скачать книгу бесплатно
Вообще, опора на идею целостности лежит в основе моих построений, и не только в предлагаемой книге. Из всех пониманий истины мне ближе всего такое: истинно то, что образует согласованную целостность. Её можно видеть двумя способами. Первый прост и примитивен: части, соединяясь, подстраиваются друг к другу и тем самым образуют целое. Так образуют компанию попутчики. Второй намного труднее для понимания: «Не части (заранее существующие) складываются в целое, а, наоборот, целое создаётся путём направленного формирования своих частей» [4-12]. В природе и обществе преобладают целостности второго типа, что будет для нас особо важно в Очерках 3 и 4.
Конечно, некоторая неопределённость всегда остается, она вызывает у исследователя дискомфорт, поэтому среди учёных обычен такой обманный приём – составить себе «наиболее вероятную» картину предполагаемого события и затем отстаивать её одну. Он нам никак не подходит. Нигде не будем выбирать единственный вариант, а будем искать в качестве истины то общее, что есть во всех вариантах, согласных с фактами. И конечно, не будем пытаться оценивать «наиболее вероятное», так как нет смысла говорить о вероятности однократного события. Все допустимые варианты следует держать в голове, даже самые сомнительные. Отбрасывать можно только то, что невозможно в принципе.
Отсюда пятый приём – выявление ядра и периферии (об этой паре понятий см. 4-11). Наиболее полно и явно он проведён в Очерке 5. Ядро явления – то общее, что имеется во всех тех версиях явления, которые есть смысл рассматривать. А рассматривать можно и нужно то, что непротиворечиво внутренне. Для этого следует собрать всё, что о явлении известно, не пытаясь оценивать качество (достоверность) отдельных сведений[11 - Как заметил писатель-полярник Зиновий Каневский, в ходе понимания исторического явления отдельные доводы «“за” и “против” порой причудливо меняются местами» [Каневский, 1988, с. 78], то есть поначалу роль отдельных фактов непонятна, и учёный вынужден её выдумывать. Сходная мысль в терминах науковедения звучит так: пока у факта нет объяснения, он не имеет для большинства ученых не только смысла, но и места ([Ч-11, с. 83 и примеч. 18], а подробнее: [Мейен и др., 1977, с. 121]).]. Это трудно, поскольку всегда хочется счесть нежелательное несущественным или даже невозможным, но этому надо научиться, иначе будет поиск под фонарём. На мой взгляд, для успешного выявления ядра явления требуется следующее.
1) Не следует (как это обычно делают) полагать критику чужих мнений доказательством справедливости своей собственной теории или версии явления. Критиковать надо прежде всего себя, а в чужих мыслях искать что-то для себя полезное.
2) Надо не полагать свое мнение, пусть и прекрасно (для самого себя) обоснованное, единственно верным, а держать в поле зрения спектр мнений.
3) Особое внимание надо обращать на то, что не принято упоминать.
4) Принимать к рассмотрению надо все сведения, кроме тех, что опровергнуты надёжными данными прямо. То есть, следует научиться не выдавать сомнительное за ложное, а для этого следует отучиться смешивать свои религиозные и политико-патриотические пристрастия с фактическими доводами. Для начала нужно призвать себя смотреть на свои мысли со стороны.
Всё это трудно делать, и целиком выполнить данную программу вряд ли кому-либо удалось, зато сделанное (даже частично) упрощает работу: сама собой высвечивается совокупность фактов, общих для всех допустимых версий – ядро явления. Чтобы собрать из принятых к рассмотрению сведений ядро явления, надо выбрать все те сведения, которые друг с другом согласуются. Иные сведения, если таковых мало, составят периферию явления. Если же их много, если ядро оказалось сопоставимо с периферией (со свидетельствами, противоречащими надёжным фактам, но не опровергнутыми прямо) или даже меньше её, то следует признать, что явление не понято. Когда ядро выявлено, почти все доводы обретают объяснение, а с тем и своё место в картине явления (соответствуют ядру), а немногие оставшиеся оказываются лишними (периферией).
Бывает, однако, что ядро (масса не противоречащих друг другу сведений) не проявляет цельности, не образует само по себе связного рассказа о явлении. В таком случае требуется шестой приём, который у историков науки называется реконструкцией события. Историкам Арктики этот приём тоже чужд, а мы будем широко им пользоваться, особенно в Повести, где он составит основу изложения. (В Очерках 1 и 2 он тоже существен.) Реконструкция – творческий, то есть неформальный приём исследования, в котором для увязки деталей в целое привлекаются добавочные соображения – о возможных причинах и целях действий участников, а также об их качествах (о знаниях либо невежестве, смелости либо трусости, уме либо глупости, честности либо подлости и т. д.). Разумеется, эти соображения можно основывать только на надёжных фактах.
Наконец, седьмой приём, самый общий: сперва изучать само явление, а не мнения о нем (подробнее см. [4-11, с. 13]). Выявив его ядро, надо самому выявить спектр (или: строить реконструкцию) так, словно явление никем еще не описано. В основе понимания тут лежит акт удивления. (Это сходно с методом остраянения (отстранения), каковой предложил сто лет назад литературовед Виктор Шкловский.) Обычно пишущим чуждо удивление, потому им проще повторять старое. Но разве не удивительно, что Челюскина, героя, до конца службы зажимали? За что именно?
* * *
То, что нам откроется, будет весьма далёко от общепринятого. Порой окажется, что полярники боролись не столько со льдами и бурями, сколько друг с другом. Если, опуская это, историки Арктики полагают, что так легче раскрыть героизм полярников, они ошибаются. Не различая своих героев (вольного первопроходца, приказчика, атамана, простого казака или стрельца, беглого разбойника, строевого офицера и пр.), не вникая в их мораль, в их цели, средства и нужды, нет возможности всерьёз описать их подвиги. Точнее, никто ещё не сумел.
Полагаю, мне удалось хотя бы отчасти показать, что те жестокие и нелепые условия, в которые эпоха и власть ставили героев книги, делают их подвиги ещё удивительнее, чем принято считать. Можно ли оправдать их преступления (разумеется, с позиции тогдашних законов и морали) – отдельный вопрос. И даже если он не имеет решения, это не основание скрывать сами факты. Так, упорное замалчивание враждебной (и порою мятежной) обстановки в ВСЭ напрочь закрывает путь к пониманию того, почему географы отказались принять факт открытия Челюскина.
К сожалению, историки Арктики обычно полагают самым важным то, чем сами обладают. Одни – знание литературы, другие – архивов, третьи – устной традиции, четвёртые – вещественных находок, пятые – умение читать старинные рукописи, шестые – опыт собственных плаваний.
Всё это важно, но не даёт еще, даже всё вместе, подняться выше перечисления свидетельств (принимаемых за факты), то есть выше познавательного уровня средневековых хронистов. Их, однако, не принято называть историками. Историческая наука сделала, особенно за последние 150 лет, огромный прорыв в части методов анализа свидетельств и реконструкции явлений прошлого.
Увы, большинство полярников, в том числе учёных – отнюдь не историки в своей основе (исключения типа ЛР редки). Припомним хотя бы печальный опыт Карла Бэра и Фёдора Литке. Эти блестящие учёные, отлично работавшие в Арктике сами, положили, однако, свой опыт и авторитет на борьбу с её освоением[12 - «Такие авторитеты, как академик Бэр и адмирал Литке, признали [Карское море] вообще недоступным для навигации, и тем самым на несколько десятков лет задержали осуществление морского пути в Обь и Енисей» [Колчак, 1906, Памят. зап., с. 277].], ибо были уверены в непроходимости её морей, не заметили потепления (истории природы) и не вспомнили успеха плаваний прошлого (истории исследований).
Не раз также приходилось мне видеть людей, прочитавших множество архивных дел, но имевших весьма смутное представление о проблемах и людях той эпохи, которую изучали. Поэтому в своих лекциях аспирантам (будущим историкам науки) я всегда советовал ходить в архив не раньше, чем освоишься со своей тематикой по печатным изданиям и обдумаешь, чего, собственно, хочешь от архива. Советовал, увы, без успеха: – им нужны диссертации, и поскорее.
Мне главным источником послужили как раз печатные издания. Всё остальное (архивные документы, беседы с полярниками и историками, собственные северные наблюдения в молодости) использовано редко, если само шло в руки. Цель моя – вовсе не «ввести в научный оборот» что-то неопубликованное, а показать, сколь плохо известно и ещё хуже осознано обществом наше прошлое, хотя опубликованных сведений более чем достаточно. Без такого осознания поиск новых сведений, по-моему, почти или вовсе бессмыслен.
Это, кстати, видно при чтении многочисленных рассказов про подвиг и гибель Прончищевых: хотя из архивов известна масса подробностей, в том числе интересных, но суть дела в них едва затронута. Только после написания Очерка 4 стало мне ясно, что именно надо выяснить в архиве – судьбы врача и священника «Якуцка». Там же надо читать судовой и береговой журналы за те судьбоносные дни. Читать внимательно, много раз возвращаясь ко вроде бы известному. Далее, удивительно, что никто из историков до сих пор не поинтересовался, как этих двоих звали и когда их имена исчезли из платежных ведомостей (которые, как следует из сборников ВКЭ, в значительной мере сохранились). Так что могу пожелать более молодым историкам успехов в архивах.
Что же в исследовании главное? Сказать, что главное – это видеть всё вместе, цельно, – значит, сказать банальность. Все это знают, но охватить всё вместе никому не под силу. Надо также уважать опыт и мысли друг друга, но это тоже банально. Кроме всего этого, нужно ещё ничего не принимать без понимания, на веру, а вот эта нехитрая мысль весьма далека от банальности.
Наоборот, принято отговариваться: «я в этом не специалист» или «это всем известно» и затем всему, что вне «своей» тематики, верить. Даже если это явная (для постороннего) глупость. Вот и ключевое слово: для постороннего.
Понимать суть дела в работах самых разных специалистов – особое умение, требующее особых качеств и опыта. Оно так же необходимо, как все конкретные специальности, без него наука распадается на кланы специалистов, безнадёжно спорящих или безнадёжно друг о друге не знающих. Носитель такого умения вряд ли может быть из их числа, ему лучше быть к ним посторонним.
Таких людей в каждой дисциплине и в каждом обществе нужно совсем мало, никакого общественного слоя или учреждения они не образуют, и потому в них большинство не видит серьёзных ученых. Но именно к ним мне приходится отнести себя. Дело всей моей жизни – смотреть на проблемы со стороны. И (без этого никогда не обходится) объяснять специалистам, что именно делают их коллеги и они сами. Необходимость этого мне внушил Сергей Мейен [4-11, с. 114].
Надеюсь, что данная книга поможет кому-то, кто начинает исторические поиски, включая архивные, искать осмысленно. Искать не материал к диссертации или публикации, не подтверждение удобных взглядов, а картину ушедшей эпохи и понимание давно живших людей.
Очерк 1
Мыс Скифский, или Арктический
С мыса Челюскин в ясную погоду хорошо видны на горизонте ледяные горы Северной Земли, они даже вроде как искрятся от низкого солнышка. Но люди бывают здесь столь редко, что никто так и не увидал ту землю, пока она не была в 1913 году открыта с моря. То было последнее крупное географическое открытие на планете.
Но началась Мировая война, затем революция, война Гражданская и разруха. Лишь в 1930 году сюда направилась экспедиция, описавшая новый архипелаг, где царят покрытые вечным льдом горы, а по низменным берегам и долинам лежит арктическая пустыня – это значит, что средняя температура июля не превышает 2 °C, что растения покрывают менее 20 % поверхности, оставляя остальной грунт голым. Песцы и олени (а значит, и люди, охотники) на Северную Землю в наше время не заходят.
Руководили экспедицией знаменитые полярники Георгий Ушаков и Николай Урванцев, которого мы далее не раз вспомним. Острова и их части получили советские названия, и северной оконечности архипелага дали имя «мыс Молотова». (Это – самая северная суша азиатской Арктики: 81° 14? северной широты.) Но Вячеслав Молотов, главная опора Сталина во внешней политике, после его смерти не ужился с новым правителем (Никитой Хрущёвым), и в 1959-м году Красноярский крайсовет получил приказ убрать неугодное имя с карты. С тех пор мыс именуют Арктическим.
Северная Земля, разумеется, необитаема, и принято считать, что она никогда прежде не была посещаема, однако это не так. На юго-западном её краю, у мыса Неупокоева, есть вещественное доказательство весьма давнего посещения её промысловиками: на отлогом берегу до сих пор торчит из вечно мёрзлого грунта древний столб. Полутораметровый деревянный столб полуметровой толщины [Свердлов, Чуков, с. 254].
Уже лет 400 никто таких столбов не ставит, зато до этого их ставили во множестве. Из таёжной зоны их привозили поморы к своим стоянкам и с огромным трудом вкапывали в мерзлоту – чтобы затем с помощью блока вытягивать на берег гружёную лодку. Обыкновение плавать в азиатскую Арктику заглохло в начале XVII века, когда похолодало там настолько, что льды перестали таять и стали непроходимы – настал так называемый Малый ледниковый период, LIA (the Little ice age [Grove, 1988]), о котором речь будет далее. В местах более южных (например, на острове Вайгач) столбов таких до сих пор сохранилось довольно много – у Арктики долгая память.
1. Загадочные карты
Когда же Северная Земля впервые появилась на картах, деля евразийскую Арктику надвое? Тут нас ожидает загадка – уже на карте, изданной в Риме в 1508 году в одном из многих тогда изданий «Географии» Птолемея, мы видим на месте Таймыра узкий полуостров. Он тянется на север, в океан, до 80-ой параллели, как Северная Земля.
Будем называть его псевдо-Таймыром.
Это вовсе не первое изображение Арктики (см. Прилож. 1), но здесь удивительно то, что к западу от псевдо-Таймыра изображены впадающие в океан две огромных реки – там, где в самом деле (как мы теперь знаем) текут Обь и Енисей. Карту открыл для науки Норденшельд [Nordenskjold, 1889].
Карта 1. Контур севера Евразии на карте 1508 г.
ПК – Полярный круг 1–9 см. в тексте
Неужели самый север Азии знали уже 500 лет назад, при Иване III? Тогда, как принято писать, не то что о Таймыре, даже о Сибири ничего не ведали и на западных картах (русских еще не было) обозначали её как Scythia Extraimaum, что примерно значит «Скифия Зауральская». Правда, реку Обь знали очень давно (её называет уже новгородская летопись за 1375 год), но полагали её текущей из какого-то сибирского озера, а вовсе не с гор центра Азии. Енисей же впервые упомянут лишь через 200 лет, в документе 1584 года, при Иване Грозном, о чём речь будет далее. На картах он появился ещё много позже.
На карте как бы показан Таймыр, да ещё с Северной Землёй. Словом, это едва ли не самый загадочный документ в истории освоения Арктики.
Только карта ли это географическая или просто досужая выдумка? Ведь книга Птолемея, великого учёного древности, дошла до нас без карт, и с появлением книгопечатания каждый издатель норовил «исправить» этот изъян на свой лад, добавляя к античному тексту посторонние карты. Сами же карты делались отнюдь не заново, а путём «исправления» прежних карт, часто фантастических. Упомянутая карта тоже фантастична (взгляните хотя бы на очертание Скандинавии и Балтики), и внимания историков не привлекла, а жаль.
Довольно верное положение Оби и Енисея побуждает рассмотреть карту подробно, и легко заметить на ней цепочку реальных объектов. Удивляет верное изображение северной части Уральского хребта, тоже опережавшее науку на сто лет, – на карте он, как и надо, простёрт на северо-восток и упирается в губу Карского моря. Нанесены параллели, и мы видим, что одна широта указана верно – это правый, Гыданский, берег устья Оби (73° сев. широты).
Конечно, одна широта ничего не говорит, но на карте 1 дан ещё и контур арктического побережья, где в западной части легко узнать:
1 – Скандинавский полуостров с восточным выступом (Кольским полуостровом), 2 – Белое море, 3 – полуостров Канин, 4 – мыс Русский Заворот, 5 – Печорскую губу, 6 – Байдарацкую губу (в которую упираются Уральские горы), 7 – полуостров Ямал, 8 – полуостров Гыданский, 9 – западный берег Таймыра.
То есть, проглядывает фактическая основа. Откуда бы ей взяться?
А вот карта 2, это «Тартария» из атласа Абрахама Ортелия (1570), известнейшего картографа, и в ней мы снова видим псевдо-Таймыр, причём на том же месте, но уже с деталями. Посреди него озеро, в него втекает река с юга и вытекает на север, впадая в море, ныне носящее имя Лаптевых. Громаду полуострова венчает «мыс Скифский» (Scyticum promontorium). Замечу, что латинское promontorium означает не только мыс, но и отрог (горный выступ), что мы и видим на карте Ортелия.
Карта 2. Фрагмент карты «Тартария» из атласа Ортелия, 1570 г.
Уже по тем временам карта выглядела нелепой – как понимать хотя бы остров Вайгач, хорошо уже тогда известный, но здесь почему-то помещённый восточнее устья Оби; как понимать шатры неведомых племён, изображённые на самом дальнем Севере, или «Insula falco» (Соколиный остров) с простодушной ссылкой на Марко Поло из Венеции?
Немудрено, что первый историк Сибири Герард Фридрих Миллер, в картах весьма искушённый, в 1761 году предположил о ней: «Кажется, что оную сочинил сам Ортелий» [Миллер, 2006, с. 663]. Больше всего Миллера возмутили как раз шатры, при которых подписаны «10 колен Иудейского народа, кои Салманасаром отведены в Ассирийское пленничество» (там же, с. 664).
Однако впоследствии историк Арктики Митрофан Боднарский отметил, что на полуострове, наряду с наивными измышлениями, есть и нечто довольно верное: «озеро и протекающая через него река» [Боднарский, с. 63] – он имел в виду озеро Таймыр с рекой Таймырой. Но, замечу, река Нижняя Таймыра, вытекающая из озера Таймыр, впадает в Карское море, а не в море Лаптевых (как на карте Ортелия), так что оптимизм историка выглядит чрезмерным.
И всё же не будем спешить. Дело в том, что мыс Скифский поразительно точно, для середины XVI века, соответствует по широте мысу Арктическому – разница всего около четверти градуса. (Долгот тогда не умели мерить вовсе.) Неужели Ортелий (или его информатор) подвинул северный край полуострова по сравнению с прежней картой на нужные полтора градуса случайно?
Но главный сюрприз – фактическое очертание северного берега Северной Земли – оно удивительно похоже на очертание берега у мыса Скифского.
Здесь требуется пояснение. Реальность сведений на старинных картах принято оценивать вне всякой связи с масштабом и очертанием объектов, так что в расчёт берутся только взаимное расположение и название (если таковое имеется). И это правильно, поскольку старинная карта, даже если она с градусной сеткой, то и дело переходит в зарисовку.
А тут у нас налицо ещё и сходство очертаний. Опять-таки, нас не должно смущать то, что у Ортелия северный берег меньше уклонён к югу и более извилист – это отнюдь не результат съёмки. Важно иное – тут и там слева и справа берег замыкают два «промонтория» со сходной ориентацией мысов.
Конечно, скептик скажет, что эти совпадения тонут в массе несуразностей. Так, 1) мыс Скифский венчает весь псевдо-Таймыр, а реальный мыс Арктический расположен на острове; 2) между этим островом и островом с рекой есть пролив; 3) у Ортелия в озеро с юга река втекает, а на нынешней карте она (р. Озёрная) из него на юг вытекает; 4) далее к востоку линия берега бессмысленна; 5) некоторые надписи сказочны (две самые северные – Danorum, Nephtalitarum – это племена Дана и Нефталема, два из двенадцати колен Израилевых).
Карта 3. Северная Земля
1 – река Ледниковая; ныне она перекрыта ледником,
а 400 лет назад она вытекала из озера, обеспечивая ему низкий уровень поверхности
2 – озеро Фиордовое; ныне оно стоит высоко, и сток его происходит на юг
3 – река Озёрная; ныне она вытекает из озера, но 400 лет назад, когда оно стояло ниже, она в него втекала [Большиянов, Макеев, 1995].
4 – озеро Изменчивое
5 – вкопанное древнее бревно
Однако, сравнивая разные карты XVI века, легко заметить, что, по мере получения реальных сведений о Сибири, картографы не отказывались от древних вымыслов, а отодвигали их всё дальше в область неизведанного. Неудивительно, что и теперь картограф, оконтурив новую неизведанную землю, поместил там мыс Скифский и колена Израилевы. Со времён античных географов считалось, что некоторые колена откочевали в «Тартарию», и это мнение мы находим даже в более поздней (1625 г.) и вполне серьёзной книге Сэмюэля Пёрчеса [Purchas, т. 1, с. 326]. Так что, повторю, не будем спешить.
Карта 4. Карта Ортелия целиком
Да, мыс Скифский венчает у Ортелия огромную сушу, а не остров, но чтобы понять это, надо было пройти от него до материка, что требует особой экспедиции. Да, на деле остров с мысом и остров с озером разделены проливом, однако с моря он плохо заметен и открыт лишь в 1931 году в пешем маршруте. Да, ныне река Озёрная вытекает из озера Фиордового, но 400 лет назад, как выяснили геологи, она в него здесь втекала, а вытекала из него река на северо-восток, как у Ортелия. Ныне эта река (Ледниковая) имеет истоком ледник, но в XVI веке ей служило истоком озеро [Большиянов, Макеев, 1995]. Да, к востоку от псевдо-Таймыра карта фантастична, но не во всём: общее направление берега соответствует истинному и кончается тем, что мы именуем Чукоткой (см. карту 4). Кстати, это обычно для карт той поры, что само по себе удивительно. А к западу от псевдо-Таймыра карта содержит, среди фантазий, много верных сведений [Ч-З, с. 64], каких прежде на картах Ортелия не было.
Словом, к оценке Боднарского вполне можно добавить, что карта Ортелия содержит поразительно правильные сведения, но не о Таймыре, а о Северной Земле. Кто и как мог добыть их в середине XVI века?
Точного ответа нет, и вряд ли он когда-нибудь будет. Хотя в принципе какой-то западный архив может хранить желанный документ, но, пока он не обнаружен, разговоры о нём – фантазия. Зато вполне реальны отчёты о полярных плаваниях XVI века, и, вчитываясь в них, можно понять, что было тогда возможно, а что нет.
2. Мозаика событий и картина явления
В книгах пишут о тех первопроходцах, кто вернулся и отчитался, или кто погиб, но свидетельства о ком попали в руки географов. Однако ведь многие пропали бесследно, и о них не пишут. В книге «Полярные моря» [Блон, 1984] французский исторический писатель Жорж Блон так и заявил:
«Мы не станем перечислять одиночек (в основном англичан), которые с 1535 по 1550 год отплывали в направлении вечных льдов и никогда не возвращались».
Но нам они-то как раз и интересны.
Традиция такого умолчания, к сожалению, не нова, и стоит отметить, что при этом из внимания выпадает важная возможность – когда в Европу возвращались один или несколько неграмотных матросов, отнюдь не озабоченных приумножением знаний. Спасённые ими бумаги они вполне могли продать любому, лишь бы добыть деньги на дорогу домой. Естественно, у учёных возникла практика – использовать карты, не имеющие ясного источника. В их числе были и средневековые карты, включая даже китайские [Мензис, 2004].
Поняв всё это, можно составить достаточно реальный сценарий возможной цепи событий, приведшей к появлению каждой из названных выше карт. Сценарий не может быть однозначным (то и дело придётся допускать варианты), но это не так уж важно. Куда важнее понять, что карту, не имеющую пояснений её появления, можно и нужно использовать. И ещё полезно знать, что картограф XVI века, получив в руки новые сведения, обычно не чертил новую карту, а «уточнял» предыдущую, порой забавным образом.
Все звенья предложенных далее возможных цепей событий взяты из подлинной истории освоения Арктики, истории, каковую читатель может выяснить по сводкам М. С. Боднарского, М. П. Алексеева, В.Ю. Визе, М.И. Белова (список в конце книги) и другим. Но сперва нам надо узнать кое-что о движущей силе этой истории, о силе, породившей на картах псевдо-Таймыр и многое другое. То есть, об истории Северо-восточного прохода (СВ-прохода).
Все знают, что перед 1500 годом Европа начала осваивать пути в Индию и Америку, но мало кто может сказать, что же в связи с этим тревожило умы, особенно в тех странах, которым общеизвестные пути в указанные земли были заказаны. Ещё в 1493 году римский папа Александр VI поддержал претензии испанцев на «Вест-Индию» (открытые Колумбом острова и земли Центральной Америки), а португальцев – на «Ост-Индию» (подробнее см. [Харт, с. 15–17]). Англичане вскоре тоже попытали счастья в Новом свете: в 1497 году высадились в Сев. Америке, но драгоценностей не нашли и надолго охладели к открытым землям. Зато они воспылали черной завистью к португальцам, привезшим в 1499 году из Индии (вокруг Африки) немного пряностей и драгоценных камней, и к испанцам, привезшим в 1500 году из Америки много жемчуга.
Не меньше завидовали голландцы, а итальянцы просто негодовали, поскольку морской путь в Индию вскоре лишил их основных доходов от торговли пряностями. Прежде их доставляли в Европу арабы из Индии через Египет и Италию. Подробнее см. [Харт, с. 86–88]. С тех пор и начали в Западной Европе помышлять о других путях в Индию.
Англичане и голландцы стали искать тогда СВ-проход, то есть морской путь в Китай и Индию через Северный океан вокруг Азии. Принято уверять, что начало этим поискам положили два не очень обдуманных высказывания. Первое сделал в 1525 году русский посланник в Риме Дмитрий Герасимов: он поведал Западу о возможности нового пути в Индию – из Северной Двины на восток, Ледовитым океаном. Откуда Герасимов это взял, неизвестно; думаю, что из какой-нибудь западной карты вроде карты 1. Во всяком случае, он сам не знал об этом пути ничего определённого. Как сообщал итальянский писатель Павел Джовио (Иовий), который беседовал в Риме с Герасимовым,
«никто не доходил до Океана… достаточно хорошо известно, что Двина, увлекая бесчисленные реки, несётся в стремительном течении к Северу, и что море там имеет такое огромное протяжение, что по весьма вероятному предположению, держась правого берега, оттуда можно добраться на кораблях до страны Китая, если в промежутке не встретится какой-то другой земли» [Берг, 1949, с. 13].
Вот именно – если. (Не эта ли земля выдалась к северу на карте 1?) Но Джовио не видел тут особой трудности: по его мнению, Китай недалек от Двины по той простой причине, что из обоих мест привозят соболей.
А вот второе высказывание: английский купец Роберт Торн в 1527 году высказал ещё более смелую мысль. Он заявил, что представления о вечных льдах вообще неверны, что это – сказка, вроде той, в какую прежде верили мореходы – о кипящей воде на экваторе. Что у полюса незаходящее Солнце растапливает льды; что если от полюса повернуть на восток, легко попасть в Тартарию, а за ней якобы лежит Китай. См. [Харт, с. 27], ссылка на Hakluyt, 1589.
Считается, что именно так родилась знаменитая идея СВ-прохода. Однако тот факт, что она имела быстрый, почти мгновенный успех, говорит о том, что идеи Герасимова и Торна не были новы, что тема уже до этого обсуждалась. И в самом деле, существует документ, куда более ранний. Он-то и может помочь нам объяснить карту 1508 года.
4. Остров Груланда и СВ-проход
14 июля 1493 года немецкий врач и картограф Иероним Мюнцер послал португальскому королю Жуану II письмо от имени Максимилиана I, римского короля и императора Священной Римской империи. В нём Жуану предложено отправить экспедицию в Китай. При этом, что самое важное, сказано про огромный северный остров Груланду во владении московского государя, причём остров открыт недавно, но уже имеет огромное поселение:
«Уже славят тебя как великого правителя немцы и итальянцы, и рутены. [И] аполлоновы скифы, коим суждено быть под сухою звездой арктического полюса. И великий герцог Московии; ведь немного лет назад под сухостью той звезды стал известен впервые большой остров Груланда, чья длина берега 300 лиг. Там огромное селение людей из известного владения названного господина герцога».
Нигде, кроме этого странного письма, Груланда не упоминается. Анализ его можно найти в работах [Обручев, 1964; Чекин, 2004; Чайковский, 2006], о чём см. Прилож. 2, а здесь отметим только следующее.
Жуану (о нём см. [Харт, с. 76 и д.]) предложено отнюдь не повторение плавания Колумба, а нечто совсем новое – португальцам надо освоить северную дорогу в Китай, пока этого не сделали государства Северной Европы.
Но что же такое Груланда? Можно ли указать её на карте? До сих пор историки называли в качестве нее три объекта – Гренландию, Шпицберген (Грумант) и Новую Землю. Гренландия могла послужить прототипом для слова «Груланда», но и только: русские там не бывали. Грумант сам был открыт для Западной Европы лишь через сто лет, и его имя – тоже, как полагают историки, искажение слова «Гренландия». Данные археологии говорят о поселениях там только с середины XVI века, так что говорить о нём здесь вряд ли стоит.
Наоборот, Новая Земля и только она одна имеет длину западного побережья в 300 лиг (1500 км). Она – реальный уже в то время объект, о котором могли быть получены сведения от моряков. И они действительно были, их подробно описал Леонид Чекин. Так что примем, что Мюнцер писал о Новой Земле.
Что касается «огромного селения» на Груланде, то это явная выдумка (возможно, самого Мюнцера): такого в Арктике не было ни в природе, ни на картах, ни в текстах. Полагаю, что выдумка понадобилась её автору, дабы привлечь португальцев к идее СВ-прохода: если в середине пути в Китай есть огромное селение (притом, как намекает автор, дружественное), значит, там можно будет и пополнить запасы, и учинить ремонт.
Но союз двух королей (Максимилиана и Жуана) не состоялся, и селение на Груланде больше не поминалось, как и она сама. Жуану, по всей видимости, вполне хватало новооткрытого пути в Индию, так что Максимилиану надо было бы обратиться не к нему, а к северным приморским королям, что, подозреваю, он вскоре и сделал. О следах таких контактов, всегда секретных, чаще всего можно судить лишь косвенно – по их следствиям. В данном случае, по начавшейся вскоре же активности северных государств.
Итак, письмо Мюнцера представляется мне первым известным науке призывом искать СВ-проход. Призыв состоялся за 60 лет до первого известного нам появления англичан на русском Севере, и факт письма делает более понятными упомянутые выше загадочные карты: судя по ним, проход в Китай начали искать в Арктике намного раньше, чем принято писать.
5. Северо-восточный проход и его безвестные герои
Но вернемся к Герасимову и Торну. Среди поверивших им людей были и такие безоглядные, которые поплыли прямо на север в уверенности, что там, за льдами, встретят теплое море, согреваемое всё лето незаходящим солнцем. Именно так пропал первый известный нам корабль, ушедший около 1530 года прямо на север в расчете повернуть, миновав льды, на восток.
Карта 1508 года наводит на мысль, что так плавали и раньше. Видны две возможности: либо подобный корабль вернулся в Европу, но доклад был засекречен и забыт, либо он погиб, но кто-то с него уцелел, доставил в Европу карту плавания, и она не погибла, хоть путь её в атлас нам и неизвестен.
Но можно ли было таким путём (через высокие широты) попасть к Северной Земле? Сейчас – нет, а тогда было вполне вероятно. Ведь в начале и середине XVI века ледовая обстановка была гораздо мягче, чем впоследствии. Неведомый корабль, влекомый западным ветром и льдами, вполне мог пройти к Северной Земле, проплыв севернее Новой Земли.
Для сравнения: Виллем Баренц, великий голландский мореплаватель, зимуя на севере Новой Земли в 1596–1597 годах (когда уже вовсю шло похолодание), трижды за зиму видел чистое ото льдов море. Через несколько лет другие голландцы прошли летом оттуда еще 300 миль к востоку (т. е. почти до видимости Северной Земли) по чистому морю. Подробнее см. [Ч-З].
В 1625 году английский географ Сэмюэл Пёрчес издал огромную сводку «Пилигримы», где собрал необозримую массу сведений о путешествиях – от древних странствий, изложенных в Библии (например, исход евреев из Египта) до самых новейших, описанных к 1624 году. Её сто лет назад переиздали в Глазго в двадцати томах [Purchas, 1905–1907], и один лишь указатель занял 2/3 последнего тома. Путешествия в Северный океан составили 13-й том, и в этом томе нет ни слова о путешествиях за 1557–1575 годы – а нас как раз интересует это время. Неужели 19 лет никто не плавал на север?
Конечно плавали, и много. Между прочим, в послесловии к русскому изданию Блона читаем: «в поисках Северо-Западного и Северо-Восточного проходов, во время китобойного промысла погибли сотни кораблей». Добавлю: ветры и льды заносили их во все уголки Арктики, и кто-то вполне мог высадиться на Северной Земле. Но что стало с ними дальше? Неужели кто-то смог выйти к людям в Сибири? Это же невероятно далеко. Однако вот карта, она есть, и не одна, значит, люди там побывали, и нам следует понять, как.
Принято считать, что если нет документов, то и говорить не о чем, но так ли уж совсем их у нас нет? Прежде всего, сами карты. Обе приведенные выше карты помещены в самых известных изданиях своего времени, а карта, если она надёжно датирована, есть основной документ исторической географии. И затем – на какие, собственно, документы мы могли бы рассчитывать? Отчёт капитана или штурмана? Вахтенный журнал? Но экспедиция вполне могла быть секретной (они таковыми были часто). Рассказы участников? Да, они неизбежны, но им редко верят и вскоре забывают.
Конечно, если бы капитан или штурман вернулся в Европу и отчитался перед хозяевами корабля и грузов, современники, вернее всего, узнали бы о его путешествии, даже секретном. Но ведь карта могла быть доставлена горсткой уцелевших неграмотных матросов и продана в портовом кабачке. Могло уцелевших не быть вовсе: русские поморы могли наткнуться где-нибудь между Енисеем и Обью на последний лагерь погибших и привезти карту в Россию. Похожее бывало (см., например, [Магидович, 1967, с. 227]).
А может быть, Таймыр попал к западным картографам из морских карт Китая, до нас не дошедших? Вряд ли: как раз к востоку от Таймыра на всех названных картах очертания берегов совершенно фантастичны, то есть китайцы там, вернее всего, не плавали. Но, может быть, китайцы спустились по одной из двух рек до моря и поднялись по другой? Идея выглядит безумной, но фактически мне возразить на неё нечего – китайцы и не такие чудеса выделывали. Например, они уже 900 лет назад знали, что на севере есть пролив, отделяющий их страну от более восточного материка (см. Прилож. 1). Они же, надо полагать, доставили на Камчатку античные монеты [Марков, 1949].
