скачать книгу бесплатно
– Сколько всего в городе стрельцов? – спросил Долгоруков князя Одоевского.
– Около двух сотен, если всех купно счесть, но на охране в городе едва ли полусотня будет, остальные кто где.
– Полусотня при таких стенах – это сила, – уверенно сказал Долгоруков. – В Сергиевой лавре, когда мы в осаде сидели, против каждого приходилось до пяти ляхов, и стрельцов среди осадных сидельцев едва ли четверть была, остальные – монахи и пришлый люд. Но раз приперло, взялись за оружие все, кто мог и не мог, и выстояли.
– Сказывают, в осаде вы с голоду крыс ели? – спросил князь Одоевский.
– Это ляхи слухи пускали. До крыс не дошло, а вот собак и кошек в Лавре, почитай, не осталось. Не могу сказать, что видел, как ели похлебку из кота-мяуки, но могло быть и такое: голод не тетка.
– Так и до человечины недолго? – осторожно предположил Одоевский.
– Ляхи поэтому на приступ и не ходили – боялись, что изловят их монахи, освежуют и сварят в чане, – озорно усмехнувшись, ответил Долгоруков.
Свита захохотала.
За два часа воеводы осмотрели все городские укрепления. Долгоруков остался доволен: стены крепки, с налету не взять, а в осаде малыми силами и подавно. Вся опасность от нападения – тем, кто живет на посадах. Нет им защиты от врага. Но так было во всех городах: и в Москве, и в Смоленске, и в Калуге – посады гибли всегда, но, как правило, быстро отстраивались.
После обеда Долгоруков судил грабителя Гришку Мокрого. Суд был скорый и правый, воевода повелел взыскать на Мокром рубль за украденное и рубль за обиду. За грабеж Мокрого заточили в острог, надев на шею деревянную колоду. В таком виде он должен был сидеть, пока не покроет пострадавшей бабе убытки. И еще воевода велел выпороть Гришку кнутом – так, чтобы впредь неповадно было грабить.
– Крут новой-то воевода! – одобрительно шептались в городе. – И поделом, нечего его, татя, жалеть: сегодня на бабу напал, завтра топор или, еще того хуже, меч возьмет и на большую дорогу пойдет. А тут, глядишь, и побоится: в другой-то раз с таковым судьей не сносить ему головы.
Матрена Мологина, узнав о наказании Гришки Мокрого, пришла к Соколовым благодарить:
– Не думала я, что ты пойдешь являть на супостата.
– Почему, ты же сама просила.
– Что такое «просила»… Мы часто просим о чем-либо, да не часто нам помогают, даже словом добрым.
– Скажешь тоже, у нас так не заведено, обещала – делай.
– Честная ты, Аграфена, – довольно сказал Мологина, – всем бы такими быть, стало б легче жить-поживать.
К Соколовой подошла сенная девушка Феклуша.
– Я все что велели сделала. Малой наелся каши и спит, думаю, до вечера. Дозволь мне к старцу сходить? – спросила она хозяйку.
– Пойди, послушай что говорит, потом расскажешь.
Феклуша поклонилась и убежала со двора.
– Куда это она ходит? – спросила Мологина.
– Да к старцу Галактиону.
– Который отшельник?
– К нему самому.
– Смотри, научит он девку плохому.
– Отчего же?
– Да против власти он говорит.
– Лжешь?
– Вот тебе крест святой! Мне муж рассказывал: пришел Галактион к избранным людям, веригами гремит, говорит громким голосом – ставьте мне во дворе у келейки церковь, чтобы я мог, не выходя за ворота, молиться о спасении града Вологды. А ему говорят в ответ: рядом у тебя церковь Екатерины, пять десятков шагов шагнуть – и там. Молись на здоровье. Нет, говорит, надо новую церковь во имя Пресвятой Богородицы, чтобы город от беды защитила.
– Совсем из ума старик выжил. Отказали ему избранные головы, и правильно. Кликуша он.
– Не знаю, – покачала головой Аграфена, – мне о нем другое говорили.
– Посмотрим, – ответила Матрена Мологина и пошла домой. – Благодарствую за явку на разбойника, – крикнула еще раз от калитки.
– Помогай Бог, – ответила Аграфена.
Она вдруг начала сомневаться, правильно ли делает, разрешая Феклуше общаться со старцем.
«Ужо вернется домой, уж я ее обо всем расспрошу», – решила Соколова.
Глава 4
Феклуша, выбежав из ворот дома, направилась на окраину города в Нижний посад. Там, на берегу невеликой речки Содемы, в стороне от городской застройки жил старец Галактион, монах-отшельник. Сколько ему было лет, никто не знал. Старец стяжал в городе славу человека гордого и бескорыстного: жил чем придется, ни на что не роптал, зимой и летом ходил в длинной холщовой рубахе, гремел железными оковами.
Девушка прошла вдоль городской стены, миновала речку Золотицу и выбралась на Нижний посад. Ее путь проходил мимо городских усадеб, каждая из которых была похожа на маленькую крепость с остроконечным тыном, чтобы не смогли забраться воры. На заостренных концах бревен вполне мирно кверху дном болталась глиняная посуда, висели всякие вещи, которые необходимо высушить, не занося в дом.
Настроение у Феклуши было превосходное. Хозяйка, Аграфена Соколова, к ней всегда добра – не бранит, как хозяева других сенных девок; если надо пожурить, скажет строго, но без обид, как старшая сестра младшей. А как же иначе, росли-то они вместе в одном доме, хоть и в разных клетях. Аграфена в светлице, Феклуша в кутном углу у печки.
К старцу Галактиону в первый раз Феклушу тоже послала Аграфена, вскоре после того, как Иван Соколов отбыл в Ярославль. Велела передать дары, чтобы помолился отшельник за ратников. Галактион ничего кроме хлеба не взял, сказал, что и так молится о воинах денно и нощно.
Девушка было хотела идти назад, но старец ее задержал, стал расспрашивать – сначала про Соколовых, потом про нее саму. Феклуша рассказала ему как есть, что отца-матери своих не знает, с малолетства жила у родителей Аграфены в услужении, а потом перешла к ней – присматривать за малышом и помогать по хозяйству.
– Сколько тебе годочков, девонька? – спросил тогда старец.
– Семнадцать, – отвечала Феклуша.
– Как и моей дочке, – вздохнув, заметил отшельник.
– А разве у монахов бывают дети? – удивилась сенная девушка.
– А я не всегда был монахом, – вдруг вскинул брови Галактион, – была и у меня семья: жена-красавица, дочурка-забава. Теперь нет ничего. Жена в молодых годах заболела и в одночасье померла. Я тогда был далече от Вологды, не знал ничего. Вернулся – ни кола ни двора. Соседи сказали, что дочурку повез на воспитание в Горицкий монастырь на Шексне один заезжий купец, да, видно, не довез. Я, когда вернулся, обошел все обители, не нашел своей кровиночки. Не знаю, жива или нет. Если жива, ей, как и тебе сейчас, семнадцать лет.
– Я тоже, старче, своих родителей не знаю, с малолетства по добрым людям живу. Но жаловаться грех, обид мне никто не чинит.
– Мир не без добрый людей, может, и мою Аленку не обижают.
Феклуше показалось, что на глазах Галактиона она увидела слезы.
– А знаешь что, – вдруг сказал отшельник, – ты заходи ко мне как сможешь, проведывай старика. Я буду говорить с тобой, а думать, что с дочкой своей беседы веду. И тебе польза, и мне отрада.
– Хорошо, старче, я буду заходить к тебе, если хозяйка отпустит.
– Отпустит, она жонка совестливая, молва о Соколовых идет добрая. Только знаешь что, ты меня не зови больше старцем.
– А как же звать-то?
– Зови просто: батюшка, как духовного отца.
– Хорошо, батюшка, мне тоже так сподручнее. Единокровного отца у меня нет, так будет духовный.
Феклуша весело рассмеялась.
Она вернулась домой, все рассказала Аграфене, особенно как молится Галактион за всех воинов русских и какая добрая молва идет в городе о семействе Соколовых. Хозяйка была довольна.
– Ты, Феклуша, старца-то проведывай почаще, он плохому не научит, – сказала тогда Аграфена.
С той поры Феклуша стала время от времени захаживать к отшельнику.
Какой же девушке не понравится, когда дарят цветы, пусть и берестяные; главное, что от души. Феклуше тоже был приятен подарок работника Тимоши. Она не знала, нравится ей этот парень или нет, просто было радостно получать от него знаки внимания. Втайне девушка мечтала о замужестве. Иван Соколов не раз говорил Феклуше, что сосватает ее за достойного человека и приданое даст.
Вот только работник вряд ли подходил для этого дела. Такой же бедняк, как и она.
Говорят, с милым и в шалаше рай, но это летом, а остальное время что – горе горевать в нужде и холоде? Нет, уж если суждено ей побывать замужем, думала девушка, то только за таким, как Иван Соколов: чтобы собой ладен, мастеровит, а если надо, то и воином может стать, защитником.
Если бы посватали ее за такого пригожего молодца да приданое дали, тут бы Феклуша и расцвела. Но разве бывает такое? Вряд ли. Удел таких, как она, искать себе ровню. А значит, Тимоша для нее всем подходит и если посватается, то ерепениться грех – надо давать согласие, а добра наживать придется совместно.
С такими думками она перешагнула порог келейки старца Галактиона.
– Можно к тебе, батюшка? – девушка в ожидании встала на пороге.
– Заходи, голуба моя. С чем пришла, рассказывай, – добродушно приветствовал ее Галактион.
– Исповедаться пришла, тяжело на душе у меня, – негромко начала Феклуша. – Давеча хозяйка в сердцах говорила, что в городе войск мало. Неровен час, враг лютый нападет – не совладать с ним будет. Она даже работников хочет в дозор ставить. Страшно мне.
– Чему быть – не миновать, – ответил Галактион. – С кротостью принимай, дитя, неотвратимое, ибо все в руце[21 - В руке (устар.)] Божией.
– Так будет что или нет?
– Сказано: что будет, то и будет, и град падет, и стены рухнут, и вороны над пепелищем кружить будут, не многие спасутся и станут потом сказывать, как дело было.
– А ты спасешься?
– Да разве ж обо мне речь?
– А я, а наши, Соколовы?
– Говорю же, все в руце Божией! Молиться надо, Господь милостив, вдруг да пошлет избавление. Но молитва до Господа идет долго, если она одна, а если много, то быстрее, так что молитесь все за избавление града Вологды от бедствия.
– Скажи, батюшка, а почему ты себя сковал железами? Я видела, так татей сковывают, чтобы не сбежали, а ты же не тать? – снова спросила Феклуша.
– Христа тоже сковывали, когда на смерть вели, я иду его путем.
– Значит, и тати тоже?
– Глупая ты еще, Феклуша! Разумей: одно дело по своей воле на себя железа наложить, другое – по воеводской. Я веригами спасаюсь, а они тяготятся… Соображаешь?
– Да, смекаю.
– Я, когда помоложе был, с легкостью эти железа носил, а теперь устарел, тяжело бывает и руку поднять.
– Так сними, никто же не велит тяжесть таскать!
– Нельзя, милая, сие есть знак того, что сила духа впереди телесной силы стоит, и даже когда та кончается, то духовная сила всегда остается. А вот если пропала духовная сила, то и человек пропал.
Феклуша ничего не поняла, но согласно кивнула.
– Значит, я буду молиться за спасение града Вологды и всем нашим накажу?
– Молись, дочь моя!
– Ну, раз так, то ладно.
Феклуша помялась, словно бы не решаясь сказать, а потом спросила отшельника:
– Ответь мне, батюшка Галактион. Если человек другому человеку по нраву, но беден он, если вдруг посватает, как быть?
– Замуж собралась, голубка лесная?
– Я не знаю. Работник наш, Тимоша, знаки подает, что нравлюсь я ему. Хозяин мой Иван Соколов обещал найти жениха умного и богатого. Тимоша умом любому не уступит, он грамоте разумеет и денежному счету, в лавке с товаром управляется. Только беден он.
– Бедность не порок, главное, чтобы ума было в достатке, – рассудительно сказал Галактион.
– Ума у него что у князя палат, вот только говорит он слова странные, вводит меня в смущение.
– Чем же, дочь моя? Говори все без утайки!
– На душе у меня от слов его тревога, сомнения одолевают, мочи нет. Тимоша говорит, что есть бог дающий.
– Да! – старец удовлетворенно кивнул головой. – Имя ему – Господь Саваоф, Вседержитель, творец неба и земли, а Исус[22 - До середины XVII в. вторая «и» не употреблялась.] – сын Божий, нас ради, человеков, пошедший на смерть.
– А Тимоша говорит, что имя у него другое.
