скачать книгу бесплатно
– Какие-то разбойники на десяти кораблях разграбили и сожгли Руан, – горько ответил король. – То ли юты, то ли саксы, то ли еще какие-то германцы-язычники. Епископу Хидульфу разбили голову топором, словно сиволапому мужику! Видишь, как ты покарал тех налетчиков, сын? Любая шваль считает, что может безнаказанно грабить мои города. Теперь мне самому придется отбивать нападения со всех сторон, вместо того, чтобы уничтожить зазнавшегося князька вендов. Мы выходим завтра, Дагоберт, но сердце подсказывает, что это бессмысленно, их там давно уже нет.
Глава 3
За три недели до этого разговора. Окрестности Руана. Нейстрия.
Неспешное журчание волн под веслом далеко разносится по речной глади, подернутой нежной дымкой утреннего тумана. Плеск рыбы, схватившей жука, упавшего с ветки, да пение птиц – вот обычные звуки в это время. Небольшие деревушки, разбросанные по берегам реки, спали сном праведника. Ведь еще не пропели петухи, а солнце пряталось за горизонтом, крася в розовый цвет взбитый пух облаков. Легкий ветерок качал кроны огромных дубов, растущих по берегам, а шелест листвы убаюкивал неспящих гребцов. Длинные корабли непривычного вида с высоко поднятой кормой и носом шли вверх по Сене, повторяя капризные изгибы ее русла. Острой грудью они резали воду, словно ножи, разгоняя тугую волну, неспешно затухающую у сонного берега. Первый корабль был украшен резной головой дракона, показывая всем, что именно на нем плывет ярл. Паруса спустили, ни к чему они здесь, да и ветер сегодня не помощник, он дует прямо в лицо Эйнару, который пристально вглядывается в даль. Руль на корме ведет тяжелый корабль, где четыре десятка гребцов ворочают веслами так, словно не люди они, а какой-то точный механизм. Казалось, воины и дышат в унисон, толкая драккар вперед по безмятежному зеркалу реки. Дорога в эти земли уже была известна, ведь осенью ярл Эйнар приходил на местный торг, где неплохо сбыл меха. Торговля – это хорошо, но зачем торговать, если можно взять бесплатно? Особенно здесь, в тихом зажиточном захолустье, куда даже воинственные бретоны больше не ходят, устрашенные силой франков.
В песчаный берег, где стояли лодки горожан, привязанные к кольям, со скрипом врезались острые днища кораблей. С их бортов начали молча прыгать в воду крепкие бородатые мужики с топорами и копьями. Они тащили грубо сколоченные лестницы, которые изготовили из жердей, срубленных выше по течению. Воины побежали к городским воротам, не обращая внимания на дома в небогатом предместье. Они сюда вернутся потом, когда возьмут город. Стены в два человеческих роста высотой, десяток воинов перемахнул мигом. Двое франков, дремавших на воротной башне, встрепенулись было, но поздно. Лезвие топора, летящее в голову – это было последнее, что они видели. Ворота со скрипом отворились, впуская в Руан ужас, неведомый до этих пор.
Истошный крик воина пробудил спящий город, и на улицу посыпались сонные обыватели. У многих в руках было оружие. Графскую стражу изрубили в первые же минуты, а по улочкам города разлилась безжалостная орда из четырех сотен викингов. Всех, кто пробовал оказать сопротивление, убивали на месте. Кое-где соседи собирались в кучки, пытаясь задержать неукротимый поток ярости, но все было тщетно. Сомкнутый строй копейщиков, укрытый щитами, сносил горожан за считаные мгновения.
– Снорри! Веди своих к церкви! – ревел ярл, который тряс окровавленным мечом. – Скольм! Хедин! К дому епископа! Да не трогайте вы баб, дурни! Успеете еще!
Викинги с хохотом задирали юбки визжащим от ужаса горожанкам, валили их на землю и насиловали тут же, наскоро утолив похоть. Только приказ ярла остановил их. Но не жалость двигала Эйнаром, вовсе нет. Сперва дело, а развлечения потом. В городе полно еды и вина. Они сначала вырежут всех, кто способен оказать сопротивление, а потом повеселятся как следует.
Двери церкви затрещали под ударами топоров. И вот уже вскоре из городской базилики вытащили кресты, кадила и ободранные оклады икон. Перепуганный до икоты дьякон, которого волокли за бороду, дрожащими руками открывал кладовые с припасами и вином. Прихожане не забывали церковь, щедро одаривая ее.
– Тащи все к кораблям! – орал ярл. – Вино не трогать! Это потом! Епископа нашли?
Перепуганного старца, которого вытащили из собственной постели, приволокли к Эйнару и бросили перед ним на землю. Тот в ужасе крестился, не в силах вымолвить ни слова. Давно, очень давно эти земли не видели войны.
– Где золото, старик? – раздвинул губы в жуткой улыбке Эйнар. – Признавайся, где ты спрятал золото?
– Господь покарает тебя, нечестивец! – еле выговорил тот дрожащими губами. – Ведь это храм Божий!
– Тор и Один защитят меня от твоего бога, – убежденно ответил ярл. – Я слышал, что он добровольно пошел на смерть, вместо того, чтобы самому убить своих врагов. Так кем ты хочешь меня напугать, старик?
– Он покарает тебя! – убежденно сказал епископ. – Гореть тебе в адском пламени!
– Огня! Эта старая сволочь не хочет говорить, где золото! – заорал Эйнар. – Трюгги! Подпали ему пятки!
Пожилой священник запирался недолго, и уже вскоре тяжеленный сундук с епископской казной принесли Эйнару вместе с ключом. Тот с удивлением покрутил железяку в пальцах, но когда епископ трясущимися руками отомкнул замок, восхищенно зацокал языком. В этих землях еще были мастера, не забывшие старинное римское ремесло.
В сундуке лежала золотая и серебряная посуда, воинские браслеты, фибулы, кольца в мешочках и кошели с монетой. Тремиссы[9 - 1 Тремисс – монета в ? солида. Имела большее хождение в королевстве франков из-за меньшего номинала (см. допматериалы).] франков и имперские солиды лежали отдельно, своей увесистой тяжестью радуя нового хозяина.
– Молот Тора мне в задницу! – восхищенно заорал Эйнар. – Парни, тащите из этого дома все, что есть! Чую, там еще много добра!
Крепкие дубовые двери были изрублены топорами, и кладовые епископского дома опустошили в считаные минуты. Из сундуков на свет божий достали драгоценные меха, бережно переложенные полотном, рулоны разноцветных тканей и бронзовые лампы. Неслыханное богатство для данов, не избалованных таким великолепием. А из дома тащили гобелены и резную мебель, которая сама по себе была немалой ценностью.
Викинги несли добро и из остальных домов, что давали хоть какую-то надежду на поживу. Там, где оказывали сопротивление, рубили без пощады всех. Королевский граф лежал в луже собственной крови. Он был добрым воином и отбивался мечом, зарубив двоих данов, но брошенное крепкой рукой копье проткнуло его насквозь. Его дом тоже ограбили, а изнутри раздавались истошные женские крики.
– Проклинаю! – прошептал пересохшими губами епископ. – Проклинаю тебя, нечестивый язычник!
– Сдохни, колдун! – заревел ярл, и одним ударом расколол голову священника. Он плюнул на труп старика и удовлетворенно сказал:
– Отец говорил, что если колдуна убить, его колдовство не будет иметь силы! Тор благоволит нам сегодня! Вот это добыча! Окрестные ярлы удавятся от зависти! Скольм, собирай парней! Гоните трэллей к реке!
– А с городом как поступим, ярл? – деловито спросил Скольм, крепкий парень лет двадцати пяти, племянник Эйнара по жене.
– Да сжечь тут все! – сплюнул тот. – Или ты решил забрать его с собой?
К кораблям тащили мешки с зерном, волокли скотину и катили бочки с вином. Вечером будет поминальный пир. Ведь пятеро воинов-данов ушли сегодня в Вальхаллу, их нужно проводить достойно. Десять рабов франков будут сопровождать их на этом пути. Их принесут в жертву богам.
А в лагере начался дикий разгул. Воины, утолившие ярость в бою, лили в глотки вино, и веселье нарастало с каждой минутой. Истошно орали бабы, когда викинги начали валить их на землю. Младенцев отнимали у матерей и подкидывали вверх, ловя крошечные тельца копьями[10 - Обычай ловли младенцев копьями был любимой забавой викингов. Конунг Эльвир, который запретил его, получил прозвище Детолюб, настолько необычным был его приказ.]. Мужчин, пытавшихся отобрать жен и детей у воинов, озверевших от вина и крови, резали на месте. Столько трэллей все равно ни к чему. Корабли и так будут черпать воду бортами, перегруженные добычей. С собой возьмут лишь десяток-другой баб посмазливее, чтобы не так скучно было в пути. Ведь если морской бог Эгир будет благосклонен и поможет попутным ветром в паруса, то они будут дома дней через семь-восемь, покрывая по двести миль в день. А, судя по всему, боги благосклонны к ярлу Эйнару. Никогда еще даны не брали римских городов. Никогда еще викинги не приносили из походов столько добычи. Франки – добрые воины, но разве даны пришли воевать? Нет, они пришли грабить. Ведь закадычный товарищ Вышата сказал тогда ярлу:
– Эйнар, друг мой! Не гневи богов, иначе они отнимут твою удачу. Взял добычу и уходи. Жадность – причина бедности. Ты придешь туда еще, но у тебя будет не десять кораблей, а пятьдесят. И тогда добыча будет совсем иной!
Ярл много думал над его словами, когда острый нос драккара целыми днями резал морскую волну. Большой соблазн пойти дальше и пограбить еще. Но вдруг Вышата прав, и боги отвернутся от него, отняв удачу? Нет, Эйнар умнее, чем конунг Хигелак. Он не будет ждать, когда придут франки. Он уйдет домой завтра же.
?
Май 625 года. Аквилейская гавань (в настоящее время г. Градо, область Фриули-Венеция-Джулия, Италия).
Небольшой островок в бывшей гавани Аквилеи – это все, что осталось от прежнего величия после разгрома здешних мест сначала готами Алариха, потом гуннами Аттилы, а затем – лангобардами. От последнего нашествия четвертый город Империи так и не оправился и практически перестал существовать, если не считать существованием несколько сотен оборванцев, что ютились в руинах театров, бань и дворцов знати. На месте гигантского города образовалось несколько поселений. Остатки жителей Аквилеи жались вокруг базилики, которую варвары пощадили, опасаясь мести распятого бога. Двести тысяч человек жило здесь когда-то, а теперь руины помпезных в прошлом зданий уходили в бесконечность, приводя в трепет Григория и его спутников. Малая часть горожан укрылась на островке в гавани, там, где раньше были морские купальни для богачей. Это место называли Градо. Как всегда и бывает, даже в этих руинах шла непрерывная борьба за власть. Епископы Аквилеи объявили себя патриархами, считая римских епископов схизматиками. Глядя на них, прелаты Градо не стал отставать, и тоже стали патриархами, породив головную боль для всех римских пап на ближайшие восемь столетий. Эта бурная религиозная жизнь никак не улучшила положения местного населения, истерзанного постоянными эпидемиями и грабежами. Теперь потомки беглецов прозябали в нищете, перебиваясь ловлей рыбы в окрестных водах. Они смогли уцелеть, ведь ни гуннам, ни лангобардам даже в голову не пришло переплыть пролив шириной в сотню шагов.
Рыбаки провожали изумленным взглядом истинное чудо, которого не видели здесь уже много лет. Имперский дромон[11 - Дромон – византийский корабль с парусами и веслами. Имел множество вариаций, будучи и военным, и транспортным судном.] причалил в старом порту, который еще не тронуло время. Защищенная от штормов гавань служила Империи многие столетия, принимая корабли с египетским зерном и карфагенским маслом, в свою очередь, отправляя в провинции толпы связанных варваров, которых вели сюда победоносные легионы. А теперь из разоренной земли звероподобные герцоги лангобардов гнали римлян на продажу в Бургундию, где регулярные вспышки чумы и оспы убивали крестьян тысячами. Благодатные земли севера Италии пустели, понемногу заселяясь германцами и словенами.
– Преосвященный! – с нескрываемым испугом обратился к Григорию капитан корабля. – Вы уверены, что вам нужно именно сюда? Может быть, лучше высадиться в Равенне?
– Уверен! – сказал Григорий, на груди которого болтался массивный серебряный крест. Идти в Равенну, чтобы потом пробираться через половину Италии, раздираемой междоусобицами германской знати? Нет уж, увольте!
К берегу подскакал десяток всадников в броне, которые вопросительно уставились на огромный корабль с двумя рядами весел по бокам. Григорий вытащил из-за пазухи серебряную пластину с выбитой на ней звездой и показал всадникам. Те ударили кулаком в грудь и склонили головы.
– Причаливай, нас уже ждут, – дал команду Григорий.
– Помоги нам, господи, – прошептал капитан. – Дикие земли, как есть дикие!
Сотня людей вышла на берег, с опаской поглядывая на руины порта. Кое-кто из женщин начал плакать, прижимая к себе детей. Три десятка ремесленников из императорских мастерских с семьями было отдано по договору архонту склавинов. И за эту помощь княжеству придется заплатить немалой кровью. Вслед за людьми сгрузили мешки с их пожитками и инструментом, а самыми последними – сундуки с книгами, неслыханным сокровищем, которое в этой толпе не имело ценности ни для кого, кроме епископа Григория. А к берегу уже подъезжала целая кавалькада телег под охраной полусотни всадников с бритыми подбородками и вислыми усами.
– Боярин! – полусотник княжеской гвардии ударил кулаком в грудь. – Можно выступать. Отсюда до Солеграда две недели пути через перевал. Герцог Гразульф даст охрану и еду до самой границы. А от Солеграда на ладьях поплывем, я уже послал гонца, он предупредит жупана.
– Тогда чего мы ждем? – посмотрел на него Григорий. – Пора в путь!
Воин дал отрывистую команду, и в телеги начали грузить котомки, мешки, сундуки, ящики и малых детей. Телеги со скрипом двинулись, а ромеи, которые пугливо смотрели по сторонам, пошли рядом. Дети, сидевшие на кучах пожитков, с любопытством крутили головами, поглядывая на груды камней, бывшие когда-то домами. На руинах уже выросли деревья, разорвавшие своими корнями каменную кладку старинных стен. В центре города дома были целыми, и в них жили люди. Небольшие стада коз паслись в развалинах, густо заросших травой и кустарником. Дома отремонтировали уцелевшие жители, а то и сложили их заново, благо камень – это единственное, чего было здесь в избытке.
В этой земле установился хрупкий мир. Аквилейские епископы нашли язык с герцогом Гразульфом, который оставался арианином. У них нашелся общий враг – Империя и римские папы, а потому горожане вздохнули спокойно, начиная наслаждаться плодами мирной жизни. И впрямь, эта земля была истерзана до того, что даже простое отсутствие войны казалось немыслимым благом.
Григорий, проезжая по этой стране, видел робкие ростки жизни, которые начали пробиваться сквозь то чудовищное опустошение, что перетерпела когда-то цветущая провинция. Ведь еще остались люди, которые помнили времена владычества константинопольских императоров. Небольшие деревеньки на месте старых вилл, где лангобарды, гепиды и готы поселились вперемешку с римлянами, были обычным делом. Немало встретилось и словенских сёл, жители которых двигались на юг из предгорий Альп, осторожно, шаг за шагом, заселяя пустующие земли. Там, на северо-востоке, хорутане построили город Крн, а вокруг него образовалось целое княжество[12 - Княжество Крн – будущее герцогство Карантания (происходит от искаженного названия племени хорутан).]. Язычники захватили те земли, превратив римское население в рабов. И даже само слово «крещеный», «крщен» на словенском, в том княжестве стало означать раба. Жизнь там была непроста, и хорутане продолжали уходить на юг, туда, где тепло. Герцог фриульский оказался весьма неглуп и не устраивал бессмысленной бойни. Вместо этого он установил разумный размер податей для пришельцев, позволяя им обихаживать брошенные когда-то пашни, усеянные костями их старых владельцев. Здесь сейчас жила едва лишь пятая часть людей от того, что было в старые времена, но двадцать-тридцать лет мира исправят это, вновь наполнив жизнью благодатные земли Италии.
Завидев крест на груди Григория, многие кланялись, а тот благословлял людей, не обращая внимания на ненавидящие взгляды ариан и язычников. Им еще предстоит дойти до римского города Форум Юлия, который варвары назвали Фриулем, а потом по горной дороге подняться к руинам Агунтума, где пятнадцать лет назад аварская конница и словенская пехота наголову разбили Гарибальда второго, герцога Баварии. А там уже и рукой подать до Солеграда, где их ждут корабли. Григорий улыбнулся в предвкушении. Он только что понял, что его настоящей родиной является именно Новгород, а вовсе не бургундский Санс. Там, в Новгороде, было все, что ему дорого. И это новое знание крайне удивило епископа Григория.
Глава 4
Май 625 года. Паннонская степь, земли племени кочагир. Неподалеку от руин г. Виндобона (совр. г. Вена).
Степь, которая стала для Добряты родным домом, покрылась изумрудным ковром свежей зелени. Отощавшие за долгую зиму кони веселели на глазах. Уже не видны были ребра, а шкура на боках залоснилась сытым блеском. Первая зелень – праздник в степи. Буйное разнотравье украсилось луговыми цветами, а шелест крыльев хрущей, вылетевших в несметном количестве, перекликался с шорохом ковыля, тянущего к весеннему солнышку пушистые метелки. Вскрывшиеся речушки уже вошли в свои берега, как и великий Дунай, который утащил грязно-серые льдины куда-то вниз по течению, где разбил их о зубья Железных ворот[13 - Железные Ворота – участок русла Дуная с множеством порогов.]. Топкие берега, которые жадно впитывали воду после разлива рек, уже давно просохли, но вода в тех реках всё еще была студеной, словно напитанной зимним холодом, что неохотно сдавался лету.
Хорошо в степи весной. Ветер бьет в лицо, когда скачешь на коне. Да только он не режет больше глаза острыми злыми снежинками, как в лютую зимнюю стужу, а наоборот, дарит всаднику приятную прохладу. Добрята любил это время, и степь он полюбил тоже. Он все еще был мальчишкой, которому шел пятнадцатый год, а потому частенько играл с такими же ребятами из аула в их немудреные игры. К нему тут уже привыкли, поверив, что он и, правда, сын Онура от словенской наложницы из-за Дуная. Откровенно говоря, поверили потому, что всем было наплевать, здесь такое в порядке вещей. А если бы не его умение стрелять, то на него и вовсе не обращали бы ни малейшего внимания. Подумаешь, еще один пацан бегает, да их тут в каждой юрте по шесть, а то и восемь ртов. Вон они, носятся по улице, сверкая белозубыми улыбками на чумазых лицах. Они тоже радовались весне. Радовались тому, что смогли пережить зиму, похоронив одного, а то и двух братьев или сестер. Суровые боги брали свое каждый год. Слабые погибали, оставляя степь сильным. Это здесь принималось, как должное, ведь смерть была непременным спутником жизни. А еще непременным спутником местной жизни были вши и блохи, а к этому Добрята привыкнуть никак не мог. Он еще в Сиротской сотне приучился к водным процедурам и слегка шокировал соседей, регулярно моясь и прожаривая одежду на костре. Впрочем, степнякам и на это было плевать. Хочет мыться мальчишка, пусть моется. Даже судачить об этой странности вскоре перестали, списывая на то, что полукровка он, а не урожденный всадник. Такие тут были люди, простые и понятные.
Спокойная, размеренная жизнь кочевого рода прерывалась только войнами, мелкими и крупными. Крупных пока не было, а вот мелкие набеги соседних племен, которые пытались выдавить ослабевших кочагиров с их пастбищ, случались частенько. Но тут сыграли свою роль те подарки, которые так и не принял великий каган. Онур понемногу одаривал нового тудуна, и тот стал его лучшим другом, защищая своими всадниками земли этого племени. Тудун Эрнак тоже был на редкость простым парнем, у которого мир делился на две половины: белую и черную. И точно так же он делил людей – на хороших и плохих. И, как можно догадаться, те люди, что дарили ему дорогие подарки, становились хорошими людьми. А те, что не дарили, были куда хуже. Так старый Онур, залезая в казну рода, изрядно пополненную князем Самославом, купил себе немного спокойной жизни. Но, сколько веревочке не виться, а конец всегда близок. Такие вот простые, прямолинейные парни могли быть крайне опасны, если понимали, что их водят за нос. Они не прощали тех, кто предавал их доверие. И вот прямо сейчас в юрте Онура шел крайне неприятный разговор, исход которого мог оказаться непредсказуем.
– Великий хан! Как я рад! – старый Онур раскинул руки в приветствии, но осекся, увидев перекошенное от злобы лицо тудуна, который едва сдерживался.
– Как это понимать, старик? – бросил он, даже не произнеся положенных приветствий. По степным обычаям переход сразу к делу считался почти оскорблением.
– О чем ты, великий хан? – спокойно спросил его Онур.
– Где твоя младшая дочь? – резко спросил тудун. – Где дочь твоего брата? Где дочери других старейшин?
– Моя младшая дочь далеко отсюда, хан, – с каменным лицом ответил Онур. – Она там же, где и сотня других девушек нашего племени. Она стала наложницей у одного из полукровок.
Он понемногу начал повышать голос и даже сделал шаг в сторону Эрнака, воинственно выставив вперед жидкую седую бороденку. Его губы тряслись, а в глазах стояли слезы.
– Ну? Что еще ты хочешь знать о моем позоре? Два моих младших сына были убиты словенами, а их тела плыли по Дунаю среди тысяч других. Так, словно они не воины, а последняя падаль! Я даже похоронить их не смог так, как велит обычай! Моя дочь поехала за Дунай, связанная, как овца! Я видел слезы моей девочки, когда ее увозили отсюда, и мое сердце разрывалось от горя. Я должен был похвалиться тебе, рассказав о ее удачном замужестве?
– Мне говорили совсем другое, – растерялся тудун.
– Что тебе рассказали, хан? – насмешливо бросил Онур. – Что я подружился с теми, кто почти истребил мой народ? Боги помутили твой разум?
– Но… да… именно это мне и рассказали…, – промямлил простой, как топор, Эрнак. – Сказали, что ты породнился с полукровками, и теперь у вас мир. Сказали, что ты предал великого кагана.
– Я купил жизнь своему племени! – почти выкрикнул Онур. – Моя дочь и еще сотня девушек была той платой. И не только она. Может, тебе похвастаться моими стадами, которые уменьшились вполовину от того, что было раньше. Где был ты, когда полукровки вырезали несколько аулов до последнего младенца? Пил ромейское вино и спал со своими наложницами? Разве племя Уар пришло к нам на помощь?
– Это была ваша война, – поморщился тудун. – Вы нас не звали, и мы не пришли. Да и что нам делать в нищих словенских землях? Великий каган прав, мы должны примерно наказать их, но главная цель – не здесь. Константинополь, набитый сокровищами – вот настоящая цель! На востоке на нас смотрят тюрки, которые только и ждут, как бы ударить в спину. Зачем кагану лезть в эту глухомань? Я бился с германцами, но добычу от того похода не сравнить с той, что мы взяли в землях ромеев.
– Хорошо! Теперь ты знаешь правду! – Онур сложил руки на груди и вызывающе посмотрел на Эрнака. – Да, моя дочь будет рожать сыновей врагу, а у меня теперь с ними мир. Что дальше, хан? Зарубишь меня, как предателя? Руби! Мне не стыдно за то, что я сделал, ведь я спас людей, которых вверил моим заботам сам бог Тэнгри! Только подумай сначала, как ты сам поступил бы на моем месте? Тебе хватило бы мужества отдать врагу любимую дочь, чтобы спасти чужих детей?
– Да…, – смутился тудун. – Не знаю даже… Такого еще не бывало… Хотя и таких поражений от словен мы не несли никогда. Мы должны наказать их! Мы отомстим за твоих сыновей!
– Мне некого повести за Дунай, – горько сказал Онур. – Если я потеряю еще кого-нибудь, то мои пастбища просто некому будет защищать. В наших аулах почти не осталось тех, кто может натянуть лук. Мой род не пойдет в этот поход, хан.
Эрнак глубоко задумался. Вроде бы все было так, как ему донесли, и Онур ничего не отрицал. Дочь вождя этого племени и его старейшин уехали за Дунай и живут с полукровками. И да, полукровки и кочагиры заключили мир. Точнее, кочагиры подчинились силе, не желая пойти под нож. Предательство ли это? Как посмотреть. С другой стороны, а почему не признался сразу? Понятно почему, кто бы хвастался этим! Такой позор! Дочь степного хана, пусть и мелкого племени, стала наложницей презренного ублюдка. Да! Дела!
– Ты боишься за дочь, – понимающе кивнул Эрнак. – Она же заложница там, за рекой. Ведь это так, Онур?
– Так, – горько сказал старик. – Мир держат на своих плечах наши дочери. Когда такое было? Чем мы прогневали Великое Небо, заслужив подобное унижение? А у меня и так почти никого не осталось. Кто позаботится обо мне, когда я стану совсем стар? Пятеро моих сыновей погибли в походах, старшую дочь забрала горячка прошлой зимой. Есть еще сын от наложницы, совсем мальчишка, и восемь внуков. И так почти у всех здесь, мой хан! Нам нужно лет десять-пятнадцать, чтобы выросли младшие сыновья и родили своих сыновей. Только тогда мое племя обретет нужную силу! Только сын Ирхан радует меня. Такого лучника больше нет в наших землях. Сам бог Тенгри дал ему глаза орла.
– Мальчишка? – удивился Эрнак. – Он что, стреляет лучше, чем ваши воины? Я был о мужчинах твоего племени другого мнения.
– Он стреляет лучше, чем мои воины, и лучше, чем твои воины, хан! – гордо ответил Онур. – Я горжусь им!
– Я хочу это увидеть, – загорелся Эрнак. – Пусть покажет.
Жители кочевья бросили все заботы и собрались в кучу, обсуждая свежую новость. Мальчишка Ирхан будет показывать свою стрельбу из лука самому тудуну. Степняки посмеивались, ведь они уже привыкли к этому зрелищу, а вот хан его еще не видел. В ауле было немного развлечений и, чем бы ни закончилась предстоящая потеха, это все равно лучше, чем перемывать кости соседке, или чесать шерсть.
– Этот, что ли? – с легким презрением спросил Эрнак. – Да он же ребенок совсем! Ваши воины стреляют хуже, чем он?
– Даже твои воины стреляют хуже, чем я, великий хан, – спокойно ответил Добрята, смело глядя в глаза, глубоко утопленные в изуродованный череп.
– Наглый щенок! – побагровел Эрнак. – Покажи мне свое мастерство, и если ты мне соврал, тебе дадут плетей!
– А если не соврал? – также спокойно спросил Добрята. – Если я стреляю лучше, чем те воины, что сейчас скалятся за твоей спиной. Что будет тогда?
– Тогда ты получишь отличного скакуна, – азартно ответил Эрнак. – Твоя поротая спина против хорошего жеребца! Ну, мальчик, ты готов? Или уже обмочил штанишки?
– Стреляем с пятидесяти шагов, – бросил Добрята, резко повернулся и пошел за луком. – Пять выстрелов. Больше не понадобится.
– Я спущу с него шкуру, – скрипнул зубами Эрнак, который от гнева весь пошел багровыми пятнами. – Каков нахал! Бури, проучи его!
– Да, мой хан!
Немолодой воин достал лук и натянул тетиву. Он полез в колчан, откуда вытащил стрелы, тщательно осмотрев каждую. Бури не был горяч, и он мастерски стрелял из лука. Он был уверен в своей победе, но во всем этом его смущало только одно – мальчишка был поразительно спокоен. А раз он так уверен в своих силах, то и Бури не допустит ошибки, недооценив соперника.
А кочагиры, весело галдя, уже привязали к столбу тушу барана, в предвкушении будущего развлечения. Этому барану все равно предстоит отправиться в котел для дорогих гостей, так пусть будет веселее. Всё лучше, чем дырявить мешок с сеном. Почти все из мужчин здесь соревновались с мальчишкой Ирханом и все они проиграли. Что же будет теперь?
– Стреляй первым, уважаемый батыр! – коротко поклонился Добрята всаднику, который кивнул с достоинством и вышел на позицию.
Бури никуда не спешил. Он немного постоял, слегка успокоив дыхание, а потом, наложив стрелу на лук, выпустил ее по мишени. Стрела рванула бок барана, обнажив мясо, и улетела куда-то вдаль. Воины Уар восторженно заорали. Выстрел был хорош. Но Бури поморщился, он не учел ветер. Следующие выстрелы он положил в цель одну за одной, неторопливо и аккуратно. Он и воевал точно так же, сохраняя голову холодной всегда, чтобы не случалось.
– Молодец, Бури! – хан хлопнул своего нукера по плечу и насмешливо обратился к Добряте. – Мне уже замочить свежие ветки, мальчик? Бить по спине не буду, не заслужил. Получишь по заднице, как ребенок, который украл у матери лепешку.
– Я заберу вот этого! – Добрята ткнул в жеребца нукера, что был справа от хана.
Парень вышел на позицию, сделал несколько вздохов, а потом, зажав в ладони пять стрел разом, выпустил их по мишени за три удара сердца. Одну за одной. Воины Уар, раскрыв рот, смотрели, как с сочным чавканьем стрелы, одновременно висевшие в воздухе, впились в мишень. Они легли так тесно, что их можно было накрыть ладонью, и кочагиры, получив привычное развлечение, злорадно заорали, подбрасывая шапки. Ирхан, посрамивший надменных богачей, увешанных золотом, надолго стал их героем. Нищее племя, они немногим отличались от детей и радовались точно так же, от всей души, не скрывая эмоций.
– Как ты это сделал? – ошеломленно спросил Эрнак. – Я отдам тебе коня, если ты сможешь это повторить.
– Он уже победил, хан, – спокойно сказал Бури, снимая тетиву с лука. – Парень хорош. Такого стрелка нет даже у самого великого кагана.
– Да, – поморщился хан. – Мое слово был сказано. Но ему просто повезло.
– А сейчас? – спокойно произнес Добрята, который повторил свой выстрел, превратив баранью тушу в огромного ежа.
– С ума сойти! – пробормотал Эрнак. – Твой отец прав! Бог Тенгри и впрямь даровал тебе глаза орла. Никогда не видел ничего подобного.
Тудун был, в общем-то, неплохим человеком, и умел признавать поражения. Он ехал сюда, готовый содрать кожу со старика Онура, а теперь одобрительно хлопал по плечу его сына, рожденного от словенской рабыни. Он разделял веселье кочагиров, восхищаясь воинским умением мальчишки. Для него такой искусный стрелок не мог быть плохим человеком, ведь сами боги отметили его.
– Мальчишка получит отличного коня! – крикнул он толпе, которая гомонила и обсуждала происходящее. Теперь пересудов будет на несколько лет, а эта история покатится по степи, от кочевья к кочевью, от костра к костру…
– Режьте еще баранов, – сказал Онур. – Пусть все сегодня порадуются вместе со мной. Ты не возражаешь, мой хан?
– Конечно, нет, – пожал тот плечами. – И я с удовольствием выпью за твоего сына. Он славный воин. Кстати, у тебя есть мёд, почтенный Онур?
– Немного найдем, – подмигнул тот.
Он покривил душой, и мёда ему хватило на то, чтобы упоить до потери сознания и самого тудуна, и его нукеров. Теперь они храпели на разные лады, расположившись в разнообразных позах рядом с достарханом, заваленным объедками.
– Слушай, отец, – негромко сказал Добрята, обгрызая холодное мясо с бараньей лопатки. – А ты здоров врать, оказывается. А когда про госпожу Эрденэ начал рассказывать, то даже я чуть не поверил. Я потом жупану Арату расскажу, как он свою вторую жену отсюда связанной увозил. Он живот со смеху надорвет. Я слышал, что твоя дочь окружена почетом в мораванских землях. Она же дочь хана!
