скачать книгу бесплатно
Иногда они умирают
Наталья Владимировна Турчанинова
Елена Александровна Бычкова
Далеко за пределами цивилизованного мира лежит легендарная страна Кайлат. Здесь находятся самые высокие в мире горы, живут мудрые, смелые люди и скрываются ответы на все сокровенные тайны жизни. Чтобы узнать их – надо лишь добраться сюда. И выжить.
Елена Бычкова, Наталья Турчанинова
Иногда они умирают
Посвящается всем, кто дошел и вернулся.
Тем, кто пока только мечтает, но однажды решится.
А также тем, кто остался в этих горах навсегда
Глава 1
Кайлат
Камни, лежащие горкой на грязном листе бумаги, отсвечивали робкими золотистыми бликами. Слишком робкими, слишком тусклыми.
– Берите, господин. Эти очень хорошие. Самые лучшие, – весело щебетала Муна, разворачивая новый замызганный сверток.
Эти топазы были еще хуже. Мелкие, непрозрачные и к тому же плохо отшлифованные. Они собрались на бумажном обрывке жалкой горсткой, похожие на мутные глаза дохлых рыб.
– Очень хорошие, – нахально заявила девчонка и посмотрела на меня честным взглядом.
– За кого ты меня принимаешь, Муна? – устало спросил я. – За глупого туриста? Эти камни не годятся даже на бусы для твоей младшей сестры.
Она состроила удивленно-обиженную физиономию, продолжая по инерции расхваливать товар и упрекать меня в недоверии. А я молча рассматривал ее.
Чумазое лицо с ярко накрашенными губами и веками, золотое кольцо в левом крыле носа, тоже не очень чистого. На длинных черных волосах повязка, расшитая нитью, которая раньше была бордовой. Между бровей тщательно приклеено несколько комочков розового риса – украшение по случаю праздника.
На пальцах с обгрызенными ногтями и наполовину облупившимся алым лаком – кольца, тоненькие запястья увиты браслетами. В черных зрачках уже поблескивают опасные огоньки, напоминающие цветом камни, которые она продает.
Единственной настоящей драгоценностью на девушке был маленький голубой сапфир, вживленный в кожу над левой бровью. Для украшения всего тела Муна была еще слишком юной.
– Зачем так говорить, господин. Я всегда даю вам хороший товар, – сказала она уже менее уверенно, смущенная моим долгим молчанием.
– Другие камни есть?
– Нет, – замотала она головой. – Эти последние.
Я невольно вспомнил слова Уолта, с упоением рассказывающего об этой стране и населяющем ее народе:
«Там живут удивительные люди. У них даже нет таких понятий, как ложь и предательство. В языке просто не существует подобных слов. Можешь себе представить?»
К счастью, он никогда не был в Кайлате, и ему не пришлось пережить разочарование, постигшее меня. Почти в первые же дни узнавшего, что понятие «ложь» в данной местности не требует определения не из-за ее отсутствия. А как раз напротив – из-за естественности процесса обмана, и обозначалось оно тем же словом, что и «работа»…
Из низкого, приземистого дома, прижимавшегося задней стеной к склону отвесной скалы, выбрался мальчишка лет трех и, неуверенно переставляя изуродованные рахитом ноги, выгнутые колесом, подобрался к сестре. Сунув палец в рот, он застенчиво уставился на меня.
И я, как всегда, полез в карман, доставая шоколадку. Протянул ему. Братец Муны тут же доковылял ко мне и деловито схватил угощение.
– Вы берете? – вновь приободрившись, защебетала девушка. – Две тысячи всего. А то уже поздно-поздно. А вам идти далеко-далеко. Можете не успеть.
На последних словах ее голос дрогнул, в нем зазвучали странные гортанные нотки. Как у хищной кошки, глаза снова опасно блеснули, и я увидел точно такой же голодный отсвет в зрачках ее маленького брата.
– Ты права, – ответил я, посмотрев на горы, неровными стенами встающие над долиной. Их вершины постепенно затягивали облака. – Надо торопиться.
Поднял рюкзак, привычно забросил его на плечи и пошел прочь. Муна защебетала мне что-то вслед, но ее голос вдруг оборвался, а я услышал за спиной хриплый окрик:
– Райн, погоди.
Я обернулся. С порога неторопливо спускался коренастый мужчина. Он сказал Муне что-то резкое на местном наречии – смеси найтили с пентха, и та, надувшись, ушла, прихватив с собой брата.
– Не спеши, – вновь обратился ко мне хозяин дома. – Есть для тебя кое-что.
Он вынул из кармана растянутых штанов небольшой мешочек, развязал тесемки и высыпал его содержимое себе на ладонь.
Мне показалось, что в тот же миг все вокруг озарилось ровным теплым светом. Золотые топазы. Несколько крупных, великолепно отшлифованных камней, наполненных сиянием. Именно за этим я ходил в горы едва ли не каждый месяц, кроме зимних. В нашем мире они стоили очень дорого и считались необходимым украшением у каждой уважающей себя женщины. Кто не мог приобрести натуральные, покупал подделки. Говорили, что в последнее время научились выращивать синтетические камни, практически неотличимые от природных. Но все же ни один из них не мог сравниться с настоящим кайлатским золотым топазом.
У Тиссы был такой камешек, который она любила носить, доводя до бешеной зависти своих подружек. И кто бы мог подумать тогда, что я сам стану добывать эти драгоценности.
– Сколько? – спросил я, вновь бросая рюкзак на землю.
Ранпур стоял в самом начале длинной цепи, по которой камни попадали в цивилизованный мир. Он по дешевке скупал их у местных добытчиков, потом перепродавал мне, я доставлял своему агенту, а тот отправлял в Амстел и Фиренцу, где их взвешивали, оценивали, классифицировали и пересылали в ювелирные дома. А уже оттуда, в виде украшений, развозили по крупнейшим магазинам.
– Пять, – ответил Ранпур, подумав, и добавил с самым искренним видом: – Только для тебя.
Если бы у меня было время торговаться, я бы постарался сбить цену, но теперь приходилось торопиться.
– Хорошо. – Я отдал ему деньги и получил увесистый мешочек.
– Когда будешь в следующий раз? – спросил хозяин, задумчиво глядя на темнеющие горные склоны.
– Не раньше чем через месяц, – ответил я, убирая топазы во внутренний карман куртки.
– Лучше через два, – откликнулся он. – Шахты совсем плохими стали. Мало камней. Придется из-за перевала возить.
Это вполне могло быть правдой. За последние несколько лет крупных топазов стало гораздо меньше, а мелкие потеряли весь блеск.
Ранпур кивнул мне на прощание и неторопливо направился к дому. А я быстро пошел прочь. В ближайший поселок до темноты мне было точно не успеть, но я знал, где можно переждать ночь.
Видимые вершины гор все еще были освещены чистым розовым светом, однако в ущельях уже клубились густые сиреневые сумерки. Воздух стал влажным и густым. Пыль, висящая над дорогой, осела, и теперь, спешно спускаясь вниз со склона, я вдыхал запах осенней листвы и тумана.
Тишину нарушало лишь негромкое журчание реки на дне ущелья и звук моих шагов.
По краю обрыва росли кусты барбариса, усыпанные красными продолговатыми ягодами, и редкие сосенки. Туман, поднимающийся снизу, окутывал их серым облаком. И каждое новое дерево становилось похоже на призрака, скорбно склоняющегося над пропастью.
Я прибавил шаг.
Говорят, что когда-то в незапамятные времена над этими горами пролетала птица Сиал-чари. Тень от ее крыльев накрывала поселки, и с тех пор с наступлением темноты их жители стали превращаться в кровожадных хищников. А поскольку полет этой мифической птицы был весьма неровным, узнать, каких поселений коснулась ее тень, можно было только на личном опыте.
Впрочем, иногда мне казалось, что эта тень лежит и на всем цивилизованном мире, в котором я жил до того, как пришел в горы. Хотя мои соотечественники не охотились за поздними путниками после захода солнца и не устраивали кровавых оргий над их расчлененными телами.
Тропинка круто сбегала по склону. С обеих сторон над ней нависали камни, обросшие разноцветным лишайником, между которыми торчали пучки подсохшей травы.
Сверху уже был виден низкий забор, грядки, заросшие сорняками, кусты и каменный домик с одним окном. Не так давно здесь была ферма по восстановлению редких видов растений, существующих лишь на территории Кайлата. Кто-то из известных альпинистов решил вложить деньги в восстановление местной флоры, страдающей от наплыва туристов. Но из этой затеи ничего не вышло. Никто из кайлатцев не стремился помогать ему работать с растениями в питомнике, считая, что те и сами неплохо растут. Альпинист вскоре потерял интерес к разведению реликтов в одиночестве и занялся редкими животными, перебравшись в Аранпур, где сумел найти единомышленников. Но дом сторожа до сих пор стоял здесь и не спешил разваливаться.
Сумерки сгустились еще больше, и теперь я почти бежал вниз по дорожке.
Внезапно сверху послышались хруст, шелест, тяжелые шаги. Резко подняв голову, я увидел круглую морду эбо, равнодушно взиравшего на меня из кустов. Он помахивал ушами и ритмично двигал нижней челюстью, пережевывая жвачку.
– Шел бы ты отсюда, парень, – сказал я ему. – А то встретишь ненароком своих хозяев.
Он отвернулся и с легкостью, нереальной для могучей косматой туши, стал взбираться вверх по практически отвесному склону. Похоже, внял предостережению.
Вот наконец и забор. Я протиснулся в дыру между досок и оказался на территории фермы. Быстро прошел по узкой тропинке к сторожке. Вошел в дом, плотно закрыл за собой дверь и лишь после этого позволил себе вздохнуть с облегчением.
Внутри было темно и пусто. На полу лежал толстый слой прелых листьев, пахло сыростью и гнилыми досками. Света, просачивающегося через небольшое окошко с уцелевшим грязным стеклом, хватало лишь на то, чтобы увидеть смутные очертания какого-то темного предмета в углу.
Я чиркнул зажигалкой и осветил маленькую комнату с покосившимся топчаном. Порылся в кармане, достал свечку, зажег ее и прилепил на узкий подоконник. Таиться не имело смысла. Меня все равно найдут рано или поздно. В этом я тоже успел убедиться. Поэтому вытащил из переднего клапана рюкзака кусок бечевки и намотал ее на дверную ручку и скобу, торчащую из косяка. Раньше я бы никогда не поверил, что обрывок простой на первый взгляд веревки может спасти мне жизнь, но несколько лет, проведенных в этих горах, помогли мне понять, что в нашем мире случаются очень странные вещи.
Темнота за окном наполнилась звуками. Вместе с ночным холодом, проникающим внутрь сквозь щели домика, стали просачиваться громкие шорохи, потрескивание, глубокие гулкие вздохи, быстрый топот чьих-то маленьких ножек, пронзительные крики ночных птиц, а может быть, и не птиц. Впрочем, сейчас все это звучало достаточно мирно, мне приходилось слышать по ночам кое-что и похуже. Особенно на перевале Гойо.
Стараясь не обращать внимания на эту суету за дверью, я достал из рюкзака горелку, установил на ней котелок, вылил в него воду, набранную еще днем у реки. Пока она грелась, расстелил спальник на топчане, размышляя, открыть последний пакет супа или сохранить его на утро.
Мельком поднял взгляд на окно, и холодный озноб кольнул кожу на затылке. С той стороны к стеклу прижималась человеческая ладонь. Мне показалось, что я могу разглядеть каждую линию на грязно-серой коже и каждый бугорок мозоли. Несколько мгновений рука оставалась неподвижна, потом пальцы начали медленно сжиматься, раздался громкий скрежет, и я увидел длинные когти, процарапавшие на стекле тонкие полоски. Затем послышалось ехидное хихиканье, и рука убралась, растаяла в темноте.
Я выпрямился, сообразив, что все это время почти не дышал.
Шутка. Это была всего лишь шутка. Неожиданный гость решил позабавиться над неосторожным путником. Пока только позабавиться.
Вдоль стены прошуршали крадущиеся шаги. Кто-то поскребся у двери, хмыкнул, а затем издал приглушенное ворчание, словно голодная собака, почуявшая кость.
– Муна, это ты? – спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо и уверенно.
Видимо, это получилось, потому что за дверью затихли. Потом снова зашуршали, заскреблись, громко сопя.
– Иди домой, – сказал я доброжелательно. – Лучше иди домой.
В щель между досками заглянул темный глаз, светящийся по краю радужки неровным, мерцающим светом. Он смотрел на меня с жадным, звериным любопытством, не мигая. В дыру между дверью и косяком просунулись пальцы, украшенные знакомыми золотыми колечками и кривыми серыми когтями. Они осторожно ощупывали дерево, словно ища охранные знаки или запоры, коснулись веревки и поспешно отдернулись.
Муна… то, что было Муной днем, обиженно взвизгнуло и опять уставилось на меня сквозь щель.
– Уходи, – повторил я. – Сюда ты войти не сможешь. Ищи другую добычу.
Ответом мне было глухое, недовольное бормотание. Если бы она встретила меня ночью в горах, убила бы не задумываясь, но инстинкт запрещал ей входить в чужой дом. Объяснялось это просто – нападешь на жилище соседа, и в следующий раз он разорит твое. Быть может, на меня, чужака, подобное правило не распространялось, но веревка, сплетенная из волос ашура, отпугивала ее, как отпугивает зверей запах более крупного и опасного хищника.
Вновь послышалось негромкое ворчание, напоминающее неразборчивую человеческую речь. Зашелестели шаги, теперь как будто удаляющиеся от домика. Я подождал несколько минут, но ничего не происходило. Глубоко вздохнул, только теперь обратив внимание на бульканье закипевшей воды. Наклонился, повернул рычажок на горелке, уменьшая ее мощность, разорвал пакет с супом и щедро высыпал его содержимое в кипяток. Потянулся за ложкой, но именно в этот момент в дверь с той стороны ударилось что-то тяжелое.
Я резко повернулся к входу и тут же услышал приглушенный злорадный смех. А в щели снова замаячил любопытный глаз. Муна хотела убедиться, что чужак достаточно испуган. Я не доставил ей такого удовольствия, делая вид, будто занят. Но незаметно вынул из ножен кривой клинок и положил рядом с собой.
Уолт любил говорить о том, что люди Кайлата мудры, сильны, далеки от цивилизации и не испорчены ею, в отличие от нас. «Они близки к природе, фактически они – часть ее, – часто повторял он, пристально глядя на меня, словно пытаясь донести какую-то тайную, глубокую мысль. – Думаю, только они могли избежать жестокой участи нашего мира…»
За дверью затихли, видимо, придумывали, как бы вывести меня из себя или напугать посильнее, чтобы заставить выйти из дома.
Снова шаги, на этот раз в сторону окна. Рама задребезжала, а потом во все стороны брызнули осколки, свеча погасла и упала на пол. Теперь дом освещал лишь синеватый огонек горелки. Но в нем было видно, как в зазубренную дыру просунулась тонкая серая рука, затем плечо, всклокоченная голова. Взгляд блестящих глаз обежал комнату, задержался на котелке, в котором тихо побулькивало содержимое, но не нашел меня, стоявшего прижавшись к стене рядом с оконным проемом. Муна попыталась протиснуться дальше, и в то же мгновение я крепко схватил ее за обманчиво хрупкую руку. Она взвизгнула от неожиданности, рванулась, но тут же замерла, почувствовав лезвие ножа, прижатого к своей шее.
– Иди… домой, – сказал я раздельно и отчетливо, словно обращаясь к животному, которое никак не может выполнить команду. – Или мне придется убить тебя.
Под тонкой кожей ее руки напряглись мышцы. Муна скосила глаза на блестящее лезвие, облизала губы и уставилась на меня. В синеватом свете это грязное хищное лицо казалось уродливой пародией на человеческое. Хотя было вполне узнаваемо.
Я посмотрел в ее расширившиеся зрачки и, стараясь вложить в это слово всю свою волю, произнес тихо:
– Уходи.
Она, кажется, даже перестала дышать.
А я выпустил ее руку, чуть оттолкнув. Муна зашипела, выскальзывая на улицу. И я увидел, как она бежит прочь, опустив голову и низко пригнувшись к земле.
Снова стало тихо. Из дыры потянуло холодом и запахом мокрой листвы.
Я сел на топчан, машинально вытирая лоб. Давно мне не приходилось делать ничего подобного.
Уолт называл это умение «силой души» и лишь в нем видел надежду на выживание для таких, как я и как он сам. Но оно отнимало очень много физических сил.
Я снова зажег свечу, выключил горелку и придвинул ближе котелок…
В первое время мне казалось диким, как может застенчивая юная девушка или приветливый юноша превратиться в жестокое, хитрое, кровожадное чудовище, а утром опять стать прежними. Не испытывая никаких угрызений совести за то, что натворили ночью. Для них это было обычным явлением, как дождь, ветер, смена времен года.
И я тоже привык к этой новой реальности.
Глава 2
Намаче
Остаток ночи я провел в полудреме, даже во сне продолжая прислушиваться к шелесту и шорохам вокруг дома. Но все эти звуки были безопасными. Больше никто не пытался проникнуть в мое убежище.
По-настоящему крепко я уснул лишь под утро и проснулся, когда в разбитое окно полился сероватый рассвет.
Собрав вещи и быстро позавтракав, вышел на улицу. Трава была покрыта инеем. Он похрустывал под ногами, пока я поднимался вверх по тропе. Тучи разошлись, и в бледно-розовом свете стала видна белая изморозь, за ночь покрывшая темные склоны гор. Когда встанет солнце, она растает, испарится под пока еще жаркими лучами, превратится в облака.
Ветер, текущий с ледников, нес с собой аромат холодной свежести.
Я оказался на дороге, ведущей к следующему поселку, оглянулся. Седой Старик – одна из самых величественных, на мой взгляд, гор на треке, уже был подсвечен восходящим солнцем. Казалось, он стоял, склонив голову, и грозно смотрел из-под косматой шапки волос на ослепительные вершины длинного хребта, тянущегося через весь материк.
Собственно, именно из-за этих гор сюда приезжали туристы со всего света. С другой стороны долины, напротив Старика, блистал на фоне синего неба неровный конус Ю-Чой. А рядом с ней застыла Одинокая Дева. Прекрасная и неприступная. Эти гиганты казались мне пришельцами из какого-то другого, невероятного пространства. Ледяные, безмолвные, равнодушные, не замечающие с высоты своего величия живой мир, копошащийся у их подножий. А если вдруг видели на своих замерзших склонах кого-то из людей, наказывали очень жестоко.
