скачать книгу бесплатно
Что мне оставалось делать? Шишов сказал, что прилетит вечером. В свете увиденного мной, покидать вертолётную площадку до его прилёта было бы верхом глупости. Что ж, скоротаем время до отлёта в обществе малознакомых людей.
Я ещё раз бросил взгляд вслед улетевшему вертолёту. Того уже и след простыл, винтокрылая машина скрылась за горной грядой. Ничего, зато вечером я буду в числе первых, это к гадалке не ходи.
Я усмехнулся, отмечая, что настроение немного улучшилось. И пошагал в диспетчерскую уже бодрой походкой уверенного в будущем человека.
Внутри зала регистрации всё так же царил мягкий полумрак, который не мог разогнать бледный солнечный свет, льющийся из узких окошек. В глубине играла музыка, что-то классическое.
– Проходите, Игорь, не стойте на пороге, – помахал мне из-за стойки Степанов. – Идите к нам. У нас есть кофе.
Я кивнул, протопал по пыльному полу. Создавалось впечатление, что с момента моего ухода ничего не изменилось. К слову, здесь вообще с каких пор ничего не менялось?
Николай Степанович отодвинул от стола стул, приглашая меня присесть. Да, всё те же, всё там же. Кокон ореола от света лампы с абажуром из пожелтевшей газеты, исходящие паром чайные чашки, рафинад в сахарнице.
– Садитесь, Игорь, угощайтесь. Что, на вертолёт не попали? Олег мне уже поведал.
– Здравствуйте, Николай Степанович. – Я поставил сумку на тумбочку возле шкафа, сделал шаг к столу и занял предложенное место. – Да, вот такая оказия случилась. Места не хватило.
– Это у нас бывает, – кивнул Степанов, сочувственно качая головой. – В последнее время совсем плохо с перевозками, полгода назад ещё три вертолёта было. Сейчас один, да и тот еле пыхтит.
– Имел возможность опробовать, – понимающе улыбнулся я. – Однако страху натерпелся. А что, Николай Степанович, народ у вас тут сильно пьющий?
– А вот видел я вчерась, – как-то едко вставил Карчевский, поглядывая на меня поверх чашки, – как вы променад от чепка совершали, с бутылью местной амброзии. Обмывали чего али просто так употребляли?
– Да, немного позволил, – сдержанно ответил я. – У меня всё-таки друг умер.
И сразу ощутил укол вины в груди. Чёрт! К чему эти детские оправдания? Да ещё и перед этим хамом!
– Олег, – мягко привлёк к себе внимание Степанов, – уймись. Игорь, наливайте себе кипятку. Вот кофе. Извините, что растворимый. Заварной мы на особые случаи держим. Кстати, вы так и не сказали, нашли вы своего нотариуса?
– Да, – кивнул я, – нашёл. Он мне квартиру показал, которую мне товарищ оставил.
Под приглушённые аккорды пианино, доносящиеся из старого кассетного магнитофона, я сделал себе горячий напиток, помешал ложкой. Отхлебнул мелким глотком. Ммм, а неплохо.
– Хороший кофе, – я утвердительно кивнул, – давно такого не пил.
– Это что, – отмахнулся довольно улыбающийся Николай Семёнович, – если бог даст, я по случаю сделаю вам свой фирменный. У меня специальная турка есть, ручной работы, я в ней варю. Но не на открытом огне, я предпочитаю по-турецки, на мелком песочке. Жар равномернее и со всех сторон, а не только снизу…
– Семёныч, какой случай? – не очень корректно перебил старика геолог. – Он сегодня улетит и заречётся прилетать назад. Я прав?
Карчевский повернулся ко мне, и я только сейчас отметил, какие усталые у него глаза. Геолог либо не спал несколько дней, либо смертельно загонял себя на работе. Может, потому и раздражительный такой?
– Ну, может быть… – неопределённо промямлил я.
– Ой, да ладно тебе! – воскликнул Карчевский. – Не может быть, а точно не вернёшься. Зачем врать-то?
– А я и не вру, – резко парировал я. Мне начинал надоедать его обвинительный тон. – Я просто никогда ничего не исключаю. Никогда не говорю никогда.
– Глупый лозунг, – отрезал Карчевский. – Логическая тавтология, рассчитанная на слабых. Мол, человек себе не хозяин и обстоятельства властны над ним.
– Вы утрируете.
– Отнюдь нет.
– Как вам Славинск? – переменил тему Степанов, бросив сердитый взгляд на замолкшего геолога.
– Да я толком и не посмотрел ничего, – не стал льстить при Карчевском я. – Так, до магазина дошёл и обратно. Уютно, но людей мало. Непривычно.
– Да, людей всё меньше, – согласно кивнул Степанов. – Мы с Олегом даже пытались примерно посчитать, сколько нас тут в конце концов останется. Право слово, цифра плачевная.
– А зачем тут оставаться? – удивился я. – Город же без снабжения, без энергии, без связи с миром. Это ж верная смерть.
– Ну, не так всё плохо, как кажется. У нас останется маленький вертолёт медицинской службы, радио опять же. Мы сможем связываться с Большой Землёй. Опять же теплицы совхозные остались.
– Но зачем? – не понял я.
– Нас город не отпускает, – грустно улыбнулся старый диспетчер.
Повисла неловкая пауза.
– В каком смысле? – спросил я.
– А куда мне, к примеру, Игорёк, лететь? – поднял на меня глаза Степанов. – К дочери в Оренбург? Так она замужем за военным, вчетвером с ребятишками двумя в общежитии ютятся, в одной комнате.
– Ну всё-таки, – возразил я, – не бросят же, помогут.
– В том-то и дело, что не бросят. Вот только не привык я обузой быть, Игорь. Не привык и не хочу становиться.
– Семёныч у нас из гордых, – поддел товарища Карчевский, – всё сам, всё за всех. Из человеколюбов, филантропов. Всё боится, что кого-то обяжет, оторвёт от дел. Он уже в этой диспетчерской без сменщика второй месяц живёт. Тимуровец, ёжь твою налево.
– Да как же я уйду-то, Олег! – всплеснул руками Степанов. – За маяком кто смотреть будет?
– Да Шишову твой маяк, что козе баян! – парировал Карчевский. – Он по маршруту с закрытыми глазами пролетит. Намастырился уже за десять лет.
– Нельзя без маяка, – не согласился Степанов, – не дураки его придумали и сюда поставили.
– А Шишов сказал, что давно уже маяки не работают, что вслепую летать приходится, – вставил я. И тут же получил довольно болезненный пинок под столом. Прошипев от боли сквозь зубы, я невольно дёрнулся, но, поймав красноречивый взгляд геолога, промолчал. Что ж, позже я с ним поговорю. Нет, ну что за дела – пинать незнакомого человека! Какая бестактность! Ладно, позже выясню, в чём дело.
– Что с вами? – участливо поинтересовался Степанов, заметив, как я демонстративно потираю ногу.
– Икру свело, – криво улыбнулся я, косясь на невозмутимо пьющего кофе Карчевского, – ничего страшного, пройдёт.
– Понимаете, Игорь, – видимо, моё объяснение вполне удовлетворило старика, и он продолжил разговор, – на крыше вышки установлен радиомаяк, который подаёт постоянный сигнал о местонахождении вертолётной площадки. У нас часто бывают туманы, реже облачно, но без этого сигнала очень легко пролететь мимо, врезаться в горы или сесть в городе. Площадка маленькая, сами видели. А техника у нас старая, постоянно что-то ломается и перегорает. Вот я и присматриваю за ней, чиню, меняю детали. Правда, лампы уже на исходе, но ничего, Шишов обещал подвезти. Так что, сами видите, без диспетчера тут никак. Без диспетчера может авария случиться, тьфу-тьфу.
Степанов суеверно постучал костяшкой пальца по столу.
«Интересное кино, – подумал я. – Это что ж получается, что либо Шишов для красного словца про диспетчерские и контроль за небом соврал, либо Карчевский что-то скрывает от своего товарища?»
– Ты вон лучше у Олега спроси, почему ему на Большую Землю не летится, – хитро усмехаясь, предложил мне Николай Семёнович, – а то он, смотрю, думает, что, кроме него, тут никто ничего не делает.
Я вопросительно уставился на геолога. Тот ухмыльнулся в бороду, спрятал маленькую чашку в огромных ладонях.
– Чего молчишь? – обратился к нему улыбающийся старик. – Поведай про свои изыскания.
– Оно ему надо? – кивнул на меня геолог.
– А вы всё же расскажите, – надавил я, – вдруг что-то интересное услышу.
Карчевский дёрнул бровью, мол, смотри сам, предупреждали.
– Горы возле города интересные. Славинск построен на дне древнего вулканического озера, высохшего ещё во времена Оно. Жилы породы уходят очень глубоко по жерлу…
– Инопланетян он ищет, – перебил товарища Степанов, подмигивая мне.
– Семёныч!
– А что, не так?
Карчевский заёрзал, засопел, покосился на меня. Уели таки этого хорохористого. Надо же, наш мужиковатый герой молотка и микроскопа оказался с той ещё чудинкой. Правильно засмущался, взрослым людям всегда стыдно, когда их уличают в подобных увлечениях. НЛО, йети, лох-несское чудовище, эльфы с домовыми – это для домохозяек и романтических подростков. Это не марки собирать, в конце концов.
– А как бы и так, – неожиданно согласился Карчевский, – только вот ответь-ка мне, Семёныч, что ты на сто процентов уверен, что не было их? Что не они это?
– Нет, на сто не уверен, – согласился с ним Степанов. Чем вызвал моё неподдельное удивление. Этот-то куда? И что значит «не было их»? Не было где?
– А что, видели тут НЛО? – спросил я.
– Возможно, – уклончиво ответил геолог. Было видно, что в моём присутствии он этой сокровенной темы касаться не хочется.
Вновь повисло молчание. Как-то сложно беседа строится. Быстрее бы уж вертолёт, что ли, прилетел.
– А я вот тут тоже в такой странной ситуации побывал, – решил похвастаться я, поднимая первую попавшуюся тему, – я бы даже сказал, в глупой. Представляете, в городе заблудился. Практически в трёх соснах.
– Да где ж тут заблудиться-то можно? – засомневался Николай Семёнович, но Карчевский вдруг заинтересовался:
– Погоди ты, Семёныч. Пусть человек расскажет. Ну-ну, и где же это случилось?
– Да в магазин я решил сходить…
Я как можно красочнее, с напускной самоиронией, смеясь, рассказал историю своего блуждания возле стройки. Но ближе к концу рассказа юмор пришлось убавить, потому как я вдруг заметил посерьёзневшие лица своих собеседников, их многозначительные переглядывания. Когда я закончил, Карчевский покачал головой, буркнул, что пошёл курить, поднялся из-за стола и вышел из зала. Старик же как-то озадаченно крякнул, поскрёб щетину на подбородке.
– А в чём дело-то? – Я даже как-то испугался. – Я что-то не то сказал?
– Да нет, Игорь, что вы, всё так. Рассказ ваш просто… Как бы сказать… К теме нашей с Олегом недавней беседы пришёлся. Прямо очень к месту.
– А о чём вы говорили, если не секрет? Николай Семёнович, мне действительно интересно. Я что, не просто так плутал?
– Не просто так. И из города вы уезжаете вовремя. Нехорошо тут становится, – наклонившись ко мне, тихим голосом проговорил Степанов, словно опасаясь, что кто-то услышит. – Вы человек приезжий, вам всего не понять, не заметить. Вы, извините меня за слова, чужак здесь. А вот нам перемены очень даже заметны, очень они бросаются в глаза. И объяснить мне вам, право, неловко будет, потому как сам я толком ничего не понимаю. Ведь возраст уже, подумаете, что умом ослаб. Вы вот сами краями коснулись – и то нашли для себя какое-то логическое объяснение, а я уже не нахожу, кончились объяснения. Это вам Олежек смог бы рассказать, но он и сам мало что понимает, лишь какие-то теории да гипотезы выдвигает.
Старик замолк и выпрямился, стал насыпать себе кофе из жестяной баночки. Пальцы его дрожали.
Я молчал, ошеломлённый и запутанный. Не каждый день приходится выслушивать такие вот монологи, не научился я реагировать на них. Может, будь я врачом…
– Вы не обижайтесь только, бога ради, – добавил вдруг Степанов. – Может, я загадками говорю, может, запутал вас, напугал. Но вы не берите в голову. А я ничего больше не скажу, и так вырвалось у дурака, понесло. Вам всё равно, а я на вас вывалю тут. Просто вы уедете, и, может быть, случится так, что в какой-нибудь беседе упомянете наш городок. Вот мне хотелось бы, чтобы вы вспомнили какие-нибудь достопримечательности, а не всякую чертовщину. Этот город дорог мне, тут жили и живут хорошие, добрые люди. Не заслужил этот город дурной славы. Вы понимаете меня, Игорь?
– Честно говоря, нет, – покачал головой я, но продолжать расспросы не стал, переваривая услышанное.
Вернулся Карчевский, серьёзный и задумчивый.
– Там люди собираются на площадке, – кинул он мне. – Ты бы тоже пошёл, очередь занял. А то опять не влезешь.
6
Сейчас уже точно не припомню год, но случилось это ещё в дни моего школьного детства. Как раз был период летних каникул, мы с отцом должны были лететь самолётом к родственникам на юг. Преодолев долгий путь до аэропорта, изнывая от жары в душном зале ожидания, я всё же радовался этому приключению, крутил головой и с интересом разглядывал серебристые авиалайнеры за толстым смотровым стеклом.
Наш рейс по неизвестной мне причине задерживался. Помню, отец с кем-то разговаривал на повышенных тонах, стоя в шумной очереди возле касс. Потом нас проводили в огромное помещение с рядами кресел, как в кинотеатре, и с большими обзорными окнами, заменяющими одну из стен. Тут помимо нас уже были другие люди: кто-то спал, кто-то ел, шурша обёрточной бумагой. Где-то под потолком приятный женский голос из громкоговорителя периодически делал какие-то объявления, которые всегда заканчивались мелодичным «тин-дин-дон».
Ещё при входе в зал я увидел за окном уходящее к горизонту взлётное поле, застывшие крылатые машины, возле которых суетились муравьишки-люди. Похожие на игрушечные, ярко разукрашенные машинки сновали туда-сюда, лихо выруливая на поворотах.
У меня перехватило дыхание, и я дёрнулся было ко всему этому великолепию, но сильная отцовская рука задержала меня. Отец сказал, чтобы я подождал. И я ждал, приплясывая от нетерпения на месте и бросая мучительно жадные взгляды на открывшийся вид, жалея, что с моего места так мало видно. А вот было бы здорово прижаться лбом к холодной поверхности стекла, прямо-таки носом…
Наконец отец нашёл свободные места на одном из рядов, водрузил на сиденье свою большую спортивную сумку с нашими вещами и вновь велел ждать.
Что может быть хуже ожидания того, что скрывается совсем рядом, буквально в нескольких шагах? Что если рядом нечто, без чего ты, кажется, теперь не то что не уснёшь, а вообще не проживёшь?
О, как долго не было отца! Вечность, целую вечность он ходил где-то, словно специально испытывая меня. От скуки я начал вертеть головой, стараясь насытиться хотя бы окружающим видом.
Вокруг же текла своя неспешная жизнь. Зал ожидания был полон, он гудел сотнями голосов, он пах десятками запахов, он двигался в разных направлениях. Я сейчас не вспомню лиц, каких-то отличительных чёрт, но по своим ассоциациям могу сказать – в те года все одевались преимущественно в тёмные тона. Весь зал был серо-буро-чёрным. Редкие яркие цвета появлялись в этой однородной массе неожиданными болидами, сразу же выделяли из толпы, привлекали внимание. На таких людях взгляд останавливался сам собой, такие люди сразу же становились объектами оценивания.
Но то у взрослых. У детей было всё куда проще – если яркий, значит, свой. Значит, ребёнок. Значит, можно поиграть, поменяться, похвастаться. Значит можно весело провести время, которое взрослые постоянно стараются занять чем-то унылым и скучным.
Потому я никак не мог обделить вниманием ту девочку, что сидела через три ряда от меня. Зацепившись взглядом за её ярко-жёлтые банты в крупный красный горошек, которые торчали вместе с золотистыми хвостиками над рядами чемоданов и баулов, я даже привстал на цыпочки, чтобы разглядеть получше. Но девчонку почти полностью скрывала высокая спинка кресла.
Но эти банты быстро вылетели из головы, потому как вернулся отец, подхватил сумку, взял меня за руку и мы пошагали в камеру хранения. Минуя несколько лестниц и длинный переход, похожий на каменный туннель, оказались в зале пахнущим нафталином и пылью. Отец убрал сумку в ячейку, хмурый мужчина в выцветшем синем халате выдал ему металлический номерок, и мы двинулись в обратный путь. Потом калейдоскопом ещё несколько лестниц и залов – и вот мы уже в кафе, стоит за круглым столиком на длинной ножке. Не вспомню сейчас, что ели и пили, но хорошо отложилась в памяти блестящая вазочка, в которой уютно лежали четыре шарика мороженого, политые сверху шоколадной глазурью. Глазурь так приятно контрастировала с белоснежной поверхностью пломбира, так ласкала взгляд, что я долго не мог решиться начинать есть эдакое чудо.
После кафе мы вернулись в зал ожидания. Из слов отца я понял, что самолёт будет готов не ранее, чем через несколько часов. В связи с этим я получил на руки целую горсть медной наличности на случай «купить чего и не доставать по пустякам» и относительную свободу передвижений в пределах видимости отца. Родитель отгородился от мира «Советским спортом», и я наконец позволил себе то, чего так давно ждал, – я помчался к обзорному окну!
Я нёсся через весь зал ожидания, лавируя между людьми, обходя баррикады из чемоданов и сумок, перепрыгивая вытянутые в проход ноги. Сердце моё стучало, а на лице сама собой расползлась улыбка. И мир казался беззаботным, весёлым, осязаемо светлым.
Уже на финишной прямой я не рассчитал скорость, обходя очередное препятствие, и со всего маху влетел в целую гору вещей. Приземлился на что-то мягкое, под грохот падающих коробок и пакетов, под чей-то удивлённый возглас. Не сразу получилось встать, под ногами расползалось и разъезжалось. Наконец, выбравшись из этой западни, я замер в нерешительности – бежать дальше или всё же как-то повиниться перед людьми, чей скарб я разбросал по всему проходу.
Кто-то засмеялся, кто-то пожурил, кто-то воззвал к современным ценностям. Люди, сидящие тут же, активно включились в действо, радуясь хоть какому-то событию в период тягостного ожидания. Почти каждый посчитал своим долгом отметить моё падение, пусть даже просто покачав головой. Понимая, что уж раз остался, то нужно загладить свой поступок, я стал судорожно подбирать вещи, чувствуя, как горят от стыда уши и щёки. Мне помогали.
Хозяевами вещей оказались немолодые уже мужчина и женщина. Мужчина был одет в коричневый «канцелярский» пиджак с нашитыми заплатками-налокотниками, помятый и с катышками на брюках. Он слабо улыбался, как-то даже жалко, мелко кивал, будто извинялся перед всеми за такое количество вещей. Женщина в простом тёмно-зелёном платье с брошкой-паучком на плече и со строгим клубком волос на затылке, наоборот, была сосредоточенна и сердита, лишь что-то бурчала себе под нос.
А вот их дочкой как раз и оказалась та самая девчонка со смешными бантами, которую я приметил ранее. Она не помогала собирать вещи и вообще не участвовала в происходящем. На ней было не по сезону тонкое пальто в крупную клетку, худое лицо и огромные глаза, которые заставили меня замереть, забыв на мгновение обо всём.
Цвет глаз я не помню, да и не имеет это значения. Главным было то выражение, которое они транслировали окружающему миру. В них я увидел тоску, какую-то глубинную отстранённость, холодное безразличие. Право слово, у кукол был более тёплый взгляд, чем у этой девочки. Я у взрослых никогда не видел таких глаз, а уж у детей и подавно. Не может быть у детей таких глаз, не должно быть.
Девчонка сидела, свесил ноги в красных сандалиях, сложив руки на коленях. Она смотрела куда-то сквозь меня, куда-то за пределы и зала, и аэропорта, и города.
