скачать книгу бесплатно
– Не хочу. Мы англичан разобьем. Ты не думай, разобьем… Скоро закончишь?
– Сейчас, одну секунду, – ответил лекарь.
– Болит, понимаешь? Я командиру слонов приказал голову отрубить, и правильно сделал. А он кто – знаешь? Двоюродный брат короля. Глупость в бою – самое большое преступление. Я этих слонов напоследок берег, когда феринджи близко подойдут. А этот – своих давить… Ну, скоро ты?
Лекарь поклонился и, пятясь, вышел из палатки.
На несколько секунд наступило молчание. Рядом с палаткой громко верещали цикады. Им и дела нет до боя. Кто-то вскрикнул – то ли раненый, то ли во сне.
Бандула поморщился:
– Болит рука. Я тоже неумен – поскакал в бой. А если бы меня убили? Жалко, мне голову рубить некому. Нам еще учиться надо, в другие страны ездить, оружие покупать. Твой король продаст нам оружие?
– Не могу знать. Может, и продаст.
– Посольство послать надо. Приедешь домой, спроси у своего короля, что он хочет за оружие. Можем дать рубины, слонов, тиковое дерево, рис.
– Я у себя в стране маленький человек. Меня царь слушать не будет.
– Будет. Ты у меня большой человек. Жалко, у меня второго меча нет. Я бы и второй тебе подарил. Но тебе и одного хватит, а?
– Я свое дело делал.
– Хорошо делал. Теперь другое дело делать будешь.
Бандула уселся поудобнее, стараясь не шевелить раненой рукой. Он внимательно посмотрел на Ивана, прищурился, как бы проверяя, говорить дальше или нет.
– Слушай, артиллерист. Я обещал тебе, когда кончится война, поедешь домой. Но я не знаю, когда кончится война. И меня тоже могут убить. Поезжай домой сейчас.
– Да мне не к спеху, – сказал Иван.
И сказал вполне искренне. Он сейчас не собирался уезжать. Его долг – не бросать в беде своих, а бирманцы стали своими, особенно сейчас, когда вместе сражались.
– Слушай, не перебивай! – сердито сказал Бандула.
Не на Ивана злился генерал – на проигранный бой, на англичан, на руку, которая болела.
– Я тебя не просто домой отпускаю. И, может быть, вчера еще и не отпустил бы. Сегодня твоя артиллерия кончилась. У тебя три пушки осталось да по одной в других батареях. Я их своему офицеру отдам. Справится. А для тебя дело поважнее.
Бандула поманил Ивана, чтобы подвинулся ближе. Понизил голос и продолжал:
– Завтра отступаем. Здесь нас Кемпбелл может голыми руками взять. Но я думаю, его солдаты тоже устали. С восходом солнца отправишься на север, в столицу, в Амарапуру. С тобой поедет мой адъютант Аун То. Ты его знаешь.
Иван кивнул головой. С Аун То они были даже приятелями. Молодой бирманский офицер, любознательный и веселый, нередко заходил к русскому канониру, расспрашивал его о дальних странах и морях, мечтал и сам повидать мир.
– Повезете важный груз. Очень важный. Я не оставлю его здесь, потому что англичанам может достаться. Что за груз, тебе знать не обязательно. Охрану дам малую – чем меньше народу будет знать, зачем едете и куда едете, – тем лучше. Скажете – на разведку. Письмо будет у Аун То. Тебе же даю другое письмо – пропуск через все заставы до России. Никто тебя не задержит, даже король. Ты доволен?
– Спасибо. Но, ваше превосходительство, я ведь домой сейчас не прошусь. Если нужно, до конца воевать буду.
– Я знаю. Но это дело важнее, чем бой. Я посылаю тебя, потому что верю тебе больше, чем некоторым своим офицерам… Эй, солдат!
Вошел солдат. Шлем его с острым шишаком был помят.
– Позови Аун То, он должен рядом быть.
– Слушаюсь, Маха Бандула. Тут у входа стоит Роджерс. Вы велели ему прийти с пленным англичанином.
– Пусть подождет… Да, постой. – Бандула нахмурился, но не от боли. – Он давно ждет?
– Недавно.
– Рядом с палаткой стоит?
– Рядом.
– Отгони их подальше, пусть подождут в сторонке.
Когда солдат ушел, генерал сказал, будто обращаясь к самому себе:
– Стенки у палатки тонкие.
Вошел Аун То, высокий большеглазый бирманец в европейских лосинах, шлеме и с двумя пистолетами за поясом.
– Вы звали меня?
– Садись. Артиллериста Ивана знаешь?
– Он мой друг. – Аун То улыбнулся и положил длинные сухие пальцы на колено Исаеву.
– Хорошо. Я так и думал. Завтра поедете вместе. Я тебе уже говорил. Завтра получишь мое письмо к королю. Там я обо всем докладываю. От себя скажешь, что Иван по моему приказу должен вернуться домой. Скажешь, что я хочу, чтобы с ним поехал в Россию ты, и пусть король отберет еще нескольких молодых офицеров. Приедете в Россию – идите к русскому королю, скажите, что просим помощи. Баджидо меня послушается, сейчас у него, кроме меня, нет хороших генералов. Идите. Оба идите. Мне еще надо допросить англичанина, а рука болит. Пусть лекарь зайдет, даст настоя.
Бандула поднялся и левой, здоровой рукой пожал по-европейски руку Ивану, кивнул Аун То и снова уселся на циновку, давая этим понять, что разговор закончен.
– Желаю счастья, – сказал Иван.
– Желаю счастья и вам, сыновья, – ответил генерал. – Пусть войдет Роджерс с пленным.
Роджерс, наверно, услышал слова генерала, потому что Иван с Аун То столкнулись с ним у самого входа. За маленьким переводчиком солдаты вели англичанина со связанными руками. Роджерс быстро поклонился Ивану и, ничего не сказав, нырнул в палатку.
– Я счастливый человек, – сказал Аун То. – Я увижу другие страны!
– Пошли спать, – предложил Иван. – И так сегодня чуть живые, а завтра день нелегкий.
– Пошли, – сказал разочарованно Аун То, но спорить не стал.
– Небось не заснешь теперь, – сказал ему вслед Иван.
– Не засну, – почти радостно отозвался бирманец. – Совсем не засну!
5
ОТЪЕЗД
Утро пришло внезапно. Видно было, как проступают на черном занавесе деревьев синие тени, и вот уже можно различить листья, и летучие мыши ныряют в листву, чтобы повиснуть до вечера на ветвях, а навстречу им врывается в синеву утра пение дневных птиц.
Солнце еще не показалось над кустами низин, но вершина пагоды Шведагон вдруг вспыхнула золотом, и так ярко, что казалось, загорелись красные рубины, спрятанные под ее зонтом. А потом, будто кто-то провел широкой кистью сверху вниз, загорелась вся пагода – даже отсюда, из лагеря, издалека, громадная и величественная.
Не успела солнечная кисть докрасить основание пагоды, маленькие пагодки и строения, окружающие Шведагон, как лучи опустились на вершины манговых деревьев и почти тотчас же ударили в лицо, потому что в небо, как мяч из воды, вылетело солнце. И начался день.
Иван не выспался. Он много раз просыпался за ночь, торопил сон, торопил утро. Казалось, что эта короткая ночь длиннее лет, прожитых здесь. Солнце он встретил, сидя на лафете одной из трех оставшихся в батарее пушек. У ног лежал небольшой мешок, собранный еще затемно. Иван почти все пожитки оставил своим канонирам: рассудил, что путь будет долгим, трудным – нельзя перегружать ни коня, ни себя. Дай бог донести голову целой. Меч Иван повязал у пояса, туда же, за пояс, сунул пистолет, отобранный у англичанина.
С солнцем просыпался лагерь. В шум хриплых со сна голосов солдат и плеск воды влетел сухим треском случайный выстрел. В той стороне с криком поднялись вороны, но, покружившись с минуту, снова опустились на ветви – вороны привыкли к выстрелам, разжирели на падали. Лениво бухнула английская пушка…
Аун То пришел не один. За ним солдат тащил переметные сумы. Другой вел в поводу двух коней. Иван еще издали заметил, что кони добрые, манипурские.
– Как поживаешь? – спросил Аун То.
– Спасибо, хорошо, – ответил Иван. Потом добавил: – А груз где?
– Нас ждут за рощей. Чтобы никто в лагере не знал, куда уезжаем. Пусть думают, что в разведку.
Аун То легко вскочил на подведенного солдатом коня, проверил, хорошо ли закреплены сумы. Подождал, пока Иван, плохой кавалерист, приторочит свой мешок и усядется в седле понадежнее.
Через лагерь ехали не спеша. Осматривались. В тени деревьев лежали раненые, некоторые за ночь умерли, отмучились, но монахи, которые ухаживали за увечными и уносили мертвых, еще не проснулись.
Ночью поражение казалось не таким окончательным. Днем стало видно, что армия перестала существовать. Единственное, что могло спасти ее остатки, – немедленное отступление, пока англичане не собрались с силами, чтобы преследовать противника.
Спали кто где свалился после боя. Перемешались полки, отряды, тут же бродили оседланные кони, и непонятно было, то ли их хозяева погибли, то ли спят, позабыв обо всем.
Издыхал боевой слон. Он возил по земле окровавленным хоботом, и погонщик его, тоже окровавленный и грязный, плакал, гладя слона по голове, будто хотел утешить.
Миновали маленькую группу часовых, и Иван даже удивился, увидев их здесь. Странно было видеть бодрствующих в этом кошмарном сонном царстве.
Еще два солдата стояли у палатки генерала.
– До свидания, ваше превосходительство, – сказал Иван негромко по-русски. – Даст бог, свидимся.
Но сам не верил, что увидит когда-нибудь Бандулу.
Худенькая фигурка Роджерса поднялась из травы. Переводчик спал на земле, подложив под себя старый плащ.
– Доброе утро, господин Иван, – сказал он. – Доброе утро, Бо Аун То. Неужели вам тоже не спится?
– Доброе утро, Роджерс.
– Куда собрались?… Если не секрет.
– На разведку, – поспешил ответить Аун То.
– Какая же может быть разведка, если армия разбита?
В голосе Роджерса слышалась печаль.
Иван, чтобы успокоить человека, сказал попросту, без издевки:
– В случае чего у англичан устроитесь.
– Англичане не ценят предателей, – сказал Аун То и тронул коня.
– Вот это правда, – заторопился Роджерс. – Со мной церемониться не станут. – Он снял очки в погнутой оловянной оправе и принялся тереть большими пальцами стекла.
Снова неподалеку бухнула английская пушка. Англичане не собирались оставлять противника в покое.
– Мы будем отступать? – спросил Роджерс. Он почти бежал, держась за стремя Иванова коня.
– Северную дорогу посмотреть надо, чтобы англичане не обошли.
Больше Иван не оборачивался. Роджерс отстал и вернулся к палатке генерала.
На пригорке их ждали пятеро солдат, окруживших повозку с грузом. Чиновник с удивительно редкой, волоска в три-четыре, бородой протянул Аун То бумагу. Тот подписал ее в знак того, что груз им принят. Потом вся кавалькада – повозка, Иван, Аун То и пятеро солдат – двинулась на север. Бандула не хотел давать большого конвоя. Груз был секретным, и потому даже свои не должны были обращать на него внимания.
6
ПАГОДА ТРЕХ ДУХОВ
Каждый удар подковы о дорогу рождал клуб пыли, которая поднималась в жаркий густой воздух и повисала там. Казалось, повозка плывет по пылевым волнам. Иван повязал голову платком, чтобы не жгло солнце, и платок вскоре порыжел. Лица тоже приняли цвет пыли.
Голодная серая собака с перебитой ногой долго ковыляла рядом со всадниками, – наверно, надеялась, что ее накормят за верность. Потом притомилась, отстала и улеглась в тени у дороги.
Путь лежал по пустынным местам. Деревни казались безлюдными, и квадраты рисовых полей щетинились прошлогодней соломой.
Война была еще близка, и по этой дороге прошло слишком много голодных солдат. Даже горшок на полочке, прибитой к стволу дерева, был пуст и кружка пропала – некому было налить воды для путников.
Иван старался, чтобы не так жарко было, припомнить прохладу вологодской рощи, но видение, такое послушное обычно, сейчас скрывалось за пыльным облаком. Второй день путешествия на север подходил к концу.
– Сегодня где ночуем? – спросил Иван, поравнявшись с пропыленным Аун То.
– Дойдем до деревни Тауншве. Там нас будут ждать.
– Река! – крикнул солдат.
– Все правильно – Иравади. Мы снова вернулись к ней, – сказал Аун То. – Привал. Напьемся, и пускай напьются кони.
– Может, и заночуем здесь? Солнце уже низко, – сказал Иван. – Кони устали.
– Кони устали, – подтвердил солдат, стоявший рядом.
– Знаю, – сказал Аун То. – Но не хочется ночевать здесь. До деревни доберемся засветло.
