Волшебный дом

скачать книгу бесплатно

Диль поправил на руке чёрный браслет с кристаллом.

– Браво! Вы сообразительны. Кристалл на месте. Будете слушать?

Чиновница внезапно успокоилась, как пассажир, увидевший, что поезд, на который она боялась опоздать, стоит у перрона. Поэтому она опустила голову и послушно сказала:

– Да.

Диль понял, что победил. Он сплёл сеть, заманил туда добычу, опутал её прочными нитями и теперь может довести спектакль до конца. Даже если Кожан ему не поверит или не въедет в смысл происходящего, она обречена жить по его подсказкам. Теперь у него в руках конец цепочки, дёргая за которую, можно незаметно управлять человеком-простаком. Если Наставник видит его триумф, пусть аплодирует. Глупистика, мальчишество и фанфаронство, но проделано всё с математической точностью и изяществом. В подлости тоже есть сладость. Пакость соблазнительна, а удавшаяся пакость возбуждает, как никем не замеченная, но очень выгодная кража. Вы думаете, что это всё ещё ваше, а это давно уже моё!

В конце концов, Дилю удалось подавить в себе щенячий восторг от ловкой победы и приступить к рассказу. Женщина сидела безвольная, тихая и неподвижная, словно кукла.

– Вам кажется, что вы живёте гладко и путешествуете от рождения к смерти чётко по расписанию, вроде поездов, летящих по рельсам из пункта А в пункт Б. Путешествие кажется быстрым потому, что современные люди вынуждены принимать решения и совершать поступки стремительно. Вы всё время действуете, но не размышляете. Думать некогда, да и незачем. Всё расписано и разложено по полочкам. Деятельный человек хватает то, что лежит на полочке, и только успевает запихнуть это себе в рот. Главное – успеть цапнуть выложенное, не то добычу схватит тот, кто летит следом. Успевший хапнуть – молодец, прошляпивший полочку – дурак и ботан.

– Да. Так заведено.

– Неправда. Просто вы для удобства решили, что мир устроен именно так. На самом деле, мир гораздо сложнее. Люди это знали давно, но вы однажды решили забыть об этом.

– Значит, у нас на то была причина.

– Причины не было. Был страх, что полочки закончатся, и больше хапать будет нечего. Страх заглушил все чувства и разум, стал вашим принаряженным идолом и приукрашенным царьком. Но иногда всё-таки страх отступает, и тогда человек решается шевельнуть мозгами или хотя бы вспомнить, как это делается. Сначала он беспокоится, но уже не так, как охотник за товаром на полочках. Долго мучается, но не тем, чем мучаются миллионы хапуг. И пройдя через беспокойство и мучительное сомнение, иногда вспоминает, кто он на самом деле.

– Фантастика!

– Опыт! Теперь слушайте меня очень внимательно. Время и Пространство, которые вам удобно считать плоскими и однородными, на самом деле выглядят иначе. У них множество слоёв. Древние мудрецы считали, что их пять. Такой пятиэтажный дом, пирог с пятью разными начинками. Или лучше представьте себе огромный прозрачный шар, в котором летают ещё четыре прозрачных шара. Это и есть Космос, являющийся системой из пяти подвижных Жизнесфер. У каждой Жизнесферы свои особые Пространство и Время. Характерные только для них образы, символы, формы. Но Жизнесферы, то есть Пространства и Времена, могут проникать друг в друга. Тогда в одной Жизнесфере оживают образы из иных Жизнесфер. Человек может иногда увидеть их, но система его восприятия срабатывает наподобие воздушной подушки безопасности. Толчок в сознании – и всё. Остаются лишь отпечатки, туманные следы, типа эффекта дежавю. Простенькое кино без сюжета и смысла.

– Ну и слава богу! Я не люблю сложные картины.

– О кино чуть позже. Если точно знать взаимоотношение пяти Жизнесфер, можно их сознательно видоизменять. Для человека это выглядит как перемещение из одной реальности в другую. Это описано в тысячи сказок. Ударился оземь – и стал комаром, выпил воды из лужи – заблеял козлёнком. Мы можем очутиться в мире, где вы будете, например, совой, а я мышью. Но это – там, а здесь возможен только едва заметный след о форме нашей жизни в другой Сфере, в другом Пространстве и Времени. Намёк. Скажем, волосы, похожие на птичье перо, или маленькие глазки, похожие на вздрагивающие бусинки. Если же в том мире сова убьёт мышь, то здесь это будет выглядеть, ну, например, как передача сорокалетней женщиной-чиновницей в интернат бездомного мальчугана-сиротки.

Кожан приподняла голову и медленно произнесла:

– Намёк – это моя красная юбка?

– Если заглянуть в ту Жизнесферу, словно в съёмочный павильон, и переснять старый фильм, то изменения начнутся и здесь. Как с мышкой и совой. Что-то подобное произошло и с вами, пока вы спали. Режиссёр перемонтировал киноленту и избавил мир от палача Руди. А вас – от мучительного ощущения несправедливости жизни. От безрезультатной борьбы с подсознательным страхом перед детьми. Ваш враг уничтожен. Клубок старых ниток распутан. Вы скоро почувствуете, что стали немножко другой. Вам теперь свободно и легко, как когда-то в юности.

– Но я… я ничего такого не ощущаю.

– Это не чувство. Это мысль. Бамбергский палач трусливо думал о том, как избежать наказания, и был, в конце концов, наказан. О чём мы мыслим, то и получаем. Поэтому важно размышлять, прежде чем брать что-то с полочки. А вдруг это не нужно или вообще опасно? Кстати, о чём вы сейчас так напряжённо думаете, Майя Сизифовна?

Женщина помотала головой, как бы отстраняясь от Диля и звука его голоса. Выходило нечто странное. Она была не она, её жизнь была не её жизнью, сирота был не сиротой, а вообще неизвестно кем, каким-то гениальным ребёнком, свалившимся ей как снег на голову. Дитя индиго, ха-ха!.. Что теперь делать? Как вести себя с директором детдома? Скрыть правду или выложить ей всё начистоту? Но кто поверит её рассказу? И что вообще в данном случае следует называть правдой? Узелки распутаны, сказал мальчик. Но почему тогда так путаются мысли? И почему так раскалывается голова?

Кожан прикрыла глаза и откинулась на спинку сиденья. «Надо было захватить из дома спазмалгон или анальгин. Таблетка сейчас не помешала бы, – вяло подумала чиновница. – Может, Лёня догадается купить минералки? Или мятной резинки? Кстати, почему его так долго нет?»

В ту же секунду она различила воркотню мотора, мягкое покачивание и холодный ветерок, какой проникает в салон быстро движущегося транспорта. Майя Сизифовна выпрямилась и вытянула шею. «Форд» мчался по мокрому от дождя шоссе, шофёр был на месте, одной рукой он придерживал руль, а в другой руке, сложенной пополам наподобие циркуля, у него меж пальцев красиво и вкусно дымилась сигарета.

Москва осталась далеко позади. Мелькнул сине-белый указатель «Ватутинки». За Ватутинками автобус свернул направо, нырнув носом, съехал с шоссе на бетонку и покатил в сторону леса. Еще через десять минут он остановился перед зелёными решётчатыми воротами, за которыми был виден островерхий четырёхэтажный особняк, выстроенный в европейском стиле. Окна с матовыми стёклами резко выделялись на фоне белых стен, рассечённых прямоугольниками и диагоналями коричневых швов-фахверков. По низу кровли весело танцевали буквы «БАШНЯ СЧАСТЬЯ». На красной черепичной крыше торчали несколько круглых телевизионных тарелок.

Кожан посмотрела на притихшего парнишку.

– Итак, я – это Руди. А кем был ты?

– Меня там не было. Это не моя история. Переиграна ваша роль, а не моя. Меня раздражала ваша самоуверенность и я попросил режиссёра вмешаться, – Диль ещё раз показал женщине браслет с кристаллом. – Он вступил с вами в диалог, потому что вы показались ему неплохим человеком, достойным помощи и спасения.

Женщина резко выпрямилась, глаза её недобро сверкнули.

– Я не верю ни одному твоему слову, мальчик. И подозреваю, что ты не спаситель, а отъявленный мерзавец и негодяй. А думаю я сейчас вот о чём: кто ты на самом деле и зачем ты всё это затеял, Мухин?

Охранник распахнул ворота, ногой откинул с дорожки забытую детьми пластмассовую куклу и помахал гостям рукой, словно встречал старых знакомых. Автобус мягко въехал во двор и, вздохнув, остановился. Диль показал охраннику средний палец и прошептал Кожан, цинично осклабившись:

– Сучонок, выкормыш и никому не нужный детдомовец. Но вам я, возможно, ещё понадоблюсь. Или вы – мне.

Женщина успела заметить на правой руке у маленького хама обычные механические часы на дешёвом пластиковом ремешке. Никакого чёрного браслета, украшенного камнем, не было и в помине.

ОЧЕНЬ ВАЖНЫЙ ДОКУМЕНТ

Всякая история двойственна. В теле одной истории живут два сюжета: внешний и внутренний. Читатель всегда выбирает тот сюжет, который ему очевидней. Или наберёмся смелости и скажем иначе: он предпочитает историю, которая не порабощает, не сковывает, не тяготит его ум, а даёт ему расцвести и ярко блеснуть своей трактовкой и своим пониманием жизни на фоне того или иного сюжета облюбованной истории. Читатель вправе гордиться улыбнувшейся ему удачей. За нагромождением слов, фактов и характеров он обнаружил то, что для других людей осталось скрыто за семью печатями. Важно не как рассказано, а как услышано. Исходя из этого, совсем нелепо присваивать лавры первооткрывателя рассказчику, а не слушателю. Фокус в том, что рассказчик здесь ни при чём. Он сам взял на себя труд рассказать случившееся, его об этом никто не просил и ничего за приложенные усилия не обещал. Прихоть словоохотливого путника, случайно заночевавшего у чужого костра, и только. Какую именно историю хотели услышать те, кто греются у огня? Это никому неизвестно. Не знает об этом и болтливый рассказчик. Он, подчиняясь своей фантазии, переплетает сюжеты причудливым образом. Внешнее и внутреннее то подменяют, то подстёгивают, то запутывают друг друга. Часто выходит вообще нечто несуразное. Рассказчик выкладывает одну историю, а слушатель слышит другую, ту, которая ему понятней и которая ему дороже. Разойдясь в разные стороны, рассказчик и слушатель унесут с собой каждый свою историю, которая им кажется одной и той же. Чем больше расстояние между бывшими собеседниками, тем очевиднее несовпадение сказанного и услышанного. Но одновременно с увеличением расстояния между бывшим и настоящим, между двумя странниками, ставшими полюсами повествования, несовпадение убывает и стремится к нулю. И здесь спорить о достоверности рассказанного и услышанного, о преимуществе того или иного, о достоверности двух сюжетов, соперничающих в поле одной и той же истории, вообще нет никакого смысла. Целое дробится на осколки, но каждый осколок несёт в себе память о целом. Закономерности подчинены случайностям, а случайности, как ни верти, ведут к незыблемым законам. Внешнее оборачивается внутренним и наоборот. Так древний миф о каком-нибудь былинном герое или сказка о Царе Горохе из тридевятого царства неожиданно перекликается с сегодняшней действительностью и нас одолевает приятная оторопь, что мы это знаем и можем предположить, что будет дальше.

Так стоит ли заранее граничить фантазию и реальность? Возможно, что они и есть два сюжета одной и той же истории? Не верить в их единство можно. Но есть ли смысл в отрицании того, что было, только потому, что с нами такого пока ещё не случалось?

Мало того, изначально рассказчик тоже ведь был слушателем. Узнав историю, он, первым делом, вычленил из неё то, что привлекло его более всего, удалил лишнее и передал следующим любопытным, то ест нам, свой собственный сюжет, который отстоит от первоначально освоенного им сюжета ровно настолько, насколько он уже отстоял от действительно имевшего место быть в некотором хронотопе важном случае в тот момент, когда неизвестный нам рассказчик передал его неизвестному слушателю, ставшему впоследствии для нас известным рассказчиком. Клубок причинно-следственных связей, таким образом, запутывается с каждым новым витком всё больше и больше. Поэтому вряд ли стоит доверять тому, кто смело заявляет: «А на самом деле было вот так». Скорее всего, это «на самом деле» – всего лишь эгоистичная форма подчинения своей воле воли слушателей из личных корыстных побуждений. Потому что никакого «на самом деле» не существует. Есть мы и есть необъятных размеров пространственно-временная материя, которая шлёт нам сигналы, сигналы особого свойства. Сигналы отсылаются нам абсолютно бескорыстно. Нам передаётся не факт, а опыт. Делается это с помощью метафор, образов, мифов и сказаний. Только сняв и отбросив шелуху сюжета, мы доберёмся до ядра, в котором заключён опыт.

Тот, кто хочет набить карманы шелухой, волен опровергнуть нашу историю. Ухватиться за один из её сюжетов, глубокомысленно прищуриться и важно заявить: «А на самом деле такого не было!» Даже не будем спорить. Дискуссия нелепа, так же как спор о первенстве курицы или яйца. Наш аргумент – это вневременной опыт, в котором и яйцо и курица не существуют отдельно друг от друга. Вдумчивый читатель это понимает. Для него важен не алгоритм воспроизводства курятника, а метафора цикличности жизни. С этой точки зрения настоящий читатель легко и великодушно пропустит множественные сюжетные подробности нашего рассказа. Человеческий опыт подсказывает, что как только разрываются связи между поколениями, центробежные космогонические силы швыряют цивилизации в небытие и топят их там бесследно, как океан несчастную Атлантиду. Когда родители забывают своих детей, а дети презирают родителей, дают им насмешливые клички и даже идут на них войной, пробуждаются дремавшие веками разрушительные, гибельные демоны космогонии. Наше время, время гонки за индустриальными, сугубо материальными, отчётливо вещественными ценностями уничтожило центростремительность и раскрутило центробежность. Так ли хитроумно, беспощадно, изощрённо и сложно происходило всё то, что происходило на наших глазах? Оно могло быть именно так и только так, как мы это рассказываем. Или могло быть иначе. Документ, попавший к нам в руки, мог быть только таким, каким мы его здесь представляем. Так же, как мог быть и совершенно другим. А сюжетолюбец скажет, что такого документа вообще не было, поскольку «на самом деле» всё произошло совсем иначе. Хотя откуда бы ему всё это знать, верно? Энному слушателю и энному плюс один рассказчику?