скачать книгу бесплатно
– Как вы думаете, Джонсон, – это и есть реальная политическая сила против большевиков?
– Думаю, нет, губернатор, – настоящие оппозиционеры сейчас на Дону, в Крыму и на Украине. Из тех господ, что мы сегодня видели, наиболее боеспособны представители «Союза возрождения России». Но они по существу – социалисты.
– А Локкарт? Как Вам показался этот молодой англичанин?
– По-моему это заносчивый выскочка, – сказал Джонсон.
– Бьюсь об заклад, он о нас остался не лучшего мнения. Сейчас мы взяли курс на борьбу с большевиками, – поправляя пенсне, рассуждал Френсис, – Для этого однозначно нужна союзная интервенция, с помощью которой лояльные Антанте русские сбросят ярмо большевизма. Я уже телеграфировал Лансингу об этом.
– О да, господин посол, Ваша фраза из этой шифровки, гласящая, что «время для союзной интервенции пришло» наверняка войдет в анналы истории.
– Мы все войдем в анналы, ибо то, что сегодня творится в России потом назовут не иначе как «великим повреждением умов». Остаться в здравом уме при этом сборище сумасшедших очень непросто. Вот Роббинс, он приехал в Россию вполне адекватным человеком и теперь спустя полгода превратился в жупел большевизма. Он одержим своей идеей, и самое лучшее – это немедленно отправить его в Америку, там здоровый воздух отрезвит его и вернет обществу как гражданина.
– Господин посол, мне сказали, что смерть Саммерса могла быть спровоцирована неким посторонним веществом.
– Что вы имеете ввиду?
– Яд, – господин посол, – возможно Саммерс был отравлен.
– Для этого нужны доказательства.
– Доказательств нет, но есть предположения, мы с Армором обсуждали визиты полковника в Вологду, Вашу внезапную болезнь, неожиданный инсульт Саммерса. Все это могут быть звенья одной цепи.
– По моему, Вы, Джонсон, идете «по холодному следу», я не верю в злодейство Роббинса. Он эгоист, циник и наглец, но вряд ли убийца.
– Да, у нас нет на этот счет никаких доказательств.
Каждый день после кончины Саммерса Роббинс отправлял в Вашингтон каблограммы[14 - Телеграмма, переданная по кабелю.], где настаивал на изменении политики относительно Советской власти. В посланиях настойчиво проходила идея о том, что лучше его никто с этой задачей не справится, но для этого ему, Роббинсу, нужны соответствующие полномочия и главное, официальный статус.
9 мая 1918 года Роббинс получил телеграмму от госсекретаря Лансинга:
«При всех обстоятельствах я считаю необходимым, чтобы Вы вернулись для консультаций».
Он не знал, радоваться или нет. Вдруг это сигнал об утрате доверия и завуалированный отзыв? А может наоборот, его вызывают, чтобы подготовить триумфальное возвращение в Советскую Россию в качестве полномочного посла?
Роббинс рассказал о своих сомнениях Чичерину. Тот передал разговор Ленину, и председатель Совнаркома решил сыграть на опережение.
14 мая полковник отправился в дорогу. На следующий день он появился в Вологде и встретился на вокзале с послом Френсисом.
Они какое время стояли друг напротив друга, близкие соратники по работе и лютые враги по отношению к политической ситуации.
Роббинс старался выглядеть беззаботным: он говорил, что счастлив наконец-то отбыть на родину. Френсис хвалил его за службу в интересах Соединенных Штатов.
Оба так и не сказали главного. Роббинс не спросил посла о причинах вызова «на консультации». Френсис не сказал полковнику, что он уже давно и настойчиво добивался его отзыва из России.
Вагон Красного Креста подцепили к составу, следующему в восточном направлении.
– Будьте осторожны, полковник, – напутствовал Роббинса Френсис, в Сибири восстание чехословацкого корпуса, эти части подчиняются французским офицерам и лояльны Антанте. Не стоит щеголять перед ними бумагами с подписями Ленина и Троцкого.
– Не беспокойтесь за меня, господин посол, – отвечал уже бывший глава Красного Креста, – я справлюсь, – Вы уже имели честь убедиться, что для Роббинса нет неприступных высот.
– Желаю Вам всего хорошего.
Поезд удалялся от станции. Роббинс стоял у окна и прощался с Вологдой, с упрямым стариком послом, которого не берут ни болезни, ни политические интриги.
В портфеле у него находились очень важные бумаги – план экономического сотрудничества между Советским правительством и Соединенными Штатами, подписанный Лениным.
Роббинс думал, что этот документ произведет огромное впечатление на президента Вильсона и подтвердит его политическую дальновидность. Он верил, что снова вернется в Россию в ранге полномочного посла или специального представителя с самими широкими полномочиями.
Спустя время Роббинс благополучно прибыл в Америку, где мечтал получить аудиенцию у президента, но у того не нашлось времени поговорить с бывшим главой Красного Креста. Его принял Госсекретарь Лансинг, выслушал, взял для изучения ленинский план сотрудничества и обещал связаться с полковником по этому вопросу.
Роббинс ждал и надеялся, но напрасно. Он желал снова говорить с Лансингом, но люди из федеральной службы объяснили полковнику, что этого делать не надо, лучше сидеть тихо и молчать о своих делах в Советской России. Иначе могут быть неприятности.
Вскоре огромным сто тысячным тиражом вышли в свет документы Сиссона, опубликованные по личной инициативе президента Вильсона. Америка больше не сомневалась, что Ленин и его правительство – ставленники Германии, следовательно, не могут проводить суверенную политику, а значит, иметь с ними дело нельзя.
Роббинс все понял и замолчал.
Спустя два года, когда ситуация вокруг России перестала быть такой острой, он начал диктовать свои воспоминания журналисту Уильяму Харту, и тот на основе этих сведений написал книжку: «Собственная история Раймонда Роббинса».
Полковник помнил о предупреждении парней из федеральной службы и поэтому ничего такого, что бы взорвало американское общество бумаге не доверил. Нет в книге ничего и о конфликте с послом Френсисом, стоившем полковнику карьеры. Зато там много общих фраз и заклинаний против интервенции, проповедь за развитие коммерческих отношений с большевистской Россией.
«Бороться с большевизмом надо путями сотрудничества, это необходимо, чтобы мир остался свободным. Выбирайте сотрудничество с Россией!» Так закончил свою книгу полковник Роббинс.
История XX века показала в чем был прав, а в чем нет, этот заокеанский авантюрист. Его оппоненты тоже могли сказать многое, но промолчали, отделавшись несколькими дежурными фразами насчет одиозности фигуры полковника. В любом случае, его собственная история, несмотря на то, что Роббинс прожил еще долгие годы, так и закончилась весной 1918 года на вокзале Вологды, в тот момент, когда он перестал быть исторической личностью, от решений которой зависела судьба миллионов людей.
Оправившись после первого шока, связанного с публикацией документов о сотрудничестве большевиков с Германией, заинтересованные лица стали задавать вопросы. В документах, исходящих от германского Генерального Штаба и адресованных в Швецию и Швейцарию, были проставлены даты по Юлианскому календарю, принятому в России. В Германии уже несколько столетий жили по Григорианскому календарю и разница в 13 дней очень бросалась в глаза скептикам.
Правительство, уловив угрозу, поручило нескольким специалистам сделать экспертизу документов. Некоторые эксперты сразу отказались, другие согласились, и в конце концов правительство получило документ, утверждающий, что большинство документов из этого комплекса – подлинные. Те, что были поставлены под сомнение, по мнению экспертов большого значения не имели. Впоследствии один из специалистов, подписавших экспертизу, намекал, что сделал это под сильным давлением политиков.
В итоге подлинники документов Сиссона оказались в секретном сейфе президента Вильсона, где пролежали до 1952 года.
Но на этом их история не закончилась. Знаменитый американский историк Джордж Кеннан, авторитет которого до сих пор давлеет над историками, изучив весь комплекс материалов, пришел к выводу, что это фальшивки.
Признать хотя бы часть документов подлинными в кругу американистов считается дурным тоном. Межу тем, Кеннан не проводил анализ на подлинность документов посредством элементарной криминалистической экспертизы. Бумаги Сиссона, не достаточно исследовались и как исторический источник.
Историки конца XX в. завершили эту работу, считая весь комплекс бумаг Сиссона подделкой работы талантливого журналиста Фердинанда Антония Оссендовского. Он изготовил более полутора сотен различных документов на эту тему.
Вопрос был практически закрыт, но неожиданно выяснились неприятные для критиков бумаг Сиссона детали. Подписи известных большевиков на документах оказались подлинными. Пометка «НГ» на важном документе о сотрудничестве большевиков с немцами это не просто литеры – инициалы секретаря Ленина Николая Горбунова, которому был расписан документ для работы. И, наконец, лейтенант Бауэр из «Нахрихтен бюро», с именем которого связаны некоторые самые скандальные документы комплекса, действительно существовал, прекрасно знал русский, так как до войны жил в Петербурге и даже участвовал в переговорах в Брест-Литовске.
Так, может быть, американские специалисты из первой комиссии были правы, и среди бумаг Сиссона есть подлинники?
Этот вопрос пока не имеет ответа.
Документы выполнили свое предназначение. Немецкая финансовая помощь большевикам, как теперь многократно установлено, действительно имела место, и вне зависимости от политической конъюнктуры следует признать, что с апреля по ноябрь 1917 года партия большевиков и ее лидер фактически выполняли работу по развалу страны, приближая победу Германии, т. е. по существу являлись агентами влияния.
Глава 7
Бывший Великий князь Георгий Михайлович вскоре после Пасхи отправился в гости к брату Николаю в Заречье. Он хотел узнать, зачем к тому приходил посол Франции, и есть ли какие-то новости о грядущем освобождении их из ссылки.
Он был убежден, что поскольку вины перед новой властью за ними нет, то вскоре Романовым будет разрешено уехать заграницу. Дипломаты нейтральных держав уже хлопотали об этом. Во всяком случае, бывший Великий князь в это верил.
Ему казалось, что нейтральная Швейцария будет тем местом, где он постепенно отойдет душой от кошмара русской революции и вернется к нормальной жизни.
Георгий Михайлович подошел к перевозу напротив Софийского собора.
– Ваше Императорское Высочество, – услышал он громкий крик лодочника, – пожалуйте сюда!
Романов подошел к причалу и запрыгнул в небольшую лодку. Горожан, не желающих следовать в обход по Новому мосту перевозили в Заречье на весельной тяге.
Перевозчик наддал на весла, и лодка поспешила к противоположному берегу. Путь был нелегкий, течение сносило судно вниз, и грести приходилось под углом вверх по течению. Но капитан лодки был человек с опытом и очень скоро вышел на заданный курс. Левый берег реки стал неуклонно приближаться.
– Ваше Императорское Высочество, а когда же у нас будет хозяин? – спросил лодочник.
– Ты о чем? – не понял бывший Великий князь.
– Я о царе, хозяине земли русской.
– Не знаю, – пожал плечами Романов, – наверное когда-то будет.
– А скоро ли большевиков свергнут?
– Спроси чего полегче.
– Скорее бы, народ с ними изнемог вконец!
Лодка уткнулась в берег, Георгий Михайлович выбрался наружу, протянул лодочнику рубль.
– Премного благодарен, Ваше Императорское Высочество.
«Бред какой-то, – подумал Романов, – в стране диктатура пролетариата, а они думают о возвращении царя-батюшки. Чего же тогда старого не берегли?»
Георгий Михайлович вспомнил, как лютовали в Петрограде народные массы в февральские дни прошлого года, с восторгом принимая весть о свержении самодержавия. С того времени он полностью переменил свое мнение о русском народе.
Вот и дом, где квартирует брат, надо подняться по лестнице на второй этаж.
Николай Михайлович увидел гостя с балкона, где пил чай и помахал рукой. Младший брат поднялся в квартиру, поздоровался с адьютантом – генералом Брюмером и прошел на балкон к брату.
– Садись, будешь пить чай, мне привезли недавно пару фунтов из Питера, первоклассный чай, из британской Индии.
– Не откажусь, – благодарно ответил Георгий Михайлович.
– Хочу спросить, как тебе живется в Вологде, по слухам квартирка у тебя будет получше моего скромного жилища.
– Ну это как посмотреть. Конечно, мне повезло с хозяином, купцом Поповым, но во всем остальном я бы сказал, совсем нет, – ответил младший Михайлович.
– Что же еще?
– Жена его купчиха Попова – дама ужасно беспокойная, она все время шумит и кричит на своего сынишку, которому лет семь не больше. Домой она возвращается поздно ночью и так гремит, что будит меня. А сегодня ночью часа в четыре кто-то из ее знакомых стал звонить в телефон и меня разбудил, телефон как раз за моей стенкой. Я очень рассердился.
– Брат, ты просто не в духе, – улыбнулся Николай Михайлович, – расстраиваться из-за телефона – право слово, не надо.
– Если бы! Она весь день звонит по телефону и кричит так, что слышно по всему дому. Она вообще все время суетится, уходит, возвращается, а через пять минут опять исчезает.
– Это же ее дом, – невозмутимо ответил Николай Михайлович, – как хочет, так и живет.
– Да я понимаю, но возмущение переполняет меня. Вчера вечером, возвращаясь от Мити[15 - Великого Князя Дмитрия Константиновича.], я ее встретил расфуфыренной, и она так душится, что вся улица пахнет, когда проходит мимо. Пирамидальная дура, одно слово.
– Мастер ты прозвища придумывать, – засмеялся Николай Михайлович, – хорошо, что нас никто не слышит, а то подумали бы черт те что!
– Кто бы подумал?
– Люди!
– Какие еще люди? Я теперь жителей России называю зулусами, потому что они совсем одичали и действуют, как дикари. Народ совершенно обалдел и сам не знает, что ему делать.
– Да, народные массы опустились настолько, что для того, чтобы прийти в себя, им потребуются месяцы и годы, – согласился Николай Михайлович.
– У русских теперь нет ничего в мозгах кроме водки, которую они впитывали поколениями и таким образом атрофировались. Если когда-нибудь американцы придут сюда, я не удивлюсь, если они будут продавать жителей, как прежде продавали негров, – с досадой бросил Георгий Михайлович.
– Прекрати хулить, – осадил его старший брат, – Россия большая, люди в ней живут разные и далеко не все зулусы и пьяницы. Скоро поднимется знамя народной войны за освобождение от большевизма, и ты увидишь, сколько верных сынов еще осталось у России-матушки.
– Не верю я ни во что это, единственно что хочу – уехать поскорее заграницу и обнять своих милых девочек.
– Без свержения большевиков это вряд ли удастся, – скептически заметил Николай Михайлович, – так что вариантов у нас немного. Надо поддерживать любого, кто против Ленина и компании.
– Ты прав, я погорячился, люди разные. Я, когда гуляю по улицам и сижу на бульваре, вижу, что тут вообще простой народ очень красивый, все они большого роста, дети такие славные, и смотрят они так хорошо, прямо в глаза. Чисто русские люди.
– Ну вот, а ты говоришь! Нельзя так огульно про весь народ. Я по себе знаю, в людях можно ошибиться, но в народе – нельзя.
Там силища! Смотри, – он обвел вокруг себя рукой, – Вот общество, где мы вращаемся – это мелкие собственники, бывшие предводители дворянства губернии и уездов, коннозаводчики, отставные чиновники министерств, гимназические преподаватели, хранители музея и т. п.
Все правые, робкие и апатичные, истинные представители русского ничево. Они даже не отдают себе точного отчета в огромности бедствий своей Родины, надеясь на поворот, разумеется, чудодейственный… Скрытно все они принадлежат к тайным комитетам и ассоциациям, так называемым контрреволюционным, и ожидают благоприятного момента, когда можно будет действовать. Но у них нет ни оружия, ни денег. Каково?
А другие: врачи, фармацевты, учителя, часовщики и т. п. рассыпаны по максималистским советам, строят из себя санкюлотов, не будучи таковыми, и думают только о том, чтобы округлить свое состояние… Таков состав вологодской публики… У меня превосходные отношения со всеми, поскольку они вежливы и гостеприимны, и те и другие.
Николай Михайлович перевел дух.
– Но это далеко не вся Россия, всего лишь одно из многих провинциальных болот, местные ничего сделать не в состоянии без активных лидеров. И как только лидер появится, мы не узнаем это общество, можешь мне поверить.
– Я не надеюсь на русских, – покачал головой Георгий Михайлович, – помочь нам могут только иностранцы, например нейтралы, вот почему я так страстно хочу перебраться в нейтральную Швейцарию.
– Думаешь, немцы предоставят тебе специальный вагон для проезда, как Ленину?
– Твои шутки плоски и неуместны, – рассердился младший брат.
– Ну, а если бы вдруг завтра тебе предложили что-то подобное, неужели бы ты, русский генерал, согласился на помощь врага?
Георгий Михайлович молчал. Честь для него была превыше всего и даже превыше желания увидеть своих любимых девочек Нину и Ксению. Так и не узнав, зачем к его брату приходил посол Франции, он обиженно раскланялся и тем же путем на лодке отбыл назад.
