Смутьян

скачать книгу бесплатно


В сердцах Петров пришел к Василёву, с которым он был в хороших отношениях, и рассказал о своей беде.

– Ты знаешь, – ответил ему доцент, – тут ничего поделать нельзя, я тут вмешиваться не могу, я не твой научный руководитель.

– А может, это можно как-то изменить? – спросил наивный студент, не догадываясь, что каждый дипломник – это нагрузка, за которую преподаватель получает деньги и от которой ни за что не откажется, потому как любое «руководство» легче, чем чтение лекций и, уже тем более, чем проведение семинарских занятий.

– Я могу посмотреть, что ты там пишешь, – сказал Василёв, но это не моя тема, и все должно остаться между нами, иначе Петр Андреевич тебя съест и меня вместе с тобой.

Так и договорились. Василёв прочитал работу студента, похвалил за то, что тот работает с непонятными для обычного историка данными кладов, поругал за слабую связь с общеисторическим событиями.

– Если ты хочешь написать хорошую работу, из которой в дальнейшем выйдет научная статья, ты должен знать все опубликованные письменные источники по теме, прочитать не только Соловьева и Ключевскго, но и всех современных историков, включая аграриев, потому что твои материалы выходят на экономические проблемы, а трудов по экономике мало, и все они очень значимы.

Петров кивал головой. Он был счастлив, наконец-то у него появился настоящий научный руководитель, человек, мнению которого он безусловно доверял и с аргументацией которого мог спорить: он знал особенности денежного обращения и разбирался в монетах, а Василёв судил обо всем с позиций историка-источниковеда.

Доценту тоже было интересно общаться с грамотным студентом. Кое-какие детали из истории XVII в. для него открывались впервые. Например, он с удивлением узнал, что слово «пирог» в терминологии тягловых документов, это не просто некая абстрактная единица обложения, она имеет конкретное смысловое наполнение, которое можно просчитать, зная стоимость тех или иных денежных единиц.

Колбасникову доложили о том, что его дипломника часто видят в компании Василёва. Он вызвал Петрова на кафедру и, показав солнцеподобную улыбку, сказал:

– Вы должны понимать, что научный руководитель Вашей работы я, и до тех пор, пока я не дам добро, до защиты Вас не допустят.

– Так я же давал Вам читать, Вы же не стали, – не подумав, выпалил Петров.

– Я все, что надо, увидел, не думаю, что Василёв Вас научит чему-то хорошему, он смотрит на мир через граненый стакан, Вы понимаете, о чем я?

Петрову, конечно, было все понятно, за доцентом водился такой грешок, но к делу это не имело никакого отношения.

– Я понимаю, – сказал он Колбасникову, – мы обсуждаем все, что связано с вологодским разорением, это не имеет к диплому прямого отношения, это в рамках спецкурса.

Профессор снова усмехнулся, он сделал вид, что поверил. Но с этой минуты в отношениях Петрова с Колбасниковым окончательно пробежала черная кошка.

Глава 4

В библиотеке Петров проводил все свое свободное время. Под конец учебы он вдруг понял, что на младших курсах уделял собственному образованию преступно мало времени и старался наверстать упущенное. В каталоге он нашел работу столетней давности краеведа Мерцалова, где содержалось описание Вологды спустя 15 лет после разорения, и засел за ее изучение.

Перед глазами студента предстал город XVII столетия, еще не оправившийся от погрома и пожара. Беспристрастные писцы зафиксировали все как есть, показав истинные масштабы бедствия. Несмотря на то, что после погрома прошло полтора десятилетия, многие дворы по-прежнему стояли в запустении, о хозяевах было известно немногое: «убиты в литовское разорение», «сошли в мир безвестно», «скитаются меж двор» и т. п. На формулировки московские подьячие были горазды. Но важнее всего оказалось описание самого города. Как еще можно представить то, что почти не сохранилось до сегодняшнего дня? Почти не сохранилось, если не считать нескольких каменных зданий.

Успенский, после разорения и переосвящения – Софийский собор – это сердце города. С ним все понятно. В 1612 г. в нем исправно служили, правда, внутренние своды еще не были расписаны фресками, это произошло позднее. Во время погрома захватчики осквернили внутреннее убранство, вынесли все драгоценные церковные предметы, от серебряных риз и привесок к иконам до служебной посуды. Храмовую чудотворную икону Успенья Божьей матери кто-то сумел вынести из подожженного собора и укрыть в известковой яме неподалеку. Об этом Петров прочитал одном из древних свитков. Кровля и барабаны главного храма во время пожара сильно выгорели. Впоследствии их починили, существенно изменив облик собора. Шлемовидные завершения куполов были заменены на луковичные и в таком виде дошли до сегодняшнего дня. Петров подумал, что это было сделано специально, ведь собор переосвятили и изменения внешнего вида сделали его значительно менее похожим на Кремлевский Успенский собор, прообраз которого и задумывал построить в Вологде царь Иван Грозный.

В писцовой книге были описаны городские улицы. От собора к реке Золотухе шла улица, которую называли «Большая». Она заканчивалась у проезжих Пятницких ворот. Интересно, что проезжие, т. е. стационарные ворота, куда можно было въехать на телегах и конным строем, указаны в писцовой книге только одни. Остальные, по-видимому, были соединены мостами, которые перекидывались через ров, большинство входов в город были и вообще пешеходными. Так легче для обороны и для таможенного учета товаров. Город то торговый!

Петрову очень понравилось предположение, прочитанное в какой-то книге: название Золотуха, а в старинных документах она еще называлась Золотица, произошло от большого числа нечистот, которые выбрасывали сюда жители. Все это летом гнило и разлагалось, а зимой замерзало. Количество нечистот, свозимое сюда мужиками-золотарями, – ну надо же придумать для возчиков дерьма приличное название, непрерывно росло. Весенние воды вымывали часть помойки в реку Вологду, а когда вода спадала, жители снова принимались ссыпать сюда всякие отходы. Вот так и родилось слово «Золотуха» – не река, а сточная вологодская канава, причем, больших размеров, на что указывал в слове суффикс с превосходной степенью «ух».

От реки Вологды по западной стороне при царе Иване Грозном была построена каменная стена длиной около полукилометра. Остальное пространство было закрыто деревянной стеной. Во рву был устроен деревянный частокол для защиты от нападавших и зарыты наискось заостренные бревна – «чеснок».

«Какое емкое название, – подумал студент, – обычно чесноком называли игольчатые железные рогатки для борьбы с конницей, а у нас в Вологде «чеснок» был и деталью береговых укреплений.

При царе Иване успели построить одиннадцать каменных башен, важнейшими из которых были те, что имели выход за городскую черту вблизи дорог.

Петров вчитался в книгу. «Так, на южном направлении, по линии современного бульвара главной была Благовещенская башня с двумя брусяными воротами на крюках. На башне располагались часы и вестовой колокол, чтобы в случае чего ударить в набат. Рва тут отмечено не было, и наличие усиленного укрепления играло важную роль для обороны города от неприятеля. В западной части, где прямо от реки шел большой залитый водой ров, основной была деревянная Ильинская башня, которая тоже указана, как проходная. Найти место, где она стояла, студенту было несложно: выглянул из окна аудитории в третьем корпусе института, где располагался истфак, и, пожалуйста, справа от дороги – пруды и остатки вала, с левой – стадион, там раньше тоже был ров, потом все заросло и превратилось в болотину. Болото засыпали, и получилась площадка для стадиона пединститута. Так вот, между ними, чуть дальше, виднеется небольшая каменная Ильинская церковь, что на Каменье. Видимо, тут и были западные ворота города, выходящие на Верхний посад.

Доцент Василёв рассказывал на лекциях, что в городе было четыре подземных хода. Берег реки с северной стороны был укреплен деревянным заостренным тыном и стеной, ходы вели к реке на случай необходимости в воде во время осады. С вологодскими подземными ходами связано немало легенд. Еще в XIX в. первые краеведы считали, что там зарыты сокровища Ивана Грозного, а в подземелье под собором хранится Либерия – библиотека царя. Но писцовая книга 1627 г. указывала, что все ходы ветхи и к употреблению опасны.

«Вот весь город, – подумал Петров, – от края до края неспешным шагом можно пройти за 15 минут и все, что надо, увидеть.» Но, разумеется, собственно территорией за городскими стенами Вологда не ограничивалась. Были еще посады, где проживало значительное количество населения. Петров мысленно вернулся к началу описания, т. е. к Пятницкой башне, откуда был главный вход в город со стороны московской дороги. Писцовая книга так описывает конструкцию ворот, сослуживших вологжанам дурную службу, поскольку именно через них в город зашли «польские и литовские люди»: «Трои ворота створистые, брусяные, на крюках и железная запускная решотка; изнутри города». Отсюда был выход на нижний посад, где кустами или, как говорили тогда, «сороками» располагались будущие кварталы. Они уже тогда имели названия, сохранившиеся местами и до конца XX в.: Рощенье – современный Детский парк, Козлена – церковь на улице имени революционера Урицкого. Петров знал, что сейчас она используется под призывной пункт для иногородних, убывающих служить в армию. Знал он и то, что в этой изгаженной призывниками бывшей церкви есть очень интересные фрески.

Далее за Козленой шла местность Новинки, это был уже самый край города, там вдоль берега стояли нижние пристани и селились торговые люди, в том числе иноземцы.

Если выйти на берег реки, там где сейчас стоит Домик Петра Первого, то наискосок вверх по течению на противоположном берегу будет еще одно место жительства иностранных купцов – Фрязиновская слобода. Еще выше – вотчина вологодского архиерея – Никольская владычная слобода. Между ними улицы и переулки. Заречье только начинало застраиваться в то время и там, где сейчас проходит оживленная улица Горького, города еще не было, начинались пригородные деревни.

Петров подумал, что в своем экскурсе по городу он пропусти два важных места. На юге, за стеной, стояли кузницы. Местность так и называлась «Ехаловы кузницы» или Кузнечная слободка, там же хранился пороховой запас. «Не дай бог, если рванет, так хоть на окраине, не весь город сгинет». А в Верхнем посаде, там, откуда некогда начинался город, теперь были дворы простых горожан. Там же находился девичий Успенский монастырь. Местные жители держали огороды, и многие только этим и жили. Вся деловая жизнь города была в Нижнем посаде и на улицах внутри городских стен. Между «сороками»– районами города – не было сплошной застройки, и при желании, особенно в темное время суток, была возможность незамеченным подойти к самым стенам города.

– Петров, тебя на кафедру вызывают, – увидев в коридоре студента прокричала набегу староста. Она спешила в комитет комсомола, где некоторые ушлые студенты, удобно устроившись на должностях, проводили свои студенческие годы, не напрягая себя изучением древних культур.

Проходя на кафедру мимо деканата Петров увидел объявление: «Студенту Лукичёву срочно зайти в деканат за получением материальной помощи». «Еще один дармоед», – подумал Петров. Лукичёв учился плохо, но слыл комсомольским активистом, и все время отирался у деканата, выпрашивая себе материальную помощь. «Этот далеко пойдет, наверное, сначала в горком комсомола, потом в обком, потом в горком партии и дальше наверх, дорога была известная».

Петрову были противны все эти мальчики и девочки с «горящим» взором и комсомольским задором в глазах Они зря занимали чужие места на престижном факультете, могли бы учится где угодно, им знания в жизни не нужны, у них другой путь, под знамена партии, которая, как известно, «сказала – надо», и комсомол, не раздумывая, «ответил – есть!». Это была фразочка для народа. Услуги активистов на самом деле хорошо оплачивались. Как раз тогда некоторые активисты института, прошлым летом трудившиеся в отряде «безвозмездного труда» в летние каникулы, были отправлены по бесплатным путевкам в ФРГ смотреть, как загнивает капиталистическое общество. Поехали все те же лица из разных комитетов. Обычные студенты, отработавшие лето на благо Родины, получили грамоты и благодарности от комитета комсомола. Активисты вернулись в полном восторге от увиденного, и к зависти многих, щеголяли в недоступной тогда большинству молодежи «джинсе» с лейблами известных марок.

Петров пошел к кафедре, постучался и открыл дверь.

– Заходи, – приветствовал студента профессор Колбасников, – ну что, диплом готов?

– Да, практически, вот только с бумагой плохо, нет белой бумаги, без нее перепечатать не могу.

– Бумага, какой пустяк, это не имеет отношения к науке. Ты вот что скажи, через два месяца состоится Всероссийский конкурс научных студенческих работ, есть мнение послать твой диплом. Не подведешь?

– Нет, Петр Андреевич, у меня все сделано, даже сноски по ГОСТу проверены.

– Сноски – это важно, – с хитринкой кивнул головой профессор, – без сносок не научная работа, а черт знает что. Но это не все, – он сделал паузу, – по условиям конкурса те, кто займут первые три места, будут направлены в очную аспирантуру.

Петров замер от волнения. Аспирантура была его мечтой, но туда, при конкурсе десять и больше человек на место, звонках из обкома насчет «своих» соискателей и прочих «хитростях», поступить было без блата не реально.

– Если займешь место, то поедешь в аспирантуру, – отчески напутствовал профессор Колбасников, – а если нет, то как все, в школу и в армию!

В тот день Петров, кроме аспирантуры, ни о чем уже думать не мог. Диплом, которым так гордился, стал казаться ему сырым и требующим доработки. Но время еще было, целых два месяца, и он с удвоенной силой продолжил свои изыскания.

Глава 5

Хорошо, что на пятом курсе студенты уже почти не учат многочисленные обязательные дисциплины, которые, по существу, в жизни им никогда не пригодятся. Все это в прошлом, те, кто доучился до выпускного курса, озабочены другим. Некоторые мальчики с курса Петрова уже вовсю подрабатывали секретными сотрудниками в МВД и КГБ, намереваясь после получения диплома легализоваться там уже в качестве кадровых офицеров. Много беготни было и у тех, кто собирался идти по партийной линии. Надо же себя зарекомендовать перед лицом начальства. Те, кто собирался учительствовать в деревне, сохраняли видимость спокойствия, хотя на душе у каждого было тревожно. Ходили всякие разговоры про малоформатные школы, где пять учеников на четыре класса и полсотни, а то и больше километров до райцентра. Хорошо еще, если выпускник деревенский, и среда для него родная. Но часто в сельскую местность нарочно отправляли городских девочек, наблюдая из стен РОНО, как они мучаются, не умея ни печь натопить, ни огород посадить. Но такова была политика партии. Петров ко всем этим категориям относился с пониманием и, хотя ему тоже в перспективе «светила» деревенская школа, но он больше думал научной работе и возможной аспирантуре.