скачать книгу бесплатно
Так надо. Художественно-документальный роман
Варвара Бурун
«Так надо» – книга о поколении простых людей, на долю которых выпало послевоенное детство и жизнь в эпоху 70-х и 80-х годов. Они «пахали» в сельском хозяйстве – кормили всю страну. Они строили первые буровые в Заполярном Севере для добычи газа и нефти, без которых новая Россия не выстояла бы. Об их непростой жизни и любви рассказывает автор на примере главного героя.
Так надо
Художественно-документальный роман
Варвара Бурун
© Варвара Бурун, 2017
ISBN 978-5-4483-3191-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Памяти брата
Над поселком все та же привычная тишина и та же безлюдная улица. Три дворовые собаки, утомленные жарой, лежат в тени под забором. Вечернее солнце запуталось в листве над ними. Все как всегда. Но сегодня что-то должно случиться… Откуда такая мысль? Виктор пожал плечами и шагнул на грунтовую дорогу. Вспомнив, что не закрыл калитку, вернулся, прикрыл ее и пошел своим привычным путем – на ток.
Погруженный в свои мысли, он кинул рассеянный взгляд на собак, которые смотрели на него с вечной надеждой в глазах. Виктор усмехнулся: что может случиться? Во всяком случае, ничего плохого. Потому что хуже уже не будет. Он астматик и сторож. В 57 лет – уже старый больной человек, списанный элемент, ни на что больше не способный. Единственное, что он еще может, это работать сторожем на току. Охранять зерно.
Почему так все сложилось в жизни? Ведь не сторожем хотел быть. Нет, он никогда не думал о кресле начальника, не мечтал ни о какой карьере. О таких, как он, говорят: простой трудяга. И профессию сторожа не считает постыдной – обычная работа. Но не в этом дело. Не такой он видел свою жизнь, совсем не такой… Странная она какая-то получилась… А ведь вроде немногого хотел. Тяжелые мысли налетели словно полчище мошкары и отмахнуться от них было уже невозможно.
Виктор чувствовал себя уставшим, хотя целый день ничего особенного не делал. До тока какой-нибудь километр, а дышит так, будто всю дорогу бежал. Он достал из кармана брюк ингалятор – прыснул в рот спасительное средство и удушье отпустило. Вот так, наверное, и придет смерть. Он мысленно махнул рукой: ладно, все будет нормально. Не впервой. Виктор оперся о забор, чтобы переждать, пока сможет идти. Увидел сменщика Федю, бегущего к нему.
– Ты чего, Витёк? – спросил Федя с тревогой в голосе. – Тебе плохо?
– Нет-нет, – выдавил улыбку Виктор. – Все хорошо.
– Точно?
– Точно.
– Может, тебе нездоровится?
– Федя, все нормально. Так, дневная жара утомила чуток.
– Хочешь, я за тебя…
– Федя!
Дыхание восстановилось, темнота в глазах ушла, и они с Федей не спеша пошли к сторожке. Пообщались еще немного, и Федя ушел. Виктор присел на скамейку возле сторожки. Все его жалеют… Дожил!
Окончательно придя в себя, встал, пошел осматривать хозяйство. А душные мысли не отставали, шли за ним по пятам, давя на плечи. Так где же он ошибся? В чем виноват? Что сделал не так? Когда?
Обойдя горы зерна, он вернулся в сторожку, медленно лег на старую, видавшие виды кушетку и устремил невидящий взгляд в потемневший от времени потолок. Как-то странно устроен этот мир. Получается так, что каждый раз он оказывался перед странным выбором. А выбора, по сути, и не было. Или, может, ему только кажется? Может, ему просто неведома какая-то великая необходимость, которая и строит жизнь как надо? И где он перешел запретную черту, раз его выкинуло на обочину?
Картины прошлой жизни стали вспыхивать в памяти, он пытался понять, что же было не так…
– Бомбят! Бомбят! Скорее в подвал! – кричит он истошно и бежит к другу Лешке. Своего подвала у них нет. Вернее, он есть, но такой маленький, что и подвалом нельзя назвать. Подпол. В нем до войны охлаждали молоко летом, а зимой хранили картошку; закрывался деревянной крышкой, а для конспирации – круглым половичком, связанным из цветных тряпочек и подаренным когда-то маминой подругой. Глубина подпола – с его рост, а ширина – две распростертые руки. Ему, шестилетнему, хватило бы места, но находиться в земляном тулупе он не желает. То ли дело у Лешки: там подвал так подвал. Глубокий, со ступеньками, вмещает человек десять. И как бы тесно в нем не было, ему всегда находят место. Друг же!
Мама не может бежать вместе со всеми: на руках его маленький братик, а в кровати больная Даша – его тетя. Переболевшая тифом, она очень слаба и не может ходить. Как тут бежать? Каждый раз при очередном обстреле Даша судорожно цепляется за подол маминой юбки.
– Мария, не бросай меня! Пожалуйста, не бросай меня! Я боюсь одна!
– Да как я тебя брошу? – обречённо отвечает мама. – Я с тобой…
Примерно в трех километрах идут бои, и взрывы поднимают землю совсем рядом с поселком. Всем, понятно, страшно. Прячутся кто куда. Самую большую суету разводят мальчишки – носятся по поселку. Для них это недетская игра в войну…
Во время бомбежки мама не находит себе места. Не о себе она беспокоится – о нем. И каждый раз, когда он возвращается домой весь измазанный и голодный, бросается к нему, обнимает: «Слава Богу, сыночек, живой!..».
Наши войска догоняли фашистов, отбивая стратегическое направление. Земля, горела не только под ногами у немцев. После боев степь превратилась в черную, обуглившуюся пустыню.
Когда началась война и как провожали отца, он совсем не помнит. Может, этого момента просто не видел. Ему тогда было пять лет. Запомнились только молчаливо-тревожные женские лица. Не было, как прежде, обычного смеха, не стало радости. Все чего-то ждали, чего-то нехорошего. А в конце лета 1942 года фашисты пробивались к Грозному – к нефти через Моздок, дорога к которому проходила рядом с поселком.
Немцы заняли поселок. Выселили и их семью в сарай.
– Ни в коем случае не выходи из сарая! – говорит мама. – Не показывайся им на глаза.
Он и не выходит. Целыми днями смотрит через щели в сарае и наблюдает, что там происходит во дворе. И каждый раз жадно впивается глазами в блестящий немецкий мотоцикл. Вот бы рассмотреть его поближе, руками потрогать! Но когда во дворе появляется немецкий солдат или офицер, невольно приседает.
– А вдруг немцы заберут меня? – часто спрашивает Даша. Мама успокаивает ее:
– Да кому ты нужна такая дохлая?
Даша после тифа сильно изменилась: лысая, худющая, бледная, как смерть. Немцы к ним не заходят, но Даша боится. Чего? Он не понимает, почему ее могут забрать. Мама тоже ходит в старом платье и темном платке, завязанном на узел под подбородком и закрывающем лоб до самых глаз. Он ничего не понимает. Но раз мама боится – значит, не зря. Мамин страх передается и ему. Он смотрит на немцев, вроде такие же люди, разве что говорят на непонятном языке. Но, видимо, есть в них что-то, чего надо опасаться. Говорят, убить могут…
– Ком цу мир, матка! – говорит немец маме, которая, сильно прихрамывая, идет к сараю.
Она наколола себе пятку, наступив на ржавую проволоку. Нога распухла, стала нарывать, и мама хромает, как старуха.
– Ком хир, – зовет ее немец и показывает сначала на ее ногу, затем на их дом, из которого только что вышел.
Он – фельдшер, живет в их доме. Мама останавливается, смотрит на немца и испуганно прижимает руки к груди, а тот настойчиво зовет ее в дом. Наконец, она покорно следует за ним. Что немец сделает с мамой? Но вскоре мама выходит из дома с забинтованной ногой. Как оказалось, немец вскрыл острым скальпелем нарыв, приложил какую-то мазь и забинтовал.
А однажды немцы исчезают. Вдруг в суматохе выскакивают из домов, что-то кричат на своём языке, будто пожар начался, и в один миг укатывают на своих машинах и мотоциклах. Только пыль клубится им вслед на дороге.
– Мам, а почему они к нам пришли? Им жить негде? – спрашивает он.
Мама смеется и целует в макушку:
– Не знаю, сынок. У них своя страна есть. Но хотят еще и нашу.
– Зачем?
– Кто знает? Хотят… Хотели…
В сторожке стало темно. Виктор встал, подошел к двери и нажал на выключатель. Большая грязная лампа вспыхнула под потолком, резанув по глазам. Он невольно зажмурился. Неуютный какой-то свет. Он снова выключил его. В темноте лучше, спокойнее.
Действительно, зачем они пришли? У него и сейчас нет ответа на тот детский вопрос. Этот фельдшер… Вряд ли в детстве он думал: вырасту и пойду завоевывать Советский Союз. Такой профессии не существует: завоеватель. Да он, наверно, и толком не знал, где этот Советский Союз находился, просто хотел стать врачом. И сотоварищи его – они тоже хотели кем-то быть: строителями, инженерами, музыкантами… А пошли воевать. Зачем? Люди везде одинаковы, никто не хочет воевать, а тем более умирать. А воюют. И умирают. Молодыми, полными сил, со своми мечтами. Как сложилась судьба того фельдшера? Может, погиб в том самом бою, за поселком. И всё. Хотел быть врачом, лечить людей, жить счастливо, а бесславно сгинул где-то на чужбине, и никто из родных не бросил горсть в его могилу. Да и не знает никто, где могила-то его. Кто-то вместо него решил его судьбу. Кто-то сказал: ты должен воевать. И он согласился. А может, не хотел воевать, но не мог иначе, потому что должен. А погиб – и долг с него списали: ну, ничего не поделаешь, старик, так вышло, извини. Но ты отдал жизнь за великое дело. За великое… А ведь и не было никакого великого дела, не получилось оно у них. Убили миллионы людей, разрушили полмира – и ушли вслед за фельдшером. Без всякого смысла.
Может, тогда все и началось, в те военные годы? Может, кто-то точно так же решил и его, Виктора, судьбу? Или что-то, какая-то целесообразность? А теперь – извини, старик, так вышло… Да нет, вроде никто ему не вдалбливал всякие умные мысли о каком-то там долге… Тогда, может, должен был сам что-то сделать, а не сделал. Но что? Понятно, если бы не война, жизнь сложилась бы иначе. Совсем по-другому. Виктор, устало вздохнув, провел рукой по лицу. Вроде всё в его жизни шло, как должно было. Иначе быть не могло. Или могло? Тогда в чем же дело?!
…Бои отступили. Они с пацанами не вылезают из окопов. Собирают пустые патроны, хвастают, кто больше собрал трофеев, и играют теперь в свою детскую войну. Здесь война закончилась, а в стране она будет длиться еще долгих три года.
– Витя! Посмотри за братиком, чтобы не упал, – просит мама.
Мама обращается к нему как к взрослому: ведь как не крути, в семье он старший «мужчина». Маленький Саша только начал ходить, и за ним нужен глаз да глаз.
– Сынок! Накорми кур, налей им водички. Витя, подмети двор, сходи за хлебом.
Мама доверяет ему посильную работу, а он гордится тем, что она так серьезно к нему относится. Старается все хорошо выполнять и радуется, когда она его хвалит:
– Что бы я без тебя делала, мой помощник?
Она привыкла советоваться с ним по всем делам, касающимся хозяйства. Хотя какое там хозяйство? Пять курочек – вот и вся живность. Корову пришлось сдать ещё в начале войны, а поросёнка съели немцы.
– Витя, а что мы будем готовить на ужин?
– Да, мам, борщ поедим. – Борщ из лебеды.
Даша поправилась, работает в больнице санитаркой. Пропадает там целыми днями. А он обычно дома. Ему всё интересно: хвостиком ходит за мамой, смотрит, как она работает по дому, и старается повторять за ней. За годы войны он многому научился. Но больше всего ему нравится сбегать на поле, подолгу смотреть, как старенький трактор тащит железный плуг и нарезает борозды, будто халву, как это делала ножом продавщица тетя Света в начале войны. Благо, поле рядом с поселком. Тут все по-другому, какая-то другая жизнь, не как в поселке. Она завораживает и манит. На полевые работы он может смотреть часами.
Поселковым мальчишкам рано пришлось повзрослеть. Отцы на фронте, и они поневоле заменяют отцов. Кто постарше – работают заправщиками, прицепщиками. Он завидует им и мечтает о том дне, когда так же будет работать в поле.
В поселке всего два исправных трактора – двухколесные СТЗ. На них работают, конечно же, женщины: Рая и Шура. Они же и ремонтируют их. Он частенько бегает и на машинно-тракторную станцию: полюбоваться на чудо-технику. Стоит и завороженно смотрит, как две женщины возятся с машинами. Вот бы взобраться на трактор да посидеть там!
– Нравится? – спрашивает тетя Рая, улыбаясь.
Он кивает головой.
– Вырастешь – приходи. А пока тебе сюда нельзя. Иди домой, Витек.
Он опускает голову, поворачивается, уходит…
Пока ему доверяют только колоски собирать после уборки урожая. Хотя и это очень важное дело, в нем участвуют и стар и млад. Урожаи невысокие: не хватает в хозяйстве семенного зерна. Каждый колосок дорог, каждое зернышко. Вот и выходят люди всем поселком в поле: собрать всё, что не смогла техника.
…Время идти в школу. Он этому не очень рад. Ему больше нравится дома заниматься хозяйством и чувствовать себя незаменимым помощником. Но учиться надо, так говорит мама. И он учится. Учится хорошо, но особого рвения к учебе нет… Прибежав из школы, бросает сумку с книгами и первым делом мчится к полю: там сейчас пахота! Он не может пропустить такое событие.
– Витя! Ты куда? Покушал бы, – беспокоится мама.
– Мам, я быстро! – кричит он уже со двора.
Поле его завораживает. Если трактор далеко, непременно дожидается… Пропахав очередную борозду, железный конь с шумом медленно подползает к самому краю поля. Он радостно машет руками, приветствуя тетю Раю или тетю Шуру. Они машут в ответ. После этого довольный бежит домой.
Он уже неплохо знает, что значит выращивать хлеб. Не раз на его глазах происходило это чудо превращения зернышка в колос. После сбора урожая трактор острым плугом, сверкающим на солнце, глубоко перепахивает поле. Затем землю боронуют, прицепляя к трактору борону с острыми зубьями, которые разбивают комья земли. Это самое тяжелое: пыль стоит облаком, и ничего не видно. А потом земля засевается: к трактору прицепляют сеялку, на которой находятся ящики с зерном, из них сыплются драгоценные зернышки. Остается ждать появления первых осенних всходов перед зимой. Озимые. Вот-вот снег ляжет, а все поле в ровненьких зеленых полосках – как весной! После завершения всех этих работ, хлеборобы говорят, нужно уповать на природу, которая вовремя посылала бы зимой снег, а весной – дожди. Весной землю снова боронуют, разрыхляя почву между рядами всходов. Но самым интересным из всего этого процесса для него бывает уборка урожая. Трактор тащит за собой старенький комбайн «Коммунар», впереди которого крутится воздушный барабан жатки. Жатка скашивает набухшие колосья ячменя или пшеницы, молотилка тут же их обмолачивает, а сортировка отделяет зерно от примеси и сорняков. Вся техника пыхтит и гремит, выплевывая такое долгожданное зерно…
…Почтальонша Люся идет, низко опустив голову. В поселке все давно знают: если голова ее поднята – значит, у нее долгожданное письмо с фронта, жив солдат. А если опущена – значит, горе пришло в еще один дом. Он первым ее замечает. Она направляется к их дому. У него замирает сердце.
– Мать дома? – спрашивает Люся виноватым голосом.
Он молча кивает, сторонится, пропускает ее в дом, сам остается во дворе: ему страшно заходить. Через несколько минут почтальонша выходит.
– Иди к матери, – бросает она, не глядя в его сторону.
Мама сидит за столом, обхватив голову руками, тихо стонет. Он стоит в дверях и не знает, что делать… Ни о чем не спрашивает, и так уже знает – горе пришло и в их дом. Подходит к ней нерешительно, толкает в плечо:
– Мам… Мам, не надо…
Она поднимает голову, смотрит красными от слез глазами и начинает голосить:
– Витенька, сыночек, осиротели мы, осиротели… Погиб Ваня… Погиб отец твой… Будь она проклята – эта война!..
Ему до боли жаль маму. Он обхватывает ее руками. Обнявшись, они долго плачут навзрыд. На столе похоронка: пал смертью храбрых, похоронен в пригороде Потсдама.
Приходят соседи, приезжает Даша из города. Слезы, причитания.
Через несколько дней война закончится.
Виктор вышел из сторожки. Во дворе было также душно. Огромная луна висела над поселком. Где-то далеко залаяли собаки. Родная деревенская тишина. Он побродил по двору, затем сел на скамейку и вновь ушел в свои мысли.
Если бы не война, наверное, не было бы у него этой роковой любви к земле. Виктор усмехнулся: как далеко хватил!..
Отец… Он совсем не помнит его. Вот был бы он жив – с ним пришел бы к чему-то другому. Кто знает… Война отняла у него отца. Как и у многих других… Тот фельдшер, у него тоже, наверное, были дети. И они тоже, выходит, выросли без отца. Война перекрутила судьбы миллионов людей, нескольких поколений и здесь, и там, в Европе. Помимо их воли…
…Мама… Ему нравится разглядывать ее: смуглое от загара лицо, пышные каштановые волосы, большие карие глаза. Несмотря на все невзгоды, на горе и лишения, она красивая и молодая. Мама работает на полевом стане кухаркой: теперь она единственная кормилица в семье.
На нем все домашние дела и братик Сашка. Вот бы еще голод не мучил. В магазинах полупустые полки, да и покупать не на что. Правда, хлеб есть всегда, хоть и меньше, чем хотелось бы. Остальное – как повезет. У кого есть корова – тем полегче. Но таких немного. Да и на коров после зимы больно смотреть: слабые, тощие, с выпирающими ребрами. Кормить-то их нечем! Какое от них молоко? Мало толку. Зато весной и летом скотина отъедается и приносит хозяевам радость. Остальным сложнее. Приходится питаться тем, чем богата степь.
Они с мальчишками часто охотятся на сусликов. Забавные существа, но вредные. Ломают колосья в поле, воруют зерно, делая запасы на зиму. Дети, однако, охотятся на них не поэтому: голод заставляет. Они набирают по ведру воды и, пыхтя, тащат в степь. Суслики-столбики, завидев их, шустро ныряют в норки. Один из пацанов льет воду в дырку в земле, другой готовится поймать зверька: замирает над норкой, вытянув руку. Суслик выныривает из переполненного водой убежища, и охотник хватает его за шею – так, чтобы зверек не укусил. Первый раз было страшновато, теперь же это обычное дело – почти развлечение. Ловят, пока есть вода. Иногда удается поймать пять-шесть сусликов.
Разделывать добычу всегда зовут долговязого Сеньку, он в этом деле мастер. Сенька смело достает сусликов из мешка, а они с Андреем отворачиваются. Слышат только треск за спиной. Жуткий звук! Но теперь можно поворачиваться. Вытянувшиеся тушки сусликов Сенька подвешивает за лапки и, надрезав ножичком в нужных местах, ловко и быстро сдирает шкурки, как чулки. Затем принимается за разделку тушек. За всеми действиями Сеньки, кроме экзекуции, они, в предвкушении еды, наблюдают спокойно. Привыкли. Живот с утра пустой, неприятно урчит, и мысли у них только о еде. Разводят костер из сухого перекати-поля, кизяка и в старой помятой кастрюле жарят сусликов. Запах мяса ужасно противный, но голод не тётка… После трапезы Сенька натягивает шкурки сусликов на распорки из деревянных палочек, для просушки, и уносит с собой: это плата за работу.
Иногда они воруют яйца из гнезд цветных скворцов, в норках на срезах плотных песчаных бурунов. Эти крохотные яйца более приятны на вкус, чем мясо сусликов. Весной едят сочные луковицы тюльпанов, летом – разные травы и лопухи, лишь бы их можно было жевать без отвращения: все равно есть больше нечего. В их поселке, затерявшемся в засушливой степи Ставрополья, фрукты и овощи не растут. Вода только артезианская, одна скважина на весь поселок. Ни рек, ни озер. Только пески. Даже дожди – и те редки. Какие ж тут могут быть фрукты? Он толком и не знает, как они вообще выглядят. В книжках видел – вот и всё. Говорят, очень вкусные…
Через несколько лет в поселке происходит настоящее чудо. Его автор – Николай Иванович Капота, новый агроном совхоза. С приходом Николая Ивановича начинаются удивительные преобразования. Завозят несметное количество саженцев, бурят еще одну артезианскую скважину. Деревья сажают и вокруг полей – для защиты посевов от суховеев, а зимой для задержки снега. У поселка появляется и главный садовод – дед Кондрат. Худощавый, высокого роста, легкий в движениях. Для него ухаживать за зеленым хозяйством – дело жизни. Следит, чтобы водица по узеньким канавкам поступала к каждому дереву, к каждому кустику. Он относится к ним так, будто это его родные дети. И не дай Бог кто-нибудь повредит деревце или сломает веточку сирени – может и по спине черенком лопаты огреть.
…Ему уже тринадцать лет, Сашке восемь. Мама за время войны всю свою любовь перенесла на младшего брата, во всем балуя. А когда ссорятся с братом, всегда достается ему: «Саша маленький…». Обидно иногда, но он не спорит.
В поселке школа семилетняя, ему остается еще два года учебы. После школы у мальчишек одна дорога – в училище, которое в краевом центре. А ему хочется поработать в поле, оно все время манит его. Мужских рук по-прежнему не хватает – с фронта вернулись немногие. Подростки заменяют отцов.
– Мам! Мне сегодня предложили поработать на уборке зерна, – с порога радостно кричит он.
– Кто предложил?
– Дядя Коля. Он сейчас изучает комбайн, недавно пригнали к нам в совхоз.
Самоходный! С-4. Я его уже видел. Знаешь какой?! Все сам делает: и косит, и молотит – сразу зерно сыпется, только подставляй куда! Не веришь?
