скачать книгу бесплатно
– Хорошо! А теперь посмотрим, что будет дальше! – заметил молодой человек с невозмутимым хладнокровием. – Бог с ним, с серингалем, но я хочу знать, что сталось с бедным Квассибой. Я все-таки надеюсь, что он еще жив!
С этими словами он снял висевший на одном из столбов большой воловий рог и громко и протяжно затрубил в него.
По этому сигналу, возвещающему утром и вечером, при начале работ и по окончании их, раздачу неоценимого нектара, называемого тафией, все негры, мулаты, индейцы, работавшие вокруг жилища, поспешили со всех ног к своему господину.
Шарль, знающий своих служащих всех до одного, наугад вызвал двенадцать человек и приказал встать у лестницы. Мулатов он отправил обратно на работу, а остальным, объяснив в нескольких словах положение дела, приказал:
– Пусть каждый из вас вооружится немедленно, негры – ружьями, индейцы – сарбаканами.
Чтобы не было пререканий, он умышленно избрал шесть негров и шесть краснокожих. Пока те побежали в свои хижины и карбеты[9 - Негры бош и бони с верхнего Марони – это бывшие невольники голландцев, вольные уже больше века; они сохранили для своих жилищ в полной неприкосновенности тип хижин своих африканских предков, со всех сторон закрытых, тогда как карбеты индейцев, напротив, совершенно открыты со всех сторон и представляют собою только одну кровлю на столбах.] за оружием, Шарль взял короткоствольный карабин, только что привезенный из Кайены, и револьвер нью-кольт, пятизарядный, крупного калибра, тщательно зарядил их, затем захватил кожаный лакированный патронташ, наполненный зарядами, прихватил еще маленький компас и небольшую карманную аптечку.
Жена, столько времени не видавшая мужа, решительно подавила в себе волнение при виде его нового отъезда и, стараясь скрыть слезы, подступавшие к горлу, спокойная, как древняя римлянка, прощаясь, сказала:
– Будь осторожен!
– Да, да… конечно… Я захватил с собой на четыре дня провианта, но надеюсь вернуться раньше… Я уезжаю спокойно, так как оставляю тебя на Лооми, а те двадцать человек, которые остаются здесь, в случае беды, стоят целой армии!
Затем, не добавив ни слова, он молча поцеловал по очереди своих четверых детей и спустился на эспланаду перед домом.
Участники экспедиции стекались один за другим с удивительной поспешностью и полной готовностью последовать за своим господином хоть на край света. Несмотря на обычную апатию этих людей, всех их воодушевляло желание что-нибудь сделать, чтобы отвратить грозящую колонии беду. Даже индейцы, эти неисправимые лентяи, и те бежали рысцой, угрожающе потрясая своими сарбаканами.
Раз их господин приказал захватить с собой эти смертоносные орудия, значит дело действительно серьезно. Между тем нет ничего более безобидного на вид, чем эти хрупкие полые внутри трубки длиною около трех метров, состоящие из двух лежащих одна на другой трубок и связанные между собой простыми пропитанными смолой волокнами. Что же касается стрел, которые, точно гром, поражают ягуара или тапира, то их можно бы принять за простые деревянные спицы или спички длиною менее двадцати сантиметров. Кажется непонятным, как благодаря маленьким шарикам из шелковистого вещества, окружающим основание и середину ствола, эти стрелы могут попадать в цель так метко и верно. Но коричневый заостренный конец, слегка зарубленный, пропитан кураре, и этим сказано все: малейший укол влечет неминуемую смерть, более верную даже, чем укол гремучей змеи.
Наконец все люди маленького отряда были в сборе и тотчас же выступили в поход, держа путь на юго-восток и почти не уклоняясь от берега Арагуари. Одетые только в одни холщовые штаны, босые, с обнаженными головами, как и подобает настоящим обитателям лесов, черепа которых не боятся солнечного удара и солнечного припека, они быстро продвигались вперед.
Менее чем за два с половиной часа маленький отряд колонистов прошел расстояние, отделяющее жилище синьора Карлоса от подожженного негодяями серингаля.
Оказалось, что раненный вестник ничего не преувеличил: строения представляли собой груду пепла, запасы каучука, съестные припасы, одежда, орудия и оружие, скромная утварь – все было уничтожено огнем или грабителями.
Шарль, с первого же взгляда оценивший убытки, отнесся к ним, по-видимому, совершенно спокойно, но не мог, однако, скрыть своей тревоги, не видя на месте тела несчастной жертвы. Впрочем один из индейцев успокоил его.
– Вот там, господин, – сказал он, указывая на группу из нескольких человек, расположившуюся под громадным хэвеа, деревом, из которого добывают каучук.
Быстрыми шагами молодой человек подошел к группе и с радостью узнал бедного Квассиба, лежащего на подстилке из листьев, а подле него двух других негров, заботливо и толково ухаживающих за ним.
Эти двое людей, также из числа рабочих серингаля, возвращаясь в склад со своим сбором каучука, наткнулись на тело потерявшего сознание товарища, плававшее в крови, в нескольких шагах от дымящихся развалин серингаля. Хотя раны несчастного были довольно серьезны и даже опасны для жизни, тем не менее негр пришел в себя. Он узнал своего господина и со слезами на глазах пожал протянутую ему руку.
– Ах, господин, – прошептал он угасающим голосом, – бедный Квассиба умирает… он не увидит больше своей жены… своих малюток…
– Нет, нет, мой друг, ты не умрешь, ты увидишь твою жену и детей, будь спокоен!
– О… я очень болен, господин… Эти скверные люди хотят идти к вашему дому, сжечь его и убить всех.
– Кто они такие?.. Сколько их?.. Знаешь ты их?
– Я полагаю, что это мароны, то есть беглые каторжники из Кайены… с португальскими мулатами… всех человек шесть или восемь, не знаю точно… Берегитесь их, господин!
– Можешь ты рассказать, как все это случилось и в каком направлении они бежали отсюда?!
Но раненый, голос которого слабел с каждой минутой, теперь произнес лишь какие-то несвязные слова, прерываемые стонами, а затем начал бредить.
Приказав тотчас же отнести раненого в свою усадьбу, Шарль лично проследил, пока его уложили на носилки, наскоро изготовленные из гамака. Двое его товарищей взялись нести носилки, но молодой человек отрядил еще двоих из сопровождавших его негров охранять раненого и сменять носильщиков во время пути.
Когда те были готовы тронуться в путь, Шарль обратился к ним со следующими словами:
– Вы передадите Лооми, чтобы он не позволял никому удаляться от дома и чтобы он и люди день и ночь сторожили дом до моего возвращения. Что же касается Квассиба, то пусть его поместят в моем доме, и госпожа сама будет ухаживать за ним. Скажите также старой Ажеде от моего имени, чтобы она тотчас же дала больному «исиво», как если бы он был индеец; таково мое приказание ей. Так и скажите. Ну, а теперь прощайте, дети мои, идите с Богом, а мы двинемся на розыски!
Напасть на след негодяев было нетрудно для жителей лесов, привыкших с самых юных лет бродить во всех направлениях по этим чащам тропических девственных лесов.
Шарль, который в этом отношении не уступал ни одному из индейцев или негров, шел впереди.
След увидели почти сразу же, так как бандиты не старались даже скрыть его. Он вел прямо в глубь леса, избегая тропинок, но так прямо, что можно было безошибочно сказать, что проводником был человек, знакомый с жизнью дикарей.
После двух часов быстрого хода индеец Пиражиба, шедший впереди, остановился и едва слышно сказал Шарлю, идущему следом за ним:
– Господин, они здесь!
– Но ведь ты их не видишь и не слышишь!
– Да, но я чую носом запах костра, разложенного белыми!
Шарль, зная, что Пиражиба столь же опытный следопыт, как и проводник, одобрительно кивнул ему головой, как ни странно могло бы показаться всякому другому подобное уверение.
Маленький отряд осторожно продолжал подвигаться вперед и через каких-нибудь пятьсот метров вышел на большую поляну, на краю которой был виден полуразрушенный карбет, давно заброшенный серингуерами.
Густой дым тяжелым облаком поднимался спиралями кверху над громадным костром, едва достигая половины высоты деревьев: настолько здесь атмосфера пропитана сыростью и влагой. Инстинкт краснокожего не обманул его: действительно, туземцы никогда бы не воспользовались для костра этим деревом, распространяющим столь едкий дым, что пища, приготовленная на нем, приобретала отвратительный привкус. Кроме того, дым мог выдать их присутствие врагу.
Но, с другой стороны, беглецы, быть может, рассчитывали на свою численность или же слишком были уверены в своей безнаказанности, но только издали уже был слышен их громкий говор, шумный смех и даже песни.
– Эти негодяи пьяны, как пираты после попойки, – сказал Шарль, вспомнив, что в подожженном карбете находился полубочонок с двадцатью литрами тафии.
Не теряя ни минуты, молодой человек распорядился окружить с трех сторон ветхое строение. Осаждающие укрылись за толстыми стволами могучих старых деревьев.
Но, не надеясь на волю случая, Шарль отрядил троих индейцев, которым поручил обойти кругом всю поляну и засесть в засаду, чтобы отрезать путь негодяям в случае, если бы они вздумали бежать с той стороны, которая оставалась незащищенной, и приказал им сделать все возможное, чтобы захватить разбойников живыми.
В заключение он велел своим людям оставаться на месте до последней минуты, предоставив ему одному войти под навес карбета, и только когда он крикнет им: «Сюда, ко мне!», – присоединиться к нему.
Пока трое индейцев пробирались к месту засады, Шарль с остальными осторожно пошел в обход, стараясь не производить ни малейшего шороха и все время скрываясь за деревьями.
Подойдя к карбету, Шарль забрался в густой куст, откуда ему было видно каждое движение и слышно каждое слово негодяев.
Но разбойники, видимо, до того были уверены в своей безнаказанности, что не позаботились даже выставить часового. Одни из них, развалясь в гамаках, курили или дули, как воду, тафию, другие пожирали сушеную рыбу и лепешки, прерывая свое занятие лишь для того, чтобы прополоскать горло огневым напитком.
Вдруг к диким возгласам и ругани пирующих присоединился страшный шум, как бы глухое мычание быков, встревоженных или разгневанных чем-то. Шарль, которому карбет заслонял поляну, в первый момент не мог определить, откуда происходили эти звуки.
Впрочем, разговоры, ясно доносившиеся до его слуха, настолько поглощали внимание, что мешали думать о шуме.
– А знатная рыба у этого торговца каучуком! – сказал тягучий голос пьянчуги.
– Эй, Геркулес!
– Что ты скажешь, господин Луш?
– Ты даже не говоришь, а только рот набиваешь! Ты хоть бы спел что-нибудь, развеселил бы товарищей!
– Я хотел бы, чтобы все были, как я… мне все представляется в розовом свете, я никогда еще не был так счастлив.
– Погоди, приятель, когда я хорошенько подкреплю свое нутро, тогда ты увидишь!
– Эй, да что эта скотина ревет так… можно подумать, что она чует что-то!
– Ты не вали на нашу кавалерию!
– Бедняги, они, конечно, не стоят коней, но все же, при случае, могут оказать важную услугу… Я люблю их, как родных детей!
– А хмель-то у тебя какой нежный да чувствительный!.. Как подумаешь, такой старый, закоренелый преступник, из-за которого у нашего общего господина и покровителя черта чуть все котлы не лопнули, когда он варил тебя, а туда же – расчувствовался!.. Там, на «Форели», ты гвоздем пробуравил башку этому бедняге арабу… а тут не сумел, как следует, прибрать этого черномазого, который сегодня утром хотел помешать нам грабить!..
– Да, брат… это была «плохая работа»; признаюсь, нечисто сработал… я его только полоснул вместо того, чтобы прирезать. Это, видишь ли, потому, что я навык потерял!
– Ну, об этом не горюй: скоро ты снова набьешь руку; впереди ведь будет случай поработать!
– И то правда!
– Ты думаешь, мы долго здесь будем толкаться по соседству с этим прекрасным жилищем и не постараемся попировать в нем?!
– Ты, кажется, слышал, что нам рассказывали наши новые союзники – мулаты.
– Настоящие чудеса!
– Ну вот то-то и оно: просто руки чешутся, и глаза разгораются!
– А там, когда мы все пообчистим, тогда и валяй дальше на всех парусах!
– У них, говорят, настоящие суда есть, которые с полным удобством доставят нас в Бразилию, с припасами и со всеми деньгами колониста!
– Да, это превосходное дело – прибыть туда не с пустыми руками, чтобы и там сперва повеселиться!
– Но послушай, говорят, немало людей в этом дворце-то! Что, как они осмелятся встретить нас ружейными выстрелами?
– Да полно тебе! Хозяин-то отсутствует, он теперь в Кайене, только его баба с ребятенками дома, да еще сколько-то черномазых да краснокожих! А это не стоит и выеденного яйца!
– Ну, так пойдем! И если хочешь меня послушать, учиним погром теперь же!
– Теперь же – это значит завтра, так как сегодня мы предаемся веселью. Кроме того, – добавил негодяй зловещим тоном, – на сегодня у нас есть своя работа.
– Какая же?
– А выпустить кишки тем трем баранам, что лежат там связанные!..
– Так ты непременно хочешь уничтожить их?.. Мне это не совсем по душе, из-за Шоколада… Он, знаешь ли, в сущности, недурной парень, несколько горлодер, но он ни разу не выказал себя дурным товарищем… А что касается Маленького Черныша, то мне наплевать на него: ведь он не более, как негр… А Мабула не жаль: одним арабом меньше – не большая важность!
– Шоколад должен умереть первый, – прервал старый бандит своего собеседника тоном, не терпящим возражения и полным сдержанной ненависти. – Я еще не забыл, как он меня помял тогда, когда мы прибрали Нотариуса!
– Да разве он мало нас допекал всякий раз, как нам приходилось что-нибудь стибрить?! Из-за каждого пустяка чуть не драться с ним приходилось!
– Я щадил его до сих пор, потому что он говорит по-португальски и был нам нужен. Разве ты забыл, как он со своими двумя ротозеями воспротивился нам, когда ты свалил с ног этого черномазого. Ведь именно по его вине ты не смог разом прикончить одного, а другой успел убежать в направлении главного жилья… Нет, подожди только! Я тебя научу разыгрывать филантропа!
– Хм! Ты на кого хочешь наговоришь с гору!
– Разве не правда? Этот господин Шоколад, видите ли, вздумал разыгрывать честного и порядочного человека… Ну а эти честные люди нам не нужны!
– Это – твое дело! Я умываю руки; во всяком случае я не берусь сводить с ним счеты; на меня в этом деле не рассчитывай!
– Да я всажу свою саблю в живот каждому, кто только вздумает встать на мое место! Я сам хочу с ним разделаться, и ты увидишь, как я его обработаю!
Столько было ненависти и злобы в лице и голосе старого негодяя, что даже Геркулес, этот закоренелый разбойник, и тот невольно содрогнулся при последних словах.
– Помнишь, – продолжал Луш, – ты еще спрашивал меня, когда мы, захватив этих трех молодцов врасплох, повалили и связали, зачем я сунул свою саблю в огонь!
– Я не мог понять, зачем тебе понадобилось превратить блестящий стальной клинок в какую-то железную кочергу!
– Вот увидишь! Смотри, сабля эта раскалилась добела, а теперь я хочу ею перепилить ему шею! Понял теперь? Эй, вы там, тише! – заревел Луш, обращаясь к остальным, и на мгновение грозный окрик его покрыл шум и гам оживленной ругани и шуток каторжников. – Я обещал вам под конец пирушки интересное зрелище, даровое представление!.. Подходи ближе! Плата ни с кого не взимается! Знайте это!
С этими словами старый Луш, выйдя из гамака, неверной поступью пьяного человека приблизился к костру, взял за деревянную рукоятку саблю, весь клинок которой был скрыт под горячими углями костра и теперь горел, как огненный меч архангела.
– Ну, теперь мы с тобой посчитаемся, Шокол…
Но слово замерло у него на устах, и раскаленное оружие выпало из рук. Он попятился назад, как будто наступил на какого-нибудь гада. Луш совершенно остолбенел при виде человека высокого роста, с ружьем за спиной и скрещенными на груди руками, который, словно грозное привидение, вдруг точно вырос из-под земли.
Крики проклятия замерли на устах остальных разбойников, которыми тоже овладел ужас.
На прогалине воцарилась мертвая тишина.
– Я запрещаю вам трогать этого человека, – звучно и властно сказал незнакомец на чистейшем французском языке.
Глава VIII
При последних словах молодого человека, неожиданное появление которого ошеломило негодяев, чары рассеялись, и Геркулес первый овладел собой.
– А-а, да ты один! Так подожди же! Я переломлю тебя, как спичку! – бешено заревел он.
Но Шоколад, видя опасность, грозившую его нежданному защитнику, закричал:
– Перережь мои путы, и нас будет двое!
– Сюда! – скомандовал в этот момент Шарль.
На этот призыв негры и индейцы, скрывавшиеся за деревьями, кинулись вперед со своими ружьями и сарбаканами.
