скачать книгу бесплатно
Колобок. Боюсь, что нет. И знаешь почему? Потому что все это снимается телевидением и будет транслироваться на всю Европу. Значит, милицию уберут…
Симеонов. Да не бойся. У нас все просчитано, проверено и перепроверено. Неужели ты думаешь, что мероприятие такого масштаба не находится под контролем органов? Осечки не будет.
Колобок. Ох, не убедил ты меня. А скажи, что будет, когда они ворвутся во дворец?
Симеонов. Как так ворвутся?
Колобок. Так же, как в семнадцатом году.
Симеонов. Колобок, ты анекдот про слона знаешь? Приходит человек в зоопарк и на клетке со слоном читает: «Слон съедает за день полтонны картошки, центнер бананов, помидоров и так далее». Он обращается к служителю и спрашивает: неужели он все это съест?
Колобок. А служитель отвечает: «Съесть-то он съест, да кто ему даст».
Симеонов. Так будет и с революционным народом.
Колобок. А если они ворвутся? Не могут же они дойти до дворца и повернуть обратно? В таком случае штурм Зимнего сорвется!
Симеонов. Отобьемся! (Ему смешно представить такую ситуацию.)
Колобок. Да ты не веселись. Баррикады сделаны на живую нитку, пушки из артиллерийского музея, подарок от Ивана Грозного. Даже винтовки наши на Ближний Восток передали. А кто защитники?
Симеонов. Мы с тобой.
Колобок. Вот именно. Наша комсомольская организация несет ответственность за сохранность Зимнего дворца и всех тех народных ценностей, которые могут погибнуть, если в Зимний дворец проникнет посторонний элемент.
Симеонов. Погоди, Борька! Ты что же хочешь сказать, что товарищей, штурмующих Зимний дворец, в самом деле пускать сюда нельзя?
Колобок. Не дальше вот этого места! (Показывает точку, на которой стоит.)
Симеонов. Ты много на себя берешь, старик. Даже непонятно, с каких ты позиций выступаешь.
Колобок. Я выступаю с позиций патриота Эрмитажа и молодого члена партии. Мы обязаны не допустить хищений, воровства и хулиганства. Это наш долг как членов партии, комсомольцев и просто сотрудников музея. Если толпа бежит брать очередную Бастилию, то ее может охватить массовый психоз.
Раиса Семеновна(она вышла покурить и стоит в стороне). Колобок, следи за своим языком. Он тебя черт знает куда заведет. Ничего себе – психоз на пятидесятом году Советской власти. Учти – здесь тебе не взятие Бастилии, а юбилейное мероприятие. На уровне первомайской демонстрации.
Вмешательство Раисы Семеновны сразу меняет ситуацию. Симеонов из оппонентов тут же переходит в нейтралы.
Симеонов. Черт его знает… может, сходить в райком? Посоветоваться.
Колобок. Ты тоже так думаешь?
Симеонов. У них там должны быть разработки, сценарий, рекомендации из Москвы.
Раиса Семеновна. А я бы не советовала отвлекать товарищей в райкоме от важных дел. У нас есть поручение, мы должны его выполнить. Когда я была комсомолкой, никому и в голову не приходило обсуждать и даже ставить под сомнение решения партии.
Колобок. А я свою позицию не изменю. Это все – наше, народное. Я смотрю вокруг – наши же девушки будут стоять на баррикадах и их будут считать врагами люди там, на площади… это серьезное моральное испытание.
Раиса Семеновна. Ну какие там враги! Что вы несете, Колобок. А еще секретарь комсомольской организации.
Колобок. У нас не только материальные ценности. Мы отвечаем также за наших девчат – за наших комсомолок, экскурсоводов, младших научных сотрудниц – за весь батальон смерти!
Симеонов. Если ты все это начнешь нести в райкоме, то в лучшем случае схлопочешь выговор за паникерство. В лучшем случае…
Раиса Семеновна. Колобок, ты меня иногда пугаешь. В тебе так много не нашего… даже чуждого!
Колобок. Если Грушев там, то я пробьюсь к нему. Он в принципе неплохой мужик.
Картина вторая
Кабинет секретаря Центрального райкома Ленинграда Василия Леонидовича Грушева.
Накурено, шумно. Обстановка несколько напоминает ту, которая изображается в историко-революционных фильмах и на картинах. У двери стоит матрос, который спрашивает пропуск. За столом сидит солдат в папахе, который печатает указательным пальцем. На другом столе – телеграфный аппарат. В сущности, общая картина маленького штаба большой революции может воспроизводиться с различным наполнением, следует лишь иметь в виду, что в Смольном тоже должен быть кабинет. Но там кабинет солидный, без шума и игрового элемента. В значительной степени вся эта суматоха рождается революционным характером самого Грушева, который переживает свой звездный час.
Грушев уже перевоплотился. Он одет в матросскую форму, он не снимает ни на секунду бескозырки с надписью «Потемкин». Секретарь райкома говорит по телефону – перед ним сразу три старинных аппарата. Клара, девица комиссарского типа, протягивает ему бумаги с одной стороны, господин в плохо наклеенной бороде и котелке – с другой.
Грушев. Петропавловка? Нет, не собор мне нужен, коменданта тюрьмы. Товарища Сазончука попрошу. Сазончук? Слушай, сейчас к тебе политзаключенных приведут. Нет, не антисоветчиков! Хороших ребят, наших, советских, из органов и из первичек.
Грушев прикрывает трубку ладонью и протягивает руку Колобку, которого признал издали.
Ругается! Страшный матершинник этот Сазончук. Директор вытрезвителя… Ну что, откричался? Значить приведут к тебе пролетариат. Так вот, постельным бельем не обеспечивай. Не надо, на голом сутки поспят. Потом их освобождать будем. Темницы рухнут, и свобода вас встретит радостно у входа! Слышал? Какой к черту Высоцкий! Ты сколько классов кончал, если Высоцкого от Некрасова отличить не можешь? Ну, то-то.
Звонит другой телефон. Грушев хватает трубку.
Центральный райком слушает. Кто у телефона? Я у телефона! Ну, Грушев! Какие еще проститутки на Невском! Клара, возьми трубку.
Клара(официально и светски). Я вас слушаю.
Далее они ведут два разговора, так что они переплетаются, и мы слышим фразы и осколки фраз поочередно.
Грушев. Подожди, Сазончук. Как их деды-декабристы страдали, так и они пускай пострадают за народ… Питание из столовой «Белые ночи». Уже распорядились. С супом. Главное – историческая правда – замки, засовы, изверги в тюремной форме. Ты и есть изверг – кто же еще! Если партия сказала: будь извергом – станешь! Не первый и не последний.
Клара. Есть историческая правда и историческая правда. Да, может быть, в семнадцатом году отдельные проститутки и стояли на Невском, но их смело вихрем революции. А если провокация? Если иностранные корреспонденты, заполонившие наш город, сделают выводы? Да пускай они трижды комсомолки! Самое опасное начать! А вдруг понравится? А там покатится по наклонной плоскости – никакой комсомол не остановит!
Звонит третий телефон, и Колобок берет трубку.
Колобок. Какой русский флаг? А, конечно, полосатый. В энциклопедии нет? Посмотрите статью про Петра Первого. Это он придумал. (Оборачивается к тем, кто стоит в комнате.) Товарищи, кто помнит, какой был в России флаг?
Человек с наклеенной бородой. Как французский, только полосы наоборот.
Колобок. А какой французский?
Грушев кладет трубку на рычаг и видит человека с наклеенной бородой.
Грушев. Колобок, ты о флаге выясни, а мне надо два слова конфиденциально с товарищем Коганом выяснить.
Грушев ведет Когана с наклеенной бородой на авансцену.
Ты зачем в Смольный звонил? Зачем ты на меня товарищу Свердлову капал, а? Ты учти, Коган, что ты в моем районе прописан со своим Бундом. Так что обойдетесь комнатой в Эрмитаже. Твоя партия решающего значения в революции не сыграла… И слава богу.
Коган. А Карл Маркс?
Грушев. Что – Карл Маркс? Ох и хочется мне тебя к партответственности за злостную демагогию привлечь, товарищ Коган. Товарищ Маркс нацпринадлежности не имеет. Он – великий учитель рабочего класса.
Коган. Но еврей!
Грушев. Знаешь что, Коган. Завтра я тебе двух-трех товарищей украинцев подкину. Для интернационала, а то вижу я, что ты хочешь в свой Бунд одних евреев набрать во главе с Марксом.
Коган. Я еще понимаю, если вы будете нас разбавлять русскими товарищами…
Грушев. Ага, не хочешь хохлов! Тогда иди в подполье! Скрывайся, таись! Но не путайся ты, Борис Моисеевич, у нас под ногами.
Колобок подходит к нему.
(Вытирает лицо бескозыркой). Ну что, выяснили с флагом? А то, конечно, стыдно получается. Мы наш, мы новый мир построим, а флаг забыли. Вот построим мы когда-нибудь коммунизм, и спросят нас внуки: а не поменять ли нам флаг на старый? Русские мы с тобой, в конце концов!
Колобок. Я к вам по делу, Василий Леонидович.
Грушев. А ко мне всегда только по делу. Ко мне даже жена по делу. Вася, колбасу купил?.. Ох, сорвем мы мероприятие, ох, сорвем! Китай знаешь как на нас смотрит? Злобно. Только и ждет осечки, чтобы развернуть кампанию травли. А как прикажешь с людьми работать. Вот Коган, старый партиец, а в решающий момент: Маркс был еврей! Шатает людей, сложная эпоха.
Колобок. У нас тоже нелегко. Поэтому и пришел.
Грушев. Чего тебе-то нелегко? Вы в тепле, женский батальон смерти под боком. Вы ведь юнкера? А колоннам наших, советских штурмовиков придется через весь город под дождем и снегом топать. А товарищу Ленину каково?
Колобок. А каково товарищу Ленину?
Грушев. Товарищу Ленину с перевязанной щекой через ночной Ленинград в Смольный пробираться. А его к нам из Москвы прислали. Народный артист РСФСР. Тут каждому-всякому не доверишь!
К ним подходит Клара. Протягивает Грушеву ремень с кобурой. И пулеметные ленты.
Не взорвется?.. Ну, ты приспособь.
Колобок. У меня в самом деле важный вопрос.
Грушев(помогая Кларе обвязать и подпоясать себя). Валяй.
Колобок. Значит, решено оборонять Зимний дворец силами сотрудников Эрмитажа?
Грушев. И правильно. Свои должны защищать. А то еще могут произойти инциденты.
Колобок. Вот из-за этого я и пришел. Милиция на площади будет?
Грушев. Ну что ты несешь, Колобок, когда первая программа телевидения прямой репортаж показывать будет, товарищ Левитан слова скажет, иностранцы приехали. И ты хочешь милицию показать? Будто мы, значит, спектакль устроили, а народ своей сознательности не имеет.
Колобок. Тогда я требую, чтобы отряд милиции был внутри Эрмитажа. И с оружием.
Клара. Ну поглядите, какой герой. Матрос-партизан Железняк… лежит под курганом с блестящим наганом, как писал Есенин.
Грушев(похлопал Клару по щечке). Пошла, пошла, рано меня еще хоронить.
Колобок. А вы не думаете, что могут пострадать материальные ценности?
Грушев. Как так?
Колобок. А так, что ворвутся путиловцы и дружинники в подпитии и начнут громить. Вы знаете, на сколько миллиардов народных ценностей в Эрмитаже хранится?
Грушев. Наш питерский пролетариат этого не допустит.
Колобок. Боюсь, что допустит.
Грушев. Ты что клевещешь?
Колобок. Ну, не пролетариат. А случайные люди затешутся?
Грушев. Их отсекут.
Колобок. Выпьют для сугрева, а потом по витрине прикладом.
Грушев. Колобок, помолчи!
Колобок. Так я к вам пришел, а не к кому-нибудь еще. Вы для меня – партия. А партия не должна ошибаться.
Грушев. И не ошибается. И если Политбюро постановило – взять Зимний дворец, мы не можем штурм за город перенести.
Колобок. А жалко.
Грушев. Честно говоря, у меня у самого на душе неспокойно. Народ у нас разный бывает. Есть еще пережитки. Искореним, конечно, но до седьмого ноября не успеем.
Колобок. Потом ведь нам история не простит.
Грушев. Мне с историей детей не крестить: но вот если в Смольный вызовут… Эх, знаешь что: я тебе пожарную машину подкину. С водометом.
Колобок. Погода около нуля. Еще кто простудится.
Грушев. На крайний случай.
Колобок. А может, все-таки в ГБ попросишь?
Грушев. Они меня уже послали. У них свои проблемы… Директор ваш что, в больницу спрятался?
Колобок. У него в самом деле обострение язвы.
Грушев. А зам. по режиму, Антипенко – вроде мужик крепкий?
Колобок. Ветеран.
Грушев. Ну вот видишь! Ветеран! Мы тебе и еще кого-нибудь подкинем. Жди, не падай духом. А рабочий класс, значит, допускаете до баррикады, но чтобы в Эрмитаж – ни ногой. Мы по заводам уже послали оперативку. Да не дрейфь ты, Боря! Народ у нас сознательный. Хороший у нас народ! Чужого не возьмет.
К ним подходит генерал в дореволюционном мундире, с Георгиевским орденом на груди.
