Выбор

скачать книгу бесплатно

Выбор
Збигнев Казимеж Бжезинский

Эксклюзивная классика (АСТ)
В книге «Выбор» автор излагает свою концепцию глобального лидерства Америки: только США могут и должны быть мировым лидером, но это, в свою очередь, требует от США перестать быть государством, преследующим свои узконациональные интересы, а представлять интересы всего мира.

В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Збигнев Бжезинский

Выбор

Zbigniew Brzezinski

THE CHOICE: GLOBAL DOMINATION OR GLOBAL LEADERSHIP

© Zbigniew Brzezinski, 2004

© Перевод. О. Колесников, 2017

© Издание на русском языке AST Publishers, 2023

Предисловие

Моя главная идея в отношении роли Америки в мире весьма проста: американское могущество, которое многие считают решающим фактором в обеспечении государственного суверенитета, в настоящее время служит самой главной гарантией общемировой стабильности, тогда как американское общество стимулирует развитие таких глобальных социальных тенденций, которые подтачивают традиционный государственный суверенитет. Могущество Америки и движущие силы ее общества во взаимодействии могут способствовать постепенному созданию всемирной общности на основе совместных интересов. При неправильном же использовании и столкновении друг с другом эти начала могут ввергнуть мир в состояние хаоса и превратить Америку в осажденную крепость.

На заре XXI века могущество Америки достигло небывалого уровня, о чем свидетельствуют глобальное военное присутствие США и ключевое значение ее экономической жизнеспособности для благополучия мирового хозяйства, инновационный эффект технологической динамичности США и ощущаемая во всем мире притягательность многоликой, но зачастую незатейливой американской массовой культуры. Все это придает Америке беспрецедентный политический вес глобального масштаба. Плохо это или хорошо, но именно Америка определяет сейчас направление развития человечества, и соперника ей не предвидится.

Европе, наверное, под силу составить конкуренцию США в экономическом отношении, но еще не скоро она сможет достигнуть той степени единства, которая позволит ей вступить в политическое состязание с американским колоссом. Сошла с дистанции Япония, которую одно время прочили на роль следующей сверхдержавы. Китай, несмотря на его экономические успехи, судя по всему, будет оставаться относительно бедной страной в течение жизни по меньшей мере двух поколений, а за это время могут случиться серьезные политические осложнения. Россия же больше не участник забега. Короче говоря, у Америки отсутствует и не появится в ближайшее время равный ей по силе конкурент.

Ввиду этого нет никакой реальной альтернативы американской гегемонии и роли мощи США как незаменимой составляющей всеобщей безопасности. В то же время под влиянием американской демократии – и примера американских достижений – повсюду происходят экономические, культурные и технологические изменения, способствующие формированию глобальных взаимосвязей как поверх государственных границ, так и сквозь границы. Изменения эти способны подрывать ту самую стабильность, которую должна бы охранять американская мощь, и даже порождать враждебность по отношению к США.

Вследствие этого Америка сталкивается с уникальным парадоксом: она – первая и единственная подлинно всемирная сверхдержава, однако американцев все больше беспокоят угрозы, исходящие от значительно более слабых недругов. Тот факт, что Америка обладает беспрецедентным международным политическим влиянием, делает ее объектом зависти, негодования, а то и жгучей ненависти. Кроме того, эти антагонистические настроения могут не только эксплуатироваться, но и разжигаться традиционными соперниками Америки, даже если те сами осмотрительно избегают прямого столкновения с ней. И это представляет собой вполне реальную угрозу ее безопасности.

Следует ли отсюда, что Америка вправе притязать на бо?льшую безопасность, чем другие государства? Ее руководители, как управляющие, в чьих руках находится все могущество США, так и представители демократического общества, должны стремиться к тщательно выверенному балансу этих двух ролей. Полагаясь исключительно на многостороннее сотрудничество в мире, где угрозы государственной и в конечном счете всеобщей безопасности, конечно же, растут, создавая потенциальную опасность для всего человечества, можно впасть в стратегическую летаргию. Напротив, упор на самовольное применение суверенной мощи, особенно в сочетании с определением новых угроз исходя из собственных интересов, может вызвать самоизоляцию, прогрессирующую национальную паранойю и усиление уязвимости на фоне повсеместного распространения вируса антиамериканизма.

Америка, охваченная тревогой и одержимая укреплением собственной безопасности, скорее всего, окажется в изоляции в окружении враждебного мира. А если поиски безопасности для себя одной окажутся возведены в принцип, земле свободных людей грозит превращение в государство-гарнизон, насквозь пропитанное духом осажденной крепости. И при этом окончание «холодной войны» совпало с широчайшим распространением технических знаний и возможностей, позволяющих изготовить оружие массового поражения, доступных не только государствам, но и политическим организациям террористической направленности.

Американское общество храбро держалось в устрашающей ситуации «двух скорпионов в одной банке», когда Соединенные Штаты и Советский Союз сдерживали друг друга посредством потенциально сокрушительных ядерных арсеналов, но в условиях проникающего повсюду насилия, регулярно происходящих террористических актов и расползания оружия массового поражения, сохранять хладнокровие ему оказалось труднее. Американцы чувствуют, что в этой политически неопределенной, порой двусмысленной и зачастую сбивающей с толку обстановке политической непредсказуемости кроется опасность для Америки, причем именно потому, что она представляет собой самую главную на планете силу.

В отличие от держав, доминировавших прежде, Америка действует в мире, где временные и пространственные связи становятся все теснее. Имперские державы прошлого, такие как Великобритания на протяжении XIX века, Китай на различных этапах тысячелетий своей истории, Рим в течение половины тысячелетия и многие другие, были относительно недосягаемы для внешних угроз. Мир, в котором они господствовали, состоял из отдельных, не сообщавшихся между собой частей, разделенных пространством и временем, что служило залогом безопасности территории государств-гегемонов. В противоположность им Америка обладает беспрецедентным могуществом в глобальном масштабе, но степень безопасности ее собственной территории небывало мала. Необходимость смириться с небезопасными условиями жизни приобретает, похоже, хронический характер.

Поэтому ключевой вопрос: сумеет ли Америка проводить мудрую, ответственную и эффективную внешнюю политику – политику, способную избежать заблуждений в духе психологии осадного положения и при этом соответствующую исторически новому статусу страны как верховной державы мира? Поиск мудрого внешнеполитического курса следует начинать с осознания того, что «глобализация» по своей сути означает глобальную взаимозависимость. Взаимозависимость не гарантирует равного статуса или даже равной безопасности всем странам. Но она подразумевает, что ни одна страна не имеет полного иммунитета от последствий научно-технической революции, многократно расширившей возможности человека в применении насилия и при этом скрепившей узы, все теснее связывающие человечество воедино.

В конечном счете главный политический вопрос, стоящий перед Америкой, таков: «Гегемония во имя чего?» Будут ли США стараться построить новую мировую систему, базирующуюся на совместных интересах, или станут применять подконтрольную им глобальную мощь в основном в интересах собственной безопасности?

Последующие страницы этой книги посвящены рассмотрению того, что я считаю главными вопросами, на которые необходимо дать всеобъемлющий со стратегической точки зрения ответ, а именно:

• Каковы главные угрозы для Америки?

• Есть ли у Америки, принимая во внимание ее главенствующее положение, право на бо?льшую степень безопасности, чем у других стран?

• Как Америке противостоять потенциально кровопролитным угрозам, которые все чаще исходят не от сильных соперников, а от слабых недругов?

• Способна ли Америка конструктивно выстраивать долгосрочные отношения с исламским миром, насчитывающим 1,2 миллиарда человек, многие из которых видят в Америке скорее заклятого врага?

• Может ли Америка принять решающую роль в урегулировании израильско-палестинского конфликта при наличии несовместимых, но законных притязаний двух народов на одну и ту же землю?

• Что нужно сделать для достижения политической стабильности в неспокойной зоне новых Общемировых Балкан, протянувшейся вдоль южной оконечности Центральной Евразии?

• Способна ли Америка наладить подлинное партнерство с Европой, при условии, что политическое объединение Европы происходит весьма медленно, но при этом возрастает ее экономическое могущество?

• Возможно ли вовлечь Россию, уже не соперничающую с Америкой, в атлантическую структуру под американским руководством?

• Какой должна быть роль Америки на Дальнем Востоке при условии сохраняющейся, но с неохотой, зависимости Японии от Соединенных Штатов и роста ее военной мощи, а также усиления Китая?

• Возможно ли, что глобализация породит логически целостную контрдоктрину или контральянс, направленные против Америки?

• Становятся ли демографические и миграционные процессы новыми источниками угроз для всеобщей стабильности?

• Совместима ли американская культура с фактически имперскими притязаниями?

• Как Америке следует реагировать на новое углубление неравенства между людьми, способное заметно усилиться в результате происходящей научно-технической революции и стать более резким под воздействием глобализации?

• Совместима ли американская демократия с мировым господством, как бы тщательно это господство ни маскировалось? Как требования безопасности, неотделимые от этой особой роли, скажутся на традиционных гражданских правах американцев?

Таким образом, данная книга представляет собой отчасти прогноз, отчасти набор рекомендаций. За исходный пункт взято следующее: недавно начавшаяся революция в передовых технологиях, прежде всего в сфере коммуникаций, благоприятствует постепенному формированию всемирной общности, опирающейся на все более широко признаваемые единые интересы, в центре которой находится Америка. Но потенциально возможная самоизоляция единственной сверхдержавы может погрузить мир в пучину расползающейся анархии, особенно опасной в условиях распространения оружия массового поражения. Поскольку Америке – принимая во внимание ее противоречивую роль в мире – предназначено быть катализатором движения либо к всемирной общности, либо к всемирному хаосу, на американцах лежит уникальная историческая ответственность за то, каким из этих двух путей пойдет человечество. Нам предстоит сделать выбор между господством над миром и лидерством в нем.

30 июня 2003 г.

Часть I

Американская гегемония и глобальная безопасность

Уникальное положение Америки в мировой иерархии сегодня признано почти повсеместно. Изначальное удивление и даже гнев, с которыми была встречена за рубежом открытая констатация главенствующей роли Америки, уступили место более сдержанным – хотя все еще носящим печать обиды – попыткам впрячь гегемонию в свои задачи, ограничить, направить в иное русло или подвергнуть осмеянию[1 - Когда в 1997 году вышла моя книга «Великая шахматная доска: господство Америки и его геостратегические императивы», бывший канцлер Германии Гельмут Шмидт в подписанной им рецензии выразил возмущение по поводу признания мною исторически нового факта мировой гегемонии Америки. Немного позже французский министр иностранных дел того времени Юбер Ведрин иронически окрестил гегемонию США «гипермощью».]. Даже русские, менее всех склонные, по причинам ностальгического характера, признавать масштабы американского могущества и влияния, согласны с тем, что на протяжении заметного времени Соединенные Штаты будут оставаться определяющим игроком на международной сцене[2 - В недавно опубликованных российских исследованиях мировых тенденций безоговорочно признается, что период американского главенства продлится как минимум еще два десятилетия или около того, причем никакая другая держава не сможет даже приблизиться к подобному статусу. (См. Мир на рубеже тысячелетий: прогноз развития мировой экономики до 2015 г. – М., 2001, коллективная монография Института мировой экономики и международных отношений.) Решение президента Путина после событий 11 сентября однозначно занять сторону Америки было явно продиктовано пониманием, что открытая враждебность к США может только осложнить для России ее собственные дилеммы безопасности.]. Когда 11 сентября 2001 г. Америка подверглась террористическим атакам, британцы во главе с премьер-министром Тони Блэром значительно поднялись в глазах Вашингтона, немедленно присоединившись к объявлению американцами войны против международного терроризма. Их примеру последовала значительная часть планеты, включая те страны, что ранее уже испытали на себе боль террористических атак, удостоившись лишь малой толики сочувствия с американской стороны. Прозвучавшие во всех уголках мира декларации типа «мы все – американцы» были не просто выражением искреннего сопереживания, но и своевременными заверениями в политической лояльности.

Современному миру может не нравиться американское превосходство: он может относиться к нему с недоверием, негодовать и время от времени даже составлять направленные против него заговоры. Однако прямо оспаривать верховенство Америки в практическом ключе остальному миру не по силам. За последнее десятилетие были отдельные попытки сопротивления, все неудачные. Китайцы и русские пофлиртовали с идеей стратегического партнерства, ориентированного на формирование «многополярного мира» – понятие, суть которого расшифровывается словом «антигегемония». Из этого мало что могло получиться, принимая во внимание относительную слабость России по сравнению с Китаем и прагматизм китайского руководства, прекрасно осознающего, что в текущий момент Китай нуждается в иностранных капиталах и технологиях. Ни на то, ни на другое Пекин не сможет рассчитывать, если его отношения с Соединенными Штатами станут антагонистическими. В завершающем году XX столетия европейцы, и прежде всего французы, с помпой провозгласили, что Европа в ближайшее время обзаведется «независимыми возможностями в области глобальной безопасности». Но, как вскоре показала война в Афганистане, обещание это было подобно некогда знаменитому советскому заверению в исторической победе коммунизма, «показавшейся на горизонте», то есть на воображаемой линии, отодвигающейся по мере приближения к ней.

История – летопись изменений, память о том, что ничто не вечно. Но она же напоминает, что некоторым вещам дарован долгий век, а их исчезновение вовсе не означает возвращения к предыдущей ситуации. Так будет и с сегодняшним мировым главенством Америки. Однажды оно тоже начнет клониться к закату, возможно, позднее, чем хочется некоторым, но раньше, чем полагают многие американцы. Ключевой вопрос: что придет ему на смену? Внезапный конец американской гегемонии, без сомнения, погрузит мир в хаос, под покровом которого международная анархия будет сопровождаться вспышками насилия и разрушениями подлинно грандиозного масштаба. Сходный эффект, только растянутый во времени, даст и неуправляемый постепенный упадок господства США. Но поэтапное и контролируемое перераспределение власти может привести к оформлению структуры всемирной общности, основанной на совместных интересах и обладающей собственными надгосударственными механизмами, на которые будут все в большей степени возлагаться некоторые особые функции в сфере безопасности, традиционно выполняемые государственными органами.

В любом случае потенциально возможное окончание американской гегемонии не вызовет восстановления многополярного баланса между знакомыми нам великими державами, заправлявшими на международной сцене в последние два столетия. Не приведет оно и к воцарению на месте Соединенных Штатов другого гегемона, обладающего подобным политическим, военным, экономическим, научно-техническим и социокультурным глобальным превосходством. Известные державы прошлого века слишком утомлены или слабы, чтобы справиться с ролью, которую сегодня играют Соединенные Штаты. Примечательно, что начиная с 1880 года в рейтинге мировых держав (составленном на основе совокупной оценки их экономического потенциала, военных бюджетов и преимуществ, населения и т. д.), если смотреть изменения с интервалом в двадцать лет, верхние пять строк занимали всего лишь семь государств: Соединенные Штаты, Великобритания, Германия, Франция, Россия, Япония и Китай. Однако только Соединенные Штаты неоспоримо заслуживали включения в ведущую пятерку в каждом 20-летнем интервале, а в 2002 году разрыв между государством, занявшим самую верхнюю позицию – Соединенными Штатами, – и остальными странами оказался значительно больше, чем когда-либо прежде[3 - Хотя такое распределение мест в международной иерархии вызывает споры, в 1900 году в нем значились, последовательно, Великобритания, Германия, Франция, Россия и Соединенные Штаты, причем все они располагались относительно близко друг к другу. В 1960 году лидировали Соединенные Штаты и Россия (СССР), а Япония, Китай и Великобритания находились далеко позади. В 2000 году список возглавили Соединенные Штаты, за которыми с большим отрывом следуют Китай, Германия, Япония и Россия.].

Бывшие великие европейские державы – Великобритания, Германия и Франция – слишком слабы, чтобы бросать вызов в схватке за гегемонию. Маловероятно, что в ближайшие два десятилетия Европейский союз достигнет той степени политического единства, без которой народам Европы никогда не обрести воли к соперничеству с Соединенными Штатами на военно-политической арене. Россия уже не представляет собой имперскую державу, и главная задача для нее – социально-экономическое возрождение, без которого ей придется уступить свои дальневосточные территории Китаю. Население Японии стареет, ее экономическое развитие замедлилось; типичные для 1980-х годов воззрения о превращении Японии в сверхдержаву выглядят сегодня исторической иронией. Китай, даже если ему удастся сохранить высокие темпы экономического роста и не утратить внутриполитическую стабильность (и то и другое сомнительно), станет в лучшем случае региональной державой, возможности которой по-прежнему ограничиваются бедностью населения, архаичной инфраструктурой и отсутствием притягательного образа этой страны для всего остального мира. Все это верно и в отношении Индии, трудности которой сверх того усугубляются неясностью долгосрочных перспектив ее национального единства.

Даже у коалиции всех этих стран, образование которой крайне маловероятно, принимая во внимание историю их взаимных конфликтов и взаимоисключающих территориальных притязаний, не хватит сплоченности, силы и энергии ни чтобы столкнуть Америку с ее пьедестала, ни чтобы поддерживать общемировую стабильность. В любом случае, если Америку попробуют сбросить с трона, некоторые ведущие государства подставят ей плечо. Более того, при первых же свидетельствах начала заката американского могущества нам, скорее всего, доведется наблюдать спешные попытки упрочить лидерство Америки. Но самое главное, даже общее недовольство американской гегемонией не способно защитить от столкновения интересов различных государств. В случае же упадка Америки наиболее острые противоречия могут разжечь пожар регионального насилия, который в условиях доступности оружия массового поражения чреват ужасающими последствиями.

Из всего этого можно сделать двоякий вывод: в ближайшие два десятилетия американское могущество будет оставаться незаменимой опорой общемировой стабильности, а принципиальный вызов мощи США может возникнуть только изнутри: либо если американская демократия сама отвергнет силовую роль, либо если Америка неправильно распорядится своим международным влиянием. Американское общество при всей вполне очевидной узости его культурных и интеллектуальных интересов твердо поддерживало продолжительное всеобщее противостояние угрозе тоталитарного коммунизма, а сегодня полно решимости бороться с международным терроризмом. Пока такая ситуация на международной сцене сохраняется, Америка будет играть роль глобального стабилизатора. Но если эти обязательства ослабеют – или потому, что терроризм исчезнет, или потому, что американцы устанут либо утратят единство цели, – глобальная роль Америки быстро завершится.

Неправильное использование Соединенными Штатами своего могущества тоже может подорвать их общемировую роль и поставить под вопрос ее легитимность. Поведение, воспринимаемое повсеместно как произвол, может стать причиной усиливающейся изоляции Америки и лишить ее скорее не потенциала самообороны, а возможности применять свою власть для вовлечения других стран в общие усилия по формированию более безопасной международной среды.

Общество в целом понимает, что новая угроза безопасности, проявившаяся столь драматически 11 сентября, нависла над Америкой на долгие годы. Богатство страны и динамизм ее экономики делают относительно приемлемым оборонный бюджет на уровне 3–4 % ВВП; это бремя значительно легче того, что довелось нести в годы «холодной войны», не говоря уже о временах Второй мировой войны. При этом в процессе глобализации, способствующей переплетению американского общества с остальным миром, национальная безопасность Америки оказывается все более увязанной с вопросами общего благополучия человечества.

В соответствии с логикой искусного государственного управления задача состоит в том, чтобы преобразовать лежащий в основе общественный консенсус в сфере безопасности в долгосрочную стратегию, которая найдет в мире не всеобщее осуждение, а всеобщую поддержку. Этого нельзя добиться ни апеллируя к ура-патриотизму, ни провоцируя панику. Здесь требуется такой подход к новым реалиям глобальной безопасности, в котором воедино сольются традиционный американский идеализм и трезвый прагматизм. Ведь с обеих точек зрения очевиден один и тот же вывод: для Америки укрепление глобальной безопасности – принципиально важный компонент ее собственной национальной безопасности.

1. ДИЛЕММЫ НАЦИОНАЛЬНОЙ НЕБЕЗОПАСНОСТИ

На протяжении большей части истории Америки как суверенной страны ее граждане считали безопасность нормой, а отдельные периоды небезопасности – отклонением от нормы. Отныне же все будет наоборот. В эпоху глобализации отсутствие безопасности превратится в долговременную реальность, а поиск путей укрепления национальной безопасности – в предмет постоянной заботы. Придется решать, какая степень уязвимости допустима; этому вопросу предстоит стать непростой проблемой для Соединенных Штатов как современного мирового гегемона, а заодно культурной дилеммой для американского общества.

Конец суверенной безопасности

Становление Америки произошло в эпоху, когда государственный суверенитет и национальная безопасность были почти синонимами. Именно они составляли суть международных отношений. В последние столетия международный порядок покоился на фундаменте государственного суверенитета, каждое государство выступало в пределах своей территории верховным и абсолютным арбитром собственных требований к национальной безопасности. Хотя формально суверенитет считался абсолютным, явное неравенство государственных потенциалов не только делало неизбежными существенные компромиссы, прежде всего со стороны слабых государств, но и допускало серьезные нарушения суверенитета отдельных стран по воле более сильных держав. Тем не менее, когда в качестве реакции на Первую мировую войну была учреждена первая всемирная организация межгосударственного сотрудничества – Лига Наций, – в результате абстрактного понимания абсолютного суверенитета все государства-члены получили равное право голоса. Симптоматично, что Соединенные Штаты, относясь особенно трепетно к своему суверенному статусу и уверенные в преимуществах своего географического положения, решили не вступать в это объединение.

К моменту создания в 1945 году Организации Объединенных Наций у ведущих государств не вызывало сомнений, что, если ООН должна играть заметную роль в сфере безопасности, ее устройство должно учитывать реальности мирового соотношения сил. Но все же принцип равенства суверенных государств не мог быть отвергнут полностью. Вследствие этого сделали компромиссный вариант, включающий и равные права всех стран-членов при голосовании на Генеральной Ассамблее, и право вето в Совете Безопасности ООН для пяти лидеров, которыми стали державы-победительницы во Второй мировой войне. Эта формула маскировала молчаливое признание того, что государственный суверенитет все более иллюзорен для всех, за исключением нескольких сильнейших государств.

В Америке государственный суверенитет и национальная безопасность всегда были связаны более органично, чем в большинстве других стран. Это одно из следствий идеи особого предназначения, которую проповедовала американская революционная элита, стремившаяся оградить свое отечество от межгосударственных конфликтов далекой Европы и в то же время представить Америку образцовой носительницей принципиально новой и универсально значимой концепции государственного устройства. Эту связь усиливало осознание географических реалий, сделавших Америку заповедной территорией. Имея два протяженных океана в качестве уникальных буферов безопасности и значительно более слабых соседей с севера и юга, американцы рассматривали суверенитет своей страны и как естественное право, и как естественное следствие ее беспрецедентной защищенности. Даже когда Америка принимала участие в двух мировых войнах, именно американцы пересекали океанские просторы, чтобы сразиться с противником в дальних краях. Не война приходила в Америку, а американцы уходили на войну[4 - После Перл-Харбора война с Японией велась на отдаленных от Америки островах Тихого океана.].

После завершения Второй мировой войны и наступления по большей части неожиданной «холодной войны» против враждебно настроенного идеологического и стратегического неприятеля большинство американцев поначалу чувствовали себя надежно защищенными монополией США на атомную бомбу. Стратегическое авиационное командование (САК), обладавшее (во всяком случае, до середины 1950-х годов) способностью нанести в одностороннем порядке опустошительный удар по Советскому Союзу, взяло на себя функцию щита страны, прежде выполнявшуюся размещенным на двух океанах военно-морским флотом. САК символизировало и увековечивало представление о безопасности как неотъемлемом атрибуте особого положения Америки, несмотря на то, что почти для всех других государств отсутствие безопасности в XX столетии уже стало нормой. Конечно же, американские войска в Германии и Японии защищали и другие народы, обороняя при этом Америку – тем самым они удерживали опасность на удаленных от Америки географических рубежах.

Только в конце 1950-х годов, а скорее лишь в ходе Кубинского ракетного кризиса Америка с ошеломлением обнаружила, что современные технологии сделали неуязвимость принадлежностью прошлого. В 1960-е годы в стране поднялось беспокойство из-за «отставания по ракетам» (советские лидеры намеренно завышали данные о качественных характеристиках и количестве тех ракет, которыми они реально обладали). Это привело к усилившемуся страху из-за неизбежно неустойчивого ядерного сдерживания, к озабоченности стратегов по поводу возможного обезоруживающего ядерного удара со стороны СССР и возрастающей угрозы случайного пуска ядерной ракеты, а позже к созданию новых видов высокотехнологичных оборонительных систем космического базирования, в частности противоракетных комплексов. Жаркие общегосударственные дебаты по этим вопросам в итоге завершились общим признанием, что обеспечивающие стратегическую стабильность отношения с Советским Союзом достижимы только на основе взаимообязывающих ограничений. Это проложило путь к подписанию в 1970-х годах Договора по противоракетной обороне (ПРО) и затем соглашений об ограничении стратегических вооружений (ОСВ), а после, в 1980-х годах, привело к договорам о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ).

Эти договоры в сущности стали признанием того, что безопасность Америки находится уже не исключительно в руках американцев, а частично зависит от договоренностей со смертельно опасным антагонистом. То, что этот антагонист столь же уязвим и его поведение, по всей видимости, определялось подобным осознанием собственной уязвимости, вселяло некоторую надежду и психологически облегчало признание общей уязвимости для американской общественности. Конечно, договоренности не устраняли угрозу взаимного уничтожения, но их очевидная рациональность и сулимая предсказуемость несколько успокоили американцев. Вследствие этого предпринятая в начале 1980-х годов попытка администрации Рейгана восстановить неуязвимость Америки с помощью «стратегической оборонной инициативы» (СОИ) – проекта размещения в космосе оборонительного комплекса для защиты Соединенных Штатов от советских баллистических ракет – не получила поддержки подавляющего большинства населения.

Неожиданная умеренность американской общественности, без сомнения, отчасти стала следствием наступающей разрядки в советско-американских отношениях, благодаря чему страхи перед ядерным столкновением несколько поутихли, но также объяснялась возникшим в обществе ощущением, что советский блок и сам Советский Союз переживают масштабный внутренний кризис. В восприятии американцев угроза стала ослабевать. Более того, после крушения в 1991 году Советского Союза советские ракеты перестали быть предметом соглашений о сокращении вооружений и попали в сферу внимания американских служб по демонтажу, поскольку США начали финансировать и предоставлять методики для обеспечения безопасного складирования некогда внушавших ужас советских ядерных боеголовок. Превращение советского ядерного арсенала в нечто, опекаемое американской системой защиты, свидетельствует о том, до какой степени свершившимся фактом стала ликвидация советской угрозы.

Исчезновение противостояния с Советским Союзом, совпавшее с впечатляющей демонстрацией возможностей современной американской военной техники в ходе войны в Персидском заливе, естественным образом привело к восстановлению уверенности общества в уникальной мощи Америки. Вызванная техническим прогрессом и возглавляемая США революция в военном деле (РВД) породила не только новые виды оружия и новые тактические концепции, предопределившие однозначный исход двух мини-войн, 1991 и 2003 годов, против вооруженного Советским Союзом Ирака, но и новое ощущение глобального военного превосходства американцев. На короткое время Америка вновь почувствовала себя почти неуязвимой.

Этот новый настрой совпал с широким осознанием того, что за крахом Советского Союза скрываются более серьезные сдвиги в общемировом распределении политического влияния. При том, что операции против Ирака в 1991 году и в Косово в 1999 году красноречиво продемонстрировали укрепляющуюся ведущую роль Америки в военном применении высоких технологий и ее способность относительно безнаказанно наносить удары по другим странам, американское превосходство все больше воспринималось за рубежом как не только военное. Оно было по меньшей мере таким же очевидным в отношении «мягкого», несилового воздействия в научных инновациях и их технологических адаптациях, в экономическом динамизме и в почти не поддающихся оценке социокультурных экспериментах. К началу 1990-х годов многие иностранные комментаторы – не скрывая порой крайнего раздражения – признали Америку не только мировым гегемоном, но и уникальной (и нередко выходящей за привычные рамки) социальной лабораторией человечества. Стремительное распространение нового способа установления контактов – через Интернет – стало лишь одним из многих проявлений огромного, глобального влияния Америки как мирового первопроходца в социальной сфере.

В процессе этих изменений роль Америки на мировой арене стала «диалектичнее», чем когда-либо: американское государство, полагаясь на свою превосходящую мощь, выступает в качестве бастиона международной стабильности в традиционном смысле этого понятия; американское же общество, оказывая на окружающий мир громадное разноплановое влияние, с дополнительной помощью глобализации, преодолевает государственно-территориальные барьеры и разрушает традиционный социальный порядок.

С одной стороны, сочетание двух этих обстоятельств усиливает традиционную склонность Америки считать себя моделью для всех прочих народов, поскольку американское превосходство еще больше укрепляет представление американцев о моральном призвании их страны свыше. Тенденция в Конгрессе США по наделению Государственного департамента полномочиями выносить оценки поведению других государств весьма симптоматична для нынешней позиции Соединенных Штатов, которые все более пренебрежительно относятся к чужому суверенитету, по-прежнему тщательно оберегая свой.

С другой стороны, совокупное воздействие американской мощи и глобализации изменяет природу национальной безопасности США. Современные технологии стирают эффект географической удаленности и в то же время многократно увеличивают разнообразие и дальность действия средств поражения, а также число субъектов, способных на неординарные акты насилия. При этом лавина гневных протестов против глобализации устремляется на Соединенные Штаты, как на самую очевидную их цель. Но глобализация ведет к всеобщей уязвимости, даже если главным объектом ненависти становится Америка.

Развитие технологии – неодолимая сила, уравнивающая общества в смысле уязвимости. Революционное сокращение расстояний благодаря современным коммуникационным технологиям и квантовый скачок в увеличении дальности действия средств намеренного причинения смерти пробили брешь в традиционном защитном зонтике государства. Кроме того, и возможности приобретения вооружений, и дальность их действия теперь не контролируются государством. Даже неправительственные субъекты, такие как подпольные террористические организации, постепенно налаживают каналы доступа к оружию большой разрушительной силы. Совершение в каком-либо месте подлинно высокотехнологичного террористического акта – лишь вопрос времени. Но кроме того, в результате этого же «уравнивания» бедные государства вроде Северной Кореи получают средства для нанесения противнику такого ущерба, на какой прежде были способны лишь немногие богатые и мощные государства.

Рано или поздно эта тенденция способна привести к апокалиптическим последствиям. Впервые в истории становится возможным небиблейский сценарий «конца света» – не деяние Божье, но преднамеренно запущенная, сотворенная человеком цепная реакция глобального катаклизма. Армагеддон, описанный в последней книге Нового Завета (Откровение, гл. 16), вполне может сойти за картину всепланетного ядерного и бактериологического самоубийства[5 - «Седьмый Ангел вылил чашу свою на воздух: и из храма небесного от престола раздался громкий голос, говорящий: совершилось! И произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на земле. Такое землетрясение! Так великое! И город великий распался на три части, и города языческие пали <…> И всякий остров убежал, и гор не стало; и град, величиною в талант, пал с неба на людей; и хулили люди Бога за язвы от града, потому что язва от него была весьма тяжкая».]. Хотя в ближайшие несколько десятилетий вероятность подобного события, возможно, очень низка, с развитием науки неуклонно будет расти и мощь доступных человеку актов самоуничтожения, которые организованное общество не всегда сможет предотвратить или ограничить.

Помимо апокалиптического исхода неизбежно будет расширяться список других сценариев эскалации насилия, способных осуществиться вследствие обострения международных противоречий или в качестве побочного результата манихейских страстей. В их число входят, начиная с более традиционных сценариев и заканчивая самыми инновационными:

1) полномасштабная стратегическая война с применением оружия массового поражения между Соединенными Штатами и Россией – что на настоящем этапе все еще теоретически возможно, хотя и маловероятно – либо, предположительно через примерно 20 лет, между Соединенными Штатами и Китаем, а также между Китаем и Россией;

2) крупные региональные войны с применением самого смертоносного оружия, например между Индией и Пакистаном или между Израилем и Ираном;

3) сепаратистские этнические военные конфликты, угрожающие прежде всего многоэтническим государствам, подобным Индонезии или Индии;

4) различные формы «национально-освободительного» движения угнетенных против реального или предполагаемого расового неравенства, такие как борьба индейского крестьянства Латинской Америки, российских чеченцев или сражающихся против Израиля палестинцев;

5) внезапные акты агрессии против соседних государств либо, анонимно, против Соединенных Штатов со стороны стран, слабых во всех иных отношениях, но сумевших изготовить оружие массового поражения и найти способы его доставки;

6) дающие все более разрушительный эффект террористические операции подпольных групп против целей, возбуждающих у них особую ненависть; повторение того, что произошло 11 сентября в Соединенных Штатах, а в конечном итоге теракты с применением оружия массового поражения;

7) парализующие кибератаки, анонимно предпринимаемые государствами, террористическими организациями или даже анархистами-одиночками против операционной инфраструктуры высокоразвитых обществ в расчете погрузить их в состояние хаоса.

Общеизвестно, что инструментарий для насилия становится все разнообразнее и доступнее. Он включает широкую палитру средств – от сверхсложных вооружений, в том числе различных типов ядерного оружия, созданного для решения специфических военных задач и доступного лишь нескольким государствам, до менее эффективных, но настолько же смертоносных ядерных зарядов, предназначенных для массового поражения городского населения; от ядерных боеприпасов до химического (менее смертоносного) и бактериологического оружия (прицельное применение которых затруднено, но поражающий эффект имеет высокую динамику самораспространения). Чем беднее государство или чем изолированнее группа, готовая применять подобное оружие, тем вероятнее, что они воспользуются хуже всего поддающимся контролю и наименее избирательно действующим средством массового поражения.

Ввиду этого дилеммы глобальной безопасности первых десятилетий XXI столетия качественно отличаются от дилемм века XX. Традиционная связь между государственным суверенитетом и национальной безопасностью разорвана. Впрочем, традиционные стратегические соображения, конечно же, остаются основополагающими для безопасности Америки, поскольку в случае крушения структуры международных отношений потенциально враждебные США крупные государства – такие как Россия и Китай – все еще способны нанести колоссальный урон американской территории. Кроме того, поскольку ведущие государства не прекратят совершенствовать имеющиеся вооружения и разрабатывать новые их виды, поддержание технологического превосходства над ними будет и впредь оставаться важным императивом национальной безопасности США[6 - Например, успешно осуществляемая Америкой революция в военном деле уже сама по себе побудила Китай провозгласить «революцию в военном деле по-китайски», определяемую как «ведение народной войны в условиях высоких технологий», причем некоторые китайские военные руководители и эксперты усматривают в этом «один из важнейших аспектов трансформации в области стратегии». См. Кун Шаньинъ. Обеспечение развития в сфере национальной обороны посредством прорывов и скачков (на кит. яз.) // «Дагун бао». – 2003. – 23 мая.].

Однако крупномасштабные войны между высокоразвитыми государствами уже стали редкостью. Две мировые войны, разгоревшиеся в самой передовой тогда части мира – Европе, – были «тотальными» в том смысле, что велись с применением самых совершенных для своего времени средств, уничтожавших как участников боевых действий, так и мирное население. Но, даже стремясь нанести противнику максимальный урон, каждая из сторон рассчитывала уцелеть в противоборстве. Тотальные по своим задачам, те войны все же не были самоубийственными.

После Хиросимы и Нагасаки, где слово «тотальный» обрело совершенно новый смысл, и с распространением атомного оружия, в круг обладателей которого вошли не только главные антагонисты «холодной войны», но и другие государства, победа в тотальной войне стала оксюмороном – словосочетание, объединяющее взаимоисключающие понятия. В результате признания и институционализации этого факта Соединенные Штаты и Советский Союз перешли к стратегии взаимного сдерживания путем устрашения. Как раз тем странам, которым создание самого разрушительного оружия вполне по карману, его применение угрожает максимальными потерями, поэтому если еще можно представить себе тотальную войну между Индией и Пакистаном, то между Францией и Германией она уже немыслима. Не будет чрезмерным преувеличением сказать, что тотальная война оказывается бессмысленным действием, которое может позволить себе только бедное государство.

Войны между высокоразвитыми государствами (весьма маловероятные), как и военные операции развитых государств против более отсталых (вероятность которых выше), отныне будут вестись посредством все более высокоточных вооружений, а их задачей станет не полное уничтожение противника (что может спровоцировать опустошающий контрудар), а его разоружение и последующее подчинение. Военные кампании США против «Талибана» в конце 2001 года и против Ирака в 2003 году представляют собой прототип военных столкновений, в которых будут применяться самые передовые виды оружия, способные выборочно поражать отдельные особо важные военные и экономические объекты.

Вялотекущее противоборство вперемешку с судорожными схватками сменяет организованные, продолжительные, формальные войны. Война как формально объявленное состояние ушла в прошлое. Последнее торжественное уведомление о предстоящем вступлении в состояние войны было сделано в адрес нацистского правительства послами Британии и Франции 3 сентября 1939 г. в Берлине после нападения нацистов (без объявления войны) на Польшу. Со времени окончания Второй мировой войны Соединенные Штаты участвовали в двух крупных войнах, в которых погибли 100 000 американцев, и примерно в полудюжине относительно серьезных военных операций, сопровождавшихся небольшими потерями для американской стороны, а также в одностороннем порядке подвергли авиационным ударам как минимум три столицы иностранных государств, ни разу формально не объявляя войны. Не сопровождались объявлением войны и три кровопролитных конфликта между Индией и Пакистаном. В 1967 году Израиль нанес упреждающий удар по соседним арабским странам, а в 1973 году сам подвергся нападению также без какого-либо официального предупреждения. Ирак и Иран в 80-е годы вели между собой затяжную кровопролитную войну, не признавая этого официально.

В противоположность эпохе традиционной международной политики, когда войны и объявлялись, и завершались формальным образом, сегодня они воспринимаются как отклонение от нормального поведения из того же разряда, что уголовные преступления. Само по себе это – уже показатель прогресса. Однако в эпоху глобализации «война» лишь уступает место неформальному, не знающему территориальных границ и зачастую анонимному противоборству. Насилие такого рода может вызываться ситуацией геополитической нестабильности, подобной той, что сложилась в результате крушения Советского Союза. В других условиях раздоры становятся следствием этнического и религиозного антагонизма, доходя до неистовой оргии массового умерщвления людей, – так бывало в Руанде, Боснии и на Борнео. Что бы ни было причиной насильственного противоборства, широкое распространение этого явления в наши дни очевидно[7 - По данным ежегодного отчета, подготовленного в 2002 году в Лейдене (Нидерланды) в рамках Междисциплинарной программы исследования причин нарушения прав человека (PIIOM) и посвященного конфликтам, в 2001 году в мире имели место 23 «конфликта высокой интенсивности», унесших примерно 125 000 человеческих жизней, 79 «конфликтов малой интенсивности», в каждом из которых погибли от 100 до 1000 человек, и 38 «политических конфликтов с элементами насилия» – число жертв в каждом случае от 25 до 100. Констатировано относительное отсутствие насильственной политической борьбы всего в 35 странах.]. В качестве ответных реакций на них иногда требуются «полицейские» акции, вроде операции 1999 года в Косово.

Со временем демографическое давление со стороны перенаселенных и бедных регионов на богатые части мира может придать более насильственный характер и нелегальной иммиграции. Кроме того, акты организованного насилия могут порождаться фанатизмом, насаждаемым некоторыми неправительственными силами и нацеливаемым на первоочередные объекты их ненависти, – примером служат террористические организации, избравшие своей мишенью Америку. Многие из перечисленных выше факторов насилия могут получить дополнительный импульс, если на почве неприятия глобального неравенства сложится некая новая интегральная идеология, которая, скорее всего, окажется направленной против страны, воспринимаемой как оплот существующего статус-кво, – Соединенных Штатов (подробнее об этом см. Часть II).

В общем, дилеммы безопасности Америки в XXI веке все более напоминают беспорядочные и многообразные вспышки преступности, против которой уже многие годы ведут борьбу крупные мегаполисы, где существует свой особый подпольный мир, где постоянно тлеющее и проникающее повсюду насилие есть норма жизни. Причем связанный с этим риск многократно возрос с появлением смертоносных технологий, при использовании которых маховик насилия может внезапно выйти из-под контроля и оно примет массированный характер. Невозможность во всех случаях быстро и точно установить источник угрозы еще больше подрывает способность Америки к эффективному ответу. В сущности, ее национальная безопасность, которая в XIX столетии основывалась на изолированном расположении страны, а во второй половине XX – на стратегии оборонительных альянсов с заокеанскими партнерами, сегодня приводит к уязвимости, характерной для современного мира в целом.

В таких условиях, и особенно в свете событий 11 сентября, вполне понятно все более откровенное беспокойство американцев об укреплении национальной безопасности. Их стремление обрести защиту от реально существующих, ожидаемых, мыслимых и даже воображаемых угроз оправдывается не только тем, что с момента окончания «холодной войны» на Соединенные Штаты возложена уникальная роль в сфере глобальной безопасности, но и тем, что образ Америки как социокультурного центра мира притягивает к ней взоры всего человечества. И потому у Америки есть причины претендовать на бо?льшую безопасность, чем у большинства других государств.

Но даже если мы согласимся с этим тезисом, насколько осуществима узко понимаемая национальная безопасность в эпоху, когда на смену межгосударственным войнам приходит стихия множественных раздоров? И где та невидимая грань, где даже обоснованная озабоченность внутренней безопасностью переходит из осмотрительности в паранойю? В какой степени безопасность Америки зависит от многостороннего сотрудничества и в какой мере ее возможно – или нужно – обеспечивать в одностороннем порядке? Эти простые вопросы приводят к исключительно сложным проблемам выбора в области национальной безопасности, решение которых дает далеко идущие последствия и для внутреннего конституционного порядка в стране. А динамичная, стремительно меняющаяся современная технология, равно как и переменчивая международная среда, неизбежно сделают любые ответы на подобные вопросы всего лишь временными и условными.

Национальная мощь и интернациональное противоборство

Понятие абсолютной национальной безопасности сегодня – всего лишь миф. В век глобализации полная безопасность и абсолютная оборона недостижимы. Фактически вопрос состоит в том, какая именно степень небезопасности не помешает существованию Америки и удовлетворению ее интересов во все более тесно взаимодействующем и взаимозависимом мире. Отсутствие безопасности, увы, это удел многих стран на протяжении столетий. Отныне нет ее и у Америки; и если утрата безопасности вызывает недовольство общественности, политикам предстоит научиться справляться с этой проблемой.

Рассматривая, как сказывается новое положение на проблемах безопасности, важно не упустить из виду изложенное выше. Америка – это общество, преобразующее мир, более того – источник революционных импульсов, подтачивающих построенный на принципах суверенитета международный порядок. При этом она остается традиционной державой, которая сама на односторонней основе защищает свою безопасность, поддерживая – не только в собственных интересах, но и в интересах всего мирового сообщества – международную стабильность. Вторая задача вынуждает творцов американской политики обращать особое внимание на привычную для США роль оплота мировой стабильности. Несмотря на новые реалии всеобщей взаимозависимости и растущую озабоченность международного сообщества такими новыми касающимися всех проблемами, как экологическое неблагополучие, глобальное потепление, СПИД или нищета, ничто не имеет настолько решающего значения для сохранения мира во всем мире, как мощь Америки. Чтобы убедиться в этом, достаточно представить такую гипотетическую ситуацию: что произойдет, если Конгресс США примет решение незамедлительно вывести американские вооруженные силы с трех главных плацдармов их зарубежного базирования – из Европы, с Дальнего Востока и из области Персидского залива?

С уходом США из этих мест вся планета, без сомнения, почти немедленно окажется во власти стихии политического кризиса. В Европе часть государств бросится лихорадочно перевооружаться и искать особых соглашений с Россией. На Дальнем Востоке, по всей вероятности, вспыхнет война на Корейском полуострове, а Япония приступит к основательному перевооружению, не упустив возможности обзавестись в том числе и ядерным потенциалом. В зоне Персидского залива доминирующие позиции захватит Иран, наводя страх на сопредельные арабские государства.

Ввиду изложенного выше у Америки есть две долгосрочные стратегические альтернативы: либо начать процесс постепенного, тщательно контролируемого преобразования собственного превосходства в саморегулирующуюся международную систему, либо положиться главным образом на национальную мощь в расчете на то, что страна сумеет обезопасить себя от международной анархии, которая может последовать за ее отказом от своих обязательств. В ситуации выбора между двумя этими вариантами большинство американцев инстинктивно склоняются к сочетанию политики односторонних действий и интернационализма. Самые консервативные сегменты американского общества и национальных элит отдают явное предпочтение сохранению любой ценой верховенства Америки – выбор, отражающий интересы традиционных структур власти, и ориентированных на оборону секторов американской экономики. Готовность же передать часть власти партнерам-единомышленникам в вопросах построения системы глобальной безопасности более свойственна тем элементам американского общества, которые обычно связаны с либеральными идеями и для которых стремление к социальной справедливости внутри страны предполагает подобную же ориентацию на международном уровне.

Превосходство, однако, не означает всесилия. Какой бы стратегический подход ни избрала Америка, ей придется тщательно продумать, какие регионы мира принципиально важнее с точки зрения ее безопасности, какими способами лучше определить и отстаивать свои интересы и какова допустимая степень международного беспорядка. Задача тех, кому предстоит вынести суждения по всем этим вопросам, чрезвычайно осложняется не только двойственной природой глобальной роли Америки, но и непрерывными изменениями в международной сфере. Хотя государство формально остается главным субъектом на мировой арене, межгосударственная (а не международная в традиционном смысле) политическая жизнь все больше приобретает форму хаотичного трансграничного и зачастую сопряженного с насилием общемирового процесса.

Из приведенных выше соображений можно сделать некоторые выводы применительно к безопасности самой Америки. Первая в перечне главных угроз международной безопасности – полномасштабная стратегическая война – остается по-прежнему серьезной опасностью высшего порядка, хотя уже не считается наиболее вероятной перспективой. В ближайшие годы одной из главных задач американского политического руководства в области безопасности будет сохранение стабильности взаимного ядерного сдерживания США и России. В течение примерно десяти лет Китай вполне может обрести способность нанести непоправимый ущерб американскому обществу в случае стратегической войны с США.

Американская политическая элита полностью осознает этот вызов. Поэтому есть основания полагать, что Соединенные Штаты не прекратят масштабных и дорогостоящих усилий по совершенствованию своего военного потенциала. Как минимум это предполагает повышение надежности, точности и способности проламывать оборону противника у американских стратегических и тактических ядерных вооружений и различных вспомогательных систем.

Вместе с тем следует ожидать, что возглавляемая Соединенными Штатами и вызванная научно-техническим прогрессом революция в военном деле выдвинет на передний план разнообразные средства ведения боевых действий ниже ядерного порога и в более общем плане поспособствует девальвации центральной роли ядерного оружия в современном конфликте. Вполне вероятно, что Соединенные Штаты произведут – если понадобится, то и в одностороннем порядке, – значительное сокращение своего ядерного арсенала при одновременном развертывании какого-либо варианта противоракетной оборонительной системы. Привлечение, помимо традиционных союзников США, России и Китая к серьезному обсуждению вопросов обороны от «периферийных» ракетных ударов со стороны государств, не располагающих иными стратегическими возможностями, может развеять опасения тех, кто подозревает Америку в стремлении восстановить через противоракетную оборону стратегическое превосходство, которое было у нее в начале 1950-х годов.

Следующие сценарии мировых угроз – крупные региональные войны, чреватые дроблением государств этнические конфликты и революционные вызовы снизу – необязательно представляют прямую опасность для Соединенных Штатов. Даже ядерная война между, скажем, Индией и Пакистаном или Ираном и Израилем, какой бы ни была ужасающей, вряд ли создаст серьезную угрозу территории США. Но в любом случае можно предположить, что Соединенные Штаты воспользуются доступными им политическими и даже военными рычагами влияния, чтобы предотвратить или остановить подобные конфликты. Способность Америки осуществить такую задачу в значительной мере зависит от того, насколько энергичной будет ее превентивная дипломатия и насколько весомыми и реальными покажутся ее заявления о намерении вмешаться в ход событий ради прекращения насилия в соответствующем регионе.

Необходимость выглядеть убедительно в данной роли остается для США веским доводом в пользу поддержания сил, способных под прикрытием американского стратегического «зонта» быстро и результативно проводить операции вмешательства в локальные войны, вне зависимости от территориальной удаленности очага конфликта от Соединенных Штатов. Ключевые слова здесь «быстро» и «результативно». В самом деле, для безопасности США способность к быстрой и решающей интервенции важнее возможности вести одновременно две локальные войны (неопределенной длительности), на которой настаивают, скорее из теоретических соображений, некоторые эксперты по военному планированию.

Способность за короткое время победить в одной локальной войне представляет собой более эффективное средство против развязывания где бы то ни было локальных конфликтов, чем весьма затратное поддержание численности войск, необходимых для параллельного ведения двух локальных войн.