ПАПА ВЫРОС

Александра Быстрова

ПАПА ВЫРОС

Подобралась поближе к папе и включила диктофон. Мне хотелось узнать подробности, сохранить истончившиеся воспоминания.

Папы чаще скрытные. Лишь изредка, в особом настроении, вырываются из их уст истории прошлого. Прошлого, которое существовало до нашего рождения. А значит, удивительного. Заглянем вместе?

Глава первая

Покидая отчий дом

Сердце тонуло в вязкости за грудиной. Колька ворочался, и панцирь кровати скрипом выдавал беспокойство. Мама, уставшая за длинный летний день, не реагировала на звуки из противоположной части комнаты – глубокий сон овладел ею до утра.

Колька пересчитал воображаемых овец, белых, кучерявых, до сорока шести. Дальше мысли сбились на волнующее: завтра начнётся новая жизнь вдали от дома. Самостоятельная.

Хорошо хоть на рыбалку сгонял с ребятами. Деревянный мосток, тянувшийся до глубины, удачно оказался свободным. От торопящегося шага доски запружинили. Парни расселись по трём сторонам, свесили ноги, изредка задевая остывающую воду. Слегка, чтобы не распугать рыбу. Большое озеро в центре села окружали дома разного размера и достатка, с одного бока уходившие улочками до соснового леса, за которым текла Ока.

Вечерний клёв оправдал надежды. Натаскали ладошечных карасей по полбидона и довольные засобирались домой. Колька не удержался, скинул кепку, майку и шаровары. Лето заканчивалось, как и возможность прикоснуться к озеру. Накупался до синих губ. Друзья тем временем оттачивали мастерство: крутили «солнышком» ведро, наполненное водой. Эффект застывшей воды завораживал. Ни капли не проливалось из перевёрнутого ведра. Неподалёку барахтались ненасытные до влаги беспокойные гуси. Широкими крыльями они раскидывали брызги. Среди их гогота доносилось:

– Пока! Га-га-га. Пока!

Колькин дом был виден с берега: стоял метрах в двухстах на пригорке. Парень взбежал по крутой песчаной тропинке, трава вдоль которой начинала плешиветь. Согрелся.

Васёк учуял добычу, встретил Колю, как цирковой кот. Настойчиво прошёлся вдоль хозяйских ног, соприкоснувшись с ними упругим шерстяным телом, вырисовывая знак бесконечности. «Бесконечно я вас люблю», – читалось в глазах хитреца.

Колька хихикнул, радуясь прошедшему дню. Уткнулся в подушку, чтобы не разбудить маму, обнял пушистый упитанный клубок, посапывавший рядом. Тот на мгновение встрепенулся, вытаращился.

– Васёк, кто ж тебе рыбки теперь принесёт? Я-то уезжаю, – прошептал парнишка.

Кота не заботило будущее, он попеременно сомкнул глаза – два жёлтых шарика, отражавших мягкий свет луны, исчезли.

– О-у-ааа, – широко зевнул Колька, поддавшись наконец-то настроению ночи. – Д-вайспа-а. – Звуки, вместо того чтобы вылететь наружу, скатились в гортань.

Ненадолго провалился в спасительную дремоту, только скоро снова очнулся. Было ещё темно. В горле пересохло, но греметь чайником на кухне или красться в сени к ведру с прохладной, манящей водой – не вариант. Тишина.

Вспомнилась первая поездка в Касимов с одноклассником. Познакомиться с городком не удалось – дорога неблизкая, а управиться нужно было за один день. Сдавали экзамены: математику и диктант. Сопровождала их Петькина мать Ольга Ивановна. Она же, будучи учительницей, и помогла ребятам подготовиться. В общем, Кольке повезло, что сын Ольги Ивановны тоже хотел учиться в КИТе (Касимовском индустриальном техникуме, который был открыт 1 сентября 1896 г. в целях обеспечения промышленности страны кадрами).

Хороший вариант для парней после сельской семилетки.

А помощь была нужна. В дневнике частенько появлялись трояки. Колька вздыхал, когда дома приходилось рассказывать о школьных успехах. Не оправдывался. Хотя оправдания на виду: единственный помощник матери. На нём вся мужская посильная работа: натаскать воды из колонки, сколотить, вскопать… Да и среди одноклассников он был самым младшим. Сам напросился. Друзья пошли в первый класс, а ему рановато – январский. Скучно одному оставаться, за компанию занял место за партой. Учительница начала перекличку. Кольку, естественно, не назвала.

– Филиппок, ты чей будешь? – обратилась она к белобрысому мальчугану, которого не было в списке. Приподняла очки. Удивилась незапланированному ученику.

– Он с нами! – полетело в ответ с разных мест.

Колька кивнул. Прасковья Андреевна разрешила остаться. Втянулся. Так и учился, опережая образовательную судьбу на год.

Повернулся на правый бок. Запустил пятерню в густую чёлку, взъерошив её, пробубнил:

– Чего не сплю-то? Рано вставать…

Движения хозяина задели Васька: поднялся и недовольный отправился за спокойствием на подоконник.

Учёба и домашние заботы – это обязанности, отвлекавшие от уличной жизни. Лапта, догонялки, прятки… Когда через окно врывались лучи солнца и доносились радостные возгласы, усидеть за тетрадками, выводя слова, запоминая формулы, было неимоверно трудно. Учебники никуда не денутся, а вот друзья разбегутся по домам. Радость ликования будет упущена.

Самый закадычный друг Лёнька оставался теперь в привычной жизни. Решение о переменах далось Кольке легко, да вот только чем ближе сам шаг, тем сомнительнее он становился. Чужой город, чужие люди. С Лёнькой же они не разлей вода. Тот из многодетной, гостеприимной семьи. Когда Колька приходил, его непременно усаживали за стол, угощали: варёная картошка с ароматным маслом, квашеная капуста целыми кочанами и солёные маслята. Принимали как родного, и Кольке нравилось хоть ненадолго ощущать себя частью шумного семейства.

Однажды во время зимней игры Лёнька потерял указательный палец левой руки. С соседскими ребятами катались с крутой горки на ледянках – плетёных мини-корзинах, дно которых заливали водой. Опасная штука получалась. Поняли, когда она Лёньке палец отрубила, и снег зардел бедой. Первой бедой в жизни друга, которого ждала непростая судьба.

Зима. Какая она будет на новом месте? Зимними длинными вечерами Колька любил забираться на печку и читать книжки при свете самодельного моргасика: керосин и фитилёк. Вряд ли в чужом доме, где мама сняла для него комнатушку, позволят занимать печку.

Растянулся звездой, сбив одеяло в сторону. Сон не шёл.

В мае, когда завели разговор с матерью, кем Колька хочет стать, он не раздумывая ответил: «Космонавтом!» За месяц до этого Гагарин полетел в космос. Люди осваивали далёкое, манящее, непостижимое. Гордость и огромная радость переполняли советских граждан, а уж парня тринадцати лет и подавно.

Мечты часто остаются несбыточными от своей грандиозности, а цели осуществляются из-за горящей душевной необходимости.

Поршневая ручка, чернила в которую набирались из пузырька, стоила два рубля. Чтобы её купить, Колька терпеливо собирал бутылки. Семнадцать экземпляров стеклотары по одному выстраивались в сарае. А тем временем серебристая ручка с изящным перьевым окончанием красовалась на полке местного магазина, ожидая счастливого обладателя. Дождалась и была положена в новёхонький чемодан из прессованного картона. Обтянутый коричневым дерматином, с блестящими металлическими углами, купленный по случаю важной поездки, он давно томился в углу терраски.

Петух и запах омлета опередили маму. Колька вынырнул из недолгого утреннего сна. Какой она приготовила омлет! Румяный, масляный. На маленькой чугунной сковороде, на которой ещё чудесно выходили тончайшие кружевные блинчики. Их мама напекла вчера, в дорогу.

Солнце неспешно поднималось над селом. Сине-белый автобус растревожил грунтовку. Облако пыли сопроводило его до остановки. Нехотя открыл двери.

До свидания, отчий дом.

Глава вторая

Ангелы-хранители

Сентябрь вместо поддержки устроил плаксивость. Затянувшаяся слякоть нагнетала грусть по родным местам и людям.

– Николай, чего ноги-то еле волочишь? Знаний, что ли, дали с лихвой – тяжела ноша? – хозяйка дома, ставшего приютом студенту, добродушно подтрунивала.

– Угу, – пробубнил новоиспечённый постоялец, шаря глазами по замызганным ботинкам.

Помня вчерашние наставления про чистоту полов, разулся при входе, как впрочем, делал это и в родительском доме, и поплёлся в свой угол. Тепло и послеобеденный запах, витающие в помещении будоражили растущий организм.

Комнатушка хоть и имела скромные размеры, но была уютно обставлена. Узкая кушетка вдоль стены, на которой висел гобеленовый ковёр с оленями. Художник, а потом ткачиха расположили их на цветном лугу рядом с речушкой. Перед сном можно разглядывать картину, додумывая сюжет. Дома над его кроватью осталось другое изображение: ребята-туристы присели на пригорок передохнуть и вглядывались в даль – что же ждёт их впереди. Мечтай себе на здоровье!

При входе в комнату – скрипучий шкаф. Если бы он мог говорить, поведал бы тайны не одного поколения – списали было старого на покой, да сгодился ещё. Занимался Колька за столом, упиравшимся в подоконник. Часто улица выдавала сцены для наблюдений: за воробьями, облюбовавшими стриженый куст под окном, и прохожими, спешащими домой. Скорее всего, домой! А куда ещё могут спешить люди?

Осень отжила и передала права молодой зиме. За окном побелели крыши. Софья Михайловна, статная классная руководительница, ворвалась в кабинет со стопкой тетрадей и, судя по надутым щекам, дурными новостями. Юные студенты притихли.

– Садитесь, бездари, – отрезала она, поправив копну волос, зрительно вытягивавшую и без того высокое тело. Её худобу подчёркивал пояс крепового платья, длины которого легко хватило бы ещё на один виток вокруг талии.

Нравоучения сменили правила русского языка, которые учительница сыпала в ответ на ошибки в диктанте. А тех было предостаточно, чтобы считать произнесённое «бездари» оправданным.

Колька не заметил, как вжался в стул – груз знаний давил с увеличивающейся каждый день силой. Тяжко! «Вот зачем, скажите мне, на отделении ремонта и монтажа металлообрабатывающих станков и автоматических линий нужно изучать грамматику? Что я без неё инструкцию не прочту или письмо домой не напишу?» – вздыхал он и торопил время до следующего урока, где под наставления Иван Саныча продолжит мастерить молоток.

Колька распрощался с одногруппниками: большинство отправились в общежитие, некоторые счастливчики – по домам. Компании в его сторону не складывалось.

Снег хрустел под ногами, улыбка расползалась на лице, шапка сдвинулась на затылок. Колька горделиво достал из портфеля молоток, на котором красовалась аббревиатура КИТ и цифры 1961. Именной, собственноручно сформированный из круглой металлической заготовки на заточном станке, кропотливо отшлифованный напильником и надёжно насаженный на деревянную рукоятку. Работы только двух студентов отметил преподаватель. И в качестве поощрения отвёл ребят в мастерскую техникума, где молотки зацементировали: для повышенной прочности металла их нагрели и посыпали специальным порошком.

– Сам! – негромко восхищался Колька, представляя рядом Лёньку. – А Саныч как нахваливал! По плечу хлопал, говоря, что «далеко пойду». – Шмыгнул раскрасневшимся носом и потёр молоток ладонью.

На хребте соседской крыши мелькнул серый холёный кот.

– Васёк! – Колька от неожиданности выронил инструмент и протянул руки к четвероногому.

Тот вскочил, навострил уши, задрал хвост и, проваливаясь в пушистый снежный слой, поспешил к человеку, радостно его зазывающему.

– Привиделся, – спохватился Колька. – Эх, – расстроенно выдохнул, бережно отряхнул поднятый молоток и вернул его в портфель. Вернуться же из скиснувшего настроения к прежнему бодрому не удалось.

А кот, надеясь на угощение, продолжал брести напролом уже по белой земле.

Результаты экзаменов лишили Кольку стипендии в размере двенадцати рублей. Целых двенадцати рублей! Эта печаль была куда более весомой, чем тоска по дому и родным. Приоритеты сдвинулись, зажав Кольку в тиски безысходности. Софья Михайловна вызвала его и странно мягко начала разговор, словно втиралась в доверие. Ей непременно нужно было знать всю арифметику Колькиного бюджета. Он поддался располагающему тону и выложил как на духу, что стипендии и присылаемых маминых десяти рублей, из которых пять он отдаёт хозяйке комнатушки, едва хватает на обед в студенческой столовой за тридцать пять копеек и кое-какой ужин.

– А завтракаешь чем?

– Чай пью, да баб Зина, бывает, кашей делится. Вкусная у неё каша, – мечтательно произнёс Колька, заглушая словами предательские урчания в животе.

– Так. – Учительница вскочила на ноги и пододвинула чистый лист бумаги к взъерошенному Кольке. – Пиши!

Тот напрягся, не понимая, как за две тройки могут отчислить из техникума. Он постарается! Очень будет стараться! Не может он не оправдать надежд матери.

– Пиши, говорю!

Колька повесил голову, сожалея, что не доучится и не получит профессию.

– Директору Касимовского индустриального техникума… – Слова Софьи Михайловны оглушали, словно били набат. Сердце Кольки притаилось в пятках. – Прошу оказать мне материальную поддержку в связи со сложным семейным положением. Коля! «В связи» раздельно. Переписывай!

Так Колька понял, что ангелы-хранители оберегают его даже вдали от дома, и продолжил получать стипендию, несмотря на тройки. Маленький тихий Касимов, затерявшийся в глубине рязанской Мещеры, был благосклонен к приезжему парнишке.

Разные люди встречаются на жизненном пути. Неравнодушных мало. Чтобы не только о себе, а больше о ближнем, нуждающемся в помощи, думали. Для этого нужно сердце.

Глава третья

Родина

– Фрóлов! – Услышал брошенное в спину колкое искажение своей фамилии Колька. Вздрогнул. Обернулся.

Пётр Георгиевич, усохший старичок, по обыкновению нёс на урок наглядный материал – немецкие газеты. Думалось преподавателю, что на практике подростки быстрее схватят азы иностранного языка.

– Am kommenden Sonntag feiert das sowjetische Volk den Tag der Panzertruppen… – второкурсник Николай Фролов старательно повторял слова и представлял советский народ, собирающийся в следующее воскресенье праздновать День танковых войск. Нарядные люди, с цветами и улыбками. Танки выстроились в ряд – гордость за мощь страны.

Выученная статья принесла пятёрку.

Через несколько занятий Пётр Георгиевич снова вызвал Кольку к доске. Тот повторил рассказанное ранее.

– Молодец. Пять!

От лёгкого успеха Колька округлил глаза и торжествующе сжал кулаки.

Когда и в третий раз повезло с тем же текстом, он еле сдержал улыбку и цыганочку, рвавшихся наружу, – оценка в кармане.

– Фрóлов, приезжает комиссия. Будешь помогать: встречать, общаться – у тебя успеваемость отличная.

Кольку обдало жаркой волной: его знаний немецкого хватит лишь на приветствие. Дальше заученных и от зубов отлетающих цитат из заметки дело за полгода не продвинулось. Но он промолчал. А как и в чём сознаваться?

При комиссии Колька показал себя глухим к языку научного мира и немым одновременно. Провал, после которого больше тройки рука Петра Георгиевича не выводила.

На майские праздничные выходные Колька рвался в родные края. Обычному пути на автобусе с двумя пересадками в Рязани и Спасске нашлась альтернатива. Да ещё какая! Плыть на пароходе по Оке до ближайшей к селу пристани, а там уж рукой подать. «Киструс! Совсем рядом. И по реке прокачусь, и быстро напрямки доберусь до дома», – размышлял Колька, увидев в маршруте знакомое название.

Два боковых колеса с лопастями плавно перемещали пароход «Григорий Пирогов» (один из лучших окских пароходов, который в 1932 году по ходатайству работников Московско-Окского речного пароходства был назван именем певца, родившегося в Рязанской губернии) вдоль обновляющихся с приходом тепла берегов. Сидеть в душном отсеке третьего класса, когда весна ласкова, Кольке совсем не хотелось. Почти всё время он проводил на палубе, опершись на перила и вглядываясь в простор за бортом. Распушившиеся кусты сменялись пастбищами и деревушками. Иные огороды спускались прямо до воды. Редкие храмы красовались на пригорках. Вид завораживал. Пролёт внушительного моста гостеприимно пропустил теплоход дальше по маршруту. Сердце Кольки тихонько скакало от приближения к дому.

Остановка. На пароме Колька перебрался на противоположный берег Оки. Огляделся, прикинул направление и, подхватив брезентовый рюкзак, бодрым шагом, широко расставляя ноги, пошёл по нежным всходам заливного луга. После большого разлива земля удобрилась илом и не везде успела просохнуть. Ботинки то и дело вязли. Хорошо, что неглубоко. Равнина салатового цвета радовала глаз, но настораживала тело. Шаг сузился.