Городская влюбленная

скачать книгу бесплатно


После всего Настя, наконец, разговорилась. И рассказала задрёмывающему певцу, как почти год писала ему письма – то в редакцию музыкальных программ ЦТ, то почему-то в Союзконцерт. Как месяц красила чужие стены и заборы, чтобы заработать на косуху и платье, а также вернуть деньги за билеты на концерт. Как оборвала сегодня на даче все лепестки с роз, пока мама собирала сливы. И как, наверное, мама удивится, когда увидит, что все розы стали "лысые".

– А знаешь, у меня ещё остались лепестки в сумочке! – вдруг радостно воскликнула она и вскочила с постели. Её не смущало ни то, что она голышом, ни то, что между ними произошло. Она пребывала в эйфории и не думала – ни про завтрашний день, ни про то, что мама наверняка сходит с ума.

Глядя на то, как Настя сыпет на него слегка увядшие лепестки, певец ощутил лёгкое беспокойство. Сколько лет этой болтушке с детскими замашками?

-Ты ведь заберешь меня с собой, правда? – вдруг спросила она, присев рядом с ним на засыпанную розами гостиничную кровать. – Заберешь?

Он поморщился, как от зубной боли. Взрослые тёти такой вопрос не задавали, а вот восторженные влюбленные девушки – через раз. И не то, чтобы он на каждом концерте заводил интрижки, но время от времени приключения случались – причем, далеко не всегда по его инициативе.

В этот раз он, конечно, влип. Взрослый дядька, а связался с малолеткой. А в том, что она малолетка у него практически не осталось сомнений.

– Сколько тебе лет, Настя? – спросил он, присев на кровати.

– Шестнадцать, – беспечно ответила Настя. – Но уже совсем скоро 17 будет, на Новый год.

– Ты ещё в школе учишься? – уточнил он.

– Да, последний год остался, – она задумалась, – но это ведь неважно, правда?

-Важно, Настя, – он сделал серьезное лицо. – Тебе надо закончить школу, поступить в институт, дождаться 18 лет. И тогда…

– Что тогда? Мы будем вместе?

– Возможно, – он не любил врать, но и рубить правду не хотелось. – Давай я вызову такси и провожу тебя домой, твоя мама, наверное, не спит, переживает, почти два часа ночи уже.

– Как же? А мы…? А я…? А у меня ещё на завтрашний день билет, на это же место. Я думала мы вместе теперь будем… Я ведь люблю тебя, уже целый год люблю.

-Настя, я взрослый мужик, мне скоро тридцатник, – он вздохнул, собираясь с мыслями. – Ты хорошая, чистая девочка, наивная, светлая. Ты умница и молодец. То, что между нами произошло, это случайность. Если бы я сразу знал, что тебе 16, я бы не привел тебя сюда. Прости и пойми. Ты мне очень, очень понравилась, но тебе надо немного подрасти. Я тебе обязательно позвоню и мы ещё поговорим с тобой. А сейчас давай собираться…

Из того, что он говорил, Настин мозг запомнил только позитивную часть. А именно, что она ему понравилась и он ещё позвонит. И она тут же бросилась писать ему свой домашний телефон на каких-то клочках бумаги, которые попадались ей под руку. Пока он вызывал такси и одевался, она успела написать номер несколько раз. А один клочок даже сунула ему во внутренний карман пижонского бежевого пиджака.

Дома её ждал скандал, но разве это что-то значило? Вечером следующего дня она опять сидела на своём месте у сцены, только вместо юбки на ней были узкие джинсы. Он нашел её взглядом, когда вышел на сцену, махнул рукой, и она вспыхнула от счастья. Когда программа дошла до песни про сбежавшую невесту, он жестом вызвал её на сцену и они опять танцевали на глазах у всего зала.

Усадив её на место, он заглянул за кулисы, вернулся с большим плюшевым зайцем и подарил ей, снова поцеловав руку. Весь концерт она не сводила с него глаз, а после концерта ещё целый час простояла у служебного входа, пока старичок-вахтер не сказал ей, что артисты давно уехали. Оказалось, что они вышли через центральный вход…

Собственно, вот и вся история. Закончилась она, к сожалению, трагически. У всех у нас случались подростковые влюбленности, чаще всего несчастные – и большинство из нас их пережили. С болью, кровью, страданием – но пережили.

Настя не справилась.

Она всё ждала звонка, бросаясь к домашнему телефону первой. Рассказывала по секрету подружкам о своей "большой любви", которая в её голове была взаимной. За её спиной смеялись и крутили пальцем у виска. Она забросила учёбу, разругалась с матерью и сестрой, чему я был свидетелем. Ей казалось, что её никто не понимает, что весь мир против неё. А он всё не звонил и не звонил.

И вдруг, в конце ноября в какой-то музыкальной программе её кумира показали с малоизвестной начинающей певицей, которую он прямо в эфире назвал невестой. Передачу увидела одноклассница, которая тут же позвонила Насте. Настя сначала не поверила – "вы все мне просто завидуете!", но в душе у неё всё заледенело. На следующее утро был повтор программы, и она не пошла в школу, чтобы посмотреть передачу лично. Всё подтвердилось – и это был ужас.

Сестра была в институте, мать на работе. Настя напилась таблеток из маминой аптечки, запила их водкой, которую в их девчачьей семье держали исключительно для растирок, и вышла на улицу. Сердце колотилось, мысли путались. Она сама не понимала, куда и зачем идёт. Шел снег и всё вокруг становилось из грязного белым, превращая улицу, город, жизнь в черно-белое кино. Взгляд зацепился за новую многоэтажку, нависающую над местным речным пляжем. Этим летом Настя пару дней красила коридоры в этом уродливом детище советской архитектуры…

Настя вошла в подъезд и поднялась на самый верхний этаж. Люк чердака был не заперт. Ей казалось, что она смотрит на себя со стороны. Вдруг захотелось, чтобы кто-то окликнул, спросил, зачем она тут, остановил. Но никого не было, ей не встретилось ни души. Она вышла на крышу и обвела взглядом свой город. В снежной дымке были видны лишь серые крыши близлежащих домов, мост через реку, по которому медленно катились машины и дым из труб местного промышленного гиганта.

"Серость и убожество", – подумала Настя. Её шатало и тошнило от таблеток и алкоголя. Хотелось закрыть глаза и уснуть, укутавшись в падающий снег.

-Эй ты, на крыше, давай прыгай! – вдруг закричал кто-то снизу.

Настя вздрогнула.

-Ну, чего ты там застыла, сдрейфила? Давай-давай, сигай, а мы посмотрим, – и быдлота внизу захохотала каким-то звериным тупым гоготом.

Настя наклонилась к краю крыши, чтобы посмотреть, кто кричит. Сквозь поток усиливающегося снега было почти ничего не видно. Она хотела распрямиться, но потеряла равновесие и поскользнулась. Её потянуло вниз, и она повисла на самом краю крыши, что есть силы вцепившись пальцами в бетонный бортик. Снизу ещё что-то кричали и улюлюкали, но всё её силы были направлены только на то,чтобы удержаться и вскарабкаться обратно. На долю секунды ей это почти удалось, но силы рук не хватило и Настя сорвалась вниз…

Был последний день осени, всё сильнее шёл снег. Шёл и не таял, падая ей на лицо.

P.S.

Прошло вот уже тридцать лет с того страшного дня. Так получилось, что в какой-то момент я начал заниматься музыкой, стал писать песни и даже петь их время от времени на разных тусовках и в небольших концертах. На одной из "сборных солянок" я встретил того самого парня, из-за которого случилась вся эта история. Ему сейчас под 60, он одинокий "сбитый лётчик", который ходит по околомузыкальным мероприятиям в качестве свадебного генерала. Организаторы его бесплатно кормят и поят в счет былых заслуг и обязательно дают спеть один-два старых хита. Присутствующие на мероприятии тётки роняют слёзы в водку, припоминая юность, и неистово аплодируют.

Увидев его на сцене ресторана, где мы встретились, я вспомнил всё. Воспоминания нахлынули таким адреналиновым потоком, что пришлось выйти на улицу перекурить. Через пару минут с сигаретой появился он. Один. И я понял, что должен задать ему свой вопрос.

Он попросил зажигалку, и пока прикуривал, я сказал:

-Тридцать лет назад в городе N одна девочка кинула тебе на сцену горсть лепестков. Помнишь?

Он медленно поднял лицо и ответил:

-Настя?

-Да. Ты знаешь, что она умерла? Из-за тебя.

-Знаю, – он сделал длинную затяжку и закашлялся.

-Я раньше постоянно ждал, что кто-то подойдет ко мне и спросит про Настю. От каждого незнакомого лица шарахался. Я ведь звонил ей… Я звонил, честное слово, зимой, после нового года. Рассорился тогда со своей невестой. Прямо как в песне проклятой. Тоска какая-то накатила. Сидел в гостинице очередной провинциальной, один, после концерта. Глушь, тоска, алкоголь. Ну, ты понимаешь. Сигареты кончились. Стал искать по карманам и в пиджаке нашел записку с её телефоном. И что-то дернуло меня, дай, думаю, поиграю в капитана Грея, позвоню девчонке. Набрал этот номер. Пока код города узнал, пока дозвонился. Позовите Настю, говорю. А там отвечают: "Нет Насти, она умерла". Как умерла??? Когда? Почему? А там спрашивают: "Кто звонит?" Я представился. А мне в ответ такое!… Это ты, сволочь, гадина проклятая, это из-за тебя она… И трубку бросили… Дай ещё зажигалку.

Я понял, что он много лет хотел всё это высказать. Артист закурил ещё одну и продолжил изливать душу.

-Я же не по девочкам, пойми. Да, всякое бывало по молодости, но с малолетками я никогда не связывался. А после того случая вообще к поклонницам не подходил близко, даже автографы перестал давать. В тусовке говорили "зазвездился", "звездная болезнь" и всякое такое. А я просто не хотел никому повод давать. Ты пойми. Я как услышал, что погибла девочка, вообще как-то всё перевернулось внутри. Пошел в церковь, свечку поставил. Всё думал о ней. Потом в Госконцерт ездил, на ЦТ. Искал письма её. На телевидении нашли, у них там всё в архивах, не выбрасывают ничего. Поверишь, до сих пор эти письма храню, сам не знаю зачем. Когда тоска накрывает, перечитываю… Женился трижды, разводился, детей нарожал. А забыть Настю эту никак не могу, веришь?

Я верил.

Но руки ему на прощание не подал.

Однажды на Невском

Вадим шел по Невскому, зная, что в ресторане для него оставлен уютный столик в углу у окна. Бармен улыбнулся и кивнул как другу, хостес обнажила все свои 32 зуба и радостно залопотала: «Добрый вечер, Вадим Сергеич, меню будете смотреть или так закажете?!» Он, конечно же, выбрал второе.

По пятницам он любил расслабиться и всегда чётко знал, чего хочет. Сегодня ему хотелось пару рюмок текилы и кусок мяса средней прожарки. Подумав пару секунд, он добавил к заказу лимон, маслины и карпаччо. За окном медленно шевелил автомобильными течениями Невский проспект, мимо витрины ресторана не торопясь проходили люди, заведения общепита по ту сторону улицы ломились от желающих что-нибудь съесть или выпить – Питер сбавил темп и перешёл в расслабленный ритм уикэнда.

Где-то совсем рядом залепетал малыш. Вадим отвернулся от окна и сфокусировал взгляд. В отдельном зале за сверкающей стеклярусом шторой заседала небольшая компаний с ребёнком, который то и дело дёргал завесу, отделяющую комнату от общего зала.

– Вадимка, ну-ка отойди от занавески! Нельзя! – раздался звонкий грудной голос, от звука которого Вадим почему-то вздрогнул. То ли среагировал на своё имя, то ли голос показался знакомым…

Не отдавая себе отчёта, мужчина поднялся с мягкого кресла и подошёл поближе. Сквозь блестки ширмы он увидел небольшую компанию, стоящую у стола: трёх мужчин, двух женщин и малыша. Одна из женщин – та, которая окликнула малыша – казалась смутно знакомой. Это была интересная блондинка лет 35-ти в ярко-васильковом платье и белом шёлковом болеро, прикрывающем плечи. Аккуратно подкрашенные глаза сияли в свете ресторанных светильников, споря с блеском голубых топазов в её ушах. Усадив мальчика за стол, она о чём-то с улыбкой разговаривала с мужчиной, похожим на испанца. На столе стола ваза с букетом белых роз и Вадим решил, что компания отмечает чей-то день рождения.

– Вадим Сергеич, Ваш заказ, – услужливый голос официантки заставил его опомниться.

Мужчина вернулся за свой столик, раздосадованный тем, что его «застукали» за несвойственным ему занятием. По пятницам он обычно был погружён в наслаждение пищей и созерцание вечернего Невского; даже телефон отключал, чтобы не докучали.

А докучать было кому, даже в «священные» пятничные вечера. Если тебе 47, и ты возглавляешь питерский офис национального монополиста, то о личном пространстве и тихом отдыхе можно только мечтать.

Да, Вадим Сергеич успел многого достичь к своему далёкому ещё от пенсионного возрасту. Должности, деньги, связи – всё липло к нему легко, играючи. Ему многие завидовали, не подозревая, что он вкалывает почти круглосуточно. Пару раз Судьба протягивала ему руку помощи в лице влиятельных покровителей, но в значительной мере он добился всего сам. Вот и сегодня он смотрел на свой припаркованный на тротуаре «Лексус» и думал о том, что пришла ещё одна осень и пора ставить себе новые амбициозные цели, тем более, что предпосылки для этого есть… Хотя нет, сегодня он думал совсем не о целях. Он думал об улыбающейся белокурой женщине в васильковом платье и белом болеро.

За свою жизнь он знал много разных женщин – красивых и не очень, ослепительных и скромных, шикарных и простушек, преданных и продажных. Если не считать случайных связей, в его мужском портфолио было две официальные жены и чёртова дюжина любовниц. Мало кому из них удавалось изменить ход его мыслей. А этой белокурой незнакомке удалось. Или во всём виновато совпадение имён? Она назвала сына «Вадимкой», и его это почему-то зацепило. Вот если бы она была брюнеткой, тогда Вадим Сергеич возможно бы удивился совпадению всерьёз. Была в его жизни черноволосая красавица, память о которой хранилась где-то очень глубоко, в тёмных уголках его сознания. И которую он старался лишний раз не вспоминать – слишком ранили эти воспоминания, каждый раз пробивая брешь в его чётко выстроенной модели бытия.

…Ему тогда было 22, ей 18. Наверное, это была первая любовь, а может и что-то более сильное, роковое, потому что с самой первой минуты знакомства вокруг них происходило что-то невероятное. Они были студентами, случайно встретившимися в студенческое лето – для неё первое, для него – последнее.

То далёкое лето, проведённое недалеко от Валдая, не вытравливалось из памяти ничем – ни жаркими ночами вечно знойной Кубы, ни красотами испанского побережья, ни летними приключениями на Лазурном берегу. Все эти поездки были словно выцветшие акварельные списки с вечного шедевра великого мастера…

В то лето всё было настоящим. Он – без пяти минут физик-ядерщик, стройный, подтянутый. Она – вчерашняя школьница, только что ставшая студенткой мединститута. Два студенческих лагеря – московский и питерский, разделяемые речушкой со странным названием Мста, по вечерам кочевали, соединяясь то в одном живописном месте, то в другом. Август выдался жарким и солнечным, с теплыми мягкими ночами. Были там и костры, и гитары, и импровизированные танцы, и даже поцелуи под луной–куда же без них.

На примете у Вадима уже была пара симпатичных девушек, когда в московском лагере вдруг появилась Лола, на несколько дней опоздавшая к началу практики. Сочетание черных волос и светлых глаз произвело ошеломляющий эффект. Он забыл про все свои ранее намеченные «объекты» и окружил девушку вниманием и заботой, не оставив шанса для чьих-то ещё посягательств.

С первого дня они, встречаясь, держались за руки. Он говорил – она слушала. Иногда смеялась. Чаще просто улыбалась и смотрела на него восхищённо и доверчиво. У них была всего неделя до конца его практики, и эту неделю они провели вместе, всё сильнее проникая в души друг другу… Их встреча была бы обычной лав-стори, если бы не странные знаки, то и дело тревожными нотами врывающиеся в их идиллию. То костёр внезапно вспыхивал ярким пламенем и опалял Лоле чёлку. То вдруг резко обрывалась струна на гитаре, стоило её взять в руки Вадиму, и ранила его пальцы до крови. То им снились одинаковые кошмары, в которых Лолу уносила огромная птица, а Вадим пытался вырвать её из гигантских когтей. Однажды, когда тёмным вечером они, разувшись, сидели у воды, в секунду налетел шквальный ветер, заставивший их сильнее прижаться друг к другу. А когда порыв стих, оказалось, что Лолины кроссовки унесла река, обычно тихая и спокойная… Это продолжалось и продолжалось, но с беспечностью юных и влюблённых они не придавали знакам внимания.

У Вадима уже были женщины; Лола же сказала, что дальше поцелуев ни с кем не заходила; его это и останавливало, и будоражило. Он уже видел её в белом платье с букетом невесты, и сам поражался этим своим фантазиям. Накануне отъезда, так ни разу и не разделив с девушкой постель, он решил сделать ей предложение.

Внутренне удивляясь своей решимости, он позвал её на ночную прогулку. Однокурсница Вадима по его просьбе сплела венок из полевых трав и цветов, и он словно корону надел его Лоле на голову. На фоне пушистой травы и чёрных волос Лолы словно звёздочки белели мелкие воздушные цветочки, которые вроде бы назывались горянки. Вадим смотрел на неё и не мог отвести глаз.

Они брели вдоль берега Мсты и молчали, и говорили обо всём и ни о чем.

– И почему всё-таки медицина? – спросил Вадим, чтобы хоть что-то спросить.

– У меня дедушка был врачом, – ответила Лола, – хирургом. Во время войны в поезде-госпитале работал. Ещё в детстве я слышала, как он рассказывал про сложные операции. Несколько раз к нему при мне приезжали незнакомые люди, благодарили за жизнь… Помню, я ещё тогда подумала, что врач спасающий жизни – второй после Бога на земле…

– Второй после Бога? – Вадим засмеялся. Сравнение показалось ему высокопарным и книжным. – Значит, и ты тоже хочешь быть второй после Бога? А что по этому поводу говорит дедушка?

– Его уже нет, – тихо ответила Лола, и они надолго замолчали.

Вадим крепко держал её изящную руку. Почему-то подумалось, что на кончиках этих пальцев, возможно, висят десятки чьих-то жизней, которые Лола наверняка будет спасать.

– Но благословение-то есть у кого спросить? – сказал он вдруг невпопад.

– Какое благословение? – искренне удивилась Лола.

– На вступление в брак, – совсем как-то глупо ответил Вадим.

Лола посмотрела ему в глаза и всё поняла без слов. Ей вдруг стало нестерпимо весело. Она вырвала руку, засмеялась и бросилась бежать вдоль темного берега. Не понимая внезапного веселья девушки, Вадим замешкался; но уже через пару секунд бросился за ней. В этот момент всё и случилось.

Сначала над их головами сверкнула ветвистая молния, холодной вспышкой осветив воду, песок, камни и мрачно нависшие над Мстой деревья. Затем уши заложило от раскатистого грома, похожего на мощный многоступенчатый взрыв. Воду и землю изрешетили редкие, но крупные капли дождя. Лола, взвизгнув, остановилась возле большого дерева и прижалась к нему. В этот момент сверкнула ещё одна молния, больше первой, и острой стрелой ударила прямо в морщинистый древесный ствол, под которым стояла девушка.

Вадим словно окаменел. Мозг не успевал за глазами; он лишь фиксировал то, что они видели. Яркая секундная вспышка показалась ему нескончаемо долгой. Он увидел, как ствол дерева будто покрылся огненной сеткой, как прижатое к нему тело Лолы изогнулось дугой, как её густые чёрные волосы шаром взлетели вокруг головы, словно защищая девушку от огня. Было и что-то ещё, что он ясно увидел в свете молнии, но никак не мог воспринять своим обескураженным разумом. Это что-то, похожее на большую чёрную птицу с человеческой головой и раскрытыми крыльями, нависло над Лолой и занесло лапу над её плечом.

В один миг всё снова стало серым и тёмным, уши залил новый раскат грома, а по разгорячённому лицу, словно злые слёзы, продолжали бить дождевые капли. Вадим скинул оцепенение и бросился к светлому пятну под деревом…

…Малыш, сидящий за столом отдельного кабинета, что-то снова залопотал. Компания взрослых засмеялась ему в ответ. В этом общем смехе Вадим Сергеич отчётливо различил её смех – смех блондинки в васильковом платье, так похожий на смех той, которую он только что вспоминал. «Интересно, брюнетки часто перекрашиваются в блондинок?» – подумал он с каким-то внутренним волнением. И тут же сам себе ответил: «Возможно, светлоглазые делают это чаще…»

…Когда он подошёл к Лоле, она была ещё жива. Она дышала редко и хрипло, глаза её закатились, зрачки были темны и неприятно мельтешили, что было особенно заметно на фоне светлых глазных белков. Обгоревший венок валялся рядом; цветы-горянки в нём превратились в чёрные звёздочки. Не зная, что делать, Вадим приподнял её голову и положил себе на колени. Молния сверкнула над ним ещё раз, несильно, но достаточно ярко, чтобы он мог разглядеть рану на её левом плече. Футболка была порезана словно ножом, из раны сочилась кровь. Задрав рукав, он увидел странную рану – узкую по краям и широкую посередине – как будто оставленную огромным когтем…

Лола застонала, но вдруг замолчала и перестала дышать. Почувствовав, как в голове закипает кровь, он как безумный закричал, подняв голову к небу.

– Господи! Нет! Пусть она живёт! Я прошу Тебя!!! Кому нужна её жизнь?! Возьми мою! Хотя бы половину!

Где-то совсем рядом, в кроне соседнего дерева раздался шорох и треск веток. Вадим вскочил на ноги.

– Ээээй! Кто там! Слышите меня? Верните мне Лолу! Я отдам ей половину своей жизни! Берите! Нате! Жрите меня! Вы, твари!!!

Он ещё что-то кричал, вне себя, и просто по-звериному выл, время от времени заглушаемый громом и порывами ветра. И всё кружил и кружил вокруг лежащей на земле Лолы. Казалось, что они застряли где-то в вечности, и этой странной грозе не будет конца.

Вдруг всё внезапно стихло, и из-за рассеявшейся тёмной тучи выглянула полная луна. В её свете всё стало чёрно-белым, как в старом-старом фильме.

– Вадим, – вдруг отчётливо услышал он своё имя и обернулся.

Лола сидела на земле и держалась руками за голову.

Не веря глазам, он бросился к ней. «Жива! Жива! Моя!» – мелькали в голове бессвязные обрывки мыслей. Лихорадочно обнимая её и прижимая к себе, он уже не был человеком – он был безумным зверем, празднующим торжество жизни над смертью.

Оглушённая ударом молнии, Лола совсем не чувствовала боли. Она вообще не понимала, что происходит. Единственное, что имело значение – это мужчина рядом. Мужчина, от которого исходила невероятная животная сила. Сила желания, сила, которая заставила её забыть о том, что вокруг дождь, мокрые деревья, ночь, мир, вселенная.

Прямо на его спортивной куртке, брошенной на мокрую землю, они захлебываясь пили адреналин страсти и любви, жадно вырывая эту чашу друг у друга. В эту ночь они стали близки – как больше не были близки никогда и ни с кем до конца своей жизни.

…Вадим Сергеич отвёл отрешённый взгляд от ресторанного окна и попытался понять, чего хочет от него стоящая рядом девушка. Поняв, откинулся на мягкое кресло и коротко бросил «повторите текилу». Проклятые воспоминания всё-таки захватили мысли, безвозвратно испортив вечер пятницы. И причина в незнакомой блондинке, которая зачем-то назвала сына Вадимом. «Узнать бы её имя», – подумал Вадим. И тут же сам себе ответил «Нет, этого не может быть. Лола умерла, её больше нет».

Именно так Вадиму сказали в больнице, куда Лолу отвезли на утро после грозы. Рана на плече воспалилась, у Лолы резко подскочила температура, и её срочно отправили в Новгород, потому что «начался сепсис». Так сказал врач «скорой». Могла ли произойти ошибка? Нелепая накладка, недоразумение? Нет, нет, такого просто не может быть! Вадим Сергеич разволновался не на шутку. Что, если единственная женщина, которую он любил и считал мёртвой, всё это время была жива? Что, если они прожили четверть века чужими, параллельными жизнями, не зная, что могут быть счастливы рядом друг с другом? Нет же, это невозможно. Так просто не бывает.

Вадиму стало душно. Он уже не отрываясь смотрел на блестящую ширму в надежде получше разглядеть незнакомку в синем платье и белой накидке. За окном перемигивались красно-белые огни автомобильного потока, прохожие прогуливались лениво и вальяжно, кафешки напротив были полны посетителей. Невский жил своей жизнью, насыщенной и равнодушной ко всему.

В ресторане и вправду было душно. Конец лета выдался нестерпимо жарким, кондиционеры работали круглосуточно и часто ломались, не выдерживая нагрузки. Светлоглазая блондинка, празднующая день рождения мужа – светила испанской хирургии – тоже ощутила духоту и сняла своё нарядное болеро, открыв красивую линию плеч. На одном был едва заметен старый шрам, узкий по краям и широкий посередине.

Но на это никто не обратил внимания. Даже странный мужчина, который до этого пожирал незнакомку глазами, как будто потерял к ней интерес, откинувшись на спинку кожаного кресла то ли в задумчивости, то ли в полудрёме.

И только когда сдающая смену официантка попыталась его разбудить, выяснилось, что дрёма эта из тех, в которых пробуждение невозможно. Через четверть века после данного вечности обещания пришло время платить по счетам.

Лабораторная работа

Сюзи смотрела на пробирку с каплей боевого токсина в своих руках, отчетливо понимая, что это единственный выход. На планете совсем скоро разразится пандемия по ее вине, она это знала, как и знала то, что ей это никогда не простят. И она тоже не хотела прощать.

Не хотела прощать Вэла, умершего неделю назад от официального диагноза "пневмония".

Они работали в биолаборатории в предместье Уханя. Это была лаборатория на несколько десятков человек.