скачать книгу бесплатно
Путь Аграфены
Иван Викторович Быков
В небольшом городке, который – конечно же – является частью огромного мира, свершилась беда. Убежала девочка. Не такая уж это и беда, скажете вы, но такое случилось в городке впервые. Искали ее охотники, искала ее почтенная матрона – «царица». Отец и мать ее искали, Ведьма тоже найти не смогла. Обратились к горному колдуну, так и он оказался бессилен. Пираты, таинственные помощники, черные враги. По морям, по островам, по ядовитым лабиринтам, по кручам и низинам – везде была Аграфена, все увидала. Романтика многих миров, торговых площадей, искусных ремесел и кровопролитных войн, магия и мечи – все это в одном рубиновом бокале из лучших погребов Агадира. Но вот однажды… «Путь Аграфены» – это взрослая повесть для детей и детская сказка для взрослых. Или наоборот? Решать читателю. Иван Быков продолжает радовать любителей интеллектуальной прозы.
Иван Быков
ПУТЬ АГРАФЕНЫ
Глава 1. ИМЯ
«Пифагор намекает, что имена [вещам] дает душа, которую надо отличать от ума».
«Антология философии»
«Так и похоронил их Конал в одной могиле и положил один камень, на котором письмом огама начертал их имена».
«Смерть Кухулина»
Итак, эта история началась в одном маленьком городе…
Жила в городке одна маленькая (под стать городку) девочка. Обычная девочка, как все: в меру симпатичная, в меру кокетливая, в меру смышленая. И не в меру егоза.
Родители не особо баловали дочь, но при желании (а возникало такое желание довольно часто) девочка могла баловаться и сама, без родительской помощи.
Она бегала в одиночестве по лугам, ловила бабочек, пускала в многочисленные местные речушки бумажные кораблики. Забиралась в леса так далеко, пока страх не накатывал приятной волной, и тогда стремглав бежала на знакомые поляны, хрустя хворостом под ногами. Собирала гербарии, лазала по деревьям, пыталась погладить лис – в общем, совершала все возможные баловства, присущие детям ее возраста.
А возраст у нее был самый замечательный: пять лет и одиннадцать месяцев. Почти шесть.
Самым важным человеком в семье была бабушка. Звали бабушку Анастасия Егоровна, и все-все вокруг держалось на ней. Анастасия Егоровна выстроила семейный лом, благополучно довела мужа до беспробудного пьянства, а потом проводила в последний путь. Чуть поплакала, но не в ее традициях было расслабляться. Чуть расслабишься, и тут же власть в доме уведут из опытных рук многочисленные зятья, дядья и невестки.
Злые языки твердили, что смерть ее мужа, – это порча или сглаз местной ведьмы, с которой Анастасия Егоровна вступила в преступный сговор. Но весь городок относился к Анастасии Егоровне с глубоким уважением. Все понимали, что почтенной матроне хватило бы собственной мощи, чтобы лишить мужа жизненных сил, и никакие ведьмы были бы ей для этого не нужны.
Так что даже кумушки-старушки на завалинках никогда не называли ее фамильярным «Егоровна». Только «Анастасия Егоровна».
И даже грубые, в недавнем прошлом деревенские, мужики пытались заменить имя-отчество обращением «Госпожа», да с поклоном. Однажды Егоровна раздраженно метнула в очередного такого ловеласа-льстеца живой курицей. Курицу потом вернули, но яйца-то остались.
А вот местную ведьму тут не чествовали. Во-первых, никто не знал ее имени. Вернее, предыдущего имени. Теперь-то ее звали не иначе как Ведьма.
Во-вторых, жила она одна (что в городке принимали за большущий недостаток, за душевную хворь), на отшибе, в последней хате, за рекой. А там как бы уже и не городок вовсе. Так, окраина.
В третьих, она молчала, не разговаривала ни с кем, смотрела на людей из-под полы шляпы.
И шляпа ее, и альба, которая когда-то была белой, и заплечная сума теперь впитали пыль многочисленных дорог. Это в-пятых, десятых, двенадцатых…
Но ведьму терпели: она врачевала, принимала роды, предсказывала урожай. Вела себя тихо, пусть и была нелюдимой.
Девочке настало время получать имя. Трижды девочки получали имя в этом городке. Традиция завелась давно, никто не помнил ее истоки, а потому никто и не оспаривал, и наперекор не шел.
Рождалась девочка просто Девочкой. Лес, звери, насекомые и всевозможные хвори – все это служило теми порогами, через которые лодке Девочкиной жизни предстояло нестись шесть лет. Не каждая добиралась. Но, добравшись, получала имя…
Теперь нужно было привыкнуть носить это имя, потому что в двенадцать лет муж давал имя новое. И, наконец, с рождением сына она торжественно получала имя третье, окончательное. И только уйдя на покой, старуха становилась просто Старухой. Одна лишь Анастасия Егоровна имела такие права: именоваться именем-отчеством.
Исполнилось шесть лет. Пора было приступать к таинству. Анастасия Егоровна обрядилась в пышные одеяния, подобающие случаю, и торжественно, в сопровождении свиты, явилась в дом.
Было раннее утро. Даже не утро еще – только первые его предвестники, лучи. Но народу собралась целая уйма. В дом, конечно, пустили не всех. Толпа заполонила огороженный заборчиком участок. И расположилась за забором.
Девочке было тревожно, волнительно и страшно. Грузная тетка в высоком головном уборе проникла сквозь дверной проем чинно и властно. Подол наряда стелился по полу, поэтому казалось, что Анастасия Егоровна плывет по воздуху, вовсе не касаясь ногами земли.
Девочка почувствовала, как коленки гнуться сами собой. Она рухнула в старый ковер, ушибив коленные чашечки. Холщовая ткань ее простенькой рубашонки натянулась и чуть не треснула. Обряд начинался.
– Сколько лет тебе, Девочка? – спросила Анастасия Егоровна, будто бы не зная. Спросила нежно и доверительно.
– Шесть, – ответила Девочка, как ей показалось, смело, почти дерзко.
– Твое имя… – начала Анастасия Егоровна от глубин груди. – Твое имя… – Задумалась на длинное мгновенье.
Кто мог поспорить с Анастасией Егоровной? Никто! Отец девочки, было, попытался, но тут же отошел и замолчал под пронзительным взглядом старушечьих глаз.
– Гарафена! – сказала Анастасия Егоровна с порога… И все смирились.
– Встань, – властная старуха потрепала новонареченную по подбородку, развернулась, как разворачивается мельничный жернов, и скрылась темным силуэтом в рассветных лучах.
А свита осталась. Наперебой все бросились благословлять Гарафену, дарить подарки, поздравлять родителей. В мире стало больше на одного человека. И стало меньше на несколько сот трезвых людей. Начались народные гуляния.
Глава 2. ДОРОГА
«Этот путь приводит к таким легендарным якобы явлениям, как телесное прохождение сквозь предметы трехмерного мира, движение по воздуху, хождение по воде, мгновенное преодоление огромных расстояний, излечение неизлечимых и слепорожденных и, наконец, как наивысшее, чрезвычайно редкое достижение – воскрешение мертвых».
Даниил Андреев. «Роза мира»
А потом началось лето. Жара-страда. Работы было много, а Девочке теперь приходилось работать наравне со взрослыми. Ведь теперь она обрела имя – Гарафена.
И все равно егоза иногда пробуждалась в ней. Так, она находила время спрятаться в высоких и ароматных фиолетовых льнах, принять на указательный палец случайную божью коровку и наблюдать за ее несуетливыми перемещениями по ладошке, чувствовать «топот» лапок до тех пор, пока далекое, но от того не менее пронзительное «Гарафена!» не возвращало ее к жизни.
И тогда Гарафена отпускала божью коровку в небо, к деткам, и отправлялась в городок – принимать неизбежное наказание.
Ее наказывали за безделье и праздность. Не били, но лучше бы уж били. Отец и мать усаживали Гарафену за общий стол. Со всеми родственниками. Усаживали в центре. В такие трапезы-наказания молчали все. Молчали и смотрели на Гарафену. Без укоризны, но с грустью.
В этой многовековой грусти, как в морских глубинах, таились труд поколений, старания матерей, неизбежный авторитет отцов. В грусти таилась история.
Хотелось Гарафене либо взлететь и оказаться за тысячи деревьев отсюда. Либо оказаться под корнями этих деревьев, провалиться в почву. Но от таких наказаний спасения не было…
– Гарафена! – вновь услышала девочка, когда в один погожий день снова оказалась среди взрывов полевых цветов.
– Тут! – откликнулась девочка. – Бегу!
Встала, оправила рабочее платье – бежевый отрез материи, недлинный, – до колен, опоясанный зеленой лентой, простилась с муравьем, искренне пожелав ему донести добычу до муравейника. И пошла. Медленно, но все быстрее и быстрее, чтобы не дать себе передумать. Городок был за спиной, лес – перед глазами.
Немыслимое дело: жительница городка не откликнулась на зов родителей, пренебрегла обязанностями горожанки. Ее звал другой голос. Голоса. Голоса леса, дороги, одиночества, свободы.
Какое странное чувство – сжигать саму возможность вернуться. Вот еще есть время оборотиться, стать к городку передом, к лесу задом, направить стопы в сторону отчего дома. Но с каждым новым шагом эта возможность тает, испаряется, развеется в дым. Теперь голоса леса впереди звучали более объемно, чем глухие голоса городка за спиной.
Лай собак – вой волков; крик петухов – клекот хищных птиц; речь людей – шелест листьев; зовы «Гарафена!» – ничего не требующее молчание леса. Там, позади, – там, впереди.
Хоженая дорога истончалась, превращалась в нить тропы. Потом стала просто примятой травой. А затем исчезла вовсе. Лишь кое-где исцарапанный валежник. Но были ли это зарубки охотников или следы медвежьих когтей – кто может знать. Только опытный следопыт.
Гарафена следопытом не была. Она умела слушать природу, но совершенно не умела выслеживать дичь. В какой-то момент стало страшно, захотелось сдаться, повернуть.
Ну, накажут. Пусть даже сильно накажут. Посидит за столом два-три часа пред грустными взглядами родственников. Пусть даже Анастасия Егоровна метнет в нее живой курицей. Пусть даже уткой. Пусть поросенком! Зато девочка останется жива. А тут, в лесу… Никаких гарантий.
Кроме того, Гарафена вдруг вспомнила, что не взяла с собой никаких съестных запасов – ни хлеба, ни вина, ни сыра. А было уже глубоко за полдень – сумерки падали одеялом на мир, и было им, сумеркам, все равно – город укрывать или лес.
Девочку стали обуревать мысли. Не добрые, не злые, а просто мысли. О том, что вот так, просто, одним движением души, она разорвала связи, которые делали ее быт уютным, стабильным, комфортным.
Куда идешь теперь ты, девочка Гарафена? Веками жили твои предки – жили дарами природы, в гармонии с миром. По кирпичику возводили то, что принято называть цивилизацией. Любили, дрались, возвеличивали, наказывали. Писали законы и нарушали законы. Но городок был. Именно их стараниями – был.
А теперь ты одна. И, конечно же, тебя по-прежнему любят и ждут в твоем городке. А лес полон невзгод и опасностей, сюрпризов и капризов. Зачем, милая? Зачем?
Еще не поздно. Вон она – опушка леса. До нее еще идти и идти. Заночуй в поле, выспись, а завтра утром примешь решение. И, конечно, вернешься.
Но не заночевать в поле – найдут. Весь городок с многочисленными родственниками, с хозяевами и собаками, с факелами и криками, может быть, уже ринулся на поиски. И что тебе в том, что мало кто уснет сегодня в твоем городке? Что о тебе заботятся – в той или иной мере, но все твои сограждане, знакомые и незнакомые? Тебе надо бежать! Беги, девочка, беги!
И Гарафена побежала – не домой, а к лесу. Побежала, как будто спасаясь от лютых зверей. Вот только лютые звери были впереди, а за спиной – заботливые сердца. О! эти неразумные поступки! Не из них ли соткана вся наша жизнь? Многие из таких поступков ведут к гибели, и лишь единицы – ко взлету на самые недосягаемые вершины.
Но как узнать, где окажешься – в бездне или на пике, – если не свершать их, безумные поступки?
Гарафена бежала все быстрее и быстрее, опушка леса становилась все ближе. Действительно, где прятаться от темноты, как в не чаще леса? Сумерки – все плотнее, трава – все выше, холмы под ногами – все более опасны для бегущей. Гарафена мчалась к лесной опушке, как к спасению. Была уверена: там ее не достать никаким собакам, факелам, людям.
Пояс разметался вокруг талии двумя зелеными змейками. Бежевый отрез ткани теперь плотно, под напором ветра, облегал спереди и развевался плащом за спиной. Гарафена была похожа на голобедрую менаду-спартанку, несущуюся в лес за повелителем Дионисом.
А вот и звуки музыки. Кто там играет в лесной чаще? Это флейта Пана или кифары его спутников-сатиров? Кто бы ни был – к ним, в их круг, в их далекое от людской серьезности веселье.
Девочка уже возомнила себя женщиной и отправилась в путь. Назад не было дороги.
Глава 3. ПЕСНЬ
«Там, где кончается государство и начинается человек, не являющийся лишним: там начинается песнь необходимых, мелодия, единожды существующая и невозвратная».
Фридрих Ницше. «Так говорил Заратустра»
Из леса тихой волной плыла песня. Она одновременно напоминала колыбельную матери, сказку отца, рукопожатие друга, улыбку случайного прохожего. Гарафена невольно заслушалась и остановилась. И вдруг поняла, что песня-то – о ней самой.
Тускловато стало в мире.
И решил: чего терять?
Не проведать-ка мне Ирий,
С Гарафеной поболтать?
– Так это Ирий? – крикнула Гарафена в темноту леса.
– Нет, конечно, – улыбнулся голос из темноты. – Какой же это Ирий, глупышка?
– Я не глупышка! – обиделась девочка. – У меня есть имя!
– И какое, позволь спросить? – вновь улыбнулся голос из темноты.
– Гарафена! – гордо ответила Гарафена.
– Ну, конечно! – как будто бы удивился голос из темноты. – Ну, здравствуй, девочка-дорога.
– Почему дорога? – удивленно спросила Гарафена.
Девочка стояла на месте, боясь сделать шаг. А вдруг там пропасть? Или бревно? Или обрыв к реке? Или лесная топь? Или охотничья ловушка на волков? Или… Да мало ли чего еще могло быть там, через шаг? Во мраке леса не было видно даже кончиков собственных пальцев.
– Так это не Ирий? – на всякий случай спросила Гарафена. Спросила очень важно, чтобы показать какой ответственной может быть семилетняя девочка, у которой уже год как появилось имя. А на самом деле – просто для того, чтобы остаться на месте.
– А что такое Ирий? – спросил голос вместо ответа.
– Ну… – замялась Гарафена. – У нас Ирием называют край света. Место, где всем хорошо – и людям, и зверям.
– И для тебя опушка леса – это край света? – тепло рассмеялся женский голос, а потом будто бы спохватился:
– Да, понимаю: городок ваш ограничен именно этой опушкой.
– И вовсе нет! – обиделась Гарафена. – Наши охотники уходят далеко вглубь леса и приносят очень странных животных.
– Ладно-ладно! – примирительно успокоил голос. – Странных животных здесь действительно много. Просто и народов тоже великое количество, и каждый народ называет край света по-своему.
– Народов много? – не поверила Гарафена.
– Очень! – подтвердил голос. – И названия Ирия у каждого свое. А порой даже несколько. Например, в Скандинавии говорят Валгалла…
– А где это – Скандинавия? – уточнила Гарафена.
– Очень далеко на Севере, – мечтательно ответила загадочная вещунья. – А вот на Юге говорят Джаннат или Аль-фирдаус. На Востоке говорят Дзёдо или Сукхавати. Кто называет Ирий Парадайзом, кто Геннаг, кто Ханаан… Мы так проговорим до утра. Ты голодна, девочка-дорога?
– Да, – призналась Гарафена. – И я до сих пор никак в толк не возьму, почему Вы называете меня, во-первых, девочкой, а во-вторых, дорогой.
– Ну, девочкой, – рассмеялся голос, – потому что тебе всего семь лет…
– У меня есть имя! – напомнила Гарафена.
– Знаю, знаю. Просто в моем мире имена дают от рождения.
– От рождения? – не поверила Гарафена. – Но зачем?
– Потому что в каждом имени заложен путь человека. Сколько бы ему ни было: день или век. А теперь иди к костру. Расскажу, почему ты девочка-дорога.
В темноте леса действительно воссиял огонек. Казалось, он был тут всегда. На огне стоял котелок, источавший аромат, которого Гарафене не доводилось чувствовать никогда в жизни. А у костра сидела очень знакомая женщина – Гарафена видела ее не раз в городке, то у базарчика, то у домов людей, пораженных хворью. Та же пыльная альба, та же широкополая шляпа. И даже та же дорожная сума у ног.
