скачать книгу бесплатно
Необычное спрятали на самом видном месте, а обычному определи цену – хоть справедливости, хоть истине. Цена дала возможность торговаться. – «Голос» затихал.
Ты же эмоционально обдумывал своё мнение: «Человек есть порождение себя. Его суть – это выбор при действиях. Нет ни обстоятельств, ни случайностей, нет разности происходящего в нас. Есть совершенно справедливый мир для всех. Если мы что?то ищем, чувствуем, видим, едим, слушаем – это значит, что мы этого захотели, нет никакой случайности в наших действиях. Если мы делаем «это» – значит нам «это» нужно. Всё остальное – предсуществующее и последующее нашему пониманию – лишь попытки оправдать себя. На самом деле мы не познаём, а ежесекундно создаём нашу реальность из квинтэссенции возможного опыта, созданного как вынужденный ресурс. Познают и отражают мир рецепторы и мозг, а наши потребности «интересуются», насколько это хорошо или плохо, сладко или горько, холодно или жарко, больно или не больно, приятно или неприятно и так далее». – Этот разговор был прерван здесь!!
Уратмир, проснись! Уратимир! Уратмир, пора просыпаться…
Прежде чем ваш внутренний голос погрузится в мир, сотворённый в этой истории, нам необходимо понять одну вещь: «Вы» не можете понять то, что не укладывается в «Ваше» естество, и тут главное – «Вы». «Вы» транслятор. Если «Вы» не подумаете о чём?либо, этого не произойдёт. И наконец, из этого следует феноменальный вопрос: «Если бы «Вы» не отражали реальность, существовала бы она?»…
Первичен тот, кто об «этом» подумал: абсолют нужен там, где бесконечность причин, – ловушка лишь для того, кто хочет остаться в поле условий свободы.
Время демона начнётся тогда,
когда все всё понимают,
а сделать ничего не могут.
Великое событие, произошедшее до времени, до расстояний, до объёмов, до планет, до галактик, до света, до тьмы, до окраски миров в разные цвета, до радости, до боли, до белого и чёрного. Произошло то, что это впервые представил Инродверг – Великий Разум. Невообразимое количество совершенно невероятных мыслей в одно мгновение обуревали им, тем самым создавая то, что он представлял. Никто не знает и не помнит, место ли дало волю, или творец дал волю месту. Это было похоже на безумие, независимость физических обличий от самого пространства сдерживалось только источником, которым был Он. Не было никого, но уже была возможность для всех…
Внезапный взор того, чьё имя «нарекётся» божьим
Восславит жизнь, когда твердыню мрака усмирит
Настал он в час безмолвного терпенья, в пространство полного забвенья
Где пустота разумение сужденья, и света место погребенья
Он Тот из мира полного свеченья, рассекший полынью смятенья
И в миг без страха сожаленья он вторгся в новые владенья
Секунда также смысл приобрела, а мысли клочья тьмы делили, попутно разуму сулили, обдумать образ для значенья, того кто жизнь «узреет» для творца
Ещё один таинственный и незакономерный случай, произошедший в начале времен, обусловил ход течения всех удивительных событий, происходивших в дальнейшем на бесконечном и всё время рождающемся пространстве Вселенной. Этот так называемый «случай двух противоположностей» предопределил ту ситуацию, когда всё во Вселенной получило свой антипод: «хорошо» держало за руку «плохо», «белое» не было бы видно без «чёрного», «добро» не нашло бы смысл без «зла»; звук не был бы слышен без тишины. Этот случай был, словно насмешка Великого разума, который тем самым предложил пути в том месте, что он создал. Но как мы знаем, каждый случай есть обратная сторона закономерности.
Одни из первых пробуждённых были титаны Эзох и Эхсах. Они – глаза, уши и уста Великого разума. Безропотные слуги, охранявшие границы вселенной до того момента, пока она рождалась. Вскоре, исполнив волю творца, исполины отступили в сон.
Эзох стал первым веществом, в безмерном счастье обретаясь, по кругу тканью изрекаясь, инженерийно телом восклицаясь, заставил он себя восстать
Наружно выглядел угрюмо, глазами ясность познавал, распады гама-излучений посредством воли понимал…
– Отец, скажи, скажи зачем – губами медленно вороча, дейтерий – тритий размножая, квазары дланью убирая, гигант тихонько озирает ингредиенты для судьбы
– Ты знаешь, Эзох, кто и что! Тебе теперь судьбу блюсти, по галактическим законам, ты должен мрак остановить и пустоту пред упредить
Следом была пробуждена Смерть. Никто, правда, не знает, как её настоящее имя, но каждый узнавал её, когда встречал, а также не ошибался в её имени при встрече. Она пребывала в мире с особой целю. Растворённый Хаос мог вновь восстать, а без смерти победить было невозможно. Те части Хаоса, отступившие «вне», тоже могли стать союзником неких губительных сил в самой Вселенной. А по их приглашению вновь попытаться забрать свои владения. Давным-давно, в стародавние времена говорили, что она есть во всех границах и за их пределами. Она идёт везде, где есть ей место… Рассказывали, что появилась она в странном мире. Который вроде когда-то и где-то был. Возможно, погибель была страшной карой для тех, кто погрязнет в своих неприглядных амбициях и решит, что мира ему уже мало…
Замысли такие появились сразу. Слишком грозны и могущественны были первые живые. Множественность, разность и большая противоположность сотворённой Инродвергом жизни, разбросанной им же на бесконечной территории космоса, привела к единственному на тот период виду взаимоотношений, называемых войной. Первые были сильны и могущественны. Их воля была независима от обстоятельств. Их право на вечную жизнь редко оспаривалось даже Смертью. Оппоненты были непримиримы, но что еще хуже, они были безжалостны к друг другу. Нежелание слушать друг друга, а зачастую простое стремление защититься, обезопаситься, убрав тех, кто считались опасными, непонятными, чьи устои несли угрозу для выживания другой противоположности, приводили к жесточайшему противостоянию.
Страшным истребительным войнам до полного уничтожения не было видно конца. «Белый мир», ведомый пятью Праотцами пяти основных этносов «Светлого мира», видел правоту своего мира всегда и везде. Упёртые и упоённые своим тщеславием и возможностями, хотели владеть и править, правит и владеть! По легенде, первым сотворённым во Вселенной «белым существом» был Генрорд, являя собой первейшее дыхание Инродверга. Его мудрость и старшинство никем и никогда не оспаривались, он правил миром Аквиума. Его братья – Праотцы – также были сотворены «Всеобъемлющим взором». Все они имели противоположности среди представителей «чёрного мира», и эти семь прасуществ именовали себя «Чёрными богами».
Целые галактики были поделены между дворами и свитами. Армии первых, имеющих грандиозную мощь, хищно дрались за каждую планету, за каждый кусок пространства. Слабые угнетались, а простаки выкорчёвывались жёсткой властью первых. Месть застила глаза, а великая мудрость часто уступала великому желанию подчинить. В начале времен не было даже намека на учтивость между сторонами, интерес первых был сугубо инстинктивным. Наказать и доказать своё через колено. Интриги постепенно распространялись в первых мирах, а их изысканность порой была куда более безжалостной, чем непримиримая бойня. В то первобытное время всё возводилось в Абсолют, будь то цинизм либо давление. Постепенно первые становились более искушёнными в своих желаниях. Оголтелая война меняла форму. Достоинство становилось товаром, а дружба – торгом. Первичная ненависть уступала сплетням и заговорам. Подчинённые стали ресурсом, а власти стали желать все. Первородные предпочли за кулисье и тень – коварство и манипуляцию. Второсортным же было уготовано стать марионетками в гигантской игре. И лишь немногим счастливчикам удавалось увидеть призрачный взгляд кукловодов, который изредка сверкал из тьмы реального мира.
Шли вселенские года от сотворения мира… Пространство расширялось, рождались новые молодые миры. Губительные поступки эталонных неразумных творений Великого разума привели к событиям, которые кардинально повлияли на весь ход истории мира, сотворённого Инродвергом.
Глава: Явление
Часть – Уратмир
Глубокое будущее от начала времен. По прошествии многих событий… Земной «Час» пробил! Приблизительно наши дни. Шестой вселенский год от сотворения Вселенной Инродвергом. Планета Земля. В галактике млечного пути.
«Опять это сон. Опять этот голос! Этот смех». Мама всегда аккуратно будила меня. Свежий воздух ворвался с террасы и пробежал по моей кровати. День был солнечным, это радовало. Лето, вот бы оно не заканчивалось. Погружаясь в грёзы, мне постоянно видятся эти разговоры. Слава Богу, это опять просто сновидения… Окружающее было обыденным. Повседневность успокаивала, а бытовые тревоги сразу приводили в чувство. Мне уже много лет, а брюзжу я, как будто мне сто двадцать миновало.
Одной тёплой и мягкой осенью прошлого тысячелетия, а именно в первой половине девяностых годов, на стыке многих глобальных перемен, в огромной перемешке всяких разных эпохальных событий, родился я. Моё появление на свете произошло в самой огромной стране на планете Земля, которая называлась Союз Советских Социалистических Республик. Но сознательно пожить в этом государстве мне не удалось. С момента изданного мною первого крика страна советов просуществовала, де–факто, ещё несколько месяцев. Огромные потрясения, произошедшие с многочисленным и многонациональным населением этой гигантской страны, не могли не сказаться на бытовой жизни каждого человека, жившего в одном из пятнадцати государств, образовавшихся после распада Союза. Позже, я понял, что распад социалистического государства не принёс ежемоментного счастья бывшим республикам, получившим независимость от обдуманной зависимости. Подвергаясь ловкому подкупу, словам о сладкой жизни без братьев и сестёр, пошедших на поводу у лживых и льстивых шипящих языков, давших ложную надежду на счастливое будущее и «правду» в жизни, не стало лучше и великой «матери народов» – многонациональной России. Сами того не подозревая, чужеземцы разгадали самую загадочную душу. Комичность загадки русской души вовсе не в самой загадке, а в до смешного простом, но драгоценном слове – «правда». Превратная ахинея, пропетая внешними доброжелателями, была настолько изысканной, что оказалась непоколебимо «правдива». А уморительность ситуации в том, что «Русским может стать любой добрый и честный человек, но самое трагичное для русского, что «им» можно прекратить быть навсегда, лишь однажды поправ честь и правду».
К сожалению, никто не успел задуматься о шансах и о последствиях, никто не заглянул на шаг вперёд и на два назад, чтобы на самом деле понять, какое будущее нас ждёт. «Поражённые умы поддались слабости «стадного рефлекса», первоинстинкта – «вырваться на свободу», забыв, что только невежество позволяет чувствовать «себя» безвольным». Резкий упадок ценностей, безработица, инфляция, удорожание бесплатного, отсутствие жизненно необходимых товаров, бандитизм как единственный способ реализовать себя, полная безответственность, подача огромного количества разлагающей информации из?за предельного рубежа под абсолютно циничные доводы, которые оправдывают неизбежность этой химеры поведения развитостью человека – сделали своё гиблое дело. Вмиг к нам пришло страшное понимание, что обман был до нас, он с нами и будет после нас. Посредством этого коллапса солидарный человек Советского Союза был загнан в экономическую клетку. Ту клетку, которую не было видно, не было слышно – самую страшную клетку «свободы выбора потребления». «Нет ничего страшнее, чем узнать о своей «свободе».
В этот тяжёлый период проходило моё детство, но именно тогда было моё несказанное время. Я рос в замечательном городе, краевой столице Кавказского уединённого плоскогорья, в южном плодородном сельскохозяйственном регионе новой страны. Здесь не было жесточайших криминальных разборок с большим количеством убитых, постоянно пополняющих кладбища молодыми парнями, с бурлящей кровью и огромным желанием оторвать свой кусок, разбогатев любой ценой. Причина некоторого спокойствия, несомненно, заключалась в малочисленности населения моего родного уездного городка, а также в большом количестве межродовых связей и тесной дружбе среди многочисленных знакомств большей части людей нашей тихой заводи в нестабильной молодой стране. Устойчивые традиции сельскохозяйственного региона и благоприятный климат не позволили территории скатиться к полному развалу. Напротив и вопреки неизбежному краху, мы были процветающим поселением с трудолюбивым населением. По большому счёту, город состоял из малоэтажного частного сектора, который занимал доминантную площадь всей его территории. В одном из таких районов – старинного частного сектора – я проводил своё беззаботное детство.
Моя семья на тот неоднозначный исторический момент считалась довольно обеспеченной и имела полутораэтажный коттедж возле леса. Наша улица была довольно удобной для жизни, всё домики, присоседившись, расположились напротив старого лесного массива. Между дремучим бузинно?дубовым лесом и постройками расположилась только полутораполосная насыпь, представляющая собой дорогу из строительного песка вперемешку с камнями. Это была рубежная черта между миром природы и цивилизацией людей, служившая своеобразной бороздой, указывающей на околицу предместья. Сказочность этой тихой, одиннадцатидомовой улочке придавала её отчуждённость от основных переулков «прилесного» района и тупиковость положения.
Родители дали мне довольно странное имя для того времени. Оно сильно отличалось от популярных. Но было как было и ничего другого быть не могло – меня нарекли Уратмир. А для своих я всегда был Уратиком, независимо от степени проделок, шалостей или непослушаний, что доставляло мне огромное удовольствие. Честно говоря, я был довольно озорным ребёнком и не все многочисленные родственники могли выдерживать мои постоянные «перлы». Только любимый дедушка обладал стальными нервами и терпел любые выходки маленького непоседы. Многим, кто его знал, казалось, что отец моей мамы вообще не может злиться. В любых ситуациях дед всегда оставался спокойным, уравновешенным и никогда не повышал голос. Нечеловеческое терпение и лаконичные речи делали его немного философом. Старший мужчина в нашей семье очень любил рассуждать, но иногда эти умосоображения приводили мою бабушку в бешенство, которая была полярной противоположностью деда, но никакая экспрессия не могла помешать «бабо» быть хорошей и справедливой.
Конечно, она не умела сдерживать, себя как дедушка или мама, в те моменты, когда я, несознательно, по–детски игриво, выкидывал ту или иную озорную шалость, и только она могла привести меня в чувство. Баловался я, конечно, много. Некоторые необъективные соседи или близкие называли мое ребячество угрозой своей жизни. Они явно перебарщивали. Ну, если по чесноку, то тут можно сказать, что с двух до восьми лет моё любимое выражение звучало так: «Суки все!!!». Да выкрикивал его мелкий разбойник иначе, а именно «Сьюкьки вьсе!». Сказывался очень нежный возраст болтуна. В зрелом возрасте моя обожаемая мной прабабушка поведала, что вообще это были мои первые слова, вместо «папа или мама». Я думаю она разыгрывала меня. В год и два месяца, лет, так, до восьми, я ну никак не мог знать их смысл и значение.
Не знаю и не помню, откуда взялось это высказывание, но на всех больших и малых семейных праздниках, где собиралось большое количество разных гостей, двоюродных и троюродных родственников, где царила эйфория праздника, счастья, улыбок, веселья, звонких тостов и сладких речей, я с огромным азартом, с ярко горящими глазами залетал в центр зала, запрыгивал на стул, привлекая таким образом внимание и стараясь получить свою публику, с детской непосредственной искренностью широко улыбался, а потом очень громко, чтобы все слышали, кричал: «Сьюкьки вьсе… Сьюкьки!».
Пока все присутствующие изумлялись «сочной правде», пролитой из уст младенца, я с диким визгом громадного удовлетворения удирал в безопасное место, где никто не мог меня достать. Это укрытие находилось под родительской кроватью. Громоздкая, огромная и несдвигаемая мебель, служила мне островком безнаказанности. Я залезал под неё и никто не пытался меня оттуда достать. А если кто и пробовал извлечь меня оттуда, то тут же получал порцию моей правды: «Сьюкьки! Сьюкьки вьсе!».
Наверное, родителям всегда после таких концертов, конечно, было очень стыдно. Их большие старания в деле моего воспитания, по идее, должны были привести к проявлениям уважения и мудрости. От них никто и даже я никогда не слышали ни одного плохого слова, и тем более, оскорбления. Конечно же, я и сам не помнил, откуда, где и когда мне удалось обогатиться таким деликатно острым сочетанием, смысл которого я ровным счетом не понимал.
Но вот, кого я помню точно, так это моего убойного дядю Андрея. Который был шаблонным авторитетом крутых девяностых. Он всем сердцем любил меня. И только он всегда был в восторге от моего коронного вывода. Пока гармония и идиллия в моей большой и дружной семье нарушалась, а праздник заполнялся тишиной, мой любимый, гармонизированный с тем временем дядя ржал так, что многим становилось не по себе. Даже где–то закрадывалась мыслишка, что это именно он ознакомил меня с таким жизненным откровением. Да, конечно, он не делал это специально, стоя возле моей коляски. Скорее всего, это были его всплески непонимания и негодования того экстремального времени, тонко подмеченные и скопированные мной. Мне кажется, что Андрюха стремился к краткости и непомерной ёмкости в своей речи. Тем более что устойчивость в подборе слов по отношению к окружающим его прямоходящим людям была не самой сильной чертой. Он любил категоричные, краткие слова. Словечки типа: «Усохни, вшивый!», «Залепи дуло!», «Закрой будку!», «Чё ты чешешь, фраер!», «Давай разговор разговаривать!», «В ёлочку братик!», «В пень этого Павлика!», «Не парафинь, дядя» иногда мимолётно касались моих ушей. И чем меньше букв он употреблял в своих выводах о том или ином событии либо об окружающих его «персонажах!», тем круче он становился в моих глазах. Кульминация наступала тогда, когда дядя приходил к корню из трёх букв. Андрюхины так называемые «мысли вслух» с употреблением лишь «этого» одного корня, да добавления к нему только приставок, суффиксов, окончаний и эмоций делали его волшебником в оценке происходящего. Обычно, когда дядя доходил или его вынуждали становиться «гуру» краткости, маленького меня срочно и стремительно старались изолировать. Но такая отменная черта Эндрю, как «спонтанность» иногда давала мне шанс хоть немного узнать о загадочных «Лохах, разводимых на раз…», а также «Шерсти и шнырях».
Моя «жизнь» вряд ли отличалась от жизни других людей. Может быть, в ней были отдельные яркие моменты, которых не было у остальных, а может быть, моя «жизнь», как раз таки, и была особенной. Ведь то, что произошло со мной на двадцать седьмом году моего существования, было настолько неожиданно и нереально, что позволило мне, будучи уже довольно взрослым, но только по годам, человеком, поверить в чудеса. Но до этого часа оставалось ещё двадцать два года.
Моё пятилетие. Как всегда тёплый, ярко?жёлтый солнечный день. Я смотрел из окна кухни в сторону леса, который напоминал золотую чащу. Каждый листик, опавший с озолочённых деревьев по малейшему дуновению ветра, напоминал лучик солнца. Между тем на наших часах в коридоре прокуковала кукушка четыре часа после полудня. Гости начинали стекаться на празднование моего очередного года жизни. Во дворе прибывающих встречали папа и «золотой» дедушка. Все норовили обниматься и приветственно чмокаться. Бабушки, тёти, сёстры, братья и разные гости считали своим долгом потискать меня, всячески обцеловать и сказать родителям о том, какой у них замечательный, прелестный и красивый ребёнок. Я всё это терпел из?за традиционных даров. На мой детский взгляд, самые никчёмные и дурацкие подарки приносил семнадцатилетний коллекционер–нумизмат – двоюродный дядя Вова. В тот день рождения он притащил мне – пятилетнему ребёнку – какую–то раритетную монетку иностранного государства, которую через два дня забрал, обменяв на конфету, и всё равно он был моим любимым эгоистичным дядей. На протяжении всей жизни, выкидывая всякие бредовые штуки, поступая по?идиотски, сначала что?то делая, а потом думая, он следовал своему жизненному кредо, а, может, и не «кредо», а просто два слова: «Главное – начать», которые произносил при любом удобном, да и неудобном случае. Размышляя над крылатыми выражениями Вовы, я старался понять их серьёзность или же шутливость. В любом деле мой дядя–единоличник советовался только с одним чувством, которое никогда не подводило его и не создавало проблем – это «Лень». Она же диктовала одинаковый ответ на любые призывы действовать. Ну, например, я просил:
– Вов, ну давай построим шалаш…?
После тридцати секунд раздумья или неразумья этот не обделённый силой детина говорил:
– Главное… начать!
После этих крылатых слов, таивших загадку души дяди, Вова обычно куда–то испарялся. Когда же я его находил и повторял своё предложение, Вовчик пускал в ход другой взгляд на вещи, который звучал примерно так: «А… зачем?!».
Таким образом, я, да и все другие попадали в философский капкан, из которого никак не мог выбраться мой любимый, не утруждающий себя делами, с пудовыми кулаками дядя Вова.
В будущем я не раз удивлялся пытливости его ума. Дух эксперимента всегда жил в нем. К примеру, в студенческие озорные годы он легко мог выпить водки, пива и шлефанут это всё энергетиком для глубокого бодрствования, но потом азарт и поиск приключений приводил его к горсти снотворного, ведь он хотел выяснить, кто победит. «Уснёт ли Вова или будет бодр и свеж» – так, он разговаривал сам с собой. Но в этом случае он упускал логику или логика упустила Вову. При смешивании таких ингредиентов обычно побеждает Смерть. Но не забываем, главное для Вовы – это начать…
День рождения продолжался уже четыре часа. У меня складывалось впечатление, что все собравшиеся взрослые, пришли не совсем на мой праздник. Было очевидно, что им интересней общаться между собой. А моя персона была даже не на третьем плане. И чем больше они выпивали, тем меньше обращали внимания на именинника. По убеждению взрослых, я должен был играть с детьми, распаковывая подаренные подарки, но это быстро надоело. Испытывая тоску, я вскоре стал искать своего обожаемого деда, который в это время был занят какими–то взрослыми беседами с отцом и двумя приятелями. Обнаружив его в гостиной за оживлённым и, по моему мнению, ненужным разговором, я начал тянуть его за руки, и при этом каждую секунду повторять: «Дед! Дед, ну дед! Деда. Дедь! Деда!».
Но он будто не слышал, и на все мои попытки хоть как–нибудь привлечь его внимание отвечал: «Да, да! Уратик! Да!». При ответе «да» он даже не смотрел на меня.
Вскочив на большой гостевой диван, я начал высоко прыгать, дотягиваясь до уровня взгляда взрослых, чтобы они увидели и услышали мольбы ребёнка. Должного эффекта не последовало. На меня по–прежнему никто не обращал внимания. И вот в такие моменты я начинал действовать по наитию. Мной как будто кто–то начинал управлять. В голову приходили не самые лучшие идеи выхода из сложившейся неприемлемой ситуаций. Интуиция толкала к храбрости. Недовольно дуя губы и прыгнув с дивана, я отправился в детскую покопаться в груде подаренных мне коробок. И наконец…. Вот оно! Я радостно по–ребячьи захихикал. В моих руках был подарок моего родного дяди Андрея! В отличие от Вовы, дядя Андрей дарил самые убойные и нужные подарки. Но, к сожалению, или, к счастью, наверное, больше, к счастью, в этот раз это был детский дробовик. С «малышовой» точки зрения, он был огромен и пугающе шикарен. Вдобавок ко всему стрелял маленькими пластмассовыми пульками. Мои глаза блестели счастьем, а сердце трепетало от удовольствия! Ловким движениям я засыпал целую пачку шариков в обойму. С огромным трудом, оперев дробовик о пол, перезарядил его. Дети попрятались, они зря боялись. А вот толстый Жора, который был старше меня года на два и сильнее меня, не зря искал себе пятый угол. Этот борзый семилетка всегда искал в моих глазах страх. Раньше старшак остерегался, но прощупывал меня. Хотел прогнуть, но сталь не гнётся! Наглый колобок быстро включил заднюю, ему уже не хотелось ломать мои игрушки, и бычить на детей. Жора на раз осадил… Он врал родителям, что картавит и заикается. Только поначалу он поубегал по комнате и повключал дурака, типа чёта там «Мммм… Уууу… нее, не…» белиберда короче. Следом под дулом дробовика, он без одного дефекта каялся, что вел себя плохо. Но энтузиазм направил меня в гостиную, где мирно беседовали папа, мыслитель–дедушка и много разных гостей. Взобравшись на диван, я опять начал прыгать, только на этот раз в моих руках был весомый аргумент в виде дробовика, пусть и игрушечного.
– Дед. Дед! – пару раз и не так громко повторил я. В моей интонации уже не звучало жалкого детского лепета, на который никто не обращал внимания. Я произнёс это с явным предупреждением. Но и сейчас «старый», как иногда называла его бабушка, не реагировал. Я перестал прыгать и громким пищащим, игривым ребячьим голосом прокричал свою любимую фразу: «Сьюкьки вьсе!».
Тут же все, кто был в гостиной комнате, замолчали и уставились на меня, но было уже поздно. Мушка карающего дробовика была наведена на дедову босую ногу. Все вокруг будто замерли. Я спустил курок…
Убегая из комнаты, я слышал много удивлённо–возмущённых фраз: «О боже! Коля, с тобой всё нармально? Кошмар, так напухло, пульку надо вытаскивать! Уратмир! Лови его! Как тебе не стыдно?! Коля, скажи хоть что–нибудь внятное…». Ну и всякое такое «бла, бла, бла», взывающее к моей совести.
Да, блин, мне было пять лет и это было игрушечное ружьё. Я же не знал, что оно пробивает плотный картон. Но громче всех – от боли – орал дед. Очевидно, он–то больше всех был удивлён и озадачен тем, что это случилось. Я же бежал в единственное место, где никто не мог меня достать – под родительскую кровать. Так сказать, уйти от ответственности. За мной гнались многие, но, увы, не успели! Я юрко заскочил в своё убежище и оттуда спокойно слушал рассуждения о том, каким образом меня надо извлечь и сурово наказать. Стопроцентная уверенность в безопасности этого убежища пошатнулась, после того как в комнату протиснулся дядюшка Вова с предложением «медвежьей услуги» – извлечь меня из–под кровати. Получив единодушное одобрение взрослых, Вовик с нескрываемой гордостью в лице и видом репрессора миссии начал свою попытку по моей ликвидации. Наверное, именно в тот момент, когда каратель стал на колени и засунул свою ехидно улыбающуюся морду под кровать, стало понятно, что этот недоросль воспользовался своим первым любимым убеждением: «Главное… начать!». Всё резко изменилось после того, как несказанно противная улыбка добровольца в глубине подкроватья столкнулась не только с моим не испуганным взглядом, но и с дулом двустволки.
Я хорошо помню это растерянное лицо недоумевающего идиота, неожиданно понявшего, что героем сегодня ему не быть. Его физиономия сменила маску с довольной собой на плачевно просящую. Естественно, Вова понимал, что не успеет вытащить голову до того момента, как я спущу курок, – выстрел превратит его морду в давленую гранату; не думаю, что горе–соперник искал здесь плюсы, вроде тех, что шрамы украшают мужчину. В это время жаждущие расправы надо мной взрослые не понимали задержки результативности со стороны отважного рыцаря, который попытался вырыть яму другому. Через одно мгновение все уяснили, почему замер мститель, не лезший дальше. Последнюю надежду на лучшее убил мой возглас: «Сьюкьа Вовка!».
После этого я спустил курок… Громкий хлопок и визг Вовчика, который вылетел из?под кровати, как чёрт из табакерки, и обескуражил всех. Дядя в ярости потирал темечко. Очевидно, именно тогда он придумал новую, ну, или дополнительную идеологию: «А… зачем!» и философский капкан замкнулся. Жаль, что Вован не придумал этих слов до того, как полез за мной под кровать. Шибко весёлая мимика взрослых, предвкушавших «нашлёпывание моей непрекосаемой мягкой ткани в области попы», так же разбавилась огорчением из?за провала раненого рядового волонтёра.
Утренник моего первого Нового Года в школе. Мне шесть. Это было очень важное событие. Первая учительница сказала, что настоящий Дед Мороз будет сам дарить детям подарки и все должны одеться в сказочные наряды или костюмы. Я был очень вдохновлён этим известием. Недавно посмотрев сильно понравившейся мне фильм про Зорро, я во всём стремился ему подражать – чертил везде знак «Z», постоянно делал попытки сделать себе такой же наряд, и понятно, что с выбором новогоднего костюма проблем у меня не было. На празднике перед всеми предстанет «борец за правду и справедливость – Зорро»! Естественно, этим желанием я поставил в тяжёлое положение маму, которая, в отличие от меня, понимала сложность реализации данной идеи. На помощь, как обычно, пришёл мой любимый дедушка Коля, который был мастером на все руки… Иногда мне казалось, что дед своими руками может сделать всё. Отчасти, это была чистая правда, и он действительно был творческим человеком, да и как оказалась потом, ему было по плечу сделать и шляпу могучего Зорро и его чёрный, как ночь, плащ.
Родные трудились над этим костюмом несколько суток, вышивая и склеивая разные детали. В результате к назначенному дню всё было готово. Всё получилось замечательно, и я никак не мог наглядеться на себя в зеркало. В этот вечер кот Мурзик подвергался грандиозным спасениям из критических и безвыходных ситуаций. Странно, но почему–то именно в тот день беды сыпались на него, как из рога изобилия, судьба водила его по самому лезвию. Но я?то знал, что бедняге нечего бояться, мне почти всегда удавалось выручать кота. В тот же вечер к нам пришёл мамин брат Андрей, который постоянно дарил мне всякие классно–забойные подарки. Как выяснилось позже, его появление было судьбоносным. После того как первая эйфория от моего внешнего вида прошла, я вдруг понял, что Зорро не хватает шпаги. Это требование было тут же озвучено родным. И действительно все они, и мой дядя Андрей, сошлись во мнении, что «Зорро без шпаги – это как машина без руля!». Мама с дедушкой ещё не успели подумать о том, как и из чего сделать эту шпагу, а дядя, с присущим ему даром стопроцентного убеждения, начал вспоминать о бурной юности, о занятиях фехтованием на рапирах, и само собой, предложил свой тренировочный снаряд молодости для завершения образа. Мои ещё не успели встретить это предложение в штыки, а дядя продолжил лаконично сыпать утвердительными доводами в пользу своего предложения. Он говорил о том, что любая палка – это несерьёзно! Настоящий мужчина, такой как я, должен иметь реальный кинжал, то есть его рапиру, и что если уж делать, то «внатуре!», «по–пацански сердито!».
У меня светились глаза от «реальных» жестикуляций «лихих нулевых» моего дяди. Доводы мамы о тяжести снаряда он отмёл сразу, предъявив конкретно серьёзный аргумент в свою пользу о том, что рапира легче сабли и шпаги. Дядя ловко демонстрировал словесно все плюсы: «Даже со стандартной рапирой тренируются девушки! А вес снаряда не позволит часто поднимать рапиру и утвердительно махать ей, как какой–нибудь лёгкой палкой, которая как минимум обязательно оставит тучу синяков у тех, кто окажется на стороне зла!». Меня немного расстраивало заявление Андрея по поводу того, что рапира будет в кожаном чехле, да ещё и с каким–то хитрым замочком на рукоятке. К концу своих убедительных выражений крутых сгибающих лохов девяностых: «Да ты чё!», «Гну, согну и выгну», «Всё реально!», «Если чё, решим любой вопрос!», Андрюха добавил: «Ну, и мы строго настрого запретим Уратику доставать её…».
Последняя фраза смазала всю убедительность представленных весомых аргументов и рассмешила не только меня, но и маму с дедом. Тут Андрей понял, что сказал глупость. Немного посмеявшись, они согласились с вариантом дяди.
На следующий день я с нетерпением ждал холодного безмолвного «клинка правды», карающего «злые силы». И вот, наконец, вечером в правую руку Эндрю была вложена «мстительная ярость моего решительного и бескомпромиссного пути борьбы со злом». Он никак не хотел отдавать её мне, а я был готов бороться за неё до конца. Всеми силами пытался забрать это чудо у Андрюхи, но у меня ничего не получалось.
В момент разгара детских капризов подошла мама и хлёстким поставленным хлопком ладони по моей попе быстро, но на время, отбила моё доблестное желание вонзить этот клинок в какие?нибудь, по моему необъективно избирательному мнению, тёмные силы. Сложив губки коробочкой, я с жалобным и ищущим виновных лицом ретировался в свою комнату. Пока мои родные осматривали на кухне клинок, я ждал своего часа.
И вот он настал. Ко мне в комнату зашёл дядя с мечтой в руках. Я, естественно, был обижен и старался не обращать на него внимания. Подойдя к кровати, Андрей ловким движением двух пальцев, расстегнув замочек, вытащил рапиру. Этот славный и такой сладкий звук жгучей стали тут же убил во мне всю обиду. Мы долго рассматривали эту дивную вещицу. На свой страх и риск дядя даже разрешил ею помахать. Я тут же констатировал, что держать рапиру действительно было нелегко. Кое–как мне удавалось носить её двумя руками, но это ничего не меняло – чувство удовлетворения переполняло меня. В детских руках было могучее оружие для борьбы за справедливость.
Пришло время праздника. Костюмы одноклассников – лисичек, зайчиков, медведей, докторов, военных лётчиков – меркли на фоне грозной персоны «Реального отпора силам зла». Я видел их слабость, чувствовал испуг при виде чёрного мстителя в маске, защитника слабых и обиженных. Я шёл гордо и уверенно. Мой плащ таил в себе загадочность, шляпа приманивала взгляды, но больше всего внимание всех привлекала рапира, которая таинственно и осторожно волочилась по полу. Оксана Николаевна беспокоилась больше других. Она видела в этом предмете недобрый знак. Вообще, она часто ругала «борца за справедливость», который в свою очередь подозревал её в заговоре с тёмными силами. Это нередко заставляло меня выходить на тропу войны. И только к концу начальной школы я понял, что она просто хотела защитить себя и детей.
Классная тут же бросилась к моей маме, которая каждый год была Снегурочкой. Она действительно была Снегурочкой, по крайней мере я так думал до того момента, пока верил в Деда Мороза. После того как мама уверила Оксану Николаевну в безопасности рапиры, было получено добро на проведение праздника и близкое общение детей с Зорро.
Всё было замечательно, праздник шёл на «Ура!». Нам было очень весело и хорошо, мне удалось на время забыть о своём оружии, которое вместе с поясом осталось лежать в коридоре на скамейке, рядом с ёлкой. Я был бдителен, но «шайтана», как иногда выражался мой дядя, пока не замечал. Единственное, что меня смущало в этом празднике, так это подозрение на подлинность Деда Мороза, который мало того, что долго где–то «лазал» и мы целых полчаса хором звали его, так он ещё и обладал поразительным сходством с нашим физруком, Виктором Петровичем, которого я всегда причислял к вурдалакам.
Мы беззаботно бегали возле ёлки, всё было прекрасно. Пришло время получать подарки. После стандартной процедуры вопросов к каждому из нас: «хорошо ли мы вели себя весь год?», когда все, естественно, отвечали «да!», мне показалось, что как минимум многие лукавили или же жёстко обманывали праздничного деда. Ну, может быть, кроме Маши, та точно была святой, её родители были из религиозной семьи. Предстоящий вопрос «морозного старика», конечно, тревожил меня. В голове всплывали возможные «косяки». Надежда была лишь на то, что родители прощали меня, а мама должна была договориться с «волшебным старцем», ведь она была Снегурочкой и всегда дарила мне подарки. Как говорил дядя: «Коны были налажены», а «мазы базар фильтровать не было». У меня был ещё один козырь – я выучил стишок, который, как я знал на тот момент, был непробиваемой картой в вопросе о подарке. Но случилось худшее…
Дедушка Мороз не то что не задал мне вопрос, не говоря уже о стихе, песенке, танце или частушке, он даже не подошёл ко мне. Я не получил вожделенную награду.
Все были с подарками и радовались, а я в шоке от произошедшего шёл к скамейке, на которой лежали мои вещи и холодное оружие. Время для меня текло медленно. Я был подавлен и обескуражен таким коварством. Какой–то омерзительный визг «радостного зайки», больше похожего на дохлого, ну, или обезумевшего от бешенства кролика, заставил меня обернуться. Увиденное расставило всё на свои места. Я заметил наклонившегося псевдодеда, который ковырялся в своём мешке. Наибольший интерес представляли штаны ненастоящего Лжемороза, проглядывавшие из?под разреза шубы. Сомнений не было – это явно были спортивные трико Виктора Петровича с неприятным белым пятном внизу правой штанины, приросшие к нему с рождения – он всегда в них ходил. «Всё!.. Ясно!..» – это был заговор. Я был обманут. Казалось, что и мою маму тоже обманули. Святой гнев и жажда справедливости помогли мне вспомнить, как дядя открывал рапиру. Моментально я взял её двумя руками и стал похож на средневекового рыцаря, участвующего в рыцарских турнирах на конях, с прижатым копьём под мышкой. После того как край рапиры был нацелен мной в область мягких тканей физрука, я начал разбег. Воткнув рапиру в ягодицу Виктора Петровича, тем самым заставив его разогнуться и немыслимо заорать, я громко произнес своё любимое выражение «победителя злых сил»: «Сьюкькьи! Вьсе!».
Праздник, естественно, был испорчен. Приезд скорой и волнительные кривляния Виктора Петровича с торчащей рапирой из его «причинного» места навевали тоску. Ну и откуда ребёнок мог знать, что ему, несомненно, подарят подарок и даже лучше, чем у других, просто чуть позже – после прочитанного стиха на бис…
Лето текущего года. Семнадцатое июня. Жаркий, добрый и светлый день. Вкусный запах бисквитного пирога пробудил меня от глубокого сна. Отправившись на кухню, надеясь вкусить фирменную шарлотку мамы, я был разочарован. Сладкого с утра не разрешили и заставили есть окрошку. Если бы знал об этом раньше, спал бы дальше. Пока я ел, к нам пришли соседки – мамины подруги. Они оживлённо обсуждали какую–то странную тему о том, что по нашей тихой лесной улочке зачастили ходить очень подозрительные мужчины. Одна мамина подруга называла их цыганами, жившими аж на другой стороне леса и промышлявшими сбором металлолома, а другая считала их обычными пьяницами без определённого места жительства. Выглядели они подчёркнуто подозрительно. Незамысловатые рассуждения сходились в одном: эти часто появляющиеся люди были непривычны для нашего тупикового места.
Естественно, я стремился быстрее доесть эту ненавистную окрошку и поскорее выйти во двор, где меня ждал самый лучший друг Радул. Выбежав в передний двор, я громко закричал: «Радуль! Радуль, ко мне! Где ти?!».
Через пару секунд преданный пёс мчал ко мне с искренне радостной мордой. Я обожал его, а он любил меня ещё больше. Радул напоминал мне огромного бурого медведя, как рисованного в азбуке в картинках. Помню, когда папа принёс его домой ещё совсем маленьким щенком, он уже тогда был больше нашего кота Мурзика. Отец всегда хвастался нашей собакой, говоря о том, что Радул – кавказская овчарка чистейших кровей и редкого окраса. В этих словах папы заключалась абсолютная правда. Ко всему прочему, по специальной методике папы, в рацион питания обязательно входило свежее ароматное мясо. Хороший уход и любовь к животному взрастили красивого и до неприличия огромного пса. Становясь на задние лапы, Радул был на голову выше довольно высокого отца. Дикий и ужасающий вид скрывал очень добрый нрав, поэтому никто из соседей не боялся его. Послушный и воспитанный пёс никогда не ел из чужих рук. Радул брал корм только из моих или папиных рук.
Во время праздников и вечеринок отец любил устраивать цирковые представления с участием собаки. Обычно гости выходили во двор и папа открывал вольер Радула, конечно же, те, кто был у нас впервые, впадали в панику. Но после нескольких секунд отчаянья люди видели, что спокойный и отрешённый Радул и не собирался выходить из открытого вольера, оставаясь индифферентным к происходящему. Через мгновение этого безразличия у гостей менялись чувства – с ужаса на радость и смех, а ещё через секунду люди оживлённо начинали спрашивать: «Почему пёс так спокойно сидит в вольере и не пытается выйти?». В ответ папа подзывал Радула, привыкшего к такого рода представлениям. Пёс без особого энтузиазма, не обращая внимание на приглашённых, с огромной уверенностью, важной неспешной походкой подходил к отцу и безукоризненно выполнял все возможные команды.
Под восхищённые вздохи и ахи папа с Радулом исполняли свой коронный трюк: отец бросал огромный, вкусный, сочный стэйк мяса на асфальт прям под нос собаке, при этом не давая ей никаких команд, и предлагал гостям зайти домой для продолжения веселья. Через полчаса все опять выходили во двор и, к несказанному удивлению гостей, мясо, как ни в чём не бывало, лежало на том самом месте, куда бросил его отец. Радул беспечно ходил по двору, будто бы этого вкусного куска вообще не существовало. Отец гордо улыбался…
Затем отец окончательно сражал гостей тем, что предлагал кому–нибудь взять этот кусок с пола и предложить лакомство домашнему питомцу. Как правило, никто из новеньких, даже за мешок зелёных бумажек и после всяческих убедительных уверений отца о полной безопасности, не решались на принудительно–добровольную экзекуцию. Отец опять подзывал к себе гигантского пса и кивком головы с подтверждающим словом: «Возьми!», разрешал собаке поглотить сочное лакомство.
Но вернёмся в сейчас. Моё ласковое утро после навязанной окрошки.
Подбежав ко мне, пёс кинулся «лизаться», но, к счастью, сразу выполнил команду: «Фу! Сидеть…».
Теперь я спокойно мог вытереться и придумать совместную игру. Единственное, кого Радул не мог терпеть, так это пьяных незнакомых людей. Вообще запах спиртного вызывал у него отвращение. Пёс никогда не подпускал к себе выпившего или любого воняющего алкоголем.
Прошла неделя. Тихий субботний вечер. Я вернулся домой после уличных прогулок. Мне в глаза бросилась такая картина: в зале было много соседей, опять обсуждающих вопрос о каких–то странных зачастивших на нашу улицу «пришлых». Собравшиеся были очень встревожены. Сосед дядя Женя говорил, что в районе за последний месяц обокрали два дома и это, конечно, настораживало наш импровизированный совет улицы. В конечном итоге после дружного голосования было решено: «Срочно вызвать милиционеров при очередном появлении в нашем оазисе загадочной тележки для проверки находящихся в ней подозрительных личностей». Но даже после собрания «Совета домов» опасений меньше не стало. Следующий день получился странным и скомканным. Мои родители целое утро готовились к закрутке банок томата на зиму. Отец собрал крутильный прибор – ну, это такое хитрое изобретение, состоящее из дрели, ручной мясорубки советского времени и пластмассовой бутылки, обрезанной определённым образом, и приготовился к переработке помидоров в томат. Мама вышла во двор и с недовольным видом «напихала» папе за недокупленные ингредиенты к купорке. Эта оплошность ставила под угрозу срыва грандиозную работу. Сначала было решено поехать за недостающими ингредиентами, но потом вспомнили, что дом оставлять нельзя, а я, как охранник, был ещё мал. Да и ещё в тот день стоял нетерпимый зной и, как говорила мама: «Ребёнку в машине может напечь голову и возить малыша по такой жаре нельзя!». Ко всему прочему отец вынес во двор много дорогостоящих вещей, а заносить их обратно было делом очень хлопотным. Один он ехать отказывался, так как уже провалил первую попытку, приобретя не то, что нужно. Ну, можно сказать, нужного он вообще не купил. И тут на стыке нереальности найти правильное решение этой проблемы, к нам пришёл мой дядя Вова. На тот момент он встречался с Кристиной – одной из дочерей наших соседей через три дома слева от нас. Естественно об этом никто не знал: ни мои родители, ни бабушка, ни дедушка – отец Вовы, ни, конечно же, близкие Кристины. Эта была тайная любовь, но об этом знал я! Частые пришествия Вовы к нам не были обусловлены чрезмерным желанием проведать нашу семью. Вована заставляла передвигаться, игнорировав свою лень, вот это вот скорее всего: Феромоны Кристины, продукты внешней секреции девушки, обеспечивающие Вовику, как особи ярко самцового вида физиологическое влечение. Так в энциклопедии вычитал, вроде. Это были чёткие, тайно выверенные шаги «инкогнито–ухажёра» к тихим и бесшумным встречам с пределом своих желаний. Конспирация обуславливалась тем, что девушка была очень приличной, из культурной семьи очень хорошего боксёра дяди Гены. Кстати, братьев Кристины, старших своих сыновей – Олега, Дмитрия и Никиту, дядя Гена тоже приучил к боксу с детского возраста. Стараниями Геннадия Сергеевича из них выросли отличные спортсмены: сильные и крепкие ребята, которые очень любили свою сестру и никогда никого к ней не подпускали на расстояние выстрела. Ну, был один парень, попытавшийся в открытую познакомиться с привлекательной Кристиной, но всё закончилось печально – реанимация, полная амнезия и девушка забыта. Тот разговор братьев с парнем–неудачником состоялся на нашей улице. Я стал невольным свидетелем этого короткого, но интеллигентного и корректного общения. Никита толкнул этого беднягу в плечо и сказал: «Ты сейчас же забудешь мою сестру! Понял!».
Паренёк не растерялся и отважно ответил: «Я не смогу забыть Кристину!».
Ответ был неверен. И когда парень очнулся в травматологии, он не только забыл Кристину, он даже забыл Никиту и всех тех, кто имел развитые навыки чечётки, пританцовывая на нём и его несговорчивости. Вова, естественно, знал об этих нюансах встреч с заманчивой особой и о трепетной ревности, перетекающей в болевые ощущения. Но, как мы помним, у Вовы был лозунг: «Главное… начать!». А в этом случае, ко всему прочему, им двигали зашкаливающие гормоны любови. Эндорфин всегда заставлял Вовку действовать немедленно и отточено или отчаянно! Но где хочется, там и колется… И, действительно, дядя перед каждой встречей с дамой сердца старался всё хорошо продумывать. Сначала он звонил ей из дома и согласовывал мелкие нюансы, именуемые Олегом, Дмитрием и Никитой, на момент их встречи. Затем он приходил к нам домой и уже непосредственно вблизи от объекта ждал последнего сигнала «Дом пуст». После этого осторожный, но очень жаждущий донжуан «рвал когти» к ней. Летел, как курьерский поезд! Если честно, я не совсем понимал, чего так боится мамин младший брат, который был гораздо больше её братьев, да и силой Бог его не обделил. Тем более, совсем недавно мой дядя в дружеском поединке выиграл в одну калитку нокаутом у одного из Кристининых братцев. Весь наш огромный район, по пацанским меркам, ставил Вовчика достаточно высоко. Но, наверное, парень всё–таки опасался гнева дяди Гены – как–никак, мой выстрел чему–то научил его.
Не понимая всей предыстории корыстных посещений, мой отец, увидев кузена, сиюминутно изрёк гениальную идею – предложил родственнику часок присмотреть за мной и домом. Естественно, дядя согласился. Складывалось такое ощущение, что он даже не понял, о чём его попросил мой папа. Вован просто тупо согласился и быстро прошёл в дом, чтобы телефонным звонком предупредить Кристину о том, что он уже на старте и ждёт её отмашку. То бишь готов форсировать расстояние разлуки. Я всегда знал, что голова у него находится на уровне тазобедренных суставов и даже как–то заменяли друг друга, да что там – он этим местом всегда думал.
Мои родители радостно и быстро собрались. Перед отправлением они пару раз крикнули Вове, что уезжают. Это была жалкая попытка призвать дядю к ответственности. Отец всё–таки получил какой–то скомканный отрешённый ответ через горячее сопение: «Ага!». Сейчас Вовкой руководил окситоцин, а его мысли уже давно были в объятиях благоухающей «мадмуазели». Дежурный по апрелю безошибочно мог выполнят только команды Купидона и своего желудка. Буквально через несколько минут после отъезда родителей истекающий слюнями парень, получив долгожданный условный знак от Крис, выбежал со двора, захлопнув за собой калитку. Через пару секунд, задыхаясь, он примчался назад. Как оказалось, для невнятного и тихого наказа: «Ну, ты, тут давай! Никуда! Ну, ты понял, не баловаться!». Несвязные слова, очевидно, были для дяди платой собственной, и так слепой, совести.
Я походил по двору. Делать мне было нечего. Услышав томное завывание моего Радульчика, я тут же рванул к вольеру. Пёс был несказанно счастлив своему освобождению. Ну, наконец–то, мне перестало быть скучно и страшно. Нескольких минут хватило на любимую игру в камазовскую покрышку, которую он так любил швырять, разрывать и тягать по двору. Через пять минут покрышка была разорвана в клочья, которые валялись по всему двору. Папа, конечно, поднимет бучу и крик по этому поводу, но не на меня – виноваты будут Вовка и Радул, а поэтому можно было спокойно, от души веселиться и громко смеяться, наблюдая, как Радул ловко управляется с огромным колесом. Неожиданный громкий стук по забору и в калитку заинтриговал меня. Радул насторожил уши и направился за мной к воротам. По мере приближения всё чётче слышались какие–то незнакомые хриплые мужские голоса. Тихо подойдя впритык к добротной изгороди, окружающей наш дом, я громко спросил: «Кьтё там?!».
Незнакомый голос взрослого мужика осипшей интонацией ответил: «Ребёнок! Позови родителей!».
Продольно глубокая речь тревожила и пугала меня, насмешки, доносящиеся снаружи, мне также очень не нравились. Дома никого не было, и я ответил, сказав правду: «А никого дома неть, родители уехали».
Минутку пошептавшись, люди за воротами стали пытаться заглянуть к нам сверху, но забор был очень высок и им это никак не удавалось. Такие быдлячие действия явно удивляли Радула, который с непробиваемым спокойствием наблюдал за этим беспределом. В его глазах читалось недоумение.
– Мальчик, нам нужна вода, мы хотим пить! Дай нам, пожалуйста, воды. Или открой калитку, чтобы мы сами воды набрали!
Я вопросительно посмотрел на Радула, будто спрашивая: «Можно или нет?». В морде пса не было ответа на мой вопрос. Он был совершенно спокоен. Очевидно, от него мне передалась уверенность, и я ответил: «А калитка открыта!».
После этих слов люди за забором бросились её открывать. Странно и то, что Радул также рьяно бросился в ту же сторону. Я заметил небольшую странность в поведении Радульчика. Обычно, когда к нам кто–то приходил, он, подбегая к калитке, вилял хвостом, а здесь Радул тихо и ужасно рычал, скаля свои огромные и острые клыки. Не знаю, может быть, эти непрошеные, испытывающие жажду гости были пьяными? После того как наша калитка отворилась, какой–то дядя неприятной наружности удивлённо упёрся в огромную физиономию недовольного и озлобленного пса. Именно в этот момент мне стало понятно, что наш любимый питомец не такой уж ласковый и нежный зверь. В голове всплыли слова дяди Андрея, который называл нашу собаку: «Лютой машиной для убийства». Да, и теперь мне стало понятно, зачем папа сделал «милому Радульчику» такую массивную клетку из длинных железных труб, как у белых медведей в нашем городском зоопарке. Громкий крик незнакомого противного мужика напоминал панику, множимую на истерику. Радул трепал его как камазовское колесо. Моментами мне казалось, что происходящее – это спецэффекты из фантастического фильма про Зорро. Два других непрошеных гостя бросились на повозку. Заметив это, Радул рванул за ними, издавая дико–рыкающие тигриные звуки. Я вышел на улицу, чтобы посмотреть на того дядьку, с которым играл Радул, но он, как мог, быстро улепётывал прямо по улице на одной ноге, держа другую в руке, а может, это был просто ботинок со штаниной.
Радул, в свою очередь, ударом головы перевернул повозку, тем самым подбросив вверх двух оставшихся бедолаг. После чего он принялся за мужика с осипшим голосом, который, кстати, не мог громко кричать и прикольно шипел. Видя этот хаос, лошадь с перевёрнутой телегой бросилась в лес, а я первый раз наблюдал наше домашнее животное на фоне лошади. Не знаю, может, это была не кобыла, а пони, но в сравнении с ней наш пёс казался весьма внушительным. Пока Радульчик трепал «сиплого», другой «гость», понимая неотвратимость своей участи, пытался упросить меня отозвать этого зверюгу. Этот дядя был похож на ненавистного мне физрука и даже прихрамывал также. Поэтому я произнёс свои любимые слова: «Сьюкьки вьсе! Радьдюль фась!».
Этот человек был сильно удивлён моей детской недружелюбностью. Через несколько минут, после того как внушительный пёс окончательно вселил страх и ужас в этих дядек и вытрепал из них весь дух, а неуспевший за лошадью стал карабкаться на дерево, я, наконец–то, отозвал собаку: «Пойдём, Радуль, нам туть не рады!».
Он сразу же принял команду к сведению и с довольным видом отправился во двор. Папа мог поругать нашего спасителя, ведь псу было запрещенно выходить на улицу без взрослого хозяина, поэтому мы зашли вместе. Через пятнадцать минут, как ни в чём не бывало, пришёл Вова, «довольный до соплей». Зайдя домой, он сразу же направился в кухню, спросив между прочим: «Что за куски хлама валяются на улице?». А я ответил, выгораживая обожаемого питомца: «Там всё так и было, просто ты был так занят, что даже не заметил». Конечно, Вова согласился с этим достоверным утверждением. После нескольких недель, прошедших с момента этого события, мама, будто невзначай, спросила у папы: «Слушай, помнишь, после нашего сбора по поводу этих странных незнакомцев, которые уже так всех пугали. По?моему, их и след простыл?».
На что отец пошутил: «Если они ещё раз появятся, я им Радула покажу!».
Эти слова сначала вызвали смех у меня, а потом и у моих близких.
Весна следующего года. Сладкий аромат фиалок, усеявших всю площадь видимого леса, возбуждал память и естественным образом заставлял двигаться: выходить гулять, танцевать, бегать, просыпаться от зимней спячки. В один из таких прекрасных дней, под несмолкаемое разноголосье птиц, постоянно перемещающихся по лесной расцветающей зелёной гуще, моя родня готовилась к проведению шестидесятилетнего юбилея всеми любимого дедушки Коли. Всё было прекрасно! Погода шептала нам о своей благосклонности, мама с бабушкой убирались в доме и заботливо накрывали праздничный стол. До прихода гостей у них было полно времени. Размеренно текущая работа с ровным ритмом приготовления создавала массу позитива.
Время шло… Я гулял со своими друзьями, но, естественно, все мои мысли были о вечернем празднике и, самое главное, о том торте, который бабушка принесла утром. Всё подходило к тому, что вот–вот начнут собираться гости. Мы с друзьями сидели в лесу на пеньках. Это своеобразное место сбора всей многочисленной молодёжи нашей улицы. Почти каждая семья, живущая в «прилесных» домах, имела не меньше трёх детей. Исключением были только мои родители в силу своей молодости. Так что у меня было много разновозрастных знакомых.
