Смятение

скачать книгу бесплатно

Таким образом, у отца появился план перехода границы вплавь, и, что самое интересное, смелое решение это было осуществлено на глазах у пограничников.

Позже судьба сведёт в Иране меня и Ивана Садчикова, бывшего пограничника, который за давностью времени поделится, чем этот их переход обернулся ему лично и всему погранотряду.

С этого момента отец начал продумывать план перехода и узнавать, как туда доехать. На всякий случай придумывал всевозможные причины и легенды. Но решение его было окончательным и неизбежным, и только в Персию – это самое быстрое.

В то время отец не мог предполагать, что повлечёт за собой жизнь за границей: годы мучительной ностальгии, презрение за предательство родины, бесправие гражданина, потерю уважения, преследование, нищету, подрыв здоровья и разброд семьи.

Постфактум и с течением небольшого промежутка времени, как мы покинули хутор, чувствовалась в каждом из нас какая-то напряжённость, а возможно, и тоска по родному дому; но больше всех нервничала мать, от безысходности, чувствовалось, она себя в душе корила за то, что не может создать детям нормальной жизни. Но так уж повернула фортуна в начале века. Люди, делавшие революцию, тоже думали о будущей счастливой жизни народа и страны, и каждая революция – это тоже катаклизм, только в основном сопряжённый с большими потерями человеческих жизней, нищетой и разрушениями.

Отец тоску по земле и работе заглушал поиском сведений, направленных на переход в Персию. В то время он делал всё, дабы поскорее ретироваться с Миллерово, но только в нужном направлении.

После полученных сведений о братьях отец каким-то образом быстро достал билеты, и через день мы уехали в Ростов, с Ростова ещё в несколько городов; жили в них по нескольку дней и двигались дальше, в направлении Джульфы.

А накануне отъезда с Миллерово набрали себе столько продуктов из привезённых с хутора, сколько могли унести на себе. Остальное перевезли в церковь батюшке Ферапонту, ему же отдали лошадей и телегу. На прощание отец сказал: «Принимай эти продукты, половина которых тебе, а из второй половины будешь выделять Пелагее, а если она не станет брать или вовсе не придёт, тогда храни три месяца. Если к тому времени никто из нас не появится, тогда можешь ими распоряжаться, как тебе заблагорассудится».

Вот так наша семья на второй день погрузилась в вагон, и мы уехали в Ростов. Прибыв в указанный город, мы задержались совсем недолго, всего несколько дней прожили в какой-то комнатке при храме по рекомендации отца Ферапонта.

Вскоре отец купил или как-то достал билеты, и мы поездом отправились в Нахичевань.

Что творилось в поезде, этого передать невозможно: теснота, гомон, скандалы из-за мест, тошнотворный запах человеческого пота; в воздухе стоял смрад и вонь от табачного дыма, въедавшегося в глаза до слёз. В носу это вызывало чихание, в глотке – кашель; это было что-то невообразимое. То ли на второй, то ли на третий день путешествия на какой-то станции нас высадили, и проводник объявил: «Поезд дальше не пойдёт – нет угля!» Мы высадились из вагона: все грязные, измученные, кое-кого тошнило, у всех чесались тела.

Отец посадил нас у какой-то стены на лавку, а сам пошёл искать кров и баню. Примерно через час пришёл довольный тем, что нашел жильё в номерах и уже забронировал для нас два номера, – сиял как новый целковый, видно было, что доволен собою. Немного погодя он сказал: «Прежде чем вселяться, мы пойдём в баню, вымоемся и эту вшивую одежду выбросим, наденем чистую, а после бани в номерах покушаем, что Бог послал».

Переночевав в номере, утром мы пошли на станцию узнать насчёт поездки и, по счастливой случайности, пришли вовремя, потому что паровоз заправили углём и, кроме того, дровами, состав готов был продолжать движение до пункта назначения, и мы побежали к своему вагону.

Но проводник не хотел нас пускать, сказав: «Вы вчера ушли и не сказали, что вернётесь продолжить путь сегодня». Зная все уловки проводников, отец отозвал его в сторону, дал ему какую-то сумму денег и показал билеты, хотя в этом не было необходимости, поскольку его действия принесли проводнику доход в виде денег.

В общем, таким образом добрались до города Нахичевань. По приезде в Нахичевань подыскали квартиру на окраине города, отдохнули пару дней, и по заданию отца мы, три сестры, начали искать работу. Примерно через пару дней уже все работали: я в цехе ощипа кур, Таня в пошивочной мастерской, а Саша в прачечной по приёму белья.

– Анастасия Антоновна, а Паша куда пошла работать? – спросила Клавдия Петровна.

– Да, я ведь вам забыла сказать: Паша осталась в Миллерово, у неё там был жених, и они решили пожениться. Он оканчивал школу железнодорожных мастеров, это типа железнодорожного училища, и после окончания получал назначение путевым мастером в железнодорожный цех по ремонту путей.

Так вот, отец тоже нашёл какую-то работу, только о ней практически ничего не рассказывал – утром уходил на работу, вечером возвращался и пребывал сам себе на уме. Как потом выяснилось, он зондировал обстановку этого района для нелегального перехода в Персию, но пока никому ни о чём не говорил.

Когда созрел план, у него появилась другая проблема: как нас уговорить, и он придумал легенду преследования и начал нас потихоньку обрабатывать.

Однажды после ужина сказал:

– Дети, настали плохие времена для нас: узнали, что мы жили зажиточно, а говоря современным языком – кулаками. Кулаков сейчас отправляют на Соловки на всю жизнь, если останемся – нас всех отправят на каторгу, как моих братьев Василия и Макара с жёнами и детьми. Хочу вас всех предупредить, чтобы о том, что я вам сейчас рассказал, никому ни слова, ни полслова не говорили. Поэтому надо что-то предпринять, пока у нас есть немного времени.

– Папа, – сказала я, – может, мне поговорить со своим чекистом, он сможет помочь?

После сказанных мною слов отец разразился такой бранью, что я не рада была сказанному, а говорил он вот что:

– Ты – глупая дочь и сумасшедшая, разве можно чекисту говорить такое? Он нас тут же арестует и за это получит повышение, такие люди ради чина мать родную продадут! Смотри у меня, Настенька, забудь об этом и думать, а то я тебя – и каждого – прокляну, если кто-то проболтается!

Я ещё вам не рассказала, как я познакомилась с чекистом, а это случилось со мной через несколько дней после начала работы, когда я возвращалась с работы домой. Два парня-аборигена мне преградили дорогу, сказали, чтобы шла с ними. Я отказалась, тогда один взял меня за руку и хотел потащить за собой, но я не растерялась, подставила подножку тому, который меня тащил. Он упал лицом в пыль, а поднявшись, замахнулся на меня, но не успел нанести удар. Вывернувший из-за угла чекист буквально в прыжке ухватил его за руку и спросил, в чём дело, мол, ты на кого поднял руку? Второй увидел чекиста в форме и удрал.

Я объяснила всё, как было. Чекист спросил у парня фамилию, имя и адрес, а когда тот ответил на все вопросы, сказал:

– Я твоего отца Низама хорошо знаю; сейчас провожу девушку домой и приду в отдел, а ты ровно через час вместе с отцом приходи к заставе, там и поговорим – иначе сдам в милицию. – Затем повернулся ко мне и спросил: – Вы кто такая и откуда? Я раньше вас здесь никогда не видел. Погодите, вы не та семья, которая недавно приехала: отец, мать, два брата и три сестры-красавицы?

– Да, по составу семьи мы подходим под описание, а может быть, прибыла ещё такая же семья.

– Это исключено – мне бы сразу доложили. Поймите, у нас каждый человек на учёте – это пограничная зона. В день вашего приезда, через два часа, как только вы заселились в дом, мы уже знали состав семьи и каждого по именам. Как вас звать – точно сказать не могу, но назову два имени из трёх, одно из них ваше: Анастасия либо Александра.

– Почему два, если вам донесли, что дочерей в семье три?

– Вас не только назвали, но и вкратце описали внешность каждого; Татьяна, старшая, – невысокого роста, полненькая, а две младшие очень похожи друг на друга, стройные, красивые, с серыми глазами.

– Да, вот здесь тот, кто описывал нашу внешность, не ошибся, мы с Александрой лицом и фигурой очень похожи.

– Так вы Анастасия Антоновна?

– Да, а почему так официально – Анастасия Антоновна? – спросила я у провожатого, который пока ещё не назвал себя.

– Так нас учили обращаться к незнакомым людям, да и этикет говорит об этом. Прошу извинить меня, я ещё не назвал себя: Садчиков Иван Васильевич, помощник комиссара при заставе пограничных войск. А вы откуда приехали сюда и надолго ли?

– Здесь родина предков, – не поднимая головы, ответила я, – а насколько – не знаю, это родители решают.

Так отец нас заранее проинструктировал, кому что говорить. Потом чекист стал встречать меня через день, а затем и каждый день встречать и провожать домой. Вот так мы и подружились с ним. Он стал ухаживать за мной, понятно было, что я ему нравилась, – и мне он очень нравился. Надо отметить: за всё время встреч мы ни разу не поцеловались. Он был красавец-парень, стройный, выше среднего роста, из-под фуражки выглядывал приличный завиток волос, а для того смутного времени он был очень воспитанным человеком.

Прошло почти два месяца. Как-то после ужина отец попросил остаться всем за столом для весьма серьёзного разговора и начал намекать на опасность, грозящую нашей семье; он долго и путанно приводил какие-то примеры, а мы, переглядываясь, ничего не могли понять. Видимо, сидевшей рядом с отцом матери надоело его словоблудие, и она сказала:

– Антон, не ходи кругами, говори прямо, дети уже взрослые, они всё поймут; в конце концов, мы же их жизни хотим обезопасить от надвигающейся беды.

– От очень солидного человека я получил сведения, что послали запрос на наше старое место жительства: чем мы занимались и почему теперь здесь. В связи с этим у нас теперь есть один-единственный выход из сложившейся ситуации – это бежать за границу, в Персию. Ждать больше нельзя, дней через десять окончательно заберут, теперь точно уж всех! А пока ждут документы с нашего уезда, мы должны их опередить. То есть уйти, повторяю, в Персию.

– Папа, откуда вы всё знаете? – спросила Таня.

– От хорошего человека, которому хорошо заплатил, и немалые деньги, – ответил отец. – Значит так: через два дня едем в Джульфу, там несколько дней покупаемся в речке Аракс, чтобы привыкли к нашим ежедневным купаниям. Тем самым мы примелькаемся пограничникам и снимем с себя подозрение, а в один из дней переплывём Аракс на ту сторону. Река неширокая, переплывём быстро.

– А как мы там будем жить и разговаривать, мы же персидского языка не знаем? – вновь спросила Таня.

На что отец ответил резким тоном:

– Там уже пол-России живут, работают, и мы проживём. Это всё равно лучше, чем на Соловках подыхать.

Не могу знать, насколько отец говорил правду в отношении того, что послали запрос о нас в наш уезд. В свете сказанного отцом о посланном запросе я поверила, поскольку вспомнила встречу с чекистом, который сказал: «Нам через два часа донесли, откуда вы прибыли, сколько вас, и внешность каждого коротко описали, и поимённо назвали». Да, я поверила в его слова, и мне стало страшно, хотя не имела представления о том, где находятся Соловки.

Как и было сказано отцом, через три дня рано утром мы поехали в Джульфу, к вечеру подыскали жилье на окраине у местной жительницы, которая поселила нас в большую комнату. Побросав вещи, находившиеся при нас, мы пошли купаться. Надо сказать, в те годы женщины и мужчины купались в лёгкой одежде, это не привлекало внимания. С того самого дня мы каждый день ходили на речку: отец, купаясь и загорая, всё время наблюдал за действиями пограничников, он всё запоминал, даже через какое время они выходят на перекур и когда меняют пост у моста. Купались мы подолгу, еду всегда брали с собой, там ели и отдыхали. Иногда пограничники проходили, внимательно присматривались к нашим вещам и нам. Некоторые, проходя, предупреждали, чтобы далеко не заплывали, а то просто проходили, всматривались в лица.

Уже точно не помню, то ли на пятый, то ли на шестой день, в воскресенье утром, отец сказал: «Сегодня переходим, слушайте внимательно! Приходим к реке, и вы все должны незаметно следить за моими действиями. Купаемся примерно часа полтора, и как только после первого купания я выйду из воды, подниму руки, будто загораю, а потом лягу, вы подойдёте, ляжете неподалёку. Это будет означать – все готовы. После этого через полчаса я поднимусь, стану спиной к реке, вы все потихоньку входите в воду. Купаясь, отплывите от берега на такое расстояние, чтобы пограничники ничего не заподозрили, ныряйте только так, для вида и смотрите, берегите силы, чтобы хватило переплыть на ту сторону! Когда увижу, что все в реке, тогда я и мать войдём в реку на то же расстояние, что и вы, дважды окунёмся, после чего я голову покрою белым платочком с завязанными в узелки углами – вот это и будет сигналом для рывка в сторону Персии! Понятно? И последнее: мать всем приготовила по два комплекта тоненькой одежды, надеть на себя и сандалии. Это для того, чтобы на той стороне снять одно и высушить, а потом второе; конечно, плыть будет тяжело, но, как вы видели, река неширокая, глубокого места всего метров тридцать, а далее мелководье до самой суши. Пойдём, как всегда, в одно и то же время, сегодня выходной, народу будет много, смотрите внимательно – в оба глаза!»

В тот проклятый день, в полдень, солнце стояло в зените и до такой степени сильно палило, что после часового загара уже чувствовалось жжение плеч, спины, и, как назло, был полнейший штиль; листья на деревьях будто замерли, слегка свернувшись, а некоторые даже чуточку увяли. Силу жары я почувствовала ещё так: нечаянно подула на руку и почувствовала, насколько горячо моё дыхание и как сильно обжигает руку. Воду, которой обычно нам хватало на весь период отдыха на пляже, выпили буквально за час, а загорали, как всегда, на одном и том же месте – обособленно от общего контингента, несколько раз входили в воду и выходили.

Наконец мы увидели стоящую фигуру отца. Тогда мы – дети – вошли в воду, чуточку побарахтались недалеко от берега; когда увидели, как родители вошли в воду, несколько раз окунулись, и тут отец покрыл голову белым платочком. После этого отец с матерью нырнули вперёд, в чужую сторону, мы за ними нырнули, а когда вынырнули, то со всех сил поплыли на противоположный берег, в Персию.

Часть II

Ялта, или Пролог

– После смерти матери мы остались с отцом, но ему некогда было нами заниматься.

Служа управляющим государственным банком Ялты, он рано уходил в банк, а в течение дня один раз в обед приходил и справлялся у горничной и кухарки, на попечение которых он нас оставлял, как мы себя ведём и слушаемся ли их, как учимся, нужно ли чего.

В то утро я проснулся, как всегда умылся и пошёл в столовую, только стол был пуст. Пройдя в кухню, там тоже не обнаружил кухарку. Печка не топилась, и было как-то безлюдно и жутко: такого, сколько сам себя помню, ни разу не наблюдалось. Тогда отправился во флигель, где жила кухарка. На стук она не ответила. После нажатия на дверь пальцем она открылась. Войдя в комнату, увидел Анну Герасимовну, лежащую в постели в бесчувственном состоянии. Я послал за врачом садовника. Пришедший врач установил, что она простыла, после чего выписал рецепт и попросил поить её каждые четыре часа. Между тем дело близилось к обеду, и я решил: бог с ним, с завтраком, надо что-то приготовить на обед.

Спустился в погреб, вход в который шёл прямо с кухни, отрезал от лежавшего на льду мяса кусок, набрал картофеля, луку и вернулся на кухню. Налил в кастрюлю воды, забросил мясо, очищенный и порезанный картофель, замесил тесто, нарвал галушек и накидал туда, обжарил лук с салом и тоже забросил в кастрюлю и поставил её на огонь. Так впервые я варил своё первое в жизни блюдо – галушки.

Всё это кипело очень долго. Наконец пришёл отец, и я с чувством собственного достоинства, отступив от рамок приличия, поставил кастрюлю на стол; стол я сервировал, пока варился суп. Пригласил всех обедать, взял тарелку, опустил черпак в кастрюлю, да только зачерпнуть в черпак ничего не смог, кроме бульона, и в то же время не могу понять, в чём дело. Увидев удивление на моём лице, отец подошёл, тоже взял черпак и попробовал что-либо зачерпнуть, но, кроме бульона, в черпак тоже ничего не набрал. Тогда он заглянул в кастрюлю и попробовал черпаком постучать по дну.

Он сразу понял, в чём дело, но на всякий случай спросил у меня, как же я варил. Я, соответственно, рассказал, как готовил; он молча поднял кастрюлю, сказав мне: «Следуй за мной!» – остальным наказал ждать.

Надо отдать должное: отец был прекрасным юмористом. На кухне отец кое-как вытащил этот слипшийся ком мяса, картофеля и галушек, положил на блюдо и, вооружившись большим ножом, сказал мне: «Делай то же, что буду делать я».

Так мы начали кусок резать на ленточки, а потом на кубики и все эти нарезанные кубики забросили в кастрюлю. На всё это у нас ушло минут двадцать, после чего отец впереди, а я за ним гордо вошли в столовую и начали разливать варево по тарелкам. Одно надо сказать: довольно-таки вкусные галушки получились, а бульон вообще – цимс! Съели всё, что было налито в тарелки, а кое-кто попросил ещё и добавки, которая тут же была проглочена утробой.

Когда все насытились на сей раз очень скромным – только одним первым – блюдом и салатом, а перед тем, как подняться из-за стола, Татьяна и Зоя, перебивая друг друга, пытались выразить непонятно чего и наконец одна из них умолкла, отец направил палец на одну из них, которая сказала: «Пусть Иосиф у нас будет за повара, а?» – и сказал в свою очередь: «Вы давайте занимайтесь тем, чем занимались ежедневно, а я найду выход из положения». – «Папа, скажи, чтобы Иосиф не уезжал от нас, нам без него будет скучно», – теперь сказала вторая сестра.

Отец, строго глянув на меня, что-то хотел сказать, но прибежавший банковский клерк скороговоркой оповестил: «Там к вам приехала какая-то знатная особа, вся такая – прямо такая-с! Изволят вас увидеть-с!» – «Сынок, с тобой вечером поговорим, после ужина, ладно?» – сказал отец, после чего повернулся и ушёл в банк.

Одесса

Семья наша была очень большой, насчитывала одиннадцать дочерей и двух сыновей. В девятьсот восемнадцатом году нас у отца оставалось человек шесть; некоторые сёстры вышли замуж, старшая – математик – уехала в Польшу; некоторые, учась в других городах, там и остались; в тот год и я ушёл из дома счастья искать. В свои ещё не исполнившиеся шестнадцать лет я был ростом метр семьдесят два и крепкого телосложения: одной рукой на турнике подтягивался от трёх до пяти раз.

В январе девятьсот восемнадцатого года вспыхнуло восстание против Рады, а в конце была установлена советская власть в Одессе. На съезде представителей тройки Румчерода была провозглашена Одесская Советская Республика.

Так вот я поехал не просто в Одессу, а в ОСР, к хорошему знакомому моего отца – Ильченко Ефиму Семёновичу, который жил и работал в портовом гараже заведующим. Вот он и взял меня на работу слесарем. В гараже делал всё, но в свободное время учился водить машину, тогда это было престижно. А чуть позже, в марте того же года, Одессу оккупировали австро-германские войска, имевшие численное и техническое превосходство над советскими войсками на Украине, которыми командовал В. А. Антонов-Овсеенко. Как только в город входили оккупанты, Центральная рада моментально – будто из-под земли – высовывала голову и всячески способствовала оккупантам, которые ловко пользовались её властью в своих политических целях. В конце апреля бывшего царского генерала Скоропадского провозгласили гетманом Украины, который начал зверствовать и устанавливать свои порядки.

Летом текущего года газеты писали, что в Москве состоялся первый съезд КП(б) Украины, который решил присоединиться к КП(б) России, после чего повсюду на Украине большевики возглавили освободительное движение. Примерно в октябре австро-венгерские войска начали ретироваться, а с некоторых мест патриоты и подпольщики их изгоняли, так как и у них в стране произошёл переворот.

В ноябре и в Германии произошла революция. Воспользовавшись ситуацией, советская власть аннулировала Брестский договор и стала изгонять с территории Украины немцев и их прихвостней. Заканчивался восемнадцатый год тем, что к власти пришла буржуазно-националистическая Директория украинская, которую возглавили Винниченко и Степан Петлюра.

Омрачило уходящий год то, что Антанта начала интервенцию на юге Украины, и вскорости все крупные порты и города были под их эгидой. Со сменой каждой власти усиливались грабежи, разбои и убийства, в общем наступало блаженство для анархистов и всякой шушеры. Частая смена властей происходила настолько стремительно, что порой утром народ просыпался и не знал, при какой власти живёт, а при встрече со знакомыми люди не знали, кого ругать, кого хвалить и вообще стоит ли что-то говорить по тому или иному поводу о строе и политике.

Девятьсот девятнадцатый год ознаменовался тем, что буквально с первых чисел января городское подполье КП(б) Украины и её Иностранная коллегия усиленно вели подрывную работу в войсках Антанты, и вскорости эта работа принесла свои плоды. Буквально в апреле на кораблях интервентов начались восстания, и руководству Антанты ничего не оставалось делать, как поднимать якоря и отправляться восвояси. Именно в это же время, то есть в январе, начали изгонять петлюровские войска из крупных городов Центральной Украины и как только освободили Киев, так газеты начали писать о предстоящем Всеукраинском съезде Советов, где должны были принять первую Конституцию Украины.

В марте состоялся III Всеукраинский съезд, где приняли Конституцию и объявили Украину Советской Социалистической Республикой, а также – об избрании ЦИК во главе с Г. И. Петровским. Вскоре после съезда теперь уже советские войска освободили все крупные города и порты черноморского побережья. Только вроде свободно вздохнули, как объявился белогвардейский генерал А. И. Деникин, которого после гибели генерала Корнилова Антанта провозгласила главнокомандующим Юга Украины и Кавказа. Решив показать свою значимость и доблесть, А. И. Деникин подавил советскую власть на Северном Кавказе, ворвался на Юг России и, сломив сопротивление Красной армии на Южном фронте, занял Украину, часть Донбасса; с его приходом начались повальные аресты, расстрелы, порки и восстановление старых порядков. Стали возвращать хозяевам имущество, предприятия, земли и прочее.

Бандиты вообще распоясались, даже днём грабили; были случаи, когда кто-то сильно сопротивлялся, его тут же убивали. Власти в городе вообще не существовало, ходили какие-то банды, бряцая оружием. Практически Одесса весь год была под гнётом армии Деникина, он не зря свирепствовал. От Антанты он получал оружие и материальную помощь и укреплял войска, состоявшие из трёх армий: Добровольческой генерала Май-Маевского, Кавказской генерала Врангеля и Донской генерала Сидорина. Вот с этими армиями он захватил Екатеринодар – нынешний Краснодар, Царицын – Волгоград, Воронеж, Орёл и взял курс на Москву. Только на этот раз его постигли неудача и поражение в указанных выше городах. Под Воронежем и Орлом Деникин понёс большие потери.

Таким образом, Рабоче-крестьянская Красная армия начала громить и гнать войско Деникина, освобождая города, посёлки и деревни. В этот период по всей Украине начали создаваться партизанские отряды, которые боролись как с войсками Деникина, так и с бандами. Весенне-летняя кампания советских войск массированными ударами оттеснила Деникина в Крым, а в апреле, а может в мае, Деникин, передав дела Врангелю, сам бежал в Турцию на английском эсминце. В феврале двадцатого года была освобождена Одесса.

– Иосиф Степанович, вы всё говорите о Юге Украины и больше об Одессе и ничего не говорите о центральной и западной частях страны.

– Уважаемый Александр Васильевич, я говорю о той части страны, где я жил и работал, то есть где был свидетелем в исторической эпохе той части Украины. Могу рассказать о том, что читал в газетах той поры, но только не в такой подробности, да и времени уйдёт на это раза в четыре больше. Вот поэтому я сего не касаюсь, и вообще, есть история страны, где можно освежить память, если есть желание.

– Да, я с вами согласен полностью, – сказал Александр Васильевич. – Прошу вас, продолжайте.

– Конечно, согласно информации из газетных данных, могу рассказать, как Польша, объявив войну России, летом вошла в Киев. Могу подробно повторить, но, думаю, повторять одно и то же – это вовсе не интересно, тем самым потеряется всякий интерес к воспоминаниям.

Я одного не мог понять: так часто менялась власть, а мы работали как всегда, какие мы только грузы не принимали и чего мы только не отправляли. – Этими словами он хотел закончить свой рассказ, а потом будто что-то вспомнил и продолжил: – Таким образом я два года проработал в порту – последний год уже водителем.

– Иосиф Степанович, всё, что вы говорили об Одессе, весьма интересно. Проживая и общаясь с жителями города Одессы, вы, наверное, слышали про Мишку Япончика и его криминальную деятельность? Действительно ли он был такой бандит и вор или это ложь либо восхваление, тогда во имя чего?..

– Кем он был и почему о нём так много писали, а одесситы рассказывали о нём взахлёб небывалые легенды, поднимая глаза к небу, словно говорили о святом? Вот этого я тоже до сих пор не могу понять: почему? Почему на юридическом факультете нам ничего не рассказывали об этом человеке? Только один из преподавателей по криминалистике, когда ему задали вопрос о Япончике, ответил: «Это просто бандит и отщепенец социалистического общества».

– Я вас прошу, расскажите то, что вы слышали о нём, а может, даже и видели его.

– Может, о Мишке рассказать чуточку позже? А вообще-то и правда лучше сейчас, поскольку было с ним одно совпадение именно в день, когда я впервые ступил на ту землю.

– Да-да, тем более что говорите о каком-то совпадении!

– Хорошо, Александр Васильевич. Я не стал рассказывать, думал, что вам это будет неинтересно. Только хочу вас предостеречь: то, что буду рассказывать, не воспринимать за чистую монету, так как больше половины из рассказа будет вам передано со слов из чужих уст, а вот насколько они достоверны, не могу гарантировать. Но зато они хорошо сложены и хорошо вписываются во взрослые годы жизни Мишки, которого именовали королём Одессы, где он и проживал.

Тогда слушайте. В Одесскую Советскую Республику с полумиллионным населением (а именно столько жителей тогда в ней проживало) я прибыл в самом начале 1918 года.

– Какая Одесская Советская Республика? Вы, Иосиф Степанович, уже второй раз говорите, а я о такой республике не слышал. – От такой новости Александр Васильевич снял очки и стал нервно протирать их, а немного погодя спросил: – Иосиф Степанович, вы ничего не путаете?

А сам задумался: «Почему я нигде и никогда не слышал о такой республике: как юрист, я должен знать историю нашей страны; может, я когда-то пропустил это на уроке или болел в этот момент?» Так для него и остался этот вопрос загадкой…

Видя, какой эффект произвело известие на его слушателя, рассказчик продолжил:

– Вы не думайте – это не выдумка, это исторический факт, и от этого никуда не деться. Дело в том, что эта республика просуществовала ровно полтора месяца.

– Тогда почему так быстро кончилась её историческая эпоха? – Надо сказать, Александр Васильевич любил употреблять редкие и изящные слова.

– Наступление австро-венгерских и германских войск, которые с боем выдавили советскую власть. Вот такая преамбула об этом необыкновенном городе, в котором я оказался не случайно.

Но самое интересное совпадение было в том, что день моего приезда в Одессу, а это был последний зимний месяц восемнадцатого года, совпал с днём свадьбы Мишки Япончика и Цили. Продвигаясь пешком по улицам в направлении порта, я обратил внимание на количество патрулирующих дружин и конармейцев в городе.

Вначале я предположил, что кто-то с боем вступает в город, а молодое рабоче-крестьянское правительство – Одесская Советская Республика, – боясь внутреннего взрыва шпаны и мародёров, которые могут оказать содействие наступающим белогвардейцам, поэтому и выгнало из казарм всех, кого только можно было. Позже говорили, что в тот день все фаэтоны в городе были зафрахтованы ещё накануне свадьбы на целый день, и по центральным улицам Одессы галопом мотались их целые вереницы, перегруженные пьяными людьми. А те, кому не досталось фаэтонов, разъезжали на телегах, и все без исключения, играя на разных музыкальных инструментах, горланили воровские песни, кто какие знал, но больше всего с упоением пели еврейские, выражая тем самым признание королю Одессы.

Не знаю, насколько правда, только бабы ещё долго судачили, да и мужики тоже, что Циля – первая красавица Одессы и что Мишка в неё с первого взгляда влюбился. А как они познакомились?

Это я вам рассказываю со слов одного чиновника, работавшего в порту, – это было многим позже, – который взахлёб описывал знакомство и свадьбу, да с такими подробностями, которые мог знать только человек очень близкий – родственник либо друг и участник события. Циля – среднего роста, очень стройная, со слегка выступающими бёдрами, брюнетка с локонами, рассыпающимися до поясницы; ножки точёные, походка стройная, но для придания кокетства иногда виляла бёдрами, словно гусыня. Лицо вытянутое, смуглое, крупные выкатывающиеся глаза, чёрные как смоль, словно магнитом моментально притягивали к себе внимание мужчин. И горько сожалел тот, кто приближался к ней и вступал в диалог, любуясь её красотой: окончательно терял не только голову, но и кое-что ценное из своих карманов.

А она, строя глазки, мило улыбаясь, показывая кремовые крупные зубы и слегка покачивая бюстом, в то же время красиво жестикулируя руками, ускоряла манипуляцию рук до такой степени, что собеседник не замечал, как они извлекают из карманов всё ценное, что можно было вытащить. Она это действие называла: «Экспроприирую ненужные предметы хозяина».

Необходимо отметить один немаловажный факт. По рассказам одних, Циля была из богатой купеческой семьи и якобы когда-то Мишка ограбил их дом. По второй версии, Циля так же, как и в первой, была еврейка, только происходила из такой же среды, что и Мишка Япончик, и, более того, слыла специалистом по очистке карманов и дамских ридикюлей, чему научилась в Молдаванке.

Первая встреча Мишки с будущей женой произошла на улице Госпитальной, куда он приехал забрать дань трёх районов: Слободки у Муха, Пересыпь – Сало, Фонтанки – Коса; это клички. Как-то, прознав о приезде Мишки, Циле донесли поклонники, что король Одессы всегда носит с собой большие деньги, а сегодня у него день сборов, и он вначале побывает в одном из районов, но в каком – этого они не знали, а это значило, что он не пустой приедет. И сюда едет тоже за сбором дани, так как приехали смотрящие трёх районов и дожидаются его. Вот тогда она решилась почистить его карманы, всё продумала хорошенько, подготовилась, узнала, когда и куда он подъедет, и в тот момент, когда его машина, подъезжая к названному дому, стала притормаживать, Циля выскочила из проулка, ударилась о дверцу его автомобиля и тут же рухнула на землю. Выскочивший из авто Мишка слегка испугался, но моментально поднял её на руки и понёс к дому, к которому подъехал. Циля, делая вид, что ей плохо и неудобно пребывать на руках у незнакомого мужчины, слегка выворачиваясь, подобралась к заветному карману, а вытащив пакет с деньгами, спрыгнула с рук Мишки и, благодарно взглянув в глаза, заикаясь, словно всё ещё находясь в шоке, тихо произнесла:

– Извините, я пойду.

– Ты кто, такая красавица, почему я тебя не знаю? – спросил Мишка и, немного подумав, сказал: – Давай вечером сходим в синематограф.