Геракл

скачать книгу бесплатно


– О, проклятый изменщик Алкид! Сколько уж раз ты своими изменами мне подло втыкал острый нож в спину между лопаток?! Зачем только, глупая, за тебя я замуж пошла? Разве мало мне радости было под уютным родительским кровом? Как чудесно я царевной жила, таким довольством и блеском всегда окруженная, что люди завидовали мне. Потом была эта проклятая свадьба с тобой, с виду такая блестящая, ведь ты был завидный жених – из первых героев Эллады. Давно ли, кажется, под звуки флейты, под пенье гимна брачного, в наш царский дом привел меня внук великий Алкея? Теперь же, ради похоти проклятой своей, меня готов ты растоптать, смешавши с грязью! О, боги! Где теперь мое безоблачное счастье? Все пропало, погибло безвозвратно, исчезло, словно легкий дым при сильном ветре испарилось и превратилось в прах. Меня теперь ждут только злые беды и глухое горе из-за супруга неверного!

Алкид, слыша крики супруги, сначала морщил нос и нудно так ей твердил:

– Муж все делает хорошо, что бы не сделал. Так должна думать жена, даже если молчит. Если же вздумает вслух мужу перечить, то лишь беды одни ее речь ей принесет.

Мегара его словно не слышала, и тогда Алкид решил прекратить ее истерику, подошел к ней и легонько ладонью ударил ее по щеке, только за тем, чтоб привести в чувство и крики визгливые прекратить. Он уже делал это не раз. Удар был, как всегда, совсем не сильным, но вместо того, чтобы успокоиться, жена вдруг зарычала как горный медведь или лев и, грохнувшись на пол, стала кататься туда и сюда с душераздирающими надрывными воплями.

Никогда Алкид не слышал, чтобы женщина так кричала. Он изо всех сил зажмурил глаза и схватился дрожащими руками за голову. Все его тело пронзила крупная дрожь, широко открывшиеся синие глаза глядели по сторонам испуганно и затравленно. Потом он, не отрываясь, посмотрел на бьющуюся затылком об пол супругу, и на его испуганном лице появилась жалость, потом он стал опять испуганно озираться кругом.

Мегара через некоторое время внезапно успокоилась, прекратила вопить, встала с пола, оглядела себя и, как ни в чем ни, бывало, начала поправлять свою одежду и приводить гребнем в порядок совсем растрепавшуюся копну волос.

Алкид некоторое время недоумевающе глядел на супругу взглядом, застывшим…

115. Ирида посылает богиню бешенства Лиссу к Гераклу

]

Еврипид поет, как преданная златотронной Гере ее милая вестница быстроногая Ирида в это время примчалась к богине бешеного безумия Лиссе и провещала:

– Ты ж, богиня древняя, так и не познала брака, рождена от крови знатной и из утробы благородной вышла на свет. Ты, дщерь глубокой черной ночи от Урана, собери всю злобу и жестокость воедино, что накопились в твоей безжалостной груди! Теперь на Алкида – мужа, для Геры, нашей госпожи, такого ненавистного, наслать должна ты жгучее безумие. Пусть ноги негодяя сами исполняют неистовый танец, пусть иступленный мозг его разрывается от нестерпимого желания всех убивать. Заставь его Лисса в пасть жадной смерти собственными руками затолкать своих детей цветущих. Пусть он познает неистовую ненависть царицы нашей – и нас с тобою заодно оценит! Что стало бы с нами, божествами, когда бы смертный человек в своей безудержной гордыне для кары вышних оставался недоступным?

– Давно я знакома с этим негодяем. Уже не раз сплетались мы телами с ним в порывистых объятиях безумия страстей, которые кончаются всегда смертями. Скажи Ирида, златотронной Гере, что и на этот раз, я встречусь с гнусным мужем не напрасно – будет много детских трупов.

Ответила Ириде Лисса и помчалась, как буйно резвая собака, что за дичью посылают, и горячо клялась сама себе безумная богиня:

– Злое море так не выло, волны бурные вздымая, так земля не содрогалась и, по небу пролетая, столько ужаса и смерти не носили стрелы молний Катебата, сколько трепета, и горя, и безумных содроганий сыну Зевса и Алкмены я доставлю. Скоро, скоро я его заставлю собственных детей убить; да, своей рукой малюток беспощадно умертвит он, совершенно обезумев… Долго, долго после будет сон его кровавый длиться.

Недоумевающий взгляд Алкида, смотревшего на Мегару, начал меняться в то время, как он шептал сам себе:

– Боги, мне кажется, что она нарочно надо мной издевается – когда хочет – орет и визжит, словно умалишенная, а как пожелает – тут же овладевает собой, спокойно поправляет волосы и одежду. А я такую к ней испытывал острую жалость, когда она билась затылком о пол, что мне самому стало так страшно, будто разум совсем меня покидает. О, мерзкая лгунья! Собака! Я не позволю тебе так над собой надругаться.

116. Алкид, охваченный Лиссой, убивает своих детей от Мегары

Тут буйная Лисса примчалась и схватила Алкида в объятья безумные и крепко стала держать, он чувствовал всем своим мощным телом, как от бешеного гнева члены все его затряслись. Синие зрачки его стали вращаться, словно выскочить хотели из глазниц, грудь задрожала и рывками стала скакать, будто кто-то буйный в ней находился и вырываться наружу пытался.

Побледневшая от смертельного страха Мегара молча кинулась бежать сломя голову. Алкид же, как бык, вконец разъяренный, кривыми рогами трясет, так же бешено тряс головой и как бык то мычал, то ревел, когда воздух из мощного горла вырвался со свистом и хрипом. Потемневшие глаза его свирепо искрились, а с оскаленных, как у зверя, зубов закапала белесая пена.

Шкура Киферонского льва с Алкида слетела и обнаженный с луком и стрелами в руках, он, словно в кошмарном сне, стал носиться по дворцу, опрокидывая и ломая столы и скамейки и грозно вопя:

– Я узнал тебя, Эврисфей! Это ты в женском обличье надо мной издевался! Если не покажешься, сыновья твои за все мне ответят! Перимед, Эврибий, Эврипид! Где вы спрятались, мерзкие щенки микенского недоноска! Все равно я вас отыщу! И тогда, уверенны будьте, заслуженной смерти вам избежать не удастся!

Увидев племянника Иолая, он не узнал его и недоуменно спросил:

– Кто ты такой? Ты вроде бы не сын противного мне властелина с ушами огромными, как у осла. Может ты и есть сам Эврисфей, напяливший парик, чтобы прикрыть свои уши ослиные? – Нет, ты возрастом малый, значит ты – один из его сыновей, хотя… они должны еще быть моложе…Кто же ты, отвечай, если жить еще хочешь?

С налитыми кровью глазами Алкид, вытянув вперед руку с луком, направился к племяннику, но тот, видя, что дядя не в себе, сумел увернуться и убежать. Алкид не стал его преследовать, но, словно почувствовав присутствие детей, спрятавшихся в соседней комнате, он, как будто во сне, полном диких кошмаров, бросился туда.

И вот первая стрела вонзается в невинное сердце ребенка, и тот, как сноп шлепается, падает навзничь, окрашивая блестящий мраморный пол детской безвинной кровью. И дикий крик победившей Алалы слетает с побелевших губ отца:

– Один щенок готов, и тот властитель мерзкий, что хочет мной командовать, часть долга кровью сына заплатил. Теперь пора расплачиваться второму сыну за нечестивого ничтожного отца!

И вот стрела вторая, чтоб поразить другого сына, который, спрятавшись за алтарем, считал, что там он в безопасности, уже готова сорваться с визгом с тетивы, но слишком ее сильно натянули, и она порвалась с треском.

Ребенок, видя для себя такой счастливый случай, со ступеней алтаря скатился кубарем и бросился к отцу, ему повис на шее и, рукою детской касаясь бороды кудрявой, слезно молит о пощаде. Алкид с туманным взором не внемлет сыну, ребенка он толкает от себя, чтобы удобней было бить его и, как кузнец свой молот на наковальню опускает, – так он малютке ужасный на головку кулак свой мощно опустил. Темя ребенка хрустнуло, обрызгал детский мозг чертоги…

Сенека поет, что безумец схватил второго мальчика, молящего о жизни жалобно, за ножку и, раскрутив как палку, бросил.

Третий сын был так испуган смертью братьев, что тихо умер сам: ужас бледный мгновенно сделал жизнь его короткой.

Николай Дамасский говорит, что Геракла после его брака свела с ума или разгоряченная желчь или какая-то другая причина. Впав в неистовство, он убивает двоих детей Ификла и своих сыновей от Мегары, которую тоже чуть не убил. Она не выпускала последнего ребенка из рук и была спасена подоспевшим Ификлом, который, схватив ее за руку, утащил почти насильно.

117. Афина бросает Софронистер

Фиванцы знали, как Алкид обожал своих сыновей и после ужасного несчастья стали ежегодно приглашать веселого бога Кома, чтобы устраивать радостный праздник в честь этих детей, которых одевали в доспехи. В первый день празднования они совершали жертвоприношения и всю долгую ночь жгли костры, на второй день устраивали погребальные игры, победитель которых удостаивается венка из белого мирта.

Фиванцы горько скорбели о блестящем будущем, ожидавшем сыновей Геракла от Мегары. Один из них должен был править Аргосом, заняв чертог Эврисфея и тучные нивы Пеласгии. Другому сыну в удел предназначалось Фиванское царство, а третьему сыну была предуготовлена Эхалия. Для всех трех сыновей были отобраны самые лучшие невесты Эллады, обеспечивающие тройственный союз Фив крепкостенных с могучими Афинами и воинственной Спартой.

Те, кто любил Геракла, никогда не верили, что Алкид убил своих законных детей, они говорили, что это предательски сделал кто-то из гостей, которые часто бывали в гостеприимном доме зевсова сына от смертной Алкмены. Эти коварные убийцы завидовали восходящей славе Алкида, либо они были подосланы злокозненной Герой.

Фиванцы показывают могилу детей Алкида от Мегары, которых называли тоже Алкидами или Алкидидами. При этом они рассказывают об их трагической смерти совершенно так же, как и Писандр и Паниасид в своих тогда знаменитых, а ныне утраченных поэмах, посвященных лучшему зевсову сыну от смертной Алкмены.

Фиванцы только прибавляют рассказ о том, как Геракла, охваченного безумством, когда он вопил истошно, что счастлив он, ведь Эврисфея род исчез, вдруг охватил сон глубокий от удара камнем. Они рассказывают, что этот огромный камень ему метнула в голову Афина, не оставлявшая надолго без присмотра брата.

Так сильна была бешеная хватка Лиссы, что даже Палладе, могучей зевсовой дщери не сразу удается унять бешенство Геракла. Афина изо всех сил ударила его сначала своей рукой, по мужскому могучей, но бесполезным удар оказался. А ведь даже, когда Афина была совсем девочкой, удар у нее был очень сильным.

Отроковица Афина воспитывалась у сына Посейдона и Амфитриты морского бога Тритона, у которого была дочь Паллада. Однажды подружки вступили в воинское состязание друг с другом, и когда Паллада собиралась нанести удар, Зевс, испугавшись за свою дочь, протянул перед ней Эгиду. Паллада с опаской стала разглядывать необыкновенную шкуру козы и в это время пала жертвой случайного удара, нанесенного ей Афиной. Удар был случайным, но таким сильным, что Паллада тут же умерла. Богиня огорчилась нечаянным убийством и изготовила статую, похожую на Палладу, назвав ее Палладием, сыгравшим большую роль в Троянской войне, ибо непреступен был для врага Илион, пока в нем находился Палладий. Потом в память о подруге безбрачная дева украсила свое имя эпитетом и стала называться Афиной Палладой.

Только с помощью удара камня, названного Софронистер (Приводящий в разум) по голове Афине-Палладе удается повергнуть героя сокрушительной силы в сон тяжкий, беспробудный, на смерть больше похожий. Колени смирителя чудовищ медленно подогнулись, и на землю рухнул он, как дуб столетний под топором, как глыба в гавани, где строят мол.

Слуги рассказывают, что долго сон пребывал на веках простертого без чувств Геракла, руки кротко ему, сковав необорные, обезумевшей души долго не покидал, пока признаки прежнего разума вновь не вернулись к нему.

118. Страдающий Алкид пытается покончить с собой

Проснувшийся Алкид длительное время и тяжело приходил в себя, изумленно глядя по сторонам округлившимися глазами, он как будто бы все еще был не в себе и все время спрашивал:

– Где я? На чьей земле валяюсь? Чей это дом, мне, как будто знакомый? Чьи детские простерты здесь кровавые тела? Хоть стыдно молвить, страшно мне. Какое-то душа неведомое зло, случившееся здесь, предсказывает мне. Почему на мне нет шкуры льва? Где лук и стрелы, где палица моя победная? Кто лишить оружия меня посмел, ведь и во сне я грозен всем?.. Что вижу я? О боги! Это сыновья мои лежат убитые! Кто кровь моих детей пролить отважился? Укажите погубителя, и тут же он умрет! Врагом моим будет любой, кто знает, но мне не назовет убийцу. Слуги, где вы, отзовитесь!

Он нетвердым шагом ходил из комнаты в комнату, подходил то к одному мертвому детскому телу, то к другому, осторожно их гладил и морщился, словно что-то вертелось в его памяти, но ясно не вспоминалось.

Когда же, наконец, в его бегающих глазах засветился разум, он весь побелел, как свежевыпавший снег и, завопив не своим голосом, кинулся в комнату, где хранилось оружие. Там он схватил первый попавшийся меч и кое-как укрепив его, кинулся на него грудью, но меч, скользнув по ребру, со звоном упал, нанеся лишь глубокую царапину.

Острая боль привела в чувство Алкида, и он внезапно успокоился и ровными шагами стал быстро ходить по комнате из угла в угол. Внезапно он остановился, долго гладил свой выпирающий лоб обеими руками и, наконец, заговорил сам с собой рассудительно, словно пытаясь в чем-то себя убедить:

– Нет, мне нельзя падать духом, ведь этого только и ждут мои недоброжелатели и заклятые враги. Весь этот ужас мне следует считать испытанием крепости моего духа; и, боюсь, что это лишь первое испытание, а сколько их еще впереди?! Да, я убил своих детей и сделал это в состоянье ослепления, видно какой-то бог злокозненный или богиня мой разум похитил в это время… И это, безусловно, Гера, мачеха коварная моя. Конечно, безумие ни в чьих глазах меня не оправдает, ведь это божьего преследования метка, знак мерзкой скверны. Это всесильная Ткачиха послала мне такую метку потому, что я уклоняюсь от вытканного ею жребия. Тройным детей убийством проклятая Старуха всего лишь указала мне на то, что я служить у Эврисфея должен и предначертанные ею подвиги свершать. Урок слишком жестокий, но не ужасный, ведь, что неотвратимый Рок определит – то смертным не ужасно. Все можно претерпеть, что свойственно природе. И в этом страшном испытанье я буду твердокаменным, как шкура эта, изопью горе до дна и все перенесу, чтоб победить Могучую Судьбу.

Алкид несколько дней без пищи и воды просидел в своей комнате, заперев ее изнутри, хотя никто войти к нему даже не пытался, опасаясь за свою жизнь. Он ждал нового знака немилосердной своей Судьбы и, наконец, дождался, когда к нему постучал высокий, тощий светловолосый человек с длинным носом и маленьким поросенком в руках.

119. Феспий очищает Алкида от скверны тройного убийства

Алкид открыл дверь наполовину и увидел царя Феспия, бегающие глазки, которого, внимательно окинули настороженным взглядом затворника. Вдоволь насмотревшись, царь удовлетворенно кивнул и сказал, не скрывая лукавой улыбки:

– Радуйся Алкид! Я пришел прежде всего еще раз сказать, что признателен тебе за избавление моего города от ужасного Киферонского льва и еще кое-за что благодарен. Все мои дочери, кроме одной родили сыновей всем на безудержную зависть – пышущих бычьим здоровьем, сильных, красивых. В ознаменование этого высокие деревья перед своим дворцом я назвал рощей Муз и учредил праздник и состязания, которые назвал Музеями (праздник Муз). Эти празднования и состязания по музыке и борьбе атлетов мы устраиваем в честь сладкоистомного Эрота, соединившего тебя так удачно телесными узами с моими дочерями. Жаль, конечно, что брачные узы тебя ни с одной моей дочкой не повязали. Хотя, что ни случается, все к лучшему, ведь нет справедливей наказанья для любящих сердец, чем узы брака и венец… Но полно, шутки в сторону. Узнав о постигшем твой дом несчастье, я сразу примчался к тебе, чтобы совершить над тобой обряд очищения от скверны убийства. Я взял сосуд с кропильной водой, привезенной мне с вечно шумящего моря специально для обрядов очищения. И сера, и ветви маслины и лавра при мне и еще розмарин, можжевельник и мирт для увеличения очистительной силы кропила. А посмотри на этого чудного поросенка, только, что отъятого от сосцов материнских, полных от родов недавних. Я все сейчас исполню, как надо, а ты пока бросай унывать слишком сильно, Алкид. Бывали и раньше такие дела: 50 мужей заколками Данаиды убили, – в это Эллада даже поверить не смела, но окончилось для них все не плохо. С позволения Зевса, мудрая Афина и дружелюбный Гермес подвергли Данаид очищению в озере Лерны, и Минос с Эаком обрекли их всего лишь носить воду в кувшинах дырявых… Все проходит Алкид, пройдет и это. А сейчас, открой-ка мне дверь поскорее, чтобы от скверны я тебя, согласно обряду, избавил. Как только, что родившийся ребенок ты будешь чист и сможешь опять общаться с богами.

Геракл открыл дверь, и Феспий, многозначительно подняв палец, сказал:

– Для умилостивления души убитого и вместе с тем для примирения с собой убийца должен своею кровью смыть вину. Но я взамен такого обряда совершу примирительное жертвоприношение, и тогда убийца вместо себя, может принести в жертву домашнее животное, например, этого славного поросенка. Какая ветвь тебе больше нравится: маслина или лавр? Хорошо, пусть будет маслина. Ну тогда начнем.

После окропления водой царь феспиев тут же принесенного им поросенка заколол, вонзив острый нож под левую лопатку, кровь пустил, ему горло и шею разрезав, и оскверненные убийством руки Алкиду обильно кровью той окропил. Затем, не делая перерыва, иным омовеньем он стал богов умягчать, призывая Катарсия Зевса, заступника тех, кто прощенья ждет за убийство. Не прерывая обряда, Феспий распорядился, чтобы служанки все нечистоты вон из дома вынесли сразу и расставили чаши с водой ключевой для омовения рук. Разведя очистительный огонь, царь серой окурил все помещения. Потом благочестивый отец 50 феспиад ячменные лепешки и другие дары примиренья у пылавшего очага с возлияньями трезвыми жег, умоляя все время Зевса, чтоб удержал он ужасных Эриний от страшного гнева и для Алкида стал благожелательным защитником добрым после того, как кровью сыновьей он руки свои осквернил. Зевс все услышал и у себя на нетленном Олимпе косматой головой благосклонно кивнул, а на земле без молнии одним перуном громыхнул недалеко от дома Алкида.

По свидетельству Диодора Сицилийского, сведущая в магии и в волшебстве колхидская царевна Медея, прибыв в Фивы, застала там Геракла страдающим от безумия после убийства собственных детей. Ей были очень понятны его чувства, ведь и она совсем недавно зарезала собственной рукой двух своих сыновей от изменившего ей такого же, как Алкид русокудрого и голубоглазого героя Ясона, и она исцелила его колдовскими зельями.

Согласно Фотию, от безумия Геракла излечил некий Антикирей, нашедший какое-то особенное лекарство в Фокиде.

Некоторые говорят, что Гераклу помогли Асклепиады Панакея (всеисцеляющая), излечивающая от любой болезни и явившийся укутанным в плащ с капюшоном и с фригийской шапочкой на голове ее сын Телесфор (приносящий пользу), сведущий в магии.

120. Пифия нарекает Алкида Гераклом

После очищения от скверны тройного убийства Алкид с просветленным взором, словно заново родившись, сердечно поблагодарил Феспия за примирительный характер обряда, а перед самым уходом царя, даже поинтересовался, глядя на него вновь чистыми, здоровыми, голубыми глазами:

– Как поживают твои красавицы дочери? Вышла ли за муж Прокрида? Ты сказал, что сыновей все родили, кроме одной, а как внуков назвали?

Мудрый Феспий понял, что Алкид спрашивает лишь из простой вежливости, а сам думает о другом и потому, совсем кратко, по-лаконски, ответив, быстро распрощался.

Юноша действительно горел весь желанием еще раз посетить прославленный Дельфийский храм, дабы окончательно убедиться, что ему обязательно следует идти к Эврисфею на службу, чего он духом по-прежнему не желал, но умом понимал, что это для него неизбежно предначертано Мойрой.

Когда он подошел к величественному зданию из белого камня и паросского мрамора, построенному братьями Агамедом и Трофонием, то застал много паломников. Даже среди граждан с немалым достатком за получением оракула в знаменитейшем храме Эллады образовалась очередь, но, когда по львиной шкуре и нестроганой дубине Алкида узнали, ему предоставили почетное право вопросить Феба без очереди.

У сына Алкмены и Зевса от удовольствия запылали не только щеки, но и могучая шея – такие привилегии оказывались даже не всяким царям. Приведенному Алкидом белому быку, никогда под ярмом не ходившему, дали стручковый горох, и по тому, как бык его съел жрецы – госии поняли, что он совершенно здоров. Затем на быка совершили возлияние и потому, как он, охваченный трепетом, дрожал всем телом, от копыт до рогов, поняли, что бог расположен дать вопрошающему оракул, и только после этого принесли его в жертву. По знамению жертвы определили, что следующий день будет самым благоприятным для совещания с богом, и Алкид, как «отдельный гражданин» заплатил госию за оракул установленную плату в 4 обола (1 афинская драхма).

Ранним утром Алкид под присмотром госия совершил омовение водами священного Кастальского ключа, из которого пить нельзя, чтобы пройти последнее очищение, и только после этого дельфийский проксен сопроводил его в лавровом венке с шерстяной повязкой до дверей храма, где его «принял» другой проксен, и они спустились в адитон.

Там Пифия, омытая в Кастальском источнике, как всегда, в золототканной одежде, с распущенными волосами, в венке из зеленого лавра уже сидела на высоком треножнике. Непорочная дева с закрытыми глазами жевала лавр и судорожно вдыхала дурманящие испарения, поднимавшиеся из расселины, где гнил тлеющий пепел убитого Аполлоном змея Пифона. Рядом с аполлоновой девой стояли три длиннобородых жреца – профета с табличками и стилосами в руках. Нажевавшись лавра, дельфийская жрица воздела руки вверх и окурила себя лавром и ячменной мукой. Один из профетов дал Алкиду знак задавать свой вопрос, однако, когда тот открыл рот, Пифия забилась во вдохновенном пророческом экстазе и исступленно запела – забормотала, угадывая Фебовы речи. Профеты стали записывать все, что вещала она, однако Алкид и без них понимал каждое ее слово:

– В прошлый раз тебе было приказано немедленно начать подвиги совершать, но ты ослушался и был за это жестоко наказан. Судьба суровая и дальше строго тебя будет преследовать, когда ты не будешь ее предназначения исполнять. Теперь ты хочешь узнать, как избегнуть тебе тяжких мук и безумных страданий после тройного убийства детей? Ты должен на старое дышло новую накинуть петлю. Чтобы страдания к тебе опять не вернулись есть лишь одно средство: ты должен свою небывалую гордыню смирить – этот корень зла и пороков всех матерь. Тебе следует поселиться в Тиринфе, но прямо из храма ты пойди к Эврисфею в Микены и помни, что он твой владыка. Ему и Гере Судьба предначертала быть живыми рупорами, дающими тебе задания на совершение назначенных тебе подвигов и трудов.

Алкид с удивлением слушал дельфийскую деву, глядя ей на пупок – ему казалось, что вещание именно оттуда идет; слова же Пифии его не удивили нисколько. Когда он понял, что вещание кончилось и открыл рот, собираясь что-то сказать, исступленная Пифия, ни на кого не глядя, сошла с вдохновляющего ее треножника и тут же обрела удивительное спокойствие – она устало оперлась левой рукой о треножник, казалось, она не может даже стоять. Жрецы осторожно взяли Алкида за руки и хотели его вывести, но Пифия подняла правую руку, призывая их остановиться. Не восходя на треножник, она, сохраняя полную безмятежность, сказала Алкиду голосом спокойным и тихим:

– Ты больше не будешь зваться Алкидом. Феб Аполлон отныне Гераклом тебя нарекает, ибо именно Гере, которая всегда будет тебя гнать по земле, ты будешь славой великой обязан.

Эти тихие и простые слова Пифии подействовали на Алкида сильнее, чем ее исступленное бормотание, и он, решительно кудрявой тряхнув головой, мысленно дал себе слово, как клятву, добросовестно отслужить 12 лет Эврисфею и никогда не забывать, что он царь, властвующий над множеством окрест живущих людей, скипетр от Зевса имея.

Выйдя из храма, Алкид, который до перемены имени был известен еще и как Палемон, теперь уже, как Геракл направился к Эврисфею в Микены, изо всех сил заранее стараясь улыбаться смиренно, но чувствовал, что улыбка пока получалась кривой.

Согласно Николаю Дамасскому, когда Ликимний, Ификл, Алкмена и Геракл прибыли для проживанья в Тиринф, Эврисфей быстро стал другом Ликимнию и Ификлу, а к Гераклу относился с подозрением и скрытой опаской, никак не допуская его в число своих близких, но заставляя его выполнять то, что мы называем «каноническими подвигами Геракла».

Подвиги Геракла

121. Эврисфей назначает первый подвиг

Алкид, теперь нареченный дельфийским богом Гераклом, больше решил не испытывать судьбину и прямо из Пифийской обители явился к Эврисфею в Микены.

Арголидский Владыка, узнав о новом имени Алкида, постарался скрыть удивление и, прищурив свои маленькие вечно невеселые глаза, сказал Гераклу с грустным смешком:

– Ты опять, Алкид… нет, теперь ты Геракл, но все в той же львиной шкуре, хоть имя сменил. Радуйся! Твое первое заданье я готов объявить. Забавно получается – мужу, одетому в львиную шкуру, надо будет добыть, хе-хе, другую львиную шкуру, как будто ему одной шкуры мало, хм-хм…

Из тонких бледных губ Эврисфея послышалось старческое дребезжание – так он смеялся. Герой угрюмо исподлобья взглянул на царя и, поморщившись, отвел неприязненно-настороженный взгляд. Видно было, что он продолжал упрямо ненавидеть троюродного брата (он не хотел даже в мыслях называть его дядей), но после убийства детей и последнего посещения дельфийского храма он стал другим, вероятно, боялся беспощадную Судьбу прогневить. Конечно, он помнил данное себе слово и больше не мог позволить себе непослушание и тем более издевательство над царем и потому спросил, стараясь сделать голос почтительным, но сумел сделать только небрежным: