Дом шалунов

скачать книгу бесплатно

– А кто они будут? – спросил не без трепета больной, широко раскрывая свои и без того огромные глаза.

– Макака – это обезьяна… Она похожа очень на человека и ест руками, как мы, и вся покрыта волосами при этом. Но наша Макака вовсе не обезьяна. Вот ты убедишься сам, когда увидишь. А зовут нашу Макаку господином Марковым, Александром Васильевичем. Настоящая макака – злая, а наш Макака – добрый. Кар-Кар же – это помощник нашего Макаки. У Кар-Кара четыре глаза и две головы: одна – своя, другая – чужая.

Больной ещё шире раскрыл глаза. Хотел спросить что-то и не успел.

Быстро распахнулась дверь, и из неё высунулось десятка два детских головёнок. Тут были и чёрненькие, и белокурые, и рыжие, и русые. Смешные любопытные рожицы изо всех сил тянулись вперёд. Карие, чёрные, синие и серые глазёнки устремились взорами на лежавшего в постели больного.

– Алек Хорвадзе! Алек Хорвадзе! Можно нам к нему? Можно посмотреть больного мальчика и собаку? Пожалуйста, Алек, пусти нас! – послышались звонкие детские голоса.

Но Алек не смог ни впустить, ни ответить, потому что как раз в эту минуту, оттолкнув детей от двери, в комнату вкатилась шарообразная толстая фигура, похожая на большой мяч. На плечах фигуры торчала круглая же, как шар, голова. Румяное лицо в очках лоснилось. Из-за стёкол приветливо и добро смотрели маленькие глазки. Очки едва-едва держались на кончике румяного же носа. Фигурка несла в руках тарелку с дымящейся в ней вкусной похлебкой. Тут же на краю тарелки лежал ломоть белого хлеба.

Круглый человек подошёл к постели и знаками стал показывать больному, что принёс ему завтрак. Больной не заставил себя долго упрашивать и с жадностью набросился на еду.

Глава XVI

Круглый человечек и шалуны

Больной ел. Круглый человечек сидел на стуле, кивал и улыбался, глядя на то, как ел больной. За его спиной стояли двадцать мальчиков, которые тоже кивали, улыбались и делали всё то, что делал круглый человечек. Почешет себе нос круглый человечек – и все двадцать мальчиков почешут себе носы. Начнёт сморкаться толстяк – и тут-то поднимается настоящая музыка, потому что все двадцать мальчиков принимаются сморкаться, и начинают раздаваться такие трубные звуки, что можно подумать, что едет артиллерия. Даже Кудлашка, вылезшая было из-под постели, услышав эти звуки, издала продолжительный, жалобный вой.

Но вот круглая фигурка протянула руку и погладила больного по голове. В ту же минуту двадцать рук потянулись к золотистым кудрям лежавшего в постели мальчика, силясь проделать то же.

Тут случилось нечто неожиданное. Видя, что трогают её маленького хозяина, Кудлашка взвизгнула пронзительнее прежнего, потом отчаянно тявкнула и, вскочив на постель, встала рядом с Миколкой, сердито скаля зубы.

Это случилось неожиданно быстро. Но ещё неожиданнее опрокинулся стул, на котором сидела круглая фигура, и толстенький человечек очутился на полу.

– Mein Lieber Gott! [9 - Ах ты Господи! (нем.)] – произнёс кругленький человечек и забарахтался отчаянно руками и ногами, силясь подняться.

В тот же миг двадцать мальчиков окружили его, громко крича:

– Я вас подниму, Карл Карлович!

– Нет, я!

– Нет, я!

– Бедный Карл Карлович!

– Ужасное падение!

– Вы не очень ушиблись, Карл Карлович?

– Обопритесь на меня!

– Вот вам моя рука, Карл Карлович!

И двадцать пар рук тут же потянулись на помощь упавшему. Но лишь только бедный немец (Карл Карлович был немец, и притом немец самый настоящий, приехавший лишь недавно из Германии и ни слова не говоривший по-русски) опирался на чью-либо руку, как мальчик, протянувший ему её, моментально падал на пол подле Карла Карловича и, сделав испуганное лицо, кричал:

– Ах, вы меня перетянули, Карл Карлович! Вы ужасно тяжёлый!

Один… другой… третий… четвёртый… одиннадцатый, пятнадцатый… двадцатый… Вскоре все двадцать мальчуганов лежали вповалку вокруг Карла Карловича, точно отряд индейцев, мирно отдыхающих после битвы в самых живописных позах вокруг своего вождя.

Это было так смешно, что Миколка, всё ещё уписывавший похлёбку, громко и весело расхохотался. Особенно смешон был Карл Карлович, который неистово дрыгал ногами, желая подняться с пола, и не мог.

Всё это время преважно сидевшая на постели рядом с Миколкой Кудлашка вдруг насторожилась. Очевидно, беспомощно дрыгающие в воздухе ноги почтенного немца неожиданно привлекли собачье внимание. Кудлашке показалось, что с ней заигрывают ноги кругленького человечка, и она разом приготовилась к возне, взвизгнула и подскочила.

Гоп-ля-ля!

Любой наездник позавидовал бы такому смелому прыжку.

– Ай-ай-ай-ай! – неожиданно закричал немец, когда зубы Кудлашки вцепились в его каблук.

Карл Карлович кричал, Кудлашка лаяла, Миколка хохотал, а все двадцать мальчиков шумели, кричали, свистели, пищали на двадцать разных голосов.

Лицо Карла Карловича из белого стало багрово-красным. Жилы напряглись на его лбу и надулись, как верёвки. Он сердито кричал что-то по-немецки, чего нельзя было разобрать за гамом, криками и свистом.

И вдруг всё покрыл один громкий возглас:

– Довольно! Молчать! Перестать сию минуту! Что за травля! Рыцари! Сейчас же на ноги, вам говорят! Поняли?

Это Алек Хорвадзе живо вскочил со своего места, находившегося около постели больного, подбежал к немцу и помог ему подняться на ноги. И все двадцать мальчиков тоже вскочили как по команде.

Алек Хорвадзе был самый сильный из них, и мальчуганы отлично знали, что тягаться с ним нелегко.

Лишь только Карл Карлович поднялся на ноги и, отдышавшись как следует, привёл в порядок свой костюм, он сердитыми глазами оглядел всех мальчиков и пропищал тоненьким голоском:

– Витик Зон! Komm hier! [10 - Подойди сюда! (нем.)]

Из толпы мальчиков выскочил один – белокурый, голубоглазый, хорошенький, со сверкающим бесшабашным, весёлым взглядом.

Карл Карлович стал что-то оживлённо говорить Витику по-немецки. Витик был единственным из всех мальчиков, кто отлично знал немецкий язык, потому что был сам немцем по происхождению. Витик ответил Карлу Карловичу по-немецки же, очень серьёзно и очень тихо, так тихо, что остальные мальчики не могли ничего расслышать. Потом Карл Карлович ещё раз сердито оглядел их всех, покрутил головой, пошевелил своими белокурыми усами и быстро исчез за дверью.

– Жаловаться пошёл Макаке! – произнёс Витик. – Скажет, как на него напала собака и хотела его укусить и что мальчики уронили его на пол и стукнули ему колено и ляжку…

– Вот так история! Ну, будет нам на орехи, – произнёс Миля Своин, бледный, хрупкий, худенький мальчик, боявшийся всякого рода волнений и передряг.

– Да уж, здорово влетит от Макаки! – подхватили хором остальные мальчики.

– Влетит, конечно, если только Макака поймёт нашего Кар-Кара, – лукаво усмехнулся Витик. – Ведь Макака ни в зуб ногой по-немецки, а Кар-Кар совсем не знает по-русски, да к тому же я приложил все старания к этому и научил его сказать так: «На меня упал бак и ушиб мне ложку и каблук». Ну-ка, разбери, что это такое! – со смехом заключил Витик и победоносным взглядом окинул своих друзей.

– Браво! Браво! Витик молодчина! – закричали мальчики, охваченные внезапным восторгом.

И, прежде чем Витик мог опомниться, сорок рук подхватили его на воздух и начали качать.

Глава XVII

Кое-что понемножку выясняется

– Тебя как зовут?

– Какая кличка у твоей собаки?

– Ты деревенский?

– Издалека ты пришёл?

– Как ты попал в реку?

– А что, страшно тонуть?

– А собака у тебя давно?

– Ты чувствовал, что умираешь, когда тонул?

– Почему ты такой рваный?

– Ты бедный?

– Ты знаешь, куда попал?

– А драться на кулачках умеешь?

– Прыгать через стулья ты можешь?

– А родители у тебя есть?

Двадцать мальчиков – и двадцать вопросов! Попробуйте-ка отвечать на них сразу! Задача нелёгкая!

Миколка рассказал, однако, что его зовут Миколкой, что он из деревни Старая Лесовка, что он сирота, что бежал от дяди Михея, который дерётся шибко больно. Затем он рассказал, что сам не понимает, как упал в реку, не знает, кто его вытащил из воды и где он очутился. Вот и всё, что он мог ответить.

Тогда заговорили мальчики, все вместе, разом, так что ровно ничего нельзя было разобрать. Наконец Алек Хорвадзе снова повысил голос:

– Дайте мне сказать… Я буду говорить! – произнёс он твёрдо.

Всё стихло в один миг. Алек начал говорить степенно и обстоятельно, как взрослый, обращаясь к Миколке:

– Мы все, мальчики, купались вчера в реке с месье Шарлем, гувернёром, потому что Кар-Кар не купается: он очень толстый и боится, что может умереть в воде. Купаемся и слышим: за кустами шорох, потом крик, потом точно плюхнулось что-то в воду. Собака залаяла, и опять плюхнулось… Побежали за кусты… Видим, кто-то тонет… А собака плывёт к нему… Подплыла, вот схватила зубами, к берегу тянет… Вытащила тебя… Мы тебя на руки и прямо сюда. Здесь тебя качали на простыне… Думали, ты не очнёшься… Ты лежал некоторое время бледный, точно мёртвый, без движения… А затем очнулся и уснул. Теперь будешь жить, это уж наверняка! – убеждённо заключил свою речь Алек и похлопал Миколку по плечу.

Остальные мальчики тоже заулыбались, закивали ему радостно головами и тоже похлопали его по плечу.

– А меня дяде Михею не вернут? – опасливо спросил Миколка мальчуганов.

– Вот ещё! Мы не позволим! – закричал немчик Зон. – А насильно не посмеют отнять, Алека побоятся. У него кинжал есть.

– Да, у меня кинжал есть! – не без гордости произнёс Алек и блеснул чёрными глазами.

– Кинжал-то игрушечный! Тупой! – протянул тоненький высокий мальчик с насмешливым лицом и тёмными, презрительно щурившимися глазами.

– Ну-ну, ты помалкивай, Гога Владин! Трусишка ты, каких мало. Уж молчал бы лучше! Ты и твой графчик даже тараканов и лягушек боитесь, – сердито заметил Алек.

– И мух тоже, – весело прибавил Арся Иванов, некрасивый смуглый мальчик с большими умными глазами.

– Слушай ты, деревенщина, а ты высоко прыгать умеешь? – немного картавя, произнёс, обращаясь к Миколке, маленький, худенький, но чрезвычайно пышно одетый в бархатную, несмотря на летнюю пору, куртку и клетчатые штаны мальчик лет десяти, которого звали графом Никсом Гоптаровым и который очень кичился своим титулом и богатством.

– Ну, ты молчи, графчик картавый, не очень-то заносись! – прикрикнул на него Вова Баринов, вместе с другими не любивший Никса. – Вы с Гогой и ходить-то как следует не умеете, не то что прыгать…

– А вот и сочиняешь! Я прыгаю отлично! – картавил Никс.

– И я тоже! – вторил ему Гога, задетый за живое.

– А вот посмотрим! Так сумеешь?

И Вова быстро отбежал на край комнаты и в один миг перескочил через высокую спинку стоявшего посередине её кресла.

Миколка даже крякнул от удовольствия при виде этого прыжка. Он сам был большой любитель до всякого рода скачек и вполне оценил Вовино искусство.

– Ага! Ты небось тоже так можешь прыгнуть?.. – торжествующе произнёс Вова и взглянул на Миколку.