скачать книгу бесплатно
Но то, что произошло сейчас – это верх глупости и непрофессионализма. Потому что совсем недалеко, окружённое разозлёнными наследниками, в подземной крепости остывает тело Пертубарта. И наверняка станут искать виновных, потому что у здорового ибертарианца в сто тридцать четыре местных года почти никогда просто так не останавливается сердце. И всё странное, что увидят вокруг, будет казаться им подозрительным. А что может быть подозрительнее, чем человек в спецовке бурдианца, к которому в космопорту подходит вооружённый лейтенант Сил Безопасности Содружества? Я двигаюсь к выходу на взлётное поле, зная, что на меня смотрят объективы семнадцати камер. Каждый блестит, выжигая мой взгляд, раздражая, покалывая, будоража воображение. Дорт!
5
Я просыпаюсь в темноте. Правда, для меня она не темнота. Она – это серый свет, утыканный яркими огоньками светодиодов от пульта каюты. Я прикрываю глаза рукой, чтобы немного прийти в себя. И слышу звуки. Наверху, в рубке, по креслу ёрзает Анс. Пластик скрипит, как лопер, которому наступили на хвост. Анс тяжело дышит. Видимо, хочет спать. Он всё время хочет спать во время вахты.
В кают-компании Иблик оглушительно шуршит страницами. Я принюхиваюсь. Точно. До меня доносится затхлый запах старой бумаги. Должно быть, в руках у Иблика устав, который он взял на время в библиотеке базы, да так и не вернул назад.
Я открываю глаза. Стараюсь терпеть свет. Немного поморгав, беру в руку мобильник, простенький пластмассовый кирпичик без кнопок, зато с экраном во весь телефон. Яркость у него убавлена до минимума, но я всё равно еле могу смотреть на экран. Разбираю время. Пора вставать. Скоро должен выйти на связь Апулинафи.
Я спускаю ноги с кровати. Голова кружится, вена на шее, зажатая в инъекторе, пульсирует. Я встаю. В металлической двери шкафа отражается мрачная уродливая фигура. Это я.
Совсем недавно я был пусть невысоким, но ладно сложенным, накачанным мужчиной, которому можно было дать лет тридцать. Сейчас я худой, костлявый, под бледной кожей проступают иссохшие причудливо бугристые мышцы. Небритое лицо в рытвинах, как морщинистая кора дерева. Глаза блестят в темноте, намекая на приближающееся безумие. Впрочем, если умыться, побриться, пригладить клоки жёстких поредевших волос, то вид станет намного лучше. Может быть, и безумие отступит.
Я надеваю лёгкие шлёпанцы и ковыляю в сторону санузла. Рубка давит. Со всех сторон огоньки, писки, шорохи. Каждый электронный прибор считает своим долгом моргнуть мне светодиодом, погудеть конденсатором, приветственно дунуть вентилятором. А приборов уйма. Качают воздух, поддерживают микроклимат, отслеживают параметры моего здоровья. Если это можно назвать здоровьем.
Когда человек здоров, разве он чувствует себя так? Сиплое дыхание наполняет мои лёгкие, и я чувствую их, хотя, говорят, в лёгких нет нервных клеток. Они напоминают мне дырявые бумажные мешки, которые надуваются и вот-вот лопнут. Голова – бездонный чан, в котором болтаются мысли. Чан старый, ржавый, на стенках остатки протухшей еды, склизкие, вонючие.
Я скидываю с себя мягкий ночной комбинезон и ступаю в душевую кабину. Подношу руку к сенсорной панели. Снова приходится жмуриться, она вспыхивает ослепительно, свет пробивается сквозь веки и жжёт мне глаза. Меня пытается мучать весь мир вокруг. Вода, вырываясь из рассекателя над головой, ошпаривает. Я терплю, но пальцы уже нащупывают нужное место на экране, чтобы уменьшить температуру. Наощупь, потому что глаза от света совсем ничего не видят. Вода становится прохладнее. Стою под ней. Чувствую каждую каплю в этих струйках. Они как водопад, бегут по коже, давят, ломают, массируют. Пытаются сгладить бугры мышц, сломать мои кости. Много ли мне надо? Мне так неуютно от этих струй, что, кажется, пусти воду чуть сильнее, и я развалюсь под её напором.
Хватит. Выключаю воду. Полотенце как стальная щётка. Причиняет коже боль, колет, режет, дерёт. Я устал. Теперь бы снова лечь спать. Но, к сожалению, меня ждёт служба.
6
Когда я себя чувствовал хорошо в последний раз? Я отлично помню, когда. И где. Планета Кинос, девять лет назад. Тогда, после известных событий, я был несколько дезориентирован. Или сбит с толку. Или потерял чувство реальности. Можно назвать по-разному, но суть остаётся одной. Мне вдруг стало тяжело жить, из ниоткуда взялась тоска, и я сам не мог разобрать, в чём причина. Один мой знакомый однажды сказал: «Если человек в свои тридцать лет ещё не был на приёме у психоаналитика, значит, ему пора к психоаналитику». На тот момент я ещё не был. Видимо, было пора.
На Кинос я прибыл не в лучшей форме. К тому же начальству моему уже было доложено, что я «засветился», и мне грозил в лучшем случае перевод в ыкс-майоры, а в худшем – списание на покой. И вот я прибываю на Кинос. Задание длительное, с внедрением. Я ещё достаточно молод, но опыт уже приличный, хотя самонадеянность всё-таки никуда не делась.
Если не вникать в подробности, я должен был раскрыть заговор. Тогда бурлило везде. Никто не понимал, что происходит в разваливающейся Империи, которая проиграла войну. Некоторые считали, что понимают. А кое-кто даже считал, что знает, что делать. Очень многие миссии тогда заключались в том, чтобы выявлять сепаратистов или заговорщиков. И на этот раз – выявить всех участников, собрать доказательства. Нетипичное задание для меня, не очень приятное. Но я взялся за него с энтузиазмом. Данные были переданы в штаб. Мои люди были посланы заметать следы, и через несколько часов мы должны были улететь.
Я же расслабился. В кафе играла музыка. Странная, какую любят на Киносе. Мелодичная, но при этом режущая ухо за счёт дребезжащих сэмплов. Меняющая громкость в самый неожиданный момент. Я сидел за столиком, один, допивая чай, и ждал счёта. Всё ещё мысленно наслаждался вкусами поглощённых изысканных блюд. В кафе царил полумрак, людей было мало, а про другие нации и вовсе говорить нечего – на Киносе чужаков никогда не любили.
Я осторожно, будто боялся шуметь, поставил опустошённую чашку на блюдце и оглянулся в поисках официанта, а когда снова посмотрел вперёд, увидел напротив себя человека. Объёмная курчавая чёрная шевелюра делала его голову огромной, непропорциональной, хотя сам он был ниже меня. Я знал его. Он был одним из тех, на кого я недавно отправил донос. Главным организатором заговора. Нечи Ваиду.
– Вы позволите к вам присоединиться? – спросил он, улыбнулся нервно, а глаза с вертикальными зрачками-щёлочками стрельнули в меня и снова устремились вдаль.
– Да я уже закончил, – ответил я.
– Я знаю, – сказал Ваиду. – Я много времени не займу. У вас же, майор, есть пара часов, которые некуда деть перед отлётом.
Я вздохнул. Наследили мы, значит. Впрочем, я готов был выслушать его. Может, сболтнёт такое, что надбавит ему срок в тюрьме. Или, в конце концов, и правда, расскажет любопытную вещь. Одно из правил разведчика – дай врагу выговориться. У тебя будет время подумать, получишь информацию. Главное – глядеть при этом в оба.
– Знаете, – сказал он, – я, собственно, предполагал, что всё это примерно так закончится. Невозможно бороться с глупостью в одиночку, когда против тебя целый аппарат чиновников, тайных агентов, боевиков.
Он повёл своей шеей, словно ему было душно в его модном толстом свитере.
– Но я не мог просто остановиться и бросить своё дело, – продолжал Ваиду. – Потому что я, в отличие от вас, уверен, что поступаю правильно. То, что творится на обломках Империи – это очень плохо. Сейчас вы этого ещё не понимаете. Но через несколько лет станет очевидно, что власть выродится в абсолютное зло. Сейчас они выглядят смешными и нелепыми, а скоро станут казаться зловещими. Я ничего не имею против наместника, но он глуп и во всём верит Содружеству. А я думаю, что у Киноса другой путь.
– От меня вы чего хотите? – спросил я. Тогда я был ещё немногословен, не то, что сейчас.
– От вас, майор – ничего, – сказал Ваиду. – Просто объясниться напоследок. Я никуда не убегу, буду бороться до последнего. Я хочу сделать из Киноса оазис. Оазис свободы и свободных людей. Может быть, он переживёт эту засуху. Знаю, что вы сейчас думаете. Что через пару дней полиция Содружества арестует меня, и все мои мечты погибнут. А я вам скажу так. Это совершенно неважно. Каждый должен до самого конца делать своё дело, если он считает, что оно – правильное. И потом, найдутся те, кто продолжит за меня. Что, думаете – нет?
– Думаю, да, – сказал я. – Но разговаривать со мной на такие темы бессмысленно. Не я принимаю решения.
– Я знаю, – Нечи усмехнулся, зрачки его вспыхнули зелёным и снова превратились в чёрные щёлочки. – Вы исполняете приказ. Но я слышал про вас всякое… Вы не такой, как многие другие. Я знаю, как вы участвовали в конфликте с Лаками, как вы нарушили закон во имя спасения планеты. Я ценю это. И хочу заронить в вас немного сомнения. И ещё кое-что заронить…
– Мне пора идти, – сказал я, снова оглядываясь в поисках официанта.
– Подождите, – сказал Нечи. – Я ещё должен кое-что вам сказать. Это займёт пару минут. Понимаете ли, я тоже не такой как все. Я это знаю. И иногда, мне кажется, я должен… Я имею право наводить порядок. Если уверен, что знаю как.
Мне это начинало надоедать.
– Послушайте, – перебил я, поморщившись от резкого повышения громкости в звучащей композиции. Инструменты резали уши. – Есть законы. Если вы нарушаете их, вы несёте наказание. Всё просто.
– Вы тоже нарушали законы, – сказал Нечи. – И неоднократно. А уж что касается Сил Безопасности, то это просто незаконная структура. Она нарушает Галактический свод законов каждую минуту. Но я думаю, что сейчас вас должно волновать совсем другое. Не я. Вы ничего не чувствуете?
– Простите? – я насторожился, но не мог понять, что он имеет в виду.
– Я знал, что вы придёте в это кафе, – сказал Нечи. – Вы уже несколько раз здесь появлялись, и я понял, что вам здесь нравится. У меня есть некоторые знакомства, и я попросил разрешения посмотреть кухню. Знаете ли, тут всё так старомодно. Подносы с номерами столов, чайники с крышечками… Вы слышали когда-нибудь о вирусе Уннга?
– Нет, – сказал я, и тут у меня заболели глаза.
– Понимаете, – сказал Ваиду, уставившись в стол, – когда я узнал, что нас предали и о нашей подготовке известно властям, я понял, что дело проиграно. Слишком неравны силы. Да и не хотим мы открытой драки, это не в наших правилах. Мы стараемся действовать, где возможно, в рамках закона, и уж, во всяком случае, избегать ненужных жертв. Но тогда – неделю назад – я задумался, а чем я могу на это ответить? По моим каналам я узнал, что группу Сил Безопасности послали добывать информацию, и что вы её возглавляете. А вы всегда были для меня примером честного человека. Честного, несмотря на место своей службы. И во мне родилось возмущение. Я решил отомстить вам. Лично вам. Сделать хотя бы мелкую пакость. Знаете ли, вирус Уннга передаётся только через пищеварительную систему…
Я на секунду застыл. До меня дошло.
– Удивительно, – сказал Ваиду. – Мы создаём суперроботов, телепортационные установки, летаем по гиперпространству, но до сих пор существуют болезни, которые мы не умеем лечить.
Я встал, с грохотом уронив стул. Нога моя, слегка задев о металлическую ножку, отозвалась резкой болью. Голова закружилась. Я не мог стоять. Ступни, обутые в гражданские туфли на резиновых стяжках, свело от неудобства, точнее, от того, что на них снизу со всей тяжестью моего тела давил пол.
– Что вы сделали? – спросил я, и звук моего голоса резанул по ушам, заставил сморщиться.
– Должно быть, я сделал глупость, – сказал Ваиду, вставая. – Но я счастлив, что для вас всё так кончается. Впрочем, я слышал, что были случаи, когда человек остаётся жить с этим вирусом ещё долго. Два или три таких случая… Прощайте.
Я заваливался на бок. Болело всё. Я чувствовал своё тело изнутри. Его било током. От ударов сокращались мышцы, напрягаясь, рождая судороги, пытаясь оторваться от костей. Суставы хрустели, ныли, прокручивались, в груди оглушительно и пугающе ухало сердце, шелестела горячая обжигающая кровь по сосудам.
Я хотел достать флистер, но палец, дотронувшись до кобуры, будто обжёгся, я вздрогнул и по всему телу побежала боль – волной, по мышцам и нервам, накапливаясь, собираясь в ком и ударив оглушающим разрядом в мозг.
Я ослеп. Со всех сторон прыгали невыносимо яркие огни. Я зажмурился, но свет пробивался сквозь веки, и казалось, что он идёт не снаружи, а изнутри моей головы. Я вскрикнул, оглох от этого и почувствовал, как по телу бежит ещё одна волна – звуковая, как вибрируют кожа и кости, как шевелятся волосы.
Я падал. Мысли скакали в голове, как бешеные, ни одной ясной, но их были миллиарды. Я успел подумать, что, кажется, умираю, а потом понял, что ещё нет, потому что потом последовал удар всем телом о каменный пол.
Раньше я думал, что много раз чувствовал боль. Но то, что было до этого, кажется мне теперь мелочью, незначительной и недостойной даже упоминания. Помнится, меня пару раз пытали. Выжигали клейма на коже, загоняли проволоку под ногти, били плетью по чувствительным местам. Всё это ерунда по сравнению с тем, что я испытал тогда.
Всё мое тело содрогнулось, сплющилось, в нём завопила каждая клетка. Я и не знал, что этих клеток так много, пока они не подали голос. Я чувствовал, как меня разрывают на триллионы мелких кусочков, каждый из них сжигают заживо и всех сразу пытают иголками. Крики этих клеток сливались вместе в один крик, импульс боли, фейерверк из пыток, который накрыл меня и убил.
Следующее, что я помнил – туман. В тумане проступали пятна, мутные, серые. Они постепенно приобретали очертания и формировались в человекообразную фигуру. Я хотел пошевелиться, но было больно. Пренебрежимо мало больно по сравнению с тем, что я описал, но неприятно. Примерно как удар током с напряжением вольт в триста. Я чувствовал, что всё моё тело опутано трубками. Прозрачными, по которым бегут разноцветные жидкости. Я всё ещё был полуслеп, но цвета пробивались сквозь прикрытые веки и достигали мозга напрямую.
– Где я? – прошептал я. Звук показался громким, но на этот раз я не оглох. И я понял, что жив. Что мне всё-таки лучше.
Фигура, которая находилась возле меня, постепенно вырисовалась в низенького андроида. Достаточно уродливого, чтобы быть уверенным, что это не человек, но, видимо, вполне интеллектуального, чтобы не быть поражённым в правах и даже выполнять квалифицированную работу.
– Вы на Эгозоне-1, – сказал робот, – в клинике имени Чебура. Я – доктор Эрдэпфель. Прошу вас по возможности лежать неподвижно. Если вам понадобится помощь, сообщите мне.
– Хорошо, – прошептал я. – Можно узнать, что со мной произошло?
– Вы заразились вирусом, – сказал доктор Эрдэпфель. Его голос, синтетический, но вполне приятный, был негромким, видимо, для того, чтобы не сильно раздражать мой слух. – Вернее сказать, я думаю, что вас заразили вирусом, потому что самому заразиться вирусом Уннга проблематично.
– Я буду жить? – произнёс я, снова почувствовав, как звук моего голоса прокатился по телу, хотя и не так отчётливо, как раньше.
– Некоторое время – безусловно, – ответил робот, при этом голос его несколько изменился, стал выше, протяжнее. Робот шевельнулся, и я услышал шорох его шарниров, стрёкот электродвигателей. Он немного напоминал человека. Одна голова, округлая, вытянутая сверху вниз, динамик, прикрытый мелкой металлической сеткой, на месте рта. – Как долго – зависит от вашего организма и от лечения. Мы постараемся, насколько это возможно, чтобы ваше качество жизни не сильно пострадало.
– Вы – это кто? – спросил я, почувствовав усталость от его ровного голоса. А ещё от того, что зудела спина, что саднили места, где в тело входили разноцветные трубки. Я пошевелил рукой и тут же пожалел об этом – мышцы отозвались жжением по всей глубине.
– В первую очередь я и доктор Эрдэпфель, – ответил робот. – Чтобы не сбивать вас с толку, поясню. В моём теле несколько личностей, принадлежащих врачам разной специализации. Я – психолог и специалист по коммуникации, доктор Эрдэпфель – хирург и терапевт. Есть ещё доктор Мор, патологоанатом, его тоже ваш случай очень интересует. А возможно, вы ещё познакомитесь с вирусологом, доктором 239. Он несколько нелюдим и не любит показываться на свет, но…
– Ничего подобного, – ответил робот сам себе, чуть более вкрадчиво. – Опять вы, Бирн, возводите на меня напраслину. Если есть тема для разговора, то я могу поддерживать беседу часами. Вот, скажем, господин шпион, ваш экземпляр вируса…
– Я не шпион, – пробормотал я.
– Как же, рассказывайте, – сказал 239, при этом голова его дёрнулась, и камеры-глаза бешено завертелись в орбитах. – Мы имели удовольствие наблюдать, как ваше тельце доставили сюда на челноке с чёрными занавесками. А соглашение о неразглашении на двести страниц, которое я подписал – это что же, просто так, на всякий случай? Но мне намного интереснее не вы, а тот гений-экспериментатор, который сейчас сидит внутри вас…
– Что? – прохрипел я, пытаясь оторвать голову от подушки. Впрочем, шейные позвонки ответили мне таким мощным прострелом, что у меня потемнело в глазах, и я чуть не отключился.
– Ну как же, – сказал 239, подкатываясь ближе. – Совершенно уникальный экземпляр. Вирус Уннга. Некоторые считают, что венец творения – человек, некоторые – что аломиналы с планеты Тали, доктор Бирн говорит, что искусственный интеллект. А я думаю, что вирус Уннга переплюнет их во всех отношениях. Вот, например, господин шпион, сколько в вашей ДНК нуклеотидов? Я имею в виду, сколько их было до заражения?
– Я не шпион, – прошептал я. Мне снова становилось дурно. Во-первых, к горлу подкатывала тошнота. Во-вторых, я снова чувствовал все свои клетки. Они бунтовали.
– В каждой клетке обычного человека чуть больше трёх миллиардов пар нуклеотидов, – голос робота снова заставил вибрировать мою кожу, отдаваясь болью в мышцы и кости. – В вирусе Уннга количество может меняться, но в среднем он содержит около семисот миллиардов пар. Вы знаете, что такое трансдукция? М-да. В общем, вирус Уннга – это огромное количество генетической информации. Строго говоря, этих вирусов множество. Он постоянно меняется, мутирует. Он встраивается в ДНК клеток организма, меняя его свойства, двигается от клетки к клетке, каждый раз разный, и заранее неизвестно, что он с вашим организмом сотворит…
– Доктор, – сказал я. – Меня можно вылечить?
– Ну, – ответил 239, – смотря что вы подразумеваете под словом «вылечить». Теоретически, имея на руках вашу ДНК, мы могли бы попытаться восстановить ваш организм в первоначальном виде. Но учитывая, насколько он изменился за последние месяцы, скорее всего, вы бы в этом первоначальном состоянии оказались мертвы.
– Месяцы? – повторил я. Мне стало трудно дышать. – Так я давно здесь?
– О да, – ответил 239. – Хотя, конечно, всё относительно. Когда вы сюда поступили, первой нашей задаче было остановить разрушение вашего организма. И к данному моменту мы успешно с этим справляемся. Осталось ещё придумать, как обеспечить вам относительную автономность и приемлемое самочувствие, но это уже мелочи.
– Не понимаю, – сказал я. Меня тошнило. Голова проваливалась в туман, а вдоль позвоночника и всего тела шли неприятные резкие подёргивания, словно миллионы мелких злобных крыс пытались отгрызть от моих костей мышцы.
– Какой странный у нас всё-таки пациент, – сказал робот, и по его голосу я понял, что вмешалась другая личность. – Видимо, он не понимает, что значит «разрушение организма». Вроде военный, должен же знать. У вас же там трупы после боя в землю закапывают? И что с ними потом в земле происходит, вы в курсе? Вот и сейчас с вами происходило примерно то же самое, только при жизни, если можно так сказать.
– Доктор Мор, – перебил его 239, – я думаю, господин шпион…
– Да он уже сказал, что он не шпион, – вставил слово Эрдэпфель.
– Ребята, дайте мне закончить, – сказал 239. – Вирус Уннга, если его не остановить, очень быстро делает организм нежизнеспособным. Он несколько напоминает по действию рак, но намного сложнее и, как бы это выразиться… Изобретательнее. Но всё же мутаций становится слишком много, и клетки начинают разрушаться. Мы это остановили с помощью вещества, которое поступает в ваш организм по одной из этих трубок.
– А по другим что поступает? – спросил я.
– Лекарства, – ответил 239. – Болеутоляющие, успокоительные, обеззараживающие. Если вас отключить, вы почувствуете себя очень плохо. Но мы работаем над этим. Вам придётся остаток жизни, видимо, носить на себе некоторое устройство, снабжающее вас веществами для подавления вируса. И, скорее всего, принимать отдельные лекарства перорально. Но при некотором везении вы можете прожить ещё пару лет. Я слышал, что одному человеку это удалось.
– Одному? – спросил я. – Я слышал про двух или трёх.
– Я имел в виду не тех, которые продержались пару недель, – сказал 239, – а того, кто протянул два года. Правда, из больницы он не вышел, но зато снабдил нас обширными данными наблюдений.
– Которые мало что нам дают, учитывая изменчивость вируса, – возразил Бирн.
– Слушайте, – возмутился 239, – я же просил меня не перебивать.
– Я старше вас по должности, – Бирн повысил голос, – имею право.
Они стали пререкаться, всё громче и громче, и я уже с трудом их различал. Меня резало по ушам, звуки стали расплываться. Я погружался в странный болезненный туман.
– Доктор, – прошептал я. – Мне опять нехорошо… Я умираю?
– Да нет, что вы, – отозвался Эрдэпфель. Или Бирн. Один из них. – Просто у вас, видимо, одна из трубок выпала. Сейчас поправлю.
Он дотронулся манипулятором до моей шеи. Меня передёрнуло от боли, потом резко потемнело в глазах. Как мне потом рассказывали, после этого я не приходил в сознание ещё несколько дней.
7
Я пытаюсь застегнуть молнию на своём бортовом комбинезоне. Замок больно режет пальцы. Они – как сплошная открытая рана, но я привык. Замок доезжает почти до верха и останавливается. Дальше – там, на шее, справа – мешает белая пластиковая коробочка инъектора, присосавшаяся к ярёмной вене. Оставляю молнию застёгнутой не до конца, как всегда. Кстати, скоро надо будет перезаряжать в инъекторе ампулу. Я делаю это раз в год, на базе. Последние четыре месяца мы мотаемся по космосу, выполняя миссии одну за другой, так что давно у меня не было возможностей. К счастью, токсин вводится в кровь в микродозах. Этого достаточно, чтобы сдерживать вирус от опасной мутагенной активности.
Я двигаюсь к шкафчику, замечая своё отражение в зеркальной дверце. Почему всё должно быть таким ярким? Отражение моего белого комбинезона причиняет боль. Можно было бы сказать, боль глазам, но доктор Бирн объяснил мне, что на самом деле вирус просто поменял моё восприятие реальности. Отчасти поэтому мне нужны таблетки. Вирус обостряет, таблетки притупляют. А также снимают боль, успокаивают и делают ещё много чего. Недаром я принимаю десяток с утра, семь в обед и ещё восемь вечером. А, нет, теперь девять. От бессонницы мне прописали вот эту жёлтую. Отсчитываю из баночек нужное количество, глотаю одну за другой, запиваю. Я чувствую, как каждая из них проходит по горлу, царапает пищевод, проваливается глубже, растворяется и въедается своими активными веществами в мой организм. Я терплю, потому что так надо. Так доктор прописал.
Дотрагиваюсь до сенсорной панели, дверь распахивается. Я оказываюсь в холодном и тускло освещённом коридоре с серыми стенами. Здесь спокойнее, чем в моей каюте. Меньше раздражающих огоньков. Да и шум двигателей слышен меньше – видимо, в каюту он передаётся по корпусу. Хочу двинуться в рубку, но время ещё есть. Поворачиваю налево, делаю несколько шагов и попадаю в кают-компанию.
Иблик, похоже, только что отложил свой устав в сторону. Он вздрагивает при моём появлении, глаза начинают бегать, а ноги сводит судорогой. Он явно хочет вскочить и вытянуться по струнке, но вспоминает, что я этого не люблю.
– Доброе утро, господин ыкс-майор, – говорит он громко, заставляя меня поморщиться.
– Доброе утро, Зи, – говорю я, опускаясь в кресло с противоположной стороны круглого столика. – Всё читаешь уставы?
– Так точно, – он выпрямляется ещё сильнее, нос начинает шевелиться и, кажется, даже непослушные волосы стараются сами уложиться в правильную причёску на голове.
– Что же, интересно, ты там пытаешься найти? Пункт, подтверждающий, что во время тайной операции нужно обязательно вмешаться в неё в полном вооружении и парадной форме? А ты знаешь, кстати, почему у нас парадная форма белого цвета? Интересный исторический факт. Некоторое время назад армии нескольких империй соревновались в том, как пустить пыль друг другу в глаза. Начали устраивать парады, муштровали солдат на плацах. И додумались до белой формы, потому что её трудно было поддерживать в чистом состоянии. Эффект производит, не правда ли? Все вокруг отказались уже, а мы… Хм. О чём я говорил?
– Господин ыкс-майор… – пытается ответить он, опуская глаза в пол, но я не позволяю ему это сделать.
– А, ну да, – говорю я. – Уставы – вещь странная. Конечно, многое там написано верно. Как и в большинстве других книг. Но им слишком много лет. Как только кто-нибудь погибает по глупости или проигрывает сражение, туда обязательно добавляют новый криво сформулированный пункт, чего нельзя делать. Если жить по уставу, Зи, никогда ничего не добьёшься. Неэффективно каждый свой шаг сверять с инструкциями. Терпеть не могу инструкций. Я сто раз тебе это говорил, и повторю ещё. Но это не значит, что надо совершать глупости. Нужно, чтобы в твоей голове всё время работал мозг. Расставлял приоритеты, оценивал последствия. Что важнее – съесть завтрак до конца или спрятаться от падающей бомбы? В уставе по этому поводу много чего написано, только понять ничего невозможно. Но любой здравомыслящий человек знает, что самое важное – это собственная жизнь и жизнь его близких, сослуживцев и всех остальных, кто оказался рядом. Ты подверг риску нас всех, Зи. Это очень плохо. Может быть, у тебя есть убедительное объяснение тому, что ты вчера сделал? Я его выслушаю. Давай, говори.
– Господин ыкс-майор, – говорит Иблик. Его тонкие бледные пальцы шевелятся, становясь похожими на кучку мёртвых червей, которых приводит в движение скрытый за стеной экстрасенс. Мне противно на них смотреть, я морщусь и отвожу взгляд. – Дело в том, что сроки, которые вы называли, уже вышли. Уже прошло два лишних дня, и я подумал, что вам, возможно, нужна помощь…
– Два дня! – я ударяю ребром ладони по краю стола, и мою руку пронзает резкая боль, которая распадается на миллиарды мелких. Я стараюсь не обращать на боль внимания, хотя и знаю, что она есть, её невозможно не чувствовать. – Да что такое два дня в сложной операции? Иногда можно год ждать нужного момента, прежде чем начать действовать. У меня, правда, никогда такого не было, терпения не хватает. Я обычно через несколько дней ожидания придумываю идиотский план и ломаю кучу дров. Но это же не повод, чтобы являться на планету, где работает агент под прикрытием, в парадной форме.
– Простите, ыкс-майор, – говорит Иблик, опуская взгляд в стол. И как нарочно подставляет моему многострадальному взгляду свою огненную шевелюру. – Я сейчас понимаю, что это было не очень умно с моей стороны, но в тот момент я подумал, что я могу действовать открыто, что меня никто не свяжет с происходящим. Я планировал явиться официально к начальнику местной полиции под предлогом обмена опытом, и скрытно попытаться разузнать…
– Да что в наше время можно разузнать скрытно? – я, кажется, выхожу из себя, потому что вскакиваю и опрокидываю кресло. Голова моя кружится, ноги болят, а язык мельтешит во рту, раздражая ещё больше. – Сиатка просматривается, телефоны прослушиваются, на улицах камеры. Я один раз в писсуаре прямо в штабе СБ камеру нашёл! Надо продумывать каждый свой шаг, прежде чем его делать!
