скачать книгу бесплатно
Навестил аккуратный деревянный нужник под высокой двускатной крышей, выкурил папиросу на крыльце и вернулся в горницу. Оксана налила мне чая. Снова маленькие непонятности: хлеб – вчерашние каравайчики, а вот красиво нарезанный сыр странноватый – темно-желтый в паутине синих прожилок. В жизни такого не видел, но не пустился в расспросы. На вкус оказался очень даже ничего – как и увиденные в первый раз овальные печенюшки, таявшие во рту, как вчерашние конфеты. И только покончив со второй чашкой, обратил внимание на непонятный предмет: возле правого локтя Оксаны – стеклянное на вид полушарие, полное красивых ажурных словно бы снежинок, не походивших одна на другую. Нечто подобное я видел на столе начальника одного из погранотрядов, он сказал, что это пресс-папье заграничной работы, найденное им в тридцать девятом во время освободительного похода в кабинете офицера некоего учреждения, чьими бумагами наши очень интересовались, – и за красоту прихваченное в качестве военного трофея. Только там были не зеленые снежинки, а синие, желтые и красные завитушки, каким-то образом заделанные в стекло.
На пресс-папье я посмотрел мельком, оно меня нисколечко не занимало. Вплотную встал более насущный вопрос: как бы запастись провизией на дорогу? Судя по тому, чем Оксана меня щедро потчевала вчера и сегодня, запасы у нее есть, и она над ними не трясется. Надо подумать, в какой форме это высказать, – и хорошо бы найти что-то в виде емкости для воды…
И я дипломатично начал:
– Я тебе ужасно благодарен за… все. Только не могу я в своем нынешнем пиковом положении долго здесь рассиживаться…
– Собрался в путь-дорогу? – спросила она спокойно.
– Конечно, – сказал я. – Я же присягу давал. Где-то наши наверняка налаживают оборону, мне там самое место…
– Тянет повоевать?
– Присяга, – сказал я. – И враг на нашей земле…
– Понятно. Только вот что, Костя… Я тебя прямо сейчас познакомлю с одним человеком…
С совершенно спокойным видом она положила ладонь на пресс-папье – и по горнице прошел странный долгий звук, словно тронули струну великанской гитары. И за спиной у меня раздался переливчатый, мелодичный аккорд, словно бы в ответ, – но таким звукам неоткуда взяться в простой деревенской хате, и непонятно, что может их издавать. Ясно только, что это глубоко неправильно…
Оксана, убрав руку со стеклянного полушария, смотрела куда-то за мою спину, словно бы радостно. Я обернулся – и едва не заорал от дикой непонятности происходящего.
На стене, наполовину обрезав фотопортрет бравого кавалериста, открылся высокий, аркообразный проход, длинный коридор с покрытыми мерцающими фиолетовыми огоньками стенами. И там стоял человек в какой-то странной одежде.
Я ничего не пытался понять – сработала пограничная хватка. С грохотом опрокинув стул, вскочил и схватился за кобуру. Иногда непонятное нужно, не раздумывая, встречать пулей или, по крайней мере, брать на прицел…
Человек поднял правую руку – и с его ладони ко мне метнулись полосы зеленоватого света, а прямо в лицо ударил желтый, слабо светящийся луч – показалось, в лицо с размаху выплеснули полведра воды…
Сознание померкло.
…Вернулось сознание, можно так сказать, толчком, я открыл глаза и почувствовал себя так, будто проснулся трезвым и выспавшимся, – я всегда так просыпался, когда на сон хватало времени и голова не побаливала с похмелья, что пару раз случалось. Моментально взял себя в руки и попытался в темпе оценить окружающее. Все, что произошло, я помнил прекрасно: неведомо откуда взявшийся проход в самой обыкновенной стене деревенской хаты, странный человек, которого я не успел разглядеть толком, лучи света, метнувшиеся от его ладони, желтое сияние, ударившее в лицо, как выплеснутая из ведра теплая вода, – и все это произошло наяву…
Первые ощущения и впечатления… Крайне похоже, я лежал на земле – твердой, летней, лежал прямо-таки по стойке «смирно», вытянутые руки прижаты к бокам. Наклонив голову, прижав подбородок к шее, увидел свою гимнастерку, галифе, сапоги, ремень и кобуру на нем. По обе стороны от меня и далеко впереди за носками сапог росла высокая ярко-зеленая трава, толстые стебли, заканчивавшиеся пучками длинных остроконечных листьев и цветками наподобие ландышей, только не белого, а оранжевого цвета. А дальше стеной стояли деревья в зеленой листве. Никогда раньше не видел таких цветов, да и в деревьях почудилось что-то незнакомое.
Но главное не в этом. Главное, я, как младенец в пеленки, был с головы до ног укутан в некое подобие рыбацкой сети – только ячейки в виде полукругов и сеть словно бы целиком из зеленоватого света, полупрозрачного, сквозь который четко просматривались и гимнастерка, и галифе, и портупея, и голенища сапог. Попробовал пошевелиться – и не смог, словно был связан с головы до ног. Эта чертова «сеть» не давила, ее вообще не чувствовалось, – но пошевелиться не удавалось, свободны были только голова и шея…
Солнца я не видел – такое впечатление, будто вокруг было раннее утро или вечер, а ведь только что стояло не такое уж раннее утро, день близился к полудню, и солнце должно вылезти высоко. Но вместо солнца…
Но вместо солнца высоко в небе (чуточку не такое небо, не просто синее, а чуточку зеленоватое) почти надо мной стояла предельно странная луна: ярко-коричневого цвета полумесяц рожками вверх – луна такой бывает либо на пределе ущерба, либо на пределе рождения, – но это насквозь неправильная луна, какой не должно быть, никак не должно!
Слева раздался спокойный мужской голос:
– Я вижу, опамятовался?
Вздрогнув от неожиданности – точнее, будто током тряхнуло, что уж там, – я повернул голову в ту сторону. Там лежало поваленное дерево толщиной примерно в обхват, на нем сидел мужчина в странной одежде и разглядывал меня с совершенно спокойным выражением лица, словно бы даже и хозяйским. Как ни в чем не бывало поинтересовался:
– Как себя чувствуешь? Надеюсь, не перепуган до смерти? Если что, у меня при себе успокоительные капли, прекрасно действуют…
В голове у меня клокотал совершеннейший сумбур, я и не пытался пока что строить никаких догадок, где очутился, каким образом и для чего все затеяно, – но кое-какие рефлексы заработали. Никак нельзя было показать слабость – особенно в таком положении. И я сказал, очень надеясь, что в голосе звучит должная язвительность и он не дрожит:
– Спасибо, нет необходимости. Обойдусь без ваших капель…
– Отлично, – сказал он без тени насмешки, спокойно и деловито. – Рад, что вы оказались достаточно хладнокровным, это нам сбережет время и труды…
Любопытная вещь наблюдалась: он словно бы неплохо говорил на чистейшем русском языке, – но в то же время слышалась, гораздо тише, какая-то иностранная речь, незнакомая, так что я не понимал ни словечка, но ошибиться не мог – так и обстояло…
– Прекрасно, – повторил он. – Давайте знакомиться. Нам с вами не один день предстоит заниматься делом, без имен просто не обойтись. Меня зовут Грайт. Тебя я уже знаю, Костатен…
Очень может быть, иначе моего имени он выговорить не мог.
– К тебе я уже присмотрелся, – сказал назвавший себя Грайтом. – И к другим, которые выглядят в точности как ты. Твой черед присмотреться ко мне как следует – я не сомневаюсь, что в твоих глазах выгляжу диковинно… как сначала выглядели в моих глазах твои соплеменники. Но я уже привык, а ты – пока нет… Присмотрись. Я не юная купальщица и смущаться не буду.
Я и без его, изволите ли видеть, позволения смотрел на него во все глаза, пытаясь догадаться, что это за тип.
Ему, так я думаю, было лет сорок. Решительное, волевое и этакое хищно-красивое лицо, чуть вытянутое. Светло-серые холодные глаза, черные, густые, тщательно причесанные волосы до плеч. Чистейше выбрит, без бороды и усов. Особых примет нет, но в толпе безусловно не затеряется, выразительное лицо, запоминающееся. Чувствуется в нем этакая спокойная, уверенная властность, присущая старшим командирам. Все это я в темпе прокачал, как человек, знакомый со словесными портретами и сам умевший их составлять. Добавить ему вместо теперешней одежды латы – и получится сущий рыцарь со старинной картины, жесткий и безжалостный, с равным успехом способный и прекрасную даму спасти от любой напасти, и преспокойно изрубить противников, – а то и повесить пленников прикажет без малейших колебаний…
Да, одежда… Интересная одежда. Темно-коричневый то ли камзол, то ли кафтан с широким отложным воротником, застегнутый под горло массивными пуговицами цвета серебра (а может, и серебряными), без кружев и украшений, с двумя боковыми накладными карманами, большими, квадратными, и еще одним, поменьше, впереди с левой стороны над талией, и от него к пуговице тянется массивная цепочка золотого цвета (а может, и золотая) – часы? Такого материала я прежде не видел – наподобие вельвета, но рубчики раза в три пошире. Темно-коричневые штаны из того же материала, не в обтяжку, но и не мешковатые, ничуть не похожие на казацкие шаровары былых времен. Я, разумеется, не портной, но его одежда показалась мне дорогой и хорошо пошитой. Но самое интересное – пояс и то, что на нем. Пояс крайне напоминает кольчугу – точно так же состоит из множества мелких колечек искусного плетения, с массивной вычурной пряжкой золотистого цвета (неужели золото?), и посреди нее – большой, с вишню, камень густо-зеленого цвета – отшлифованный, чуть продолговатый (неужели какой-нибудь самоцвет? Когда-то их не умели гранить, только шлифовали). Слева – ножны из темно-вишневой кожи, во всю длину крест-накрест перевитые черными лентами со множеством маленьких бляшек золотистого цвета, очень похожих на неизвестные мне цветы о шести лепестках. Меч, конечно, – солидный эфес с затейливой крестовиной, выгнутой вверх и кончавшейся чем-то вроде когтистых птичьих лап, с затейливой формы навершием, увенчанным таким же крупным зеленым камнем. Поближе к пряжке – кинжал в таких же ножнах, с такой же рукоятью и зеленым камнем; такое впечатление, что и меч, и кинжал вышли из одной мастерской, очень уж похожи по стилю исполнения. Слева – плоский футляр из коричневой кожи, с массивной застежкой, прямоугольный, вытянутый в длину, похожий на подсумок для винтовочных патронов, но не такой толстый.
Ну и сапоги – из мягкой черной кожи, высокие, чуть ли не по колено, с высокими каблуками и шпорами с зазубренными колесиками. По верху голенищ венчик из цветков золотистого колера – таких же, как на ножнах, но побольше, на ножнах они размером с двоячок, а на сапогах – с троячок.
Такие вот первые впечатления, ни на шаг не приближавшие к ответу на насущнейший вопрос: где это я оказался? Ясно уже, что это не знакомая мне Белоруссия, а какое-то другое место, – но где? Если вспомнить парочку известных фантастических романов о том, как люди нежданно-негаданно проваливались в далекое прошлое… Нет, отпадает. Я не историк, да и не большой любитель истории, но и книги исторические почитывал, и в музеях бывал, и старым оружием интересовался. Старинные люди и в самом деле носили мечи, сабли вошли в употребление гораздо позже, но вот одевались они совершенно иначе, видывал на картинках и картинах. Не берусь судить непреложно, но впечатление такое, будто его одежда, пусть и непривычного фасона, ничуть не похожа на средневековую, стиль другой. Между прочим, одежда не просто выглядит опрятной, чистой – она еще словно бы совсем недавно прилежно отглажена, а сапоги смотрятся хорошо почищенными, ни грязи, ни пыли…
Признаться, в первый момент, когда я очнулся, а он еще не заговорил и я не разглядел его толком, мелькнула догадка, – но я прогнал эту мысль и не собирался к ней возвращаться – не просто сумасбродство, полный абсурд… Мысль была – что я угодил в лапы к немецким диверсантам, охотившимся за командирами как наиболее предпочтительными «языками». Вот уж вздор… Диверсантов я навидался, в сорок первом они частенько лазали через границу, а с наступлением лета и вовсе пошли косяком, так что я участвовал в трех боестолкновениях. И пленных насмотрелся, допросы проводил, как и сослуживцы. Какой диверсант напялил бы такую вот одежду, моментально привлекающую самое пристальное внимание, да еще меч с кинжалом нацепил? Диверсанты либо ходили в нашей военной форме, либо в гражданской одежде, опять-таки старались не выделяться – колхозник, горожанин, сельский интеллигент… Но главное – диковинный коридор, открывшийся в хате Оксаны, и этот полумесяц в небе. Никакому диверсанту не под силу такое устроить. И если подумать, вокруг вовсе не далекое прошлое – ни в каких старинных книгах ни словечком не упоминается о такой вот луне диковинного цвета и очертаний…
– Насмотрелся? – спокойно спросил Грайт.
– Насмотрелся, – постарался я ответить так же спокойно – пусть не думает, что я растерян, подавлен, смят.
– И каковы же впечатления? – осведомился он с усмешкой.
Это была именно усмешка, а не улыбка – скупая, без особых эмоций, усмешка сильного, уверенного в себе человека, не склонного давить своим превосходством, торжествовать над собеседником. Что ж, такие люди гораздо опаснее чванливых гордецов, пусть умных и хитрых, но излишне дающих волю эмоциям, неуместным в серьезном деле…
И я сказал чистую правду:
– Ты производишь впечатление серьезного человека.
– Рад слышать, – ответил он без улыбки. – Со своей стороны могу сказать то же самое. Это искренняя оценка – ты не юная девица, млеющая от приятных хвалебных словечек… Ты очень хорошо держишься. Никаких истерик, даже не дернулся ни разу, спокойно лежишь… Ты ведь уже понял, что все это, – он повел рукой, – и я в том числе, тебе не снится, не мерещится от дурманящей отравы или умственной хвори? Ты, несомненно, удивлен и растерян, но сохраняешь спокойствие и выдержку… Это мне нравится. Понял ведь, что вокруг не сон и не видение?
– Предположим, – сказал я. – Так где я? Что это за место?
– Ты очень хорошо держишься, Костатен, – повторил он одобрительно, с усмешкой. – Это позволяет питать определенные надежды… Ну, ничего удивительного, ты, я уже знаю, порубежный стражник, а туда всегда набирали сметливых и сообразительных. У нас давно нет порубежников, но мой отец и дядя когда-то служили не в войске, а как раз в порубежниках – старая семейная традиция, знаешь ли… Что это за место? Ответить, с одной стороны, просто, а с другой – невероятно сложно… Видишь ли, это другой коэн. Коэн, как бы тебе объяснить доходчивее… Знаешь, я сам не могу обсказать учеными словами, я в них не силен, как и ты, наверное. Коэн – совершенно другой мир, лежащий где-то… в общем, совсем не там, где твой. Невероятно далеко – причем я не про обычные расстояния, которыми меряют путь. Как-то по-другому далеко… и в то же время близко. Ага! Это как страницы книги – они тесно прилегают друг к дружке, существуют бок о бок, но ни одна буква не может попасть на соседнюю страницу. С коэнами обстоит несколько иначе – есть Тропы, по которым можно пройти. Что я и сделал, а потом мы оба прошли по Тропе… правда, я своими ногами, а ты у меня на плече, как мешок зерна, но это не меняет сути… Ты что-нибудь понял?
Я постарался допустить в голос побольше язвительности:
– Может, тебя это и удивит, но я понял все.
– Меня это не удивляет, а радует, – сказал Грайт бесстрастно. – Позволяет упростить дело, обойтись без лишних слов. Итак, пользоваться Тропами в вашем коэне не умеют, но какое-то представление о них имеют. Не стану тебя спрашивать, как так вышло, – совершенно бесполезные сейчас подробности. Гораздо важнее то, что ты меня понял с лету, и долгих растолковываний не потребуется… Время нас нисколечко не торопит, но терпеть не могу излишнего многословия…
Я и в самом деле прекрасно его понял – благодаря своим литературным пристрастиям. Класса с четвертого полюбил научную фантастику, – а у дяди в чулане откопал в свое время подшивки старых журналов, не издававшихся давненько, делавших упор главным образом на приключения и фантастику. Не помню уже, «Всемирный следопыт» это был или «Мир приключений», но помню хорошо, что подшивка была за двадцать пятый год, когда я еще в школу не ходил и вообще читать не умел. Кажется, фамилия автора была Земкович или Зеликович – позже мне его вещи не попадались. А рассказ назывался «Следующий мир». Следующие миры как нельзя лучше подходили под описание того, что Грайт назвал коэнами. Там некий ученый изобрел аппарат, позволяющий в следующие миры попадать, – и пустился со своим ассистентом по ним путешествовать. Отличие только в том, что тем ученым не попались обитаемые следующие миры, где обитали бы чертовски похожие на нас люди, – а мне вот повезло… как утопленнику…
– Давай без многословия, Костатен, – сказал Грайт. – И говорить буду безо всяких уверток, чтобы ты не начал видеть во мне врага, мы должны с самого начала стать пусть не друзьями, но безусловно сподвижниками. Именно так. Вот так уж вышло… Ты нам нужен, чтобы участвовать в серьезном, важном и, поверь на слово, благородном деле. Я понимаю, ты сердит на то, что тебя так бесцеремонно… захватили. Но что было делать? По некоторым причинам ты крайне подходящий для нас человек. Вот и пришлось… как пришлось. Вряд ли бы ты согласился добром, если бы я тебе открылся и попросил содействия, верно ведь? Вот и пришлось… применить немного насилия. Я не добрый и не злой. – Его лицо было жестким, а глаза холодными. – У меня просто-напросто не было другого выхода. Цель, что перед нами стоит, – благородная и, не сочти за высокие слова, великая. Ради нее я пошел бы и на что-то большее, чем силком прихватить человека из другого коэна. Выбора, скажу тебе честно, не было. Ты по некоторым причинам подходил как нельзя лучше. Искать другого было бы слишком долго, и неизвестно, когда бы еще нашли такого же подходящего. Еще раз повторяю – у меня… у нас просто-напросто не было другого выхода. Это меня в какой-то степени извиняет, я думаю. Очень уж ты нам подходил…
– Интересно, почему? – саркастически бросил я.
– Понемногу сам поймешь, а сейчас мне хотелось бы избежать лишнего многословия. Пока что скажу одно: ты нам очень нужен, и тебе предстоит стать равноправным участником некоего предприятия. По-моему, ты ухмыляешься с явной насмешкой. Я правильно понял?
– Как нельзя правильней, – сказал я. – Красивые слова ты говоришь – равноправный сподвижник… Только где тут равноправие, если ты свободно сидишь, а я валяюсь…
Я не закончил – и не знал, как и назвать опутавшую меня сеть из неяркого света. В нашем языке таких слов вообще не было.
– Разумная предосторожность, – сказал Грайт. – Неизвестно было, как ты себя поведешь. Я боялся даже не того, что ты сдуру на меня набросишься, – сумел бы отбиться. Ты ведь мог и сломя голову припустить в чащобу, и гоняйся за тобой потом…
К этому времени я окончательно убедился: ощущения меня не обманывают, вокруг шеи и в самом деле что-то вроде бы надето, словно узкий ошейник. Эта непонятность не душила, но, пока я лежал навзничь, легонько давила на шею, будто не так уж мало весила и отнюдь не из бумаги сделана. Кожей чувствовался металл. Но в расспросы я не пустился – всему свое время…
– Ну что же, и в самом деле пора тебя освобождать, – невозмутимо произнес Грайт. – Ты себя показал человеком хладнокровным, так что, очень надеюсь, глупостей не наделаешь. – Он усмехнулся все той же усмешкой, словно по-другому и не умел. – Как-никак должен понимать, что я – единственная твоя опора в этом коэне, и в свой ты без меня ни за что не вернешься…
Он достал из кармана нечто вроде большой желтой стекляшки круглой формы, встал, склонился надо мной и провел ею от моей шеи к ногам, словно резал что-то. Опутавшая меня «сеть» моментально исчезла, и я почувствовал себя свободным. Встал, потряс руками, прислушался к себе – тело ничуть не затекло; если не врали часы, – а они у меня отличные, швейцарская «Докса», некоторым образом трофейные, – с той поры, как началась вся эта чертовщина, прошло не больше двадцати минут.
Пока Грайт усаживался на прежнее место, я оценил обстановку. Пояс привычно оттягивала тяжесть пистолета, и положение мое было самое выгоднейшее: огнестрельного оружия при нем не видно, меч и кинжал против ТТ не пляшут. Могу, как учили, грамотно отпрыгнуть, даже грамотно упасть с перекатом, выхватить пистолет и взять его на прицел…
А вот дальше-то что? Требовать, чтобы он отправил меня назад? Ясно, что мужик твердый, может и под дулом пистолета не дрогнуть. Да и как я узнаю, что он в самом деле отправляет меня назад? Вновь шарахнет светом, свяжет вмиг… Выходило, он прав – единственная моя опора здесь, так что рано рыпаться…
И я остался стоять. Поднял руку к шее – тяжесть вокруг нее по-прежнему чувствовалась, – взялся за верхнюю пуговицу гимнастерки, уже чувствуя под воротом что-то жесткое.
– Не трудись, – сказал Грайт. – Вот, посмотри.
Он расстегнул верхние пуговицы кафтана – буду уж называть это кафтаном простоты ради. Под ним обнаружилась белоснежная рубашка в синюю полоску, без пуговиц, явно сшитая из одного куска, с вырезом наподобие тех, что на майках, – и там, в вырезе, на сильной шее я увидел нечто вроде ожерелья из прямоугольных звеньев, с синими и желтыми камнями посередине, скрепленными колечками того же серебряного цвета.
– Вигень, – сказал Грайт. – У тебя на шее такой же. Потому мы и понимаем друг друга.
– А что это?
– Как бы тебе объяснить… А! Это такая магия. У нас магия в ходу, правда, не таком уж большом. – Он похлопал ладонью по стволу дерева. – Садись, разговор будет не такой уж короткий.
Я сел. Достал из нагрудного кармана пачку «Корда», привычно примял двумя пальцами картонный мундштук и чиркнул спичкой. И курить зверски хотелось после всех этих чудес, и любопытно было, как этот хрен с мечом отреагирует на сие зрелище.
Зря я рассчитывал его поразить или по меньшей мере удивить. Он преспокойно достал из кармана короткую черную трубочку с прямым чубуком и матерчатый мешочек с завязками, в котором моментально угадывался кисет, распустил тесемки и принялся набивать трубку совершенно так, как это делали все знакомые мне курильщики. Настал мой черед удивиться: он достал нечто вроде синей полусферы с металлическим ободком, накрыл ею трубку и повернул ободок. Почти сразу же вырвался клуб дыма.
– Вот так. Чуточку по-другому, и не более того. – Судя по его глазам, он разгадал мой нехитрый замысел и вмиг поставил меня на место. – Перейдем к делу? А дела складываются так: время назад… по вашему счету лет тридцать назад, когда я был еще мальчишкой, нашу страну одолели захватчики. Не обычные завоеватели – невиданные прежде создания из какого-то другого коэна. Сопротивление они сломили очень быстро, пустили в ход оружие, которому наши отцы не смогли ничего противопоставить. И с тех пор господствуют, и отнюдь не милостиво. Сопротивляться до последнего времени не было возможности. А теперь такая возможность появилась… Хочешь что-то спросить?
– Я смотрю, они оставили вам оружие, – сказал я, кивнув на его меч. – Значит, не так уж и угнетают? Насколько я знаю историю войн, победители всегда отбирали у побежденных оружие. Или вы партизаны? – Увидев легонькое недоумение на его лице, я постарался отыскать подходящие слова. – Те, кто борется против захватчиков, укрываясь в лесах?
– Вот уж нет, – сказал он. – В лесах прячутся только разбойники, а это совсем другое. Никаких пьортызан у нас нет, потому что их и быть не может. Почему так, объясню по дороге. Сейчас жаль тратить время. А оружие… Видишь ли, на них наше оружие совершенно не действует. Потому его нам и оставили.
– И магия тоже не действует?
– И магия тоже. Еще и оттого, что вся наша магия, как это сказать, мирного, повседневного характера. Вроде бы в незапамятные времена была и боевая, но никто не знает, правда это или легенды. Даже если правда, ее давным-давно нет… Словом, открытый бой невозможен. Но есть не так уж мало людей вроде нас. Мы не воюем открыто, иначе быстро оказались бы перебиты все до одного. Мы потихонечку, в глубокой тайне и с величайшей осторожностью готовим планы полного уничтожения захватчиков. – Его лицо прямо-таки озарилось хищной радостью, голос стал звонким от волнения. – И мы нашли возможность, Костатен! Оказалось, она есть. Ватаки… захватчики ее не предусмотрели, а мы обнаружили только в самое последнее время. Мы всерьез рассчитываем перебить их начисто… но тут есть свои тонкости. Перебить их можно, но нахлынут новые. Существует такое место, сооружение, приспособление… я не могу подобрать слово, потому что его попросту нет. Простоты ради мы называем это Мост. Кто-то несколько лет назад придумал название, и оно со временем прижилось. Не хуже и не лучше любого другого, суть не в названии… Это не просто Тропа – скорее уж широко распахнутые ворота в другой коэн, большой надежный мост вроде наших каменных. Если его разрушить, ватаки окажутся отрезаны от своего коэна и не смогут быстро создать новый мост – это выяснено совершенно точно… – Он покривил губы. – Ценой не одной человеческой жизни… Ватаков у нас не так уж много, несколько сотен. Мы их перебьем раньше, чем они успеют получить подмогу. Главное – разрушить Мост. Вот в этом ты нам и поможешь.
– А у вас самих, значит, силенок не хватает? – не без иронии спросил я. – Непременно нужен кто-то из другого… коэна?
– Представь себе, примерно так и обстоит, – сказал Грайт. – Слишком долго было бы объяснять, скажу просто: далеко не каждый может проникнуть в замок, где расположен Мост. Ты – можешь. А потому я тебя и уволок безо всяких церемоний. Мы поедем к Мосту все вместе, и ты туда пойдешь, сделаешь все так, как я тебе расскажу. Это будет не так уж трудно, поверь.
– Что, придется воевать?
– Могу тебя заверить, что нет. Главная опасность для нас – сама дорога.
– Вас разыскивают?
– Можно сказать с уверенностью: пока нет. Но ехать нам несколько дней, и все может измениться. В тайну посвящено не так уж много людей, но и не столько, чтобы их можно было пересчитать по пальцам одной руки и даже двух. Предательства уже случались, шпионов и наушников у ватаков хватает. Далеко не так опасен Мост, как дорога к нему. – Он усмехнулся. – В последнее время это превратилось прямо-таки в поговорку, правда, имеющую хождение среди узкого круга посвященных. Ну вот вкратце и все, что тебе следует знать. Остальное расскажу по дороге, когда будет свободное время. Отсюда пора уезжать: место безопасное, но осторожности ради не стоит надолго засиживаться на одном месте…
– И ты так уверен, что я с тобой поеду?
– Прости за прямоту, а куда ты денешься? – усмехнулся Грайт. – Слишком многое поставлено на кон, чтобы отпустить тебя с расшаркиваниями и вернуть назад. Говорил уже: я не злой и не добрый. У меня нет другого выбора, вот и все.
– Принуждать будешь?
– Какие глупости, Костатен, – поморщился Грайт. – Принуждением тут ничего не добьешься. Если откровенно, я в крайнем случае доставил бы тебя к месту связанным и в повозке, но это не годится. В первую очередь оттого, что так можно привлечь внимание и все провалить. Если ты поедешь добровольно, ничем не отличаясь по внешнему виду от окружающих, риск гораздо меньше…
– Ну а если я все же категорически откажусь?
– Боишься смерти? Ты воин, да вдобавок порубежник…
– Не боюсь, – сказал я. – Но у меня – своя война, от которой я не собираюсь прятаться, наоборот…
– Это недолго, – сказал Грайт. – Мост не так уж и далеко. Несколько дней, по вашему счету не более недели. Потом я отправлю тебя назад. Вряд ли это нарушит твои планы на жизнь. Не будешь же ты меня уверять, что исход войны зависит исключительно от тебя? У нас давно нет ни войны, ни войска, но кое-какие знания сохранились, да и отец с дядей были воинами, рассказывали. Ты один из превеликого множества роберов… командиров невысокого чина. Неделей раньше, неделей позже – какая разница? Насколько я могу судить, война у вас разворачивается грандиозная, в нее втянуты с обеих сторон леадры… миллионы людей, и это надолго. Успеешь еще навоеваться…
– Ну если уж совсем откровенно… – сказал я. – Как-то не особенно и тянет выступать на одной из сторон, ничего не зная ни о той, ни о другой. И откуда я могу знать, что по миновании во мне надобности ты меня и в самом деле отправишь назад? Пока что все это не более чем слова.
– А тебе не остается ничего другого, кроме как верить словам, – спокойно сказал Грайт. – Какие тут жуткие клятвы… Откуда тебе знать, что это и в самом деле клятвы, которые нельзя нарушать, а не словесная шелуха, которую я выдумал на ходу? Придется уж верить мне на слово. – У него был вид человека, только что осененного свежей идеей. – Как насчет этого?
Он достал из кармана другой кисет, замшевый, распустил завязки и высыпал на ладонь груду зазвеневших монет размером с пятак, но чуть более грубой чеканки. Встряхнул пригоршней и сообщил:
– Это золото. Я могу после уничтожения Моста дать тебе очень много золота, столько, что еле унесешь. Я немного освоился в вашем коэне. У вас в некоторых смыслах удивительная страна. Деньгам у вас придают гораздо меньше значения, чем в других странах вашего коэна… но ведь и у вас есть люди, должным образом ценящие золото. Я точно знаю, такие люди есть. Золото у вас обращается потаенно, но имеет хождение, и на него можно приобрести много хороших вещей. Согласен, что так и обстоит?
Я поневоле вспомнил паскудного зоотехника, у которого мы три месяца назад делали обыск и нашли жестянку из-под дореволюционного печенья «Эйнем», до половины заполненную золотыми монетами, колечками-сережками. Действительно, золото любил, с немцев брал исключительно золотыми царской чеканки, и они платили – старый был агент, полезный, немало напаскудил, почему и под расстрел пошел…
– Согласен, что скрывать, – кивнул я. – Но вот меня золото совершенно не привлекает, хоть ты его бочку насыпь…
– Ну, тогда остается последний довод… – Он усмехнулся той усмешкой, к которой я стал уже привыкать. – Что ты так напрягся, Костатен? Я не собираюсь причинять тебе ни малейшего вреда, наоборот. Я тебя отпущу, иди куда глаза глядят, не буду препятствовать. Я даже не буду забирать у тебя вигень, он сам по себе делает тебя преступником, подлежащим смерти. Если у тебя найдут вигень, неторопливо сдерут кожу на площади при большом стечении народа, обожающего такие зрелища. Право же, я тебе не вру. Но это в городе, а ближайший город далеко отсюда. В окрестности лишь деревни. Места тут глухие. Крестьяне – народ своеобразный, особенно в глуши. Чужака в диковинной одежде они, могу тебя заверить, быстренько и без затей припорют вилами. Ради пущего душевного спокойствия – а вдруг ты какой-нибудь злой дух? В городах уже не верят особенно в злых духов, но в такой глуши все иначе. Впрочем, тебе и в городе придется несладко. Предположим, ты окажешься оборотистым, скажем, убьешь одинокого путника и заберешь его одежду. И что это тебе даст? При том, что ты не знаешь о здешней жизни ничегошеньки, будешь хуже ребенка и очень быстро выдашь себя. В этом случае только два пути: либо с тебя сдерут кожу за вигень, а предварительно будут долго пытать, чтобы установить, где ты его взял, один из самых запрещенных предметов. Либо судья окажется мозговитым и уведомит о тебе ватаков. Они, будь уверен, заинтересуются твоей персоной и, как только сдерут вигень – а они непременно сдерут, – обнаружат, что ты за пташка. И в этом случае начнутся долгие вдумчивые расспросы с пытками. Так что изволь, иди куда хочешь, ковром дорога! – Он сделал широкий жест левой рукой.
В его голосе не было ни злорадства, ни торжества, только усталая радость победителя в поединке.
– В конце концов, никак нельзя сказать, что ты уникален и незаменим, – добавил Грайт. – Спешить мне некуда, небо не падает на землю. Рано или поздно подыщу другого подходящего, который окажется сговорчивее тебя… или это сделают другие, я не единственный, кто по Тропам ходит в ваш коэн. Потеряем некоторое время, и только. Меж тем, я уже говорил, поездка займет не больше вашей недели. А потом я отошлю тебя назад. Что решишь?
Я угрюмо ссутулился на стволе поваленного дерева. Прекрасно понимал, что он загнал меня в угол, не оставив ни выбора, ни выхода. Некуда мне было деваться. Даже если он изрядно преувеличил грозящие мне в большом мире опасности, мне суждено остаться здесь навсегда…
– У меня нет выхода, – сказал я угрюмо.
– Надеюсь, ты не впадешь в черную тоску и не повесишься при первом удобном случае?
