скачать книгу бесплатно
Егерь императрицы. Война на Дунае
Андрей Булычев
Егерь Императрицы #11
1790 год на Дунае уходит под грохот ружейных залпов и визг картечи. Под натиском русских войск пали турецкие Килия, Тульча, Исакча, но Измаил, обороняемый многочисленным гарнизоном, продолжал держаться, и только лишь 11 декабря был взят Суворовым после кровопролитного штурма. Войска султана деморализованы, и самое время ставить победную точку в этой войне.
Андрей Булычев
Егерь императрицы. Война на Дунае
Андрей Булычев
* * *
Часть I. Дунайские поиски
Глава 1. Одиннадцать крестов!
– Правую руку вверх. Ещё чуть выше её поднимите, Алексей Петрович, – попросил Егорова главный госпитальный врач. – Стоп, стоп, всё, хватит, достаточно! – воскликнул он, заметив, как раненый вдруг сморщился от боли. – Ну что же это вы, господин полковник, так резко её дёргаете? Тихонечко ведь, осторожно своей ручкой двигать вам нужно! У вас же ещё на грудине все рёбра как следует не срослись, а вы вон, словно на плацу своей дланью машете. Эдак ведь и никакими хрящами ваша рубленая кость не обрастет, ежели её так вот тревожить. А теперь чуть в сторону, и совсем немного вбок свой правый локоток заведите. Вот так вот, так, хорошо. Только плавненько, плавненько им двигайте, – ворковал, словно с малым ребёнком, седой старенький доктор.
– Ну что, Илья Павлович, очень даже хорошо, очень, знаете ли, прилично у нашего господина полковника его боевые раны затягиваются, – повернулся он к стоящему подле походной кровати Егорова полковому врачу. – На ноге и на руке кости все целые и жилы не перебиты, а ведь это, согласитесь, – самое главное в таком вот деле. Ну и по рассечению грудины у меня, кстати, весьма обнадёживающий прогноз. Выходит, всё-таки правы вы были с этим вашим Болонским корсетом. Очень, знаете ли, занятная у него конструкция. Ну что сказать – Европа, благословенные италийские земли. Чувствуется, понимаете ли, передовая медицинская, научная мысль. Увы, отстали мы в этом деле от западных академикусов, теперь только и остаётся их нагонять.
– Ничего, нагоним, Дементий Фомич, – хмыкнул Дьяков. – Русские ведь долго запрягают, да зато вот ездят быстро. Онисим, вот тут на спине затянешь немножко, гляжу я, слабинка есть у шнуровки, – подозвал он ближе стоящего наготове старшего лекаря. – Мазурина себе для помощи крикни, пускай он поможет тебе. Да смотрите не перестарайтесь только, чтобы самое главное рассечение в покое оставалось.
– Дементий Фомич, Илья Павлович, может, всё же дозволите мне из палатки выходить? – проговорил негромко раненый. – Ну вы сами согласитесь, господа – как такие прогулки на свежем воздухе полезны?
– Так, Алексей, ты вот сейчас это даже не начинай! – нахмурился главный врач Дунайской армии. – Вот только месяц прошел, как в себя пришёл, а всё туда же! Скакать ему, видишь ли, нужно, прогуливаться по лагерю! Чай уж не прапорщик давно, не юнец, коего я ещё с той, с Румянцевской кампании помню, а вон, ажно целый полковник. Пример своим людям должен подавать, как надобно безупречно все врачебные указания для быстрого выздоровления исполнять. Да и приказ их светлости ведь никто пока не отменял – жизни раненых всячески сберегать, лечить их серьёзно и всякое убытие к своим полкам после Измаильского приступа производить строго через главное армейское квартирмейстерство, опосля врачебной комиссии. Так что успокаиваемся, Алексей, и как только тебе поправят корсет, ложимся в постельку и спим. Всё, всё, разговор окончен, – перебил он попробовавшего было возразить полковника. – Тут всё-таки в госпитале я за главнокомандующего и в своём полном праве, так что ты мне не перечь. А для свежести воздуха шатёр вам проветрят, как только мы уйдём. Это уж я накажу. Только ты гляди у меня, братец, чтобы господа не застудились! – погрозил он пальцем переминающемуся у походной жаровни нестроевому солдату. – А то ведь у Дуная январь в этом году вона какой холодный. И не скажешь даже, что мы на юге сейчас стоим. Снежком, словно бы в Костроме или в Твери, волжские берега присыпало. Так, ну ладно, в этом офицерском шатре мы прапорщика в полк отпустили, а господин Милорадович, пожалуй, ещё на пару неделек тут задержится. Ну а Дмитрию Александровичу, ему о выписке и думать ещё даже пока рано. Пожалуй, пойдёмте-ка мы далее, Илья Павлович, у вас там из полковых ещё два офицерских шатра имеется и дюжина для нижних чинов. А помимо того, мне за сегодня ещё и лазареты Фанагорийского, Апшеронского и Полоцкого полков пройти нужно, и ежели получится, то и егерей Кутузова хорошо бы успеть осмотреть. До свидания, господа, – окинул он взглядом раненых. – Соблюдаем все врачебные предписания строго и неукоснительно. Бог даст, через три, может, через четыре дня я к вам ещё зайду. Выздоравливайте.
– До свидания! До свидания, Дементий Фомич! – попрощались со старичком все лежащие в шатре, и тот продолжил обход своего разросшегося после кровопролитного Измаильского штурма хозяйства.
Стринадко Онисим крикнул подлекаря, и они вместе с дядькой начали поправлять хитрый корсет на полковнике.
– Вашвысокблагородие, чуток бы вам выдохнуть и потом замереть надобно, – попросил Акакий Спиридонович. – И не в полную грудь лучше бы вдыхать, а так, наполовину, а то у нас тут стяжки никакой нет.
Дело было привычное, и Алексей, кивнув головой, подчинился. Процедура была не из приятных. Двигаться и даже дышать было непросто. Но что же поделать, когда у тебя рассечены три ребра и ещё надломлено четвёртое. Вот только недавно научился Лёшка заново сидеть на походной кровати, облокотившись на валик из подушек, и втихаря, осторожно, когда рядом не было лекарей, он даже несколько раз умудрился вставать на ноги. Видел бы всё это полковой врач Дьяков, и скандала бы точно не миновать! Голова у Егорова кружилась от слабости, в груди дёргало резкой и острой болью, и каждый глубокий вздох заставлял сжимать зубы, чтобы не застонать.
– Движение это жизнь, Радован, – пояснял он сочувственно глядящему на него Милорадовичу. – Через не могу, через боль, а всё равно нужно мне расхаживаться, иначе я в калеку скособоченного превращусь. На что вам полковой командир кривобокий нужен, а?
– Хорошо Кузьке, – пробормотал лежащий справа Толстой, – вон, когда нас навещал, зараза, как у него морда радостно светилась! Месяц ведь тут не пробыл, и уже в полк. Эх, я бы сейчас тоже по свежему снежку ногами потопал. Говорят, чуть ли не по колено вчера нападал. Правда, нет ли, а, Спиридонович? – спросил он у завязывающего узел на корсетной шнуровке подлекаря.
– Так точно, вашвысокоблагородие, истину глаголете, а в низине так и поглубже даже, – кивнул тот и помог лечь командиру. – Между шатрами и палатками тропинки натоптали, лопатами-то не больно намашешься. Так что мы тут всё больше ножками, чтобы удобственно ходить было. Да всё равно долго ему не лежать – как только ветер с моря подует, дождь принесёт, два дня прольёт он, и опять по грязи чавкать. Дурная какая-то погода здесь, одним словом, туретчина она и есть туретчина.
– Тогда уж, Спиридонович, это Валахия или Молдавских господарей земля, эдак её правильней назвать, – приподнял голову с подушки Радован. – А вот туретчина – это, пожалуй, уже ближе к Румелии, или вовсе даже к Балканским горам.
– А-а, – отмахнулся дядька, – по мне, ваше благородие, что Валахия, что Румлия – всё едино, всё это чужая для нас земля. А туретчиной почему зову, потому как турка её топчет.
– Ничего, скоро частью Новороссии будет, – негромко проговорил Егоров, – тут земля обильно уже нашей кровью полита. Акакий Спиридонович, ты бы накинул на меня тулупчик, зябко мне что-то.
– Ой, господи! – всплеснул руками подлекарь. – Филька! А ну-ка, дурень, быстро входной полог опусти! Застудили мы с тобой шатёр у господ офицеров! Нате вам – напроветривали! И жаровню сильней пошуруди, а то вон угли еле-еле в ней тлеют!
Нестроевой метнулся ко входу и опустил вниз тяжёлый полог. В шатре, освещаемом изнутри подвесным масляным светильником, сразу же стало темнее.
– Интендантские запросы позже, Генрих Фридрихович, посмотрим, давай-ка мы пока по спискам представлений к награждению пройдёмся, – попросил своего главного квартирмейстера Потёмкин. – Вот прямо на самих торжествах по случаю Измаильской виктории я и подам их матушке императрице эдаким красиво оформленным свитком, да ещё и в лавровом венке. Думаю, это будет весьма эффектно выглядеть!
Григорий Александрович откинулся на спинку своего резного кресла и, прикрыв глаз, перенёсся в своих мечтах за тысячи вёрст к северу от Дуная. Туда, где была его милая Катенька, для всех же остальных Всепресветлейшая, Державнейшая, Всемилостивейшая, и прочее, и прочее… Великая Государыня, Императрица и Самодержица Всероссийская – Екатерина Алексеевна. По благородному, нарумяненному, крупному лицу генерала-фельдмаршала словно бы пробежала тень, он нахмурился и, открыв глаз, взмахнул тяжёлой дланью, будто отгоняя худые мысли. Его светлость тревожили дурные вести, долетающие из столицы – всё больше внимание императрицы в последнее время перетягивал на себя её молодой фаворит Платон Зубов. Сам-то он не очень страшил весьма искушённого в интригах князя. Шестидесятилетняя «Катенька» вот уже десять лет как отказалась от услуг мужчин зрелого возраста и перенесла своё внимание на двадцатилетних молодцев-гвардейцев. И князь даже сам участвовал в подборе кандидатов на эту «весьма ответственную государственную должность». Но вот Платона Зубова тиснул туда граф Салтыков, принадлежащий к партии придворных, что была враждебна Потёмкину. А за спиной у Платоши стояла многочисленная и жадная свора родственников, в которой было немало явных врагов светлейшего. Генерал-фельдмаршал нутром чувствовал исходящую от всей этой дворцовой комбинации опасность, и с этим нужно было срочно что-то делать.
– И все знамёна, бунчуки и отрядные значки, захваченные в последний год у турок, надобно собрать воедино, – проговорил он задумчиво. – А сюда же в столичный обоз ещё и трофеев видных положить, ковров ярких восточных, шелковых занавесей из шатров сераскира и пашей, оружия османского побольше – ятаганов, сабель в богатых ножнах, ружей с длинными стволами, даже и несколько фальконетов можно взять для авантажности. Николай Васильевич, – повернулся Потёмкин к сидящему за столом Репнину, – поручи-ка ты нашему главному интенданту, чтобы он поискал получше что-нибудь особенное такое в трофейном. Знаешь, эдакое, чудное и яркое, такое, чем нашу столичную, пресыщенную публику можно было бы весьма заинтересовать и удивить. У меня ведь в недавно построенном Таврическом дворце намечается грандиозное торжество по случаю нашей блистательной победы под Измаилом. Так что надобно не ударить там лицом в грязь. Всё-таки вся столичная знать и все иностранные посланники на празднествах будут присутствовать. Хочется, господа, чтобы и матушка императрица от души порадовалась, – произнёс он задумчиво. – Так, ну ладно, Генрих Фридрихович, списки награждаемых у тебя, я надеюсь, все по полкам и отдельным батальонам разбиты? Тогда озвучивай их, а мы с князем, если что вдруг не так, тебя поправим, – кивнул он на сидящего рядом генерал-аншефа Репнина.
– Вашвысокоблагородие! – заглянул в госпитальный шатёр вестовой. – В лагере барабаны уже к ужину бьют. Разрешите и вам сюда съестное заносить?
Алексей чуть приподнялся на локтях, правый бок резануло острой болью, и он непроизвольно закряхтел.
– Так вроде бы рано ещё, Никита? Вот только ведь недавно же обед был, а сразу после него и большой врачебный обход?
– Не-е, вашвысокоблагородие, вы что-о?! – протянул тот. – Так это когда же ещё было-то? Ещё ведь засветло, а нонче-то вона уже какая темень во дворе! Вы, Ляксей Петрович, вместе с господами офицерами уснуть сразу изволили, как только врачи из шатра ушли. А ведь это сколько часов назад ещё было. А вам же кушать надо. Коли вы не покушаете, так Илья Павлович шибко всех заругает. Госпитальный распорядок это ведь дело очень даже сурьёзное, – покачал он с важностью головой.
– Да-а, ну если распорядок, тогда конечно, – хмыкнул лежащий рядом Толстой. – С врачами ссориться негоже, коли ты в их власти находишься. Так ведь, господин полковник? Правильно я говорю?
– Так, так, Дмитрий Александрович, правильно, – согласился с ним Лёшка. – Заноси ужин, Никита. Только ты ещё и ту дощечку широкую, с полозьями ножками, и её тоже сюда принеси. Я с неё сам как с подноса есть буду, безо всяких там нянек. Чай уж ложку и кус хлеба сумею ко рту поднести.
Вскоре в палатку зашли интендантские солдаты и занесли офицерский порцион «для выздоравливающих». Разработан он был лично полковым врачом егерей Дьяковым Ильёй Павловичем и, по его утверждению, способствовал заживлению ран и лучшему кроветворению. На сегодня это была овсяная каша, варёная говяжья печень, чашка куриного бульона, немного орехов с сухофруктами и одно яйцо. Неслыханное богатство в тех местах, где стояла масса служивого народа. Как уж выкручивался с таким порционом старший интендант полка Рогозин Алексей Павлович, давно занимало умы раненых и очень активно ими обсуждалось. Но факт оставался фактом – кроме обычного армейского порциона у находящихся на излечении егерей был ещё солидный приварок. И касалось это не только господ офицеров, но и всех нижних чинов.
– Похоже, пару лет в окрестностях петушиного крика не будет слышно, – шутили в госпитальных шатрах, – всех курей интендантские у местных уже в округе скупили. Фуражные партии аж на тот берег, чуть ли не под Бабадаг отправляли, прямо из-под носа у турок они выторговывали провиант. Благо те словно робкие мыши по укреплениям покамест сидят. До сих пор ещё ошарашены после Измаильского приступа.
– Ваше высокоблагородие, а это вам отвар шиповниковый, – Никита поставил на скамейку у кровати исходящую паром глиняную кружку. – Велено каждому его давать, потому как шибко он пользительный.
– Забери, братец, наелся я, от души сегодня наложили, невмочь уже, – Алексей устало откинулся на подставленный ему под спину валик из турецких подушек и тяжело вздохнул.
– Ну как же так мало-то сегодня мы поели, вашбродь? – Негромко ворча под нос, вестовой убрал недоеденное с самодельного подноса. – Ведь чтобы силы были, кушать больше надобно, а вы вон даже и половины сегодня не осилили.
– Всё, не могу я больше, – покрутил головой Егоров. – Не двигаюсь, только и делаю, что лежу. Другое дело ходил бы. Мить, Радован, возьмите орехи и сушёные груши? – предложил он раненым товарищам. – А я вон шиповникового отвара лучше попью.
Входной полог откинулся, и, стряхивая с шинелей налипший снег, в шатёр с улицы одна за другой нырнули три фигуры.
– Ну, я же вам говорил, что рано! – огорчённо проговорил зашедший первым Гусев. – Не закончили они ещё тут с трапезой, а вы все талдычите – пошли да пошли!
– Здравия желаю, Алексей Петрович! – хором рявкнула троица, поприветствовав командира полка. – Здравствуйте, господа! – поздоровались они с лежащими на походных кроватях ранеными офицерами.
– Привет, братишка, – крикнул Радовану старший Милорадович. – Молодец, на лице, я гляжу, румянец даже появился!
В шатре сразу же стало тесно. Посыпались шутки, зазвучал громкий смех. На стоящие возле каждого раненого столики выложили гостинцы из фруктов и какие-то восточные сладости.
– Никита, за скамьёй сбегай, а то ведь эти медведи нам тут всё скоро разнесут, – попросил вестового Егоров.
Тот выскочил наружу и вскоре вернулся с грубым деревянным изделием.
– Присаживайтесь, ребята, – попросил друзей Алексей, – в ногах правды нет. Рассказывайте, чего там нового на воле слышно? А то мы здесь, словно бы в узилище, взаперти лежим, одни лишь новости в палатке – у кого и когда перевязку будут делать, и кто сколько каши в этот раз съел. Только вы потише, братцы, хором не орите словно оглашённые – не ровён час, Дьяков услышит, всем нам тогда хорошо влетит. Тут он на госпитальном хозяйстве за старшего. Не дай бог на моё место попадёте, ох и отыграется! Ну давайте уже, не томите, рассказывайте.
– Да чего рассказывать, Алексей, мало что интересного сейчас происходит, – пожал плечами Живан. – Боевые действия после штурма Измаильской крепости совсем прекратились. Войска наши приводят себя в порядок, а о походе даже и речи нет. Турок вообще не видно, забились за стены и валы своих правобережных крепостей, даже их конные разъезды у реки не показываются. Галиоты и кончебасы де Рибаса беспрепятственно до Силистрии доходили, пожгли у Галаца и Браилова несколько османских судов и с десяток призами взяли. Вот и вся наша война. В Стамбуле большие волнения – говорят, верховного визиря под стражу посадили и виновных в последних поражениях ищут. Пока султан порядок у себя не навёл, перейти бы нам на правый берег Дуная да ударить по его ослабленным войскам! Не думаю, что они устояли бы против нас. Да их светлость, видно, не хочет рисковать, приказал до лета никаких серьёзных дел за рекой не начинать, а восстанавливать пока силы. Эх, был бы тут Александр Васильевич! – и Милорадович с досадой стукнул себя по колену. – Мы бы, наверное, уже сегодня из Бабадагского лагеря османов к Шумле гнали! Так нет же, стой и жди, когда к Дунаю обозы с рекрутскими партиями из Киева и Полтавы подгонят.
– Что, прямо так за один день собрался и уехал генерал-аншеф Суворов? – хмурясь, спросил Живана Толстой. – И даже торжественного приёма у светлейшего князя после Измаильской победы для него вовсе не было?
– Да откуда?! – махнул рукой сидящий рядом с Живаном Гусев. – Я по штабным делам в главное квартирмейстерство недавно заходил. Слышал там вполуха, что сильно гневается на него Потёмкин. Чем-то прогневал светлейшего князя Александр Васильевич. Да мне ведь особо ничего эдакого не рассказывают, это вот тебе, Мить, тебе, небось, многое бы стало известно. А нам-то, полковым офицерам, куда уж до вас, до квартирмейстерских!
– Да-а, не вовремя я тут оказался, – с досадой пробормотал Толстой. – Такие дела интересные вверху ныне творятся, а ты лежи тут, шиповниковый отвар хлебай.
– Жаль, что Суворов от армии отбыл, – скрипнув зубами, проговорил Алексей. – Как же это не вовремя! Вот уж кому-кому, а это ему бы победную точку во всей этой войне ставить! Помяните моё слово, господа, надолго у турок сил и духа не хватит с нами далее сражаться. Ещё пара битв, и начнут они выгодный для себя мир выторговывать.
– Да уже после прошлогоднего Рымника и Фокшан начали, – усмехнулся Толстой. – Что же вы думаете, зря, что ли, Прусский и Английский посланник возле их светлости вьются? Хотят сиятельные господа посредниками между воюющими державами быть и пользу с того для себя поиметь. Вот и интригуют, между нами и турками мечутся. Да Потёмкин он и сам ведь не прост, держит их подле себя, обнадёживает, но на переговоры о мире слабой стороной никак не соглашается идти. А вот для сильной стороны, на них ему нужен полный разгром противника, чтобы диктовать свои условия проигравшему. Вот так-то, господа! Каждый лишь о пользе для себя печётся, а тут ещё и Польша с Австрией к дипломатическим дрязгам недавно подключились, думают, а может, и для себя им какой кус под шумок удастся урвать. Очень непростая комбинация сейчас складывается. Поговаривают, что Англия большую эскадру против нас готовит, а Пруссия свои войска на восточную границу у наших западных губерний выставила. Шведов этих накручивают, чтобы они опять на войну с нами решились. Польская шляхта с цесарцами новые полки формируют, а британцы им активно оружие продают. Видите, как оно? Целая коалиция против России образуется. И тут нам долго с этой войной против турок никак нельзя затягивать, а то дождёмся, не дай бог, что супротив всей Европы придётся сражаться. Правильно Алексей говорит, нужно быстрее добивать османов и ставить победную точку на своих условиях. Только вы уж смотрите, господа, – нахмурившись, проговорил Митя, – я с вами как с самыми близкими тут разоткровенничался. Сдружился после всего того, что нам вместе довелось пережить. Так что вы уж, прошу, держите язык за зубами.
– Да что мы совсем, что ли, глупые, по-твоему, Мить? – хмыкнул Живан. – Неужто не понимаем, где, что и с кем можно говорить? Не волнуйся, всё здесь, с нами и останется.
– Само собой. Так и есть, – кивнули, соглашаясь с Милорадовичем, Гусев и Кулгунин. – Нам в дипломатические и тайные дела вообще не с руки нырять, у нас и своих, полковых, бескрайнее море имеется.
– Вот и правильно, – подвёл итог этому разговору Алексей, – больше к дипломатическим делам не возвращаемся. Давайте лучше о своих, о полковых поговорим. Что там у нас по людям, Сергей? Нет подвижек в комплектовании?
– С нижними чинами как раз подвижки хорошие имеются, – немного подумав, ответил Гусев. – За этот месяц больше ста, а уж если быть точным, то сто девять рядовых и унтеров из пехотинцев и из егерских корпусов к нам в полк перевелись. И ещё больше бы их, пожалуй, перешло бы, да ведь у всех большая убыль людей при последнем штурме случилась, так что командиры солдат у себя придерживают, как только могут. Ну да ничего, постепенно всех переманим, всех к себе выдернем, – усмехнулся главный полковой квартирмейстер. – У наших волкодавов ведь большой авторитет и слава в армии и, что тоже немаловажно: порцион с окладом повышенные. Так что обязательно перейдут. Дальше, половина наших раненых, у кого ранения полегче, за этот месяц из лазарета уже в роты вернулись. Остальные, те, кто не калеки, тоже по мере поправки туда же скоро придут. Меня сейчас больше волнует, как бы нам офицерский состав восстановить. Девять человек мы безвозвратно потеряли. Двух ротных командиров, с третьей и с четвёртой рот, поручиков Алексеева и Рожкова похоронили, а с третьей второго батальона так ещё и заместителя подпоручика Устинова. Остальные шестеро – это все полуротные прапорщики. Командиров рот, как и обговаривали, мы заместили, теперь вот нужно как-то ещё и нижнее офицерское звено укомплектовать. Алексей Петрович, из своих унтер-офицеров для сдачи на первый офицерский чин у нас человек восемь-девять. Никак я не смогу пока больше представить. Да и то они все сырые, не было ведь времени с ними усердно готовиться. Так что, боюсь, не сдадут испытание многие. Может, всё-таки сразу забрать переводом уже чужих, готовых армейских прапорщиков и подпоручиков? У нас ведь сейчас есть большой выбор.
– Нет, Сергей Владимирович, не согласен, – покачал головой командир полка. – Ты тут по лёгкому пути стараешься сейчас пойти. Понимаю, что с подготовкой наших кандидатов для испытаний это та ещё морока. Но согласились, наш унтер – это ведь уже готовый полуротный командир. Если он из рядовых егерей и на ступень вверх сумел выйти, то значит, и дальше ещё сможет шагнуть. Значит, у него командирские способности имеются, и он егерскую службу на отлично знает. Просто так ведь у нас на старшинство никого не назначают, самым первым тут ходатаем сама егерская артель и стрелковый плутонг выступают. А уж там человека очень хорошо видно. А вот господа офицеры, переведенные из других подразделений, ещё неизвестно, как себя дальше у нас покажут. Сам знаешь, всякое с ними бывало…
– …Да, согласен, тут в Полоцком пехотном полку, командиру Владимира на грудь, а его заместителю Георгиевский крест как раз впору будет, – одобрительно кивнул Потёмкин. – Они самолично колонну завели за стены и потом в первых рядах своих солдат по городским улицам пробивались. И ещё тем трём офицерам, про которых в формуляре прописали, тоже Георгия оставляйте. Буду ходатайствовать за них в Санкт-Петербурге перед орденским капитулом. Отважно сей Полоцкий полк действовал – и при вылазке янычар он не дрогнул, и в сам город яростно ворвался. Молодцы полоцкие мушкетёры! Всем остальным отличившимся их офицерам буду просить у матушки императрицы задуманный мной золотой крест, наподобие Очаковского, с бантом на георгиевской ленте. – Князь благожелательно кивнул главному квартирмейстеру Дунайской армии. – Кто там у нас, Генрих Фридрихович, дальше по общему списку идёт?
– Особый, отдельный полк егерей, – перелистнув списки, зачитал следующую страницу фон Оффенберг. – Проявив себя в сражении при Килии и у Измаильских предместий, стрелки полковника Егорова Алексея Петровича отменно показали себя и при осаде самой крепости Измаил, поражая османский гарнизон своими точными выстрелами, и отбивая его многочисленные вылазки. При самом же штурме участвовали в отражении контратаки корпуса янычар и одними из первых взошли на главную, северную стену крепости. Особо отважно егеря проявили себя внутри Измаила, пробиваясь по его улицам к дворцу бывшего крымского хана Каплан Герая. Где и отразили яростный натиск вражеской конницы во главе с алаем гвардии султана, большей частью перебив неприятеля, но и сами при этом понеся потери. За проявленную храбрость в осенних боях, и особенно при штурме Измаила, ходатайствую к награждению:
Орденом Святого Георгия третьей степени с производством в бригадирский чин командира особого полка егерей – Егорова Алексея Петровича. К тому же тяжелораненого у ханского дворца.
Орденом Святого Владимира четвёртой степени с производством в чин полковника – заместителя командира полка Милорадовича Живана Николаевича.
Этим же орденом – квартирмейстера полка Гусева Сергея Владимировича, с присвоением ему чина подполковник.
Орденами Святого Георгия четвёртой степени: капитана-поручика Милорадовича Радована Николаевича. Поручиков Максимова Леонида Дмитриевича, Бегова Ивана Ильича, Воробьёва Андрея Ивановича, Осокина Тимофея Захаровича, Тарасова Сергея Сергеевича, Ширкина Вадима Валерьяновича, Топоркова Григория Васильевича. С присвоением всем перечисленным следующих чинов к уже имеющимся, согласно «Табели о рангах».
А также ходатайствую о награждении Орденом Святого Георгия полкового священника, Валентина Попова, за его беспримерное мужество, проявленное им при отбитии атаки янычар под Измаилом.
– Помилуй Бог, Генрих Фридрихович, одиннадцать крестов я только что насчитал! – воскликнул Потёмкин. – Знаю я, как благоволишь ты и генерал-аншеф Суворов к Егорову и к его егерям. Однако же полагаю, что сугубо по справедливости сие дело нам лучше решать. Что другие-то полковые командиры скажут, из гренадёров, мушкетёров или драгун? Да вот даже от егерских корпусов, что участвовали в Измаильском сражении? Что коли полк при главном армейском квартирмейстерстве состоит, так и крестов ему в два раза больше можно давать? Ты-то как сам считаешь, а, Николай Васильевич? – обратился он к своему заместителю. – Справедливо я сужу, али придираюсь к любимчикам Суворова?
– Ну как же не справедливо, всё правильно вы говорите, Григорий Александрович, – пожал плечами Репнин. – Все полки и корпуса при штурме одинаково храбро действовали. Как же кого-то из них возвеличивать перед всеми другими? А по Егорову так и вообще можно было бы разобраться. Как это он начальственного приказа ослушался и один перед Измаилом остался на ретраншементах, когда все другие снялись? Уж больно много своеволия позволяет себе господин полковник, другому бы за такое трибунал…
– Ну ладно, ладно, ты уж не перегибай палку-то, Васильевич! – отмахнулся Потёмкин. – Так-то всё ладно там получилось. Егоровский полк на осадных укреплениях стоять остался и даже вылазку конной гвардии султана отбил. Значит, и армия наша полностью не отошла от Измаила, а просто она… эдакий искусный манёвр для занятия лучшего положения перед штурмом исполняла. А тут как раз вовремя и наделённый от меня полномочиями генерал-аншеф Суворов к ней прибыл, и снова отходящие войска по всем своим позициям как надо расставил. Не нужны нам тут лишние пересуды. Измаильский штурм был безупречно спланирован и отменно проведён доблестным войском матушки императрицы! И точка! Но и перехваливать Егорова, ты прав, мы тоже не будем. Когда уж он там, Генрих Фридрихович, полковника и последний наградной крест получил?
– Чин за Очаков, ваша светлость, ему был жалован, – немного подумав, ответил главный квартирмейстер. – За него же и золотой офицерский крест, что по вашему предложению утвердили, он получил. А вот Владимиром четвёртой степени Егоров был раньше, ещё за бои на Кинбургской косе награждён.
– Ну вот, я же говорил! – воскликнул Потёмкин. – Всё справедливо у нас! Никого мы не обходим наградами. Всем по их заслугам воздаём. Так, оставляй четыре «Георгия» для офицеров полка, и для священника ещё пятый пропиши. Я матушке императрице про его подвиг уже докладывал в недавнем письме. Чай не оставит она его без своей милости. Всем остальным, включая и командира полка, золотой офицерский крест за проявленную храбрость вручим. Вот и будет у твоего Егорова целый иконостас на груди, рядом с «Георгием» и «Владимиром» ещё и Очаковский с Измаильским крестом засверкают.
– Слушаюсь, ваша светлость, – склонил голову фон Оффенберг. – По поводу производства остальных офицеров в вышестоящие чины вы не возражаете? Полк молодой, только недавно сформированный, многими ротами в нём поручики командуют.
– Не возражаю, – милостиво кивнул генерал-фельдмаршал. – Сам молодым был, помню, как радовался, когда на офицерском горжете ободок или орёл золотом покрывался. Ладно, дальше кто там у нас?
– Если позволите, ваша светлость, то Херсонский гренадерский полк, – перелистнул страницу барон.
– Зачитывайте, Генрих Фридрихович, – разрешил Потёмкин. – У нас ещё с вами половина полков не озвучена, а уже время для ужина подходит. Сегодня новый Прусский атташе приём устраивает. Вы случайно его не знаете?
Глава 2. Первый дозор
– Ваше благородие, тихо на укреплениях, – кивнул на темнеющие в ночи редуты Лужин. – Караулы турецкие, как и обычно, через каждые пару десятков шагов по самому верху стоят. Проверяющие нет-нет да ходят, ругают там их. А вот большой конный дозор, тот ещё пока не вернулся в крепость, видать, где-то у реки он сейчас рыщет. Как бы на наш кончебас ненароком там не наткнулся.
– Не наткнется, – проговорил задумчиво подпоручик. – Моряки должны были у острова с той, с дальней стороны на протоке встать. Это вот нам, здесь, придётся ухо востро держать, чтобы на отходе вдруг с сипахами не пересечься. Ладно, Евграфович, готовь людей к быстрому маршу, скоро рассвет уже, поспешать нужно, – и, приподнявшись со своей лежки, перебежал вглубь кустарника.
– Слушаюсь, вашбродь, – кивнул сержант и, сноровисто разровняв снег в том месте, где они только что лежали с командиром, нырнул в левую сторону. – Соловей, передай дальше по цепи, по сигналу командира быстро отходим к берегу, – приглушённо проговорил он, заметив фигуру в белом. – Впереди всех быть плутонгу Быкова, замыкающим ты, Ванька, со своим отделением пойдёшь. Шевелитесь, братцы, до рассвета у нас едва ли час времени остался!
Седьмой день полсотни егерей под командованием подпоручика Воронцова вели наблюдение у турецкой крепости Исакча на правом берегу Дуная. Другая полусотня из дозорной роты во главе с её командиром, поручиком Осокиным, в это время приглядывала за Тульчой и за дорогой к Бабадагскому лагерю турок. Неделя разведывательного выхода роты подходила к концу, и в условленном месте каждый из этих отрядов должен был ожидать суда Дунайской флотилии.
– Бегом, братцы, бегом! – подгонял одетых во всё белое егерей Быков. – Еле-еле ведь тянемся! Эдак если и дальше будет, так нас и заслон Соловья совсем скоро догонит. Вот уж позору тогда не оберёмся!
– Устали ребятки, – выдохнул бегущий рядом Леонтьев, – в эту, в последнюю ночь ведь и глаз никто даже не сомкнул, Егор Онисимович. А до неё сколько на своём пузе под самой крепостью ещё проползали! Вот и вымотались.
– Ничего, Мишань, в полковом лагере все отдохнём, отлежимся, – пообещал подпрапорщик. – Нам бы только с чужого берега поскорее убраться.
Вот и поросший кустарником холм с огибающим его и уходящим в сторону реки глубоким оврагом. Место приметное. Именно здесь и проходили неделю назад егеря после высадки с галиотов. Значит, и река уже недалеко, сотни три шагов по прямой – и будет её обрывистый правый берег. А выходить на него как раз лучше по этому оврагу. Не увидишь со стороны, да и место удачное для посадки на суда.
– Плахин, ныряй со своим десятком, – махнул рукой вниз Быков, указывая на дно оврага капралу. – Бежишь дальше до приметного места, отыскиваешь там челнок и отправляешь двоих к острову. Пускай моряки не мешкая за нами сюда подходят. Совсем скоро весь наш отряд уже к реке выскочит.
Отделение скатилось по склону оврага и понеслось по нему в северную сторону, а подпрапорщик уже командовал оставшимися с ним людьми.
– Мишаня, своих людей у овражной петли расставляй! Тут на дороге, перед холмом самое нехорошее, самое узкое место, очень оно удобственное, чтобы туркам отряд перехватить. Фрол, Данила, а вы на самую вершину забежите, и оттуда окрестности оглядывайте, особенно скрытую от нас сторону смотрите. Ночью, конечно, тот ещё этот огляд. Ну да тьма-то потихоньку расходится, вдруг и разглядите чего на снегу?
Двое, уяснив, что от них требуется, кивнули и потопали вверх по пологому склону поросшей кустарником возвышенности, а оставшаяся у оврага дюжина егерей распределилась перед дорожной петлёй.
– Уж, возьми Малого, пробегись сотню шагов по дороге, – попросил опытного егеря Леонтьев. – Не нравится мне это место, с той стороны ничего нам не видно и не слышно за холмом, а ну вдруг как вынесутся оттуда конные турки, так мы даже и к бою толком изготовиться не успеем. Как считаешь, Егор Онисимович? – спросил он у проверяющего свой штуцер подпрапорщика.
– Всё правильно, Михась, – согласился с ним Быков. – Отбегите, братцы, за поворот, только недалеко, и гренадки наготове держите, вдруг возвращаться в большой спешке придётся. Ваше дело наблюдение. Шумануть, коли увидите неприятеля, но ни в коем случае не медлить с отходом.
Пара убежала по хорошо натоптанной дороге за дорожный поворот, и у оврага вновь стало тихо. Десяток человек, разбившись на тройки, напряжённо вслушивались в ночь. У каждого в руках приведённые к бою штуцера и фузеи.
– Что-то наших долго нет, – вздохнул Быков и, прикрыв полку ударного замка штуцера, встал на ноги. – По следам, что ли, пройтись да встретить их? Так-то ведь не могли они заблудиться.
– Онисимович, не суетился бы ты, а? – проворчал Леонтьев. – Ночь ведь мешаешь слушать. Если бы с нашими чего вдруг и случилось, так мы бы тогда выстрелы услышали. А коли тихо, значит, спокойно всё. Бегут они сюда, а ты уж лучше здесь посиди.
– Ладно, – вздохнул подпрапорщик и, притоптав снег, снова присел за куст у обочины. Прошло немного времени, и из перелеска позади егерей вынырнуло несколько фигур.
– Свои! – откликнулся бегущий первым егерь. – Свои, братцы! Не стрельните ненароком! За мной все спешат!
Один за другим выныривали на дорогу егеря и, проскочив по ней сотню шагов, скатывались по овражному склону вниз.
– Всё, дальше только заслон Соловья идёт, – шумно выдыхая воздух, проговорил Лужин, – с ним вместе и вы сразу уходите. Не успеваем мы в ночи к берегу выскочить. Гляди, Егор, как светлеть вон быстро начинает, – озабоченно проговорил он, оглядывая окрестности. – Ещё немного времени – и все мы как на ладони будем.
В овраг спустился по натоптанному склону последний егерь из отходящего отряда, и, кивнув Леонтьеву, туда же нырнул и сам сержант. Теперь оставалось дождаться только лишь заслон. Ещё пару минут, не больше, и можно будет с ним уходить.
Небо посветлело, погасли звёзды, и стали видны те деревья и кусты, которые только что казались тёмными бесформенными пятнами. В тишине вдруг отчётливо прозвучал стрёкот сороки.
