скачать книгу бесплатно
Но Колобков только дрожал и дрыгал ногами.
– Мается, – сочувственно сказал боец, подошедший к костерку. – Мается…
– Ничего. – Иван придержал руки Колобкова. – Пройдет…
Красноармеец подсел рядом.
– Что известно? Начальство-то что думает? Долго тут будем, по лесам-то, прятаться?
– Наша задача остается неизменной, – Иван собрал перепутанные мысли вместе и попытался вспомнить, что там говорил генерал. – Мы должны гнать фашистских оккупантов, уничтожать их, чтобы освободить нашу Родину. Линия фронта выровняется! Я уверен в этом. И генерал мне вчера то же самое говорил. И тогда наша армия перейдет в наступление.
– Да это все понятно… – протянул красноармеец, как показалось Ивану, слегка разочарованно. – Вот только нам-то чего делать?
– Будем прорываться. Сейчас противник впереди нас. Мы ударим ему в спину…
– А чем ударим? – поинтересовался боец с легкой ехидцей. – Тут у каждого патронов раз-два и обчелся…
– Нет патронов, в штыковую пойдем… Прорвемся к нашим! – ответил Иван с неведомо откуда взявшейся уверенностью.
– В штыковую… – протянул красноармеец и вздохнул. – Можно, конечно, и так. Ты как к нам попал-то?
– Да так… Вот заплутали, с товарищем, – Лопухин кивнул на Колобкова. – Шли на Слоним, а вышли…
– К черту в зубы, – засмеялся боец. – А мы вот от Гродно пехом топаем. Мы в лоб, а они по нам с воздуха. Мы в лоб, а по нам с воздуха. И ни вправо, ни влево. Так и бросались, пока патроны были. А потом ясно стало, что делать нечего. Мы и дернули. Пограничники слыхал чего рассказывали?
– Нет.
– О! Это ты ничего не знаешь… Немцы по ним из орудий ка-а-ак дадут! И минометами! И с воздуха! Ты под бомбежку попадал?
– Ну, так… Было чуток…
– А они не чуток, они по полной получили. Запрашивают, мол, что делать?! Нас обстреливают! А им в ответ знаешь чего?
– Нет…
– Не поддавайтесь на провокации. Немцы их из пушек ломают. А им все одно, не поддавайтесь, мол, на провокации. У вас ложные сведения. Ну, когда немец попер в лоб, стало не до разговоров. Так застава и полегла, считай, вся… Вот ты, политрук, скажи… А как оно так вышло?
Нехороший это был разговор. И слова как слова, но за ними… будто ядовитая гадина притаилась.
– А еще, – продолжал боец, – немцы-то все с автоматами, с автоматами, а у нашего брата и винтовок-то… На трех человек одна! Как это так вышло, а? И где самолеты наши? Вроде как готовились с немцами воевать… Готовились-готовились, а в лужу сели! Пожрут нас теперь немцы-то, как есть пожрут! Ты танки их видел? А я вот видел… Как дали по нам, так только щепки полетели. А еще я слышал, что у них в плену тушенку дают. Вон, видал?..
И он показал Ивану скомканную бумажку. Черно-белый рисунок и надпись: «Штык в землю…»
– Откуда у тебя?.. – осторожно спросил Иван.
– С самолета бросили. Вместо бомбы. Так ко мне и залетела… А могли бы и гранатой швырнуть. Так-то.
– А ты в каких частях воевал?
– Да вот… – Ивану показалось, что боец слегка смутился. – Кухня там…
– А про винтовки откуда знаешь?
– Что про винтовки?
– Ну, что на трех человек одна?
Красноармеец кашлянул. Поправил пилотку.
– Говорят…
– Кто говорит? – Лопухин почувствовал, как напряглись скулы.
– Пойду я, – улыбнулся боец. – Ты товарища береги…
– Стой!
Но мужичок уже ушел.
Иван вскочил было, удержать, остановить… Но у Колобкова начались конвульсии.
– Сука, – цедил сквозь зубы Иван. – Гнида тыловая… Листовку он сохранил… Паскуда…
Димка, вроде бы затихший, принялся метаться около костра с новой силой, и Лопухин, чтобы удержать друга, наваливался на него едва ли не всем телом.
– Ну, ничего, ничего… Я тебя запомнил, зараза… Запомнил…
Колобкову стало легче к вечеру. Он открыл глаза и даже смог сесть.
Все тот же Юра-тунгус принес убитого олененка. Организованная на скорую руку кухня спешно варила суп и жарила мясо.
А к ночи вернулась разведка и доложила, что в окрестностях была замечена группа немцев, прочесывающая лес.
23
– Товарищи бойцы! – Голос у Болдина был с хрипотцой, простуженный. Говорил генерал негромко, но в притихшем лесу каждое его слово разносилось далеко. – Мы с вами находимся в непростой ситуации, когда от каждого человека требуется вся сила, все мужество, чтобы жить и сражаться.
Раненых было решено оставить под присмотром нескольких, немного знакомых с медициной красноармейцев. Остальной отряд уходил на боевую операцию.
– Мы должны вырваться из окружения! Этого требует от нас долг перед Родиной, перед Отечеством! Там, по ту сторону фронта, наши братья по оружию…
Прятаться в белорусских лесах было можно. Но долго ли? Без боеприпасов, без еды… Совершать набеги на окрестные деревни, по которым уже прокатились немцы? Появление в этих лесах карательных отрядов – вопрос времени…
– У нас есть только один путь. Одна цель. Бить фашистскую гадину на каждом шагу. Бить без пощады! Как это делали…
Главной проблемой было отсутствие патронов и оружия. Часть винтовок бойцы таскали с собой только из-за привычки к установленному порядку. Стрелять из них было невозможно. Один красноармеец держал при себе искореженную осколком «боевую подругу». Не выпускал ее из рук ни на минуту, даже спал с ней. Всем и каждому он рассказывал, как винтовка спасла ему жизнь…
– Каждый должен понимать, что советский народ вступил в тяжелую и кровопролитную войну, где нет места слабостям. Нет места панике, страху. Но каждый шаг советского солдата – это шаг истории. О нас будут помнить так, как помнят героев войны 1812 года, как помнят…
Вторая проблема заключалась в отсутствии медикаментов. Каждое ранение несло в себе реальную опасность. Не было медиков, и только Юра-тунгус своими отварами и какими-то травами вытаскивал людей. Однако он все чаще разводил руками: «Нужны лекарства».
И главное, чего боялся генерал Болдин, было моральное состояние отряда.
Усталые, измотанные и испуганные люди сейчас были очень близки к тому, чтобы поддаться панике, бежать, сдаваться в плен, что угодно, лишь бы не воевать, лишь бы вырваться из этого страшного ожидания, уйти как можно дальше… Хорошо быть смелым, когда враг впереди, когда за спиной тыл, обозы, когда все ясно и понятно… Но в окружении, когда враг может оказаться где угодно, когда нет никакой связи, когда твои товарищи умирают, а ты ничем не можешь им помочь… А что делается дома, в родных городах?.. То тут, то там, всплывали разговорчики о плене. О листовках, сбрасываемых с воздуха. О том, что воевать надо было не так…
Болдин понимал: еще немного, и он утратит контроль над солдатами. Еще чуть-чуть, и они из бойцов Красной Армии превратятся в банду мародеров или трусливо сдадутся ближайшему немецкому разъезду…
– Солдат должен воевать, – сказал Болдин Лопухину, когда тот пришел к нему с рассказом о красноармейце, который показывал ему фашистскую листовку. – Что отличает солдата от бандита? Устав? Я, знаете ли, видал таких ?рок, у которых все по полочкам разложено, все расписано и вся жизнь в банде идет по графику. Дисциплина? Так ведь тоже от главаря зависит. Солдат отличается от бандита тем, что солдат сражается за Родину, а бандит грабит для себя. Но если воин перестанет сражаться… Он очень быстро начнет превращаться в грабителя. В довольно дурного грабителя, потому что воровать не обучен, так же, как вор не обучен воевать.
Поутру Болдин собрал всех и, взобравшись на толстую корягу, чтобы его слова были слышны, говорил. Странная это была речь. Полная обыкновенных штампованных фраз и вместе с тем близкая и понятная каждому…
– Запомните! Мы не бросим никого! Ни единого солдата! В лагере остаются только тяжело раненные, за которыми мы вернемся, когда сможем найти медикаменты или врачей! Сейчас наша задача проста. Мы должны жить и сражаться! Нести урон врагу, но не в самоубийственных атаках. Нет! Мы должны воевать, как делали это наши предки. Как воевали они с французами в тысяча восемьсот двенадцатом году…
Иван, стоя чуть в стороне, рассматривал лица солдат. Что слышит каждый в этих, на первый взгляд одинаковых для всех, словах?
«Дерьмовый из меня политрук, – неожиданно подумал Лопухин. – Хотя и журналист… А все-таки…»
24
Немцы расположились на краю большой поляны, вдоль дороги. Пяток мотоциклов, одна бронемашина и грузовик.
– А на кой черт им грузовик? – прошептал Колобков. Он был еще бледен и слаб, но утром сам поднялся в строй.
Иван кивнул в сторону. Там, чуть поодаль, сидели на корточках какие-то люди. Без сапог, в одних обмотках, в рваной одежде.
– Кто там? Не вижу… – Колобков прищурился.
– Пленные, – ответил Лопухин.
Дымился костерок. Какой-то фриц ковырялся около закопченного котелка, остальные отдыхали. Часовые откровенно скучали. Только те, что держали под прицелом пленных, были настороже.
– И кой черт они ждут? – снова поинтересовался Колобков.
– Не знаю. Верного момента. Может, не все еще на местах…
Дима посмотрел на него непонимающе. А потом пояснил:
– Да я не про наших. Я про немцев! Явно же ждут чего-то…
Иван пригляделся.
И верно. Пара человек торчала на дороге, то и дело всматриваясь куда-то вдаль. У остальных вещи были сложены, немцы готовились выступить в любой момент. Но котелок, костер… С одной стороны, привал. С другой – максимальная собранность.
– Ерунда какая-то…
Наверное, надо было предупредить Болдина. Но он не успел…
Выстрел звонко хлестнул по ушам, и обмякший пулеметчик соскользнул с брони. Ивану показалось, что весь лес закричал! Вскинулся!
По спине Ивана будто прокатилась волна, кожа покрылась мурашками! Так перед дракой у обезьян встает шерсть дыбом. А человек? Чем он хуже?
И Лопухин тоже завопил! Бессвязное! Изнутри! Настоящее!
И кинулся туда, вперед, целясь из «нагана» в того немца, который уже повел черным дулом «шмайсера» в сторону пленных… И сейчас нажмет! Уже нажимает!!!
Иван утопил курок, понимая, что стрелять на бегу – занятие глупейшее, нелепое!
«Наган» гавкнул коротко, еще раз, еще.
Пули бездарно ушли в сторону. А немец дал короткую очередь по пленным и опрокинулся на спину. Мотнулся в воздухе ремень автомата. Это Юра, тот самый тунгус-охотник, лежа на границе леса, спокойно и беспощадно укладывал пулю за пулей по людям, как по картонным мишеням.
Мотоцикл взревел и тут же захлебнулся. Перелетела через руль горбатая фигура водителя.
И тут, как взбесившиеся часы, как механизм, отмеряющий каждым движением чью-то смерть, загрохотал пулемет!
Коротко свистнуло мимо уха. Ивану показалось, что он ощутил даже ветер от пронесшейся пули. Упал бежавший рядом боец.
Не зная, что делать, Лопухин продолжал нестись вперед, пока пули не начали вспарывать землю у самых его ног.
Иван рухнул на землю, обхватил голову ладонями. Потом перекатился на спину, прицелился в бронемашину, в едва видимую голову стрелка. Выстрел!
Мимо.
Выстрел!
И пуля, взвизгнув, ушла в небо.
Воспользовавшийся моментом мотоциклист исчез в пыли дороги.
И кто-то в белой рубахе бежит к броневику! Прыгает внутрь… Пулемет замолкает…
Девять убитых, восемь раненых. Пятеро освобожденных пленных. Двести с чем-то слов и девять жизней, которых уже никогда не вернуть…
Когда Иван забрался внутрь броневика, он увидел залитую кровью белую рубаху пленного и перекошенное лицо пулеметчика. И еще бледные руки, мертвой хваткой вцепившиеся в горло немцу. Наверное, это страшно, когда тебя душит уже мертвый человек.
С мертвецом невозможно договориться, его нельзя остановить. Его нельзя даже убить.
– Приготовиться!
Иван выпрыгнул из броневика и увидел, как двое бойцов переодеваются в немецкую форму. Остальные спешно растаскивали оружие и бежали к дороге.
– Что там?
– Танки… – выдохнул какой-то боец. – Танки…
Из грузовика выволокли два ящика с гранатами.
– В укрытие! – орал майор Верховцев. – Живее! Живее, ребята!
