скачать книгу бесплатно
– «О, времена, о, нравы»! – воскликнула Хлоя, смеясь. – Ты здорово дрался, Постум Август!
– Ты бы видела Бенита – он чуть не лопнул от ярости, когда побили его черных. Кумий, ты видел его рожу?
– Нет, – признался сочинитель. – Я плакал… так, как не плакал, когда получил двойку за письмо при поступлении в лицей… клянусь Геркулесом.
– По-моему, Бенит был доволен, что ты победил, – сказала Туллия. – Я сидела совсем недалеко от императорской ложи. Клянусь, Бенит был доволен. Зато Макрин – в ярости.
– Да? Может быть. Но Макрин проиграл. Проигравший ничего не решает. Кстати, а где Рыжий? – обеспокоился Постум. – Я его не вижу! Этот парень мне приглянулся. Я бы взял его к себе в свиту. Мне как раз не хватает еще одного сумасшедшего. Они бы составили с Философом прекрасную пару. Рыжий! – крикнул Постум. Но никто не отозвался. – Да кто-нибудь видел Рыжего? – спросил император раздраженно.
Крот пожал плечами.
– Удрал, – предположил Кумий. Он снова был в свите. Обнимался с каждым. Даже с Философом.
Двое спасенных ехали во второй машине следом за пурпурной «триремой» императора. Время от времени Муций начинал приветственно размахивать руками в надежде, что Август заметит его изъявления признательности. Зато Корв старался держаться солидно, с достоинством, и лишь время от времени утирал предательски влажнеющие глаза.
– Что будет с этими ребятами теперь? – спросил Философ.
– Я их отправлю на Крит. Всех, кроме Кумия, разумеется. Этого оставлю при себе. Он меня веселит. А тебя нет?
– На Крит? Зачем?
– Пусть составят компанию Норме Галликан. Старушке там скучно. Она шлет мне такие чудесные письма, не замечая, что время эпистолярной борьбы прошло.
– Ты переписываешься с Нормой Галликан? – изумился Философ.
– А почему бы и нет? По особому каналу, разумеется. Как ты думаешь, на какие деньги Норма Галликан живет на Крите? На работах по реставрации дворца Миноса она вряд ли может заработать больше двухсот сестерциев в месяц. Я посылаю ей деньги и книги. А она мне шлет письма. Пытается убедить меня отказаться от пороков. Она ведь считает, что я очень порочен. Очень. Но продолжает убеждать. А я описываю ей все мои безумства – настоящие и мнимые. Все мои Венерины похождения, все наслаждения, тайные порывы души. И ее это нисколько не коробит. Она не оставляет надежды вернуть меня на путь добродетели. А я с этого пути стараюсь свернуть. Думаю, она читает мои письма с большим удовольствием. Она недурно рассуждает о многом. Кроме секса, разумеется. И современной музыки. В музыке она ничего не понимает. Так что пусть воспитывает этих ребят. – Август кивнул в сторону второй машины. – Корв и Муций ей понравятся. Хорошие парни. Не хочешь написать Норме письмо, Философ? Думаю, тебе есть, что сказать старушенции.
– Она не так уж стара, – задумчиво произнес Философ.
– Твоих лет, надо полагать. Может, чуть старше. Но упорная, не сдается. Истинная римлянка. Упрямство – наше достоинство и наш порок. Помнишь, как Полибий говорил о нас, римлянах? «…раз какая-нибудь цель поставлена, они считают для себя обязательным достигнуть ее». Так что неудивительно, что Норма Галликан надеется перебороть Бенита. И у меня иногда мелькает шальная мысль: а вдруг ей это удастся?
– Ей это удастся, – сказал Философ твердо.
– О, не сомневаюсь. Лет через сто какой-нибудь новый Плутарх, возможно, правнук моего учителя, напишет жизнеописания Нормы Галликан и Элия Цезаря. А для контраста Бенита и Постума. Звучит неплохо.
– Тебе нравится соседство Бенита? – спросил Философ.
– Меня не спросили, когда помещали мою юную особу под опеку диктатора. Так что теперь мы неразлучны. Мы рядом, связанные крепче, чем родством, телом самой Империи. И не тебе нас разлучить!
– Постум, прекрати свои дурацкие шуточки, – воскликнула Хлоя, заметив, как побледнел Философ.
– Я не сказал ничего дурного. Одну правду, чистую правду, которую так любит мой друг Философ. Мой раб Философ. А сейчас мы устроим пир. Пир по случаю спасения нашего боголюбимого Кумия. Кумий обожает пиры, не так ли?!
– Обожаю, – поддакнул поэт. – Но сегодня у меня нет аппетита.
Только теперь все заметили, что он бледен до какого-то болезненного зеленоватого оттенка.
– Кумий, что с тобой? Неужели отравился вчера грибами?
– Арена… – только и выдавил Кумий и едва успел перегнуться через борт авто, как его вырвало.
– Фу, Кумий, – сморщился Постум. – Неужели ты еще не привык к виду крови?
– Нет, – сказал тот со страдальческим выражением лица. – Я никого за свою жизнь не убил. И никого не хочу убивать. Я только пишу стихи.
– По-моему, это куда страшнее, – улыбнулся Постум. – А ты, Философ, не сочиняешь стихи?
– Нет, – ответил тот после паузы.
– Ну, наконец-то я отыскал в тебе хоть какое-то достоинство, – рассмеялся император.
– Но он наверняка пишет прозу, – не удержалась от ехидной реплики Туллия.
– Проза – совсем иное дело. Проза похожа на длинное письмо к неизвестному адресату. Можно прочесть твое письмо, Философ? Разумеется, там много нравственных поучений. Но парочку свежих мыслей тоже можно найти.
Философ молчал.
– К примеру, – продолжал Постум задумчиво. – «Проигравший ничего не решает»… Тебе нравится это высказывание?
– Ты не побоишься прочесть мое письмо?
– Не знаю, – отозвался Постум.
V
Вся компания первым делом отправилась в бани. Постум с молодежью в терпидарий, а Меченый и Философ выбрали отделение пожарче. Когда Философ отворил дверь в кальдарий, то обнаружил, что там уже кто-то есть. Сквозь клубы пара угадывалась голова и плечи сидящего на скамье человека. Философ, подойдя, с изумлением обнаружил, что человек этот необыкновенно схож с ним, вот только на теле его нет ни одного шрама.
– Привет, Философ! – воскликнул двойник, поднял руку и тут же уронил ее в изнеможении. – Присоединяйся.
– Что ты здесь делаешь?
– Живу здесь. Я почти не покидаю дворец, чтобы ребята Бенита меня не обнаружили. Но зато все время подле императора. Чуть что – и он призывает меня к себе. Ну да, – усмехнулся Гэл, – мне пришлось вместо тебя заняться воспитанием твоего сына, когда ты от него отказался.
– Теперь понимаю, почему Постум превратился в законченного негодяя, – прошептал Философ.
Он сбросил простынь, в которую был закутан, и погрузился в горячую ванну.
– Ты не прав, – вздохнул бывший гений. – Я внушал ему те же мысли, что когда-то внушал тебе. Только семена упали совсем на другую почву. Но всходы получились изумительные. Я горжусь своим произведением. Да ты и сам вскоре его оценишь. Кстати, с тех пор, как мы расстались, на твоем теле прибавилось шрамов. Ты сильно рискуешь, как видно. Не боишься, что клеймо Вера может не выдержать в самый неподходящий момент? Нить твой судьбы порвется, и ты погибнешь мгновенно.
– Я ничего уже не боюсь, – отозвался Философ.
– Да, ты всегда был смелым, помню.
Гэл поднялся, принял картинную позу.
– Я так же молод, как и двадцать лет назад. А ты? Ты похож на старую развалину. Фу, противно смотреть.
И Гэл, решив, что одержал внушительную победу, удалился из кальдария.
– Мерзавец, – сказал Меченый.
– Как ты думаешь, Квинт, что Гэл мог рассказать Постуму?
– Все рассказал. Все, что знал. Тебя это смущает? Тебе есть, чего стыдится перед сыном?
– Наверное. Каждому есть, чего стыдится.
– Ну и хорошо. Тогда есть надежда, что вы с Постумом найдете общий язык. Потому что он стыдится очень многого. И потом… знаешь, о чем я подумал? Гэл ведь пытался заменить тебя. Значит, хотел походить на тебя. Видел его лицо? Это же ты двадцать лет назад. А внешность гения всегда такова, каков он сам.
После возвращения в Рим Меченый переменился. Он стал весел и уверен в себе. Будто нашел нечто, потерянное в изгнании. И даже помолодел. А может, и сам Элий переменился? И тоже стал моложе? Душой, во всяком случае – точно. Ему начали нравиться вечеринки Постума – на них он вдруг почувствовал себя нечужаком. Как будто вернулся не просто в Рим, а на двадцать лет назад. К тому же Хлоя…
Он подумал о Хлое, ощутил приятный жар в груди. И улыбнулся.
VI
Когда Философ и Меченый явились в триклиний, пир уже начался. Подавали закуски – вареные опенки, все один к одному, похожие на крошечные колеса крошечных колесниц с красным соусом, ядрено приправленные перцем; затем следовало филе мелких рыбешек в винном соусе, настолько нежное, что таяло во рту, и, конечно же, – фаршированные яйца, наполненные гусиным паштетом. Ведь римский обед всегда начинается с яиц. Меньше пользовались спросом мозги, сваренные в молоке, посыпанные зеленью и укропом. Все это было изысканно, но не особенно дорого – к примеру, банки с консервированным рыбным филе в винном соусе продавались в любой лавке по сестерцию за пару. С потолка по древнему обычаю падали лепестки роз. Зажгли настоящие светильники. Запах горящего масла смешивался с запахом благовоний – будто не в триклинии они пировали, а в храме.
– Философ, душка, возляг рядом с Маргаритой и Хлоей. – Философ заметил, что между девушками оставлено для него на ложе свободное место. – А то Марго опасается, что Хло будет приставать к ней, – с усмешкой проговорил Постум. – Но ты у нас вне подозрений. В старости легко быть воздержанным. Когда я доживу до твоих лет, Философ… Но, к сожалению, я не доживу. Бенит прикончит меня через месяц-другой. Может, мне жениться? Нет, не стоит, он удавит моего сына, если тот появится на свет. М-да, как ни поверни, всюду проигрыш. Может, ты подскажешь, как мне выиграть, Философ?
– Подскажу, – отвечал тот после недолгой паузы.
– Ну и как?
– Переживи Бенита.
– Пережить? Как это? Чтобы он откинул копыта прежде меня? Ну и задачка. Правда, у него язва, и венерическими заболеваниями он мучился. Но он вполне протянет еще лет двадцать.
– Переживи, – повторил Философ. – Одолей его жизнь своею.
Постум не ответил. И никто не ответил. Тишина, воцарившаяся в триклинии, сделалась тягостной, густой как сироп.
– Пережить… – повторил вновь император задумчиво. – Помнится, я пытался когда-то это сделать. Мальчишкой хотел спасти Курция. Отменить закон об оскорблении Величия. И проиграл. Я так испугался и так расстроился, что описался прямо в курии. Помню, тога сделалась сначала нестерпимо горячей, а потом ледяной. Так и до сих пор – все лед и холод, а на самом деле всего лишь моча. Потом, помню, мы бежали куда-то. Я и какой-то гвардеец. Потом кого-то убили. Или это было до? Кажется, убили мою няньку. А вот Бенит точно пережил и ее, и меня, будто переехал колесами своего бронированного авто. Потом тоже занятно. Я скакал под дождем на бешеном жеребце и едва не разбил себе голову – это было в Паннонии. Один человек спас меня и пообещал рассказать и научить как сделать то, о чем говоришь ты сейчас, Философ. Но меня увезли в Рим, а он не посмел последовать за мной. Он бросил меня и не научил. Сказал, что он заключил договор, по условиям которого не имеет права вернуться в Рим. Так что я не могу пережить Бенита, но могу поиздеваться над ним, умирая.
– Не надо так печально, – попросила Туллия. – А то я заплачу. Мы все умрем за тебя, Август. Все до единого. Ты знаешь.
– Умрем, – подтвердила Хлоя. – Ты купил наши жизни по много раз.
Крот молча кивнул, подтверждая договор.
– А ты готов умереть за меня, Философ? – насмешливо спросил Постум.
– Да, – не задумываясь, отвечал Философ.
Маргарита в изумлении глянула на своего соседа.
– А я не собираюсь за него умирать! Потому что ты, Август, жалкий комедиант.
Все захохотали. Торжественная и трагическая ткань разговора мгновенно распалась – смех убил ее.
– А я и не надеялся на такую честь! – засмеялся Август в ответ.
– Я говорю серьезно! – Маргарита и сама понимала, что выбрала ненужный тон. Но какой тон должен быть в такой компании? Она вообще не бывала на молодежных пирушках, сидела дома с книгами и пожилыми родителями. И вот теперь постоянно кого-то задевала и говорила невпопад. И замечала это, и злилась на себя и на других.
– Не надо спорить о козлиной шерсти [14 - То есть о пустяках.], – фыркнула Хлоя.
– Маргарита, ты в самом деле так глупа или только притворяешься? – спросила Туллия.
Девушка обиделась и вскочила.
– Ляг, – приказал Постум. – Я не разрешал тебе уходить.
Девушка поколебалась, но нехотя подчинилась.
– Как я погляжу, Философ умнее тебя. Он, по-моему, начал кое-что понимать. Хотя до него очень долго доходит. Добродетель мешает ему думать. Так, Философ?
Философ пригубил вино. Помолчал.
– Я прекрасно понимаю, на что ты намекаешь, Август. Но боюсь в это поверить.
– Боишься, – повторил задумчиво Август. – Но ты бы хотел в это поверить, не так ли?
– Да, больше всего на свете.
– Представь, Философ, невозможное иногда сбывается.
Тем временем между ложами просунулась огромная серо-зеленая голова. Она поднялась повыше, с наглой ухмылкой оглядела присутствующих и облизнулась.
– Меня, как всегда, забыли позвать, – пробурчал Гет и заглотил разом жареного цыпленка – Хлоя как раз принесла с кухни поднос с горячим. – С утра не евши – и никакой благодарности.
– Тебя нельзя звать к началу обеда, – отвечал Постум. – Иначе все остальные уйдут из-за стола голодными.
– Так закажи побольше жратвы. Нельзя экономить на друзьях, император.
Гет ухватил хвостом серебряную чашу и осушил залпом.
– Фалерн… м-м-м… Обожаю. Когда ты умрешь, Август, я буду вспоминать со слезами на глазах эти пирушки.
– Ты собираешься меня пережить, старая скотина?
– Конечно, ведь гении бессмертны. А ты хоть и император, но не гений.
– Я на четверть гений.
– Этого слишком мало для бессмертия. Так, несколько строчек в учебнике истории могут остаться. Но не больше.
Гений потянулся за ветчиной. Но Крот успел выхватить прямо из-под носа змея кусок и целиком запихал в рот.
– Так нечестно! – обиделся Гет. – Он пользуется тем, что у него есть руки! А у меня один-единственный хвост. Хлоя, милочка, передай мне вон тот окорок, запеченный в тесте с лавровым листом и фигами по рецепту Апиция. Бедняга Апиций, он покончил с собой, когда не смог пировать так роскошно, как прежде.
