скачать книгу бесплатно
– Вам плохо? – поинтересовался Генрих. – Выпейте водки. Она бодрит. От коньяка у меня по-прежнему сонливость…
– К черту водку, группенфюрер… – просипел фон Зеботтендорф. – К черту. Мне не рекомендовали ходить к вам, но я все же пошел…
– Кто не рекомендовал? – с самым невинным видом спросил Генрих.
Рудольф не ответил. На его побледневшее было лицо возвращались живые краски.
– В любом случае, – прошептал фон Зеботтендорф, – это не имеет значения…
– Что не имеет значения? Что вы там бормочете? Сядьте, наконец, к столу! – Генрих с грохотом отодвинул стул от большого круглого стола, стоявшего в центре комнаты.
– Спасибо.
Они сели. Рудольф осматривался вокруг, словно до этого момента он ничего не видел в этой комнате. Высокие потолки. Лепнина. Фисташковые дорогие обои. Везде виньетки, завитушки, барокко. Изящная белая мебель. Высокие окна. Дорогая квартира…
– Кажется, я понимаю, – пробормотал фон Зеботтендорф. – Кажется, я понимаю.
Генрих удивленно осмотрелся.
– Ах, вот вы о чем… – Он засмеялся. – Достаток, друг мой, не проблема. Да и вы, я полагаю, не бедствуете?
– Не жалуюсь.
– Так о чем же вы хотели поговорить?
– Если честно, – Рудольф откинулся на спинку стула, – я не знаю, стоит ли говорить с вами, но… Но вы нужны нам.
– Нам?
– Нам, – повторил Рудольф убежденно. – Людям, которые еще помнят величие германской нации! Людям, которые знают, к чему должно стремиться человечество!
Он запнулся. Генрих вытирал слезы кружевным платочком. И смеялся…
– Рудольф! – выдавил он, задыхаясь. – Рудольф, пощадите старика! Это очень смешно! Очень! Через столько лет все те же песни!.. А то я уже начал уставать от этой бесконечной латиноамериканской румбы…
– Это очень серьезно, Генрих.
– Не смешите меня! Серьезно? После Третьего рейха?! Поверьте мне, фон Зеботтендорф, я патриот. Я, может быть, больший патриот, чем вы. Я люблю Германию. Я люблю ее историю и знаю о ней значительно больше, чем все припадочные паралитики вашего Зиверса. И я вам скажу, что большего величия, чем в годы Третьего рейха, у Германии не будет больше никогда. Никогда, Рудольф! И нет смысла устраивать клоунаду!
– Мне известно ваше отношение к работам нашего Общества…
– Ах, оставьте! – Генрих раздраженно встал. Стул царапнул по паркету. – Вспомните, в каком ведомстве я служил! Все эти ваши поиски полой земли, все эти… Аферы! Шиты белыми нитками.
– Вы случайно не слышали о теории червячных переходов, Генрих? – Тон фон Зеботтендорфа неожиданно изменился. Он улыбнулся, будто услышав добрую весть, закинул ногу на ногу. – Перспективная, не лишенная революционных настроений мысль в современной физике. Я вам как-нибудь расскажу, и вы, может быть, перемените свое отношение к той экспедиции и вообще к нашим разработкам. Древнее знание, дорогой Генрих, древнее знание, это не просто сказки или пустая болтовня. Это шифр! Который следует разгадать. И величайшее умение исследователя состоит в том, чтобы отделить басню от закодированного послания в будущее.
– Все это слова. Слова и ничего больше. Если бы ваши теории были хоть в чем-то верны, мы бы сейчас сидели в Кремле. Или в Белом Доме… Или еще где-нибудь, а вокруг был бы Тысячелетний рейх! И наши, слышите, Рудольф, наши ракеты несли бы свастику на другие планеты! Неужели после сорок пятого вы все еще настолько слепы, чтобы верить в свои же побасенки?
– А вы ничего не слышали про инков?
– Про кого? – Генрих, казалось, был удивлен этим поворотом разговора. – Про кого?
– Про инков. Была такая древняя цивилизация, как раз в этих местах, где мы с вами находимся. – Тон фон Зеботтендорфа стал чуточку поучающим. – Многочисленные храмы, пирамиды и прочие памятники старины есть в Перу, Парагвае, но не в Аргентине. Удивительно, правда? Хотя есть свидетельства, что здесь они бывали. Существует интереснейшее пророчество…
– Боже мой, Рудольф!
– Погодите, погодите! – замахал руками тот. – Дайте я скажу вам, а дальше уж сами решите.
Генрих махнул рукой и отвернулся к окну.
– Согласно этому пророчеству, расшифрованному, кстати сказать, при личном участии столь нелюбимого вами Зиверса, есть некая точка во времени и пространстве, откуда можно… Скажем так, действия, начатые из этой точки, обречены на успех. Мы называем ее точкой всех начинаний. В пророчестве сказано о Последней Войне, которую поведет Вождь, захвативший точку всех начинаний. Война неминуемо приведет его к власти над миром. Он покорит все народы и племена, и, обратите внимание, континенты. В пророчестве инков, в древнем тексте, упоминаются другие континенты. Хотя известно, что инки не знали дальнего мореплавания!
– Или Зиверс недостаточно хорошо овладел их языком… – пробормотал Генрих под нос, но Зеботтендорф услышал.
– Исключено. Данные проверялись несколькими учеными. Проверялись и перепроверялись!
– А кто у вас, простите, на должность Вождя? – С хитрым прищуром Генрих посмотрел на гостя. – Вы же не просто так мне тут рассказываете об инках и прочей белиберде. Вы же верите в это, не правда ли? Так кто же Вождь? Уж простите, Зеботтендорф, но после фюрера найти кого-то на эту должность… очень непросто. Время великих людей прошло. Прошло. Достаточно посмотреть вокруг, чтобы убедиться.
– Наш Вождь – это германский народ!
– Вы просто сумасшедший. – Генрих вздохнул и покачал головой. – Не бывает вождей с таким именем. Если вы и дальше собираетесь пудрить мне мозги, я укажу вам на дверь. В конце концов, это просто хамство – считать меня таким идиотом.
– Хорошо, хорошо. Скажем так: раз вам противна моя высокопарность, германский народ приведет к победе фон Лоос.
– Этот выскочка?!
– Этот инициативный офицер, – поправил его Зеботтендорф. – Вспомните его операцию в Африке, а еще раньше в Финляндии…
– Которые закончились полным провалом.
– Человеку в тех случаях противостояло нечто большее…
– Еще бы! – фыркнул Генрих.
– Напрасно иронизируете.
– Видите ли, Рудольф, если все то, что вы мне рассказали, правда, то вас следовало бы расстрелять. Я, вероятно, со временем становлюсь мягкотел. Но все эти последние Войны, все эти… – Генрих сделал движение, будто стряхивал что-то с пальцев. – Эти кровавые игрища стали мне не по сердцу. И если есть такое место, эта ваша точка всех начинаний… то ее следовало бы использовать совсем иначе. Или, что еще лучше, не использовать вообще.
– Забавно. Именно так инки и рассудили. Они не селились в этих местах, никаких крупных поселений. К тому же обнесли это место зоной табу.
– Ах, так это здесь… – Генрих развел руками. – Тогда я понимаю…
Фон Зеботтендорф поморщился и стрельнул глазами куда-то в угол. Генрих, впрочем, этого не заметил.
– Это только доказывает мудрость древних цивилизаций.
– Или то, что они не были достойны такой ответственности! – Рудольф стукнул кулаком по столу.
– Вы опасный человек, Зеботтендорф. И стали еще более опасны с возрастом. Маразм, наверное. Не знаю, понимает ли это фон Лоос или вы ухитрились и ему запудрить голову.
– Это можно понимать как окончание нашей беседы?
– Да.
Фон Зеботтендорф встал и направился к дверям. Уже взявшись за ручку, он обернулся.
– Конечно, жаль, что…
Точно в лоб Рудольфу смотрело дуло пистолета.
– Черт возьми, зачем вы повернулись? – раздраженно проговорил Генрих. – Я действительно размяк. Застрелить человека в спину мне теперь значительно проще.
Зеботтендорф побледнел, но тем не менее произнес:
– У вас не получится, Генрих. Мне жаль, что я должен прибегнуть к такой мере.
– Опять вы бредите… – с брезгливой миной начал было хозяин дома, но тут произошло то, чего он совершенно не ожидал.
Что-то твердое вдруг ударило Генриха под локоть. Рука с пистолетом ослабла, и «вальтер» покатился по паркету.
– Черт возьми!
Рука была парализована, но больше всего Генриха испугало не это. Совсем рядом стоял молодой человек в светлом костюме, такой же светлой шляпе и темных очках, хотя Генрих мог бы поклясться, что никто, кроме Рудольфа, в комнату не входил.
– Жаль, очень жаль, – вздохнул Зеботтендорф.
И молодой человек снял очки.
6
Если предположить, что ноосфера – реальность, то из этого логическим путем может следовать, что каждая более или менее оформившаяся мысль имеет отношение к истине. В той или иной степени, конечно. Чаще всего это относится к различным афоризмам, потому что именно их можно отнести к «ноосферным пробоям». Короткая, хлесткая фраза, наполненная смыслом. За все время существования человеческой цивилизации в ноосфере накопилось изрядное количество мусора, который тоже иногда просачивается наружу и оседает в человеческих головах, рождая частенько удивительных и страшных уродцев в виде религиозных сект, новомодных идеологий и социальных движений. Однако когда человечество еще было юным, из «области всех знаний» выходили удивительные, мудрые и правильные мысли. Не поэтому ли так ценятся работы античных философов?
В свое время Марк Туллий Цицерон сказал, что глаза – это зеркало души. И оказался прав. Так же, как был прав, говоря: «Каждому свое». Вне зависимости от того, над воротами какого заведения был потом вывешен этот афоризм.
Люди бывают разные, и далеко не у каждого в душе растут цветы любви. И потому черные очки далеко не всегда надевают, чтобы защитить глаза от солнца.
В 1929 году, на ночном просмотре фильма «Дарлин и карлики», с таким человеком столкнулся фон Зеботтендорф. Точнее, он обратил внимание на этого странного человека, который совсем не интересовался нехитрым сюжетом замысловатого порно, а пристально оглядывал зал. Через черные солнцезащитные очки.
«Стукач? – подумал Зеботтендорф. – Но что делать стукачу в ночном кинотеатре, куда ходят только развратные парочки, скрывающиеся любовники и извращенцы? А может, чей-нибудь муж хочет прихватить на горячем свою женушку? Но для чего ему очки? В темноте зала…»
Рудольф, чья тогдашняя пассия не пришла на свидание, от скуки начал присматриваться к странному человеку. Когда же сеанс закончился, Зеботтендорф осторожно, стараясь не слишком явно прятаться, но и на глаза не попадаться, двинулся за психом, как он окрестил чудака. Тот где-то на середине киноленты обратил внимание на неряшливо одетую женщину, одну из тех, кто, растеряв прелесть молодости и так и не найдя очарования зрелости, ищет спасения в крайне сомнительных удовольствиях, опускаясь все ниже и ниже. Псих следовал за женщиной буквально по пятам. Вскоре она заметила преследование, но вместо того, чтобы убежать или выйти на людное место, остановилась.
Рудольф осторожно ушел в тень, туда, куда свет от уличных фонарей проникал едва-едва, и принялся наблюдать.
Мужчина и женщина обменялись какими-то словами. Из укрытия Зеботтендорф не слышал, о чем они говорили. Потом женщина громко рассмеялась. Смех был хриплым и громким, будто карканье вороны. Псих подошел ближе. Они снова заговорили. Женщина пыталась кокетничать. Он взял ее за руку и повел в сторону переулка, где скрывался Зеботтендорф. Женщина чуть пошатывалась, и Рудольф понял, что она пьяна.
Парочка остановилась совсем неподалеку от Зеботтендорфа.
Женщина что-то говорила заплетающимся языком. Рудольф не вслушивался, эта старая потаскуха его совершенно не интересовала. А вот мужчина вел себя исключительно странно. Он прижал свою партнершу к стенке, та совсем не сопротивлялась. Поначалу Зеботтендорф даже подумал, что имеет дело с очередным прелюбодеем, любителем слегка перезрелой клубнички. Но мужчина не делал ничего, что обычно делается в такие моменты. Он только не давал женщине отойти от стены, ходил вокруг, рассматривал ее, но старался без надобности не прикасаться. Та, казалось, не замечала ничего странного. Болтала что-то про сестру, которая живет в деревушке на Рейне, про ее мужа…
Зеботтендорф осторожно выглянул.
Странный тип в очках подошел к женщине поближе. Теперь он осторожными касаниями дотрагивался до нее, до груди, до живота. Буквально кончиками пальцев. В этом не было ничего эротического. Так падальщик трогает мертвое животное, проверяя, не оживет ли, не вскочит…
Женщина, казалось, пьянела все больше и больше. Язык уже почти не слушался ее, ноги подкашивались, глаза смотрели бессмысленно, тупо. А псих подходил все ближе. Его пальцы скрючились, ногтями он медленно царапал участки открытой кожи женщины.
Наконец псих схватил женщину за подбородок и поднял лицо вверх. Другой рукой он сорвал с себя темные очки.
И тогда престарелая любительница развлечений закричала. Точнее, коротко вскрикнула, мужчина успел зажать ей рот ладонью. Женщина извивалась, дергалась, пыталась оттолкнуть психа от себя, хотя он ничего ей не делал. Только смотрел. Пристально и в глаза.
Зеботтендорф никак не мог понять, что же происходит. Парочка была видна ему достаточно хорошо. Он видел руки мужчины. Тот только держал голову женщины и закрывал ей рот. Ни ножа, ни пистолета. Да и сам псих не издал ни звука.
«И что делать? – в панике думал Рудольф. – Звать полицию? Что я им скажу? Вмешаться?»
Он прикинул телосложение незнакомца и свои шансы. Надо отметить, что шансы были. В молодости фон Зеботтендорф неплохо боксировал. Но…
Но Рудольф страшно хотел знать, что же все-таки происходит.
И предчувствие… Знакомое ощущение чего-то приближающегося, огромного, по-настоящему серьезного. Так уже было несколько раз, и Зеботтендорф научился доверять своему чутью.
Он понял, что не станет вмешиваться, и с удвоенным интересом принялся наблюдать.
Наконец женщина затихла, перестала сопротивляться и обмякла. Мужчина отпустил ее, и тело медленно съехало по стене вниз. Голова свесилась набок, из уголка рта потянулась к земле тонкая струйка слюны.
Псих стоял над телом, покачиваясь и дрожа. Наконец он вздрогнул и принялся лихорадочно оглядываться, ища что-то.
Рудольф уже знал, что ищет странный незнакомец. Очки. Черные солнцезащитные очки, которые от резкого толчка улетели точно ему под ноги. Зеботтендорф осторожно поднял их, удивившись весу, и вышел из темноты.
– Простите, вы не это ищете?
Псих обернулся.
Женщина медленно наклонилась вперед и ткнулась лицом в камни мостовой.
Зеботтендорф понял, что она мертва, перевел взгляд на мужчину и остолбенел.
На него смотрели глаза чудовища.
Нет! На миг ему показалось… На самом деле это чудовище смотрело на Зеботтендорфа глазами странного человека. Глаза ведь – это зеркало души. Всего лишь зеркало…
Сытое и страшное чудовище…
О существовании этих людей не знал никто.
Они не светились в архивах. Они не проходили по спецдокументации. Всегда жили по подложным документам. Зеботтендорф положил на это много сил и денег. Большая часть того, чем занималось Анненербе и Общество Туле, было прикрытием для людей с уродливой, чудовищной душой. Многие из них работали в концентрационных лагерях, выискивая себе подобных, ставя дикие, выходящие за грань разумного опыты.
Но после краха Третьего рейха уцелели единицы. Кто-то погиб, кто-то сошел с ума. Кто-то был захвачен в плен. Участь последних была особенно страшна.
Покидая пылающую Германию, Зеботтендорф не переживал. Погибшая Империя, уничтоженные мечты, работа, все это было слишком… слишком материальным. Суета. Не более того.
