
– Знаешь ли ты, деточка, зачем приходил ко мне твой новый знакомый?
– Нет, не знаю, мамочка, – отвечала Лиза. – Он говорил мне только о каком-то лекарстве, которое обещал тебе принести. Он дал тебе это лекарство, мамочка?
– Слушай же, дорогая. Никакого лекарства он мне не принес. Этот господин очень добрый человек и хочет сделать тебя счастливою, моя Лиза…
У него есть своя школа, но совсем особая школа, в которую он желает принять и тебя. Это очень большое счастье – попасть в его школу, моя крошка. И это счастье улыбается тебе…
– Что же, мама, я охотно пойду в школу, – заметила Лиза.
– Да, деточка, но это не такая школа, как ты думаешь. Этот господин собирает маленьких бедных детей, преимущественно сироток, и обучает их в своей школе играть на сцене, то есть представлять разные волшебные сказки, в которых дети изображают принцев, царевен, добрых и злых волшебниц, – словом, всех тех лиц, о которых говорится в сказках.
– Ах, как это хорошо! – воскликнула Лиза. – Как интересно изображать принцесс и волшебниц! Это, должно быть, очень легко и весело. Не правда ли, мамочка?
– Да, но этому надо учиться. Павел Иванович Сатин – так зовут этого господина – сам показывает каждому ребенку, что надо делать на сцене, помогает им заучивать все то, что должны говорить маленькие актеры и актрисы, проходит с ними все, что им задано. Подучив их как следует, Павел Иванович отправляется с ними в путешествие и в разных городах дает представления. Деньги, которые он выручает с публики за вход на эти представления, он частью оставляет себе, частью распределяет между детьми. У него теперь 15 человек детей, одна девочка изображает у него в театре Золушку, другая – Спящую царевну, Красную Шапочку, волшебницу. Мальчики представляют карликов, принцев, королей, гномов и так далее. Но девочка, которая до сих пор изображала у него одних принцесс и царевен, уже выросла, и Павел Иванович решил, что ее надо заменить другой. Да кроме того, он очень недоволен этою девочкою: она отличается дурным характером, очень капризна, непослушна и сердита. Давно уже Павел Иванович искал такую девочку, которая могла бы заменить прежнюю Золушку, но никак не мог найти. Когда он увидал тебя, Лизочка, вчера в аптеке, то сразу решил, что ты была бы отличная Золушка, Спящая царевна и принцесса Босоножка, – словом, могла бы играть все то, что до сих пор играла та злая девочка, с которою он хочет расстаться. И вот, Павел Иванович предлагает мне отпустить тебя в его школу, или, как он ее называет, в его «кружок». И при этом он мне сказал, что как и всем детям, так и тебе, за то, что ты будешь играть в кружке, будет полагаться жалованье. Про Павла Ивановича, – прибавила Марья Дмитриевна, – я давно уже слышала; все говорят, что он очень добрый человек, любит детей, и поэтому я могу совсем спокойно сдать тебя на его попечение. Тебя там ждет хорошая жизнь, куда лучше, нежели здесь со мною; как и другие дети у господина Сатина, ты будешь всегда сыта, одета, а играть с детьми на сцене тебе будет, вероятно, нетрудно. Словом, тебя ждет счастье, Лизок, и я сердечно благодарна за него доброму человеку. Одно только грустно – нам придется расстаться с тобою…
Лиза внимательно слушала речь матери, не проронив ни одного слова. Неожиданная новость сначала очень обрадовала ее.
Когда был жив отец Лизы, дела их семьи были много лучше, нежели теперь, и родители Лизы доставляли, какие могли, удовольствия своей девочке. Раза два в раннем детстве Лиза была в театре. Она видела сказочных принцесс на сцене в нарядных платьях и в богатых уборах – и вдруг теперь ей представлялась возможность быть такой же нарядной и блестящей, как они. Эта мысль привела в восторг девочку, но лишь на одну минуту. Внезапно вспомнила она о словах матери: «нам надо расстаться с тобою» – и оживленное ее личико разом омрачилось. Припав к груди Марьи Дмитриевны, Лиза вскричала:
– Нет-нет, мамуся моя, никогда, ни за что не оставлю я тебя одну. Лучше будем голодать, бедствовать, но только бы не разлучаться с тобой!
– Милая девочка, – проговорила больная растроганным голосом, с полными слез глазами. – Расстаться нам все равно придется, так как с каждым часом я чувствую себя хуже и хуже, да и доктор постоянно советует мне лечь в больницу. Если бы у тебя были родные, я бы охотнее отдала тебя им, но родных у тебя нет, Лиза, и поэтому я решила принять предложение Павла Ивановича и отдать тебя ему. К тому же ведь мы расстаемся не навсегда, моя деточка! Вскоре мы снова, Бог даст, будем вместе, чтобы уже никогда не разлучаться больше, всю жизнь. А я надеюсь скоро поправиться… Когда я выйду из больницы, то поступлю куда-нибудь на место постоянной швеей, чтобы как можно больше и скорее заработать денег на наше будущее существование. И не заметишь, Лизок, как пройдет время и ты снова вернешься ко мне. Правду ли я говорю, деточка?
– О, мамочка, – поднимая на мать свое затуманенное личико, прошептала Лиза, – ты всегда говоришь правду, и все, что ты делаешь, так хорошо!
И обе, мать и дочь, тихо заплакали в объятиях друг друга.
Участь Лизы была решена.
Глава V
Прощание с мамой
Когда на следующее утро Павел Иванович вошел в комнату своих новых знакомых, он застал Лизу и ее мать вполне готовыми, чтобы пуститься в дорогу. Лиза успела уже помочь одеться матери, еле державшейся на ногах от слабости, напоила ее молоком и сбегала к соседке, которая взялась отвезти маму в больницу.
– Ну, вот и молодец. Все так проворно устроила, – проговорил Павел Иванович весело и, чтобы рассмешить грустившую девочку, скроил такую удивительно смешную гримасу, что, как ни тяжело было на сердце Лизы, она не могла удержаться от улыбки.
– А я думал, что ты еще нежишься в постели, – продолжал он шутить, – и что мне придется везти тебя с постелью вместе, вот была бы потеха!
И Павел Иванович, представив, вероятно, в своем воображении, как бы он вез постель с Лизой на извозчике, громко и весело расхохотался.
Но Лизе было не до смеху. Как раз в эту минуту дверь растворилась, и к ним вошла соседка, к которой поутру бегала Лиза с просьбою сопровождать ее маму в больницу.
– Если вы готовы, Марья Дмитриевна, – сказала она, – то едем.
– Да-да, – как-то разом засуетилась Лизина мама. – Едем, едем, я готова, – и она крепко-крепко обвила обеими руками шею дочери, покрыв все лицо ее горячими поцелуями.
И Павел Иванович, и добрая соседка отвернулись к окну, чтобы не видеть тяжелого прощания матери с дочерью.
– Лизок мой, деточка моя дорогая, ненаглядная, – говорила больная, – не плачь, не горюй без меня. Быть умницей и прилежной я тебя и не стану просить: я знаю тебя, моя дорогая, примерная деточка, знаю, что ты и без просьбы мамы будешь такой; одного прошу от тебя: не тоскуй и не плачь, а в те минуты, когда тебе особенно взгрустнется, прибегай к Богу. Он единственный, который может утешить тебя, милая моя крошка! Он твой Заступник. Он любит детей и всегда внимателен к детской молитве. Помни это, Лиза, постоянно и обещай мне, деточка, часто молиться Богу и в тяжелые, и в радостные дни…
Лиза могла только кивнуть в ответ головой, потому что слезы душили ее, не давая ей произнести ни слова. Но и без слов ее мама поняла свою девочку, поняла, что Лиза давала ей безмолвное обещание исполнить обе ее просьбы.
– Ну, а теперь прощай, моя крошка, – произнесла больная, – или нет, – поправилась она, – скажу лучше тебе до свидания! Ведь мы скоро, скоро увидимся с тобою; в работе и в ученье ты и не заметишь, как пробежит время.
– Павел Иванович, – обратилась Окольцева к Сатину, – доверяю вам мою Лизу, мое сокровище. Сберегите мне ее, Бога ради, будьте поласковее к ней. Она добрый и кроткий ребенок и не перенесет строгого обращения.
– О, сударыня, – прервал немного обиженно добрый старик. – Или вы думаете, что я завел мой кружок, чтобы только браниться? Или, может быть, вы воображаете, что я развожу детей, как цыплят, чтобы жарить их и подавать к обеду?
И он снова сделал свою потешную гримасу, при виде которой и Лиза, и сама больная не могли удержаться на этот раз от улыбки.
– Моя супруга, – продолжал Павел Иванович уже спокойным и серьезным тоном, видя, что совсем успокоил больную насчет ее дочери, – действительно, несколько строга с детьми, но ваша Лиза, сударыня, такой милый и вежливый ребенок, что ее сразу полюбит даже самая строгая начальница. И потом я беру вашу дочь под мою защиту. Слышишь, Лизок, во всех твоих печалях и горестях ты можешь обращаться ко мне, будешь?
– Спасибо, – робко прошептала Лиза и снова прильнула к матери с последним поцелуем.
Наконец они с трудом оторвались друг от друга, и мама, опираясь на руку доброго господина Сатина, стала медленно спускаться по темной и скользкой лестнице.
У ворот дома стоял уже извозчик, предупредительно нанятый Павлом Ивановичем, чтобы отвезти мать Лизы в больницу. Сатин осторожно посадил в пролетку больную, помог взобраться с другой стороны соседке Окольцевых и, пожав руку Марье Дмитриевне, тихо проговорил:
– С Богом, в добрый час! Поправляйтесь скорее… А за девочку не беспокойтесь: я ее сберегу.
Извозчик дернул вожжами. Мать кивнула в последний раз стоявшей у ворот Лизе, и пролетка[1 - Пролетка – легкий открытый экипаж.] исчезла за углом их большого мрачного дома.
– Ну, а мы пешком, нам недалеко, – весело проговорил Павел Иванович и, взяв своей большой рукой крошечную ручонку Лизы, быстро зашагал с нею по тротуару.
Глава VI
От дома до кружка. Новые люди
Павел Иванович пошел таким скорым шагом, что Лиза, которую он вел за руку, едва поспевала за ним. Она вся раскраснелась и запыхалась от скорой ходьбы. Но попросить его идти тише девочка стеснялась. И так уже, по ее мнению, новый знакомый был слишком добр к ней, и утруждать его чем бы то ни было еще Лиза не хотела. А Павел Иванович, казалось, вовсе и позабыл, что рядом с ним шагает маленькая десятилетняя девочка, а не взрослый человек: он говорил без умолку, поверяя свои дела и мысли едва поспевавшей за ним Лизе.
– Ну вот, ты у меня теперь будешь принцессой, девочка, – говорил он, радостно улыбаясь, – и все роли принцесс я передам тебе. Ты одна только и будешь играть их. Ты у меня заменишь Мэри Ведрину. Я уже давно хотел ее заменить другою девочкою, но не мог никак подыскать подходящей. Надо тебе при этом знать, что Мэри Ведрина презлая девчонка. Ты слышала, что про нее говорил аптекарь? Мэри и дома была отвратительной девчонкой, и ее отдали ко мне, чтобы только от нее избавиться. Слушай, Лиза, если она тебя когда-нибудь обидит, ты прямо ко мне. Слышишь? Не к Анне Петровне, моей супруге, а ко мне, помни это. Моя супруга, хотя и очень справедлива, но требовательна и строга. Ты ее, пожалуйста, не бойся. Она только не любит злых и фальшивых детей, как Мэри. Мэри мы видим насквозь и ждем только, когда она вырастет настолько, что ее можно будет поместить в какой-нибудь большой театр, где играют взрослые актеры, и тем избавиться от нее.
Лиза мало понимала из того, что говорил Павел Иванович, но она не решалась перебивать его и внимательно слушала все, что говорил он ей.
– Ну, вот мы и пришли, – весело произнес между тем господин Сатин, останавливаясь перед небольшим домом на одной из улиц Выборгской стороны.
На дверной дощечке Лиза прочла четкую надпись, сделанную крупными буквами:
– Вот мы и дома, – повторил еще раз директор, вводя Лизу на ступеньки высокого подъезда. – Мы почти не живем здесь, потому что все время кочуем по России, но когда кружок мой приезжает в Петербург, мы останавливаемся в этом доме, который составляет собственность госпожи Сатиной – моей супруги.
Говоря это, Павел Иванович нажал кнопку звонка у подъезда. Через минуту за дверьми раздалось топанье детских ножек, и, когда дверь отворилась, Лиза увидала пред собою прелестного толстого шестилетнего мальчика.
– Павлик, Павлик, – вскричал в ту же минуту господин Сатин с отчаянием в голосе. – Зачем ты сам отворяешь двери, Павлик? Разве не могла этого сделать Матрена или кто-нибудь из старших детей? Ты простудишься, заболеешь, схватишь, чего доброго, какую-нибудь болезнь! Ах, Павлик, Павлик, что ты делаешь с твоим бедным папой! – заключил с дрожью в голосе взволнованный Павел Иванович.
– Я хотел только посмотреть на новенькую девочку, папа, – спокойно отвечал маленький толстяк, нимало не смущаясь, по-видимому, испугом отца. – Мэри говорит, что у новенькой шишка на носу, как грецкий орех, и что она будет играть поэтому роли всех карлов и гномов.
– Твоя Мэри лгунья, – сердито проворчал несколько успокоившийся директор, – я привел хорошенькую, миленькую девочку, которой с сегодняшнего дня передаю все роли Мэри. А чтобы твоя Мэри злилась недаром, заставлю ее играть всех злых волшебниц и колдуний. Это к ней куда больше подойдет, нежели ее прежние роли, – заключил совсем уже сердито Сатин. – Ну, Лизок, – разом меняясь от ласковой улыбки, прояснившей его лицо, обратился он к девочке, – давай твою лапку Павлику и пойдем знакомиться с остальными детьми.
Длинным темным коридором, сплошь заставленным шкапами с блестящими, шитыми золотом и серебром театральными костюмами детей, Лиза прошла за руку с Павлом Ивановичем и его бутузиком-сыном в большую, светлую комнату, где около полутора десятка детей – мальчиков и девочек – сидели вокруг длинного стола, шепотом читая что-то про себя по толстым тетрадкам, положенным перед каждым из них.
Худая, высокая дама в синих очках и теплой шали сидела в конце стола и вязала шарф из красной шерсти.
– Вот и моя маленькая труппа, – сказал, входя в комнату, директор, обращаясь к Лизе, – поздоровайся с твоей новою начальницею, Анною Петровною Сатиной, и обойди всех твоих будущих товарищей и подруг. Они будут рады подружиться с тобою.
Лиза немедленно исполнила его желание, подошла к даме в очках и присела перед нею, как учила ее мама.
– Здравствуй, девочка, – произнесла дама, не переставая вязать и оглядывая стоящую перед нею Лизу поверх синих очков быстрым и проницательным взглядом. – Да какая ты худенькая, однако… Что с тобою? Она, должно быть, больна, Павел. Зачем же ты привел больную девочку? – строго спросила директорша, обращаясь к мужу.
– О, что ты, Анюта, – поторопился тот успокоить жену, – девочка и не думает быть больною. Просто она исхудала в хлопотах во время болезни ее матери.
– Ну, если она не больна, тем лучше для нее, потому что больных нам не нужно, – сказала госпожа Сатина. – Только отчего же ты плачешь, девочка? – обратилась она снова к Лизе, у которой, действительно, при напоминании о матери навернулись на глаза непрошенные слезы. – Плакать нечего! Если тебе тяжело с нами, ты можешь уходить, откуда пришла.
Но Лиза отлично сознавала, что идти обратно ей некуда, и потому поспешно отерла слезы, чтобы не раздражать ими начальницу.
Между тем Павел Иванович подвел к ней маленькую девочку, одного роста с нею, худенькую и болезненную на вид.
– Это Марианна – самая прилежная и умненькая девочка из всего нашего кружка, – произнес он, ласково погладив тщательно причесанную головку девочки. – Марианна, – обратился он к девочке, – познакомь Лизу с твоим братом и со всеми остальными, а мне надо переговорить с госпожой директоршей.
При этих словах супруга господина Сатина, Анна Петровна, с шумом отодвинула свое кресло от стола и, бросив строгий взгляд поверх синих очков на притихшее юное общество, последовала за мужем в соседнюю комнату. Полтора десятка будущих сотоварищей и подруг Лизы, сидевшие за длинным столом и заучивавшие свои роли к следующему спектаклю, с любопытством уставились на новенькую.
Глава VII
Первое знакомство. Шишка и Мэри Ведрина
С минуту длилось молчание. Лиза смотрела на детей, дети – на Лизу. Никто, казалось, не решался заговорить первый. Даже Марианна, познакомившаяся с Лизой, и та молчала, пристально разглядывая новенькую добрыми голубыми глазами. Но нежданно-негаданно долгое молчание было нарушено толстеньким Павликом, директорским сынишкой. Он все время не спускал глаз с Лизы и еще тщательнее, нежели Марианна, осматривал ее. Наконец он с усилием потер свой лоб и произнес медленно и важно, ужасно смешно растягивая речь:
– Удивительно…
– Что удивительно? – сорвавшись с своего места, вскричал высокий, лет двенадцати мальчик, сильный и шустрый, на вид очень похожий на Марианну, но много здоровее и крупнее ее. – Что ты нашел удивительного, Павлик?
– Удивительно, – повторил тем же тоном Павлик, как бы не расслышав вопроса, – а где же шишка?
– Какая шишка? – в свою очередь изумился Витя (высокого, плотного мальчика, брата Марианны, звали Витей).
– Да шишка на носу новенькой. Мэри сказала, что у новенькой на носу должна быть шишка, а я ее не вижу.
И толстяк Павлик так пристально уставился на маленький носик Лизы, что окончательно сконфузил этим девочку.
– Ах, что ты понимаешь, Павлик, – раздался резкий голос с противоположного конца стола. – У новенькой на носу была шишка, но она ее оставила дома.
Лиза взглянула на говорившую. Это была смуглая, черноволосая девочка с большими черными глазами и недобрым выражением лица.
– Это Мэри Ведрина, наша старшая. Собственно говоря, ее зовут Маша, но у нас она в кружке называется Мэри, – произнесла Марианна, – она играет у нас всех главных принцесс и царевен. Ей уже пятнадцатый год, и скоро она перейдет от нас в настоящий театр, где играют большие.
Высокая, красивая, смуглая Мэри не понравилась Лизе.
«Девочка с такими злыми глазами не может быть доброй», – решила она и невольно со страхом взглянула на ту, о которой так много уже слышала дурного.
Между тем Мэри гордо посмотрела на Лизу и спросила ее с нескрываемой насмешкой в голосе:
– Почему у тебя платье в заплатах и рваные башмаки?
Лиза, не ожидавшая такого вопроса от чужой девочки, ужасно смутилась и покраснела.
– Ты, верно, очень бедная? Да? – продолжала спрашивать неумолимая Мэри.
– Да, – тихо, чуть слышно, произнесла Лиза, – мы очень бедны, вы угадали. Когда мама была здорова, у нас еще были кое-какие деньги, на которые можно было купить все необходимое. Но как только мама заболела и слегла, она уже не могла работать и добывать денег.
– Ну, если ты такая бедная, как говоришь, то попроси меня хорошенько, я возьму тебя в мои горничные, хочешь? Я играю только принцесс в нарядных платьях, и мне трудно одеваться без горничной. Я буду тебе хорошо платить каждый месяц, потому что я богата, у моего отца есть магазин, и мне ничего не значит отдать лишний рубль для собственного удобства. Хочешь, я возьму тебя в горничные?
Говоря это, смуглая девочка не переставала насмешливо улыбаться.
Лиза стояла красная и смущенная, не зная, что отвечать большой девочке, насмехавшейся над нею так явно.
Наконец она собрала всю свою храбрость и проговорила тихим голосом:
– Благодарю вас за вашу доброту, но господин Сатин был так добр, что обещал мне платить жалованье, которого, конечно, хватит, чтобы купить себе платье и сапоги, и я, даст Бог, обойдусь без посторонней помощи.
– Как хочешь, – сердито буркнула Мэри и пошла на свое место, недовольная кротким и умным ответом новенькой.
– Мэри Ведрина, – вдруг снова неожиданно пискнул Павлик, – папа сказал, что ты уже больше не будешь играть принцесс и царевен. Все твои роли он передает новенькой.
Если бы гром небесный разразился над пансионом, он не мог бы более испугать Мэри, нежели это известие. Она вскочила со своего места, в упор подскочила к Павлику и, вся красная, как кумач, схватила его за плечи и затрясла его изо всей силы, крича ему в самое ухо:
– Повтори-ка, повтори, что ты сказал, негодный мальчишка! Слышишь? Сейчас повтори, или я тебя так отделаю, что ты меня долго не забудешь!
Павлик, не привыкший к подобному обращению, так как никогда никто не разговаривал с ним так грубо, громко разревелся от испуга.
– Ну, пойдет теперь потеха, – проговорили в один голос два белокурые мальчика, братья-близнецы Пика и Ника, весельчаки и любимцы труппы, так похожие друг на друга, что трудно было отличить одного от другого.
В ту же минуту господин Сатин и его супруга показались с встревоженными лицами на пороге комнаты и, увидя своего плачущего любимца, со всех ног бросились к нему.
Дети разом притихли и подтянулись. Пика и Ника сказали правду. Начиналась потеха, нередко повторявшаяся в «Детском кружке» господина Сатина.
Глава VIII
Развенчанная принцесса
– Что такое? Что случилось? Павлик, дитя мое, что с тобою! О, не плачь же так сильно, не надрывай моего сердца! – кричала не менее самого Павлика взволнованная и испуганная Анна Петровна, подхватывая свое сокровище на руки и баюкая его на коленях, как самого маленького ребенка. – Успокойся, Павленок мой, деточка моя, кто тебя обидел? Не плачь же, Бога ради, – продолжала она еще нежнее, видя, что Павлик не перестает реветь. – Костя Корелин, и ты, Аля Большая, и ты, Роза, вы бегаете быстрее всех: слетайте в аптеку, да поскорее, принесите каких-нибудь успокоительных капель для моего несчастного малютки.
Но «несчастный малютка», ревевший теперь уже благим матом, при одном воспоминании об аптеке и лекарстве сильнее задрыгал ногами на руках матери и заревел еще громче, крича на весь дом между всхлипываниями и рыданиями:
– Не надо лекарства… Не хочу… Лучше пастилы…. пастилы рябиновой, она меня скорее успокоит…
– Да, да, пастилы… непременно пастилы, моя крошка, – подхватила его мать. – Костя Корелин, беги за пастилой. Самой свежей спроси, слышишь? Самой свежей, для больного ребенка, скажи… Да что же ты стоишь? Беги же!
