скачать книгу бесплатно
Командир конного алая (полка) Кадир злился, порученное ему самим бейлербеем (командиром всей конницы сипахов) важное дело могло запросто сорваться. предстоял дальний, тайный бросок в глубину занятой русскими Валахии, так ещё и пришлось оставить на своём берегу основные силы алая. В дело пошли только его самые лучшие и преданные делу султана воины. Не такие, конечно, как эти надменные беслы, что держались обособленно от всех, но очень даже неплохие всадники, принимая во внимание, какие огромные потери понесла турецкая конница от русских в это лето. Теперь нужно было за сутки пройти по лесным дорогам в тайное место под Узерчине и вывезти оттуда так необходимых самому визирю людей. Надо было спешить, русские тоже не дремали, и их разъезды из казаков и гусар могли их легко обнаружить. Ладно, от них-то они смогут отбиться, но а если те наведут на отряд уже большие силы? Уйти обратно с важными людьми будет очень и очень трудно. Русские уже научились неплохо воевать не только своей страшной пехотой и артиллерией, но и всё усиливающейся с каждым годом конницей. Если же так сложится, что их настигнут, сипахам придётся всем лечь под русскими саблями, пока эти беслы будут уходить с особым грузом. Так что это дело было очень рискованным.
– Волки-то вполне смогут скрыться с такими-то конями и вооружением, пока мы там будем умирать, – и Кадир с завистью посмотрел на всадников из личной гвардии султана. Её полусотник, одетый в длинный чёрный войлочный плащ и в волчий малахай на голове, подъехал к командиру алая и с кривой непочтительной улыбкой поинтересовался о причине задержки.
– Задерживается один паром, – ответил «волку» Кадир. – У этих разинь вечно что-нибудь выходит из строя на реке.
Фарханг посмотрел на небо, втянул, словно хищный зверь, холодный и влажный воздух и посмотрел пристально в глаза командиру отряда. – При всём уважении к вам, агай, скоро уже ночь начнёт отступать. Если ваш алай отсюда сейчас не двинется, то моя полусотня уйдёт одна, но тогда и вся слава достанется только беслы. А вам и вашим родственникам придётся ответить за неудачу перед самим визирем. Оставьте тут десяток людей, чтобы они сообщили опаздывающим, что мы уже ушли, их не дождавшись. И пусть они идут отдельным дозором к Журже. Хоть немного, но эти воины оттянут на себя русских и отвлекут тем самым их от нашего отряда.
Кадир с трудом сдерживался, чтобы не отчитать этого наглого и неуважительного беслы. Он ещё будет командовать целым командиром алая! Но вспомнив, как ему настрого приказали прислушиваться к словам этого полусотника, вынужден был всё же сдержаться. Наживать себе врагов среди тех, кто охраняет самого султана, ему не хотелось, и он лишь проворчал, отворачиваясь от дерзкого взгляда этого «волка»: – Мало вам тех двух сотен лёгкой конницы акынджи, что уже и так отводят глаза русским. Так ещё и мои три десятка под русские сабли кидаем.
Фарханг, разворачивая коня, фыркнул: – Они воины, и их дело умирать во славу султана. Я готовлю свою полусотню к выходу, уважаемый.
Ночь прошла спокойно. По всем расчётам турки должны были тут появиться ближе к обеду. Эти места только год как были заняты русской армией, до этого же они были османской провинцией, разумеется, все дороги здесь противнику были прекрасно известны. Оставалось только теперь его ждать и быть готовым к бою. Тридцать восемь стрелков, включая и поручика Озерова, занимали свои распределённые огневые позиции. Позавтракали, а потом и пообедали сухим порционом из вещевых заплечных мешков. В ход сейчас шло сыровяленое мясо – бастырма, плоская колбаса из баранины и говядины – суджук, сыр, сухари и сухофрукты, запиваемые водой из фляг. Это была вполне уже привычная еда егерей на их дальних выходах.
Занимали свои места парами, один отдыхал, а другой в это время вёл постоянное наблюдение. В случае боя вдвоём бойцам предстояло и обороняться. Один должен был вести огонь, а второй бы в это время перезаряжался.
Прошёл обед. Вечереет в ноябре рано, ещё немного – и темнота скроет все подходы к хутору. Было видно, что Озеров заметно нервничает. Ему предстояло играть самую опасную роль в этом деле – убедить совместно с хозяевами хутора, что они именно те люди, которые так нужны туркам, и постараться по возможности выманить их поближе к стволам егерей. Но время шло, а турецкого отряда всё не было. Какой раз уже приходило на ум, что вторая часть плана задуманной ими операции сорвалась, и турки не рискнут отдалиться так далеко от своей территории.
Во дворе вдруг резко залаял кобель. Михаил с Лёшкой переглянулись. Неужели они дождались?
– Дрэгос, открой дверь и выйди к воротам. Дальше поступай так, как мы уже с тобой договаривались. И помни, что на тебя смотрит десяток стволов, будешь делать с Михаем всё, как мы договаривались, вам это обоим зачтётся, и вы все останетесь живы.
Хозяин хутора с бородатым подручным согласно кивнули, и лесник в сопровождении переодетого Цыгана вышел на улицу.
– Эй, кого там к ночи принесло, покажись? – крикнул валах.
От опушки леса в сторону ворот вылетела пятёрка всадников и остановилась с наведёнными на них карабинами, не доезжая пары десятков шагов.
– Кто вы и что вам нужно? – спросил их осипшим голосом лесник.
Тот, что был впереди пятёрки, привстал на стременах, оглядел цепким взглядом весь хутор и процедил сквозь зубы: – Я онбаши (унтер-офицер) султанской кавалерии Орхан. Мы прибыли сюда по приказу сераскира из-за реки. У вас есть для нас русский и его бумаги?
– Опусти ружьё, дурак! – крикнул Дрэгос Цыгану. – Не видишь, что ли – это наши доблестные воины из-за Дуная. Они заберут то, что им нужно, а нас богато одарят! – Цыган что-то глухо проворчал и закинул своё ружьё за спину.
– Да, господин Орхан, этот русский, или, вернее, серб, сейчас у нас в доме, так же как и другой, который тайно служил султану под личиной главного писаря у самого их главнокомандующего. Он-то и помог нам поймать того, кого и было нужно, но мы потеряли очень много своих людей. Русские так сильно сопротивлялись, – причитал лесник. – Надеюсь, за наш риск и за все труды нам хорошо заплатят?
– Заплатят, заплатят, – ощерился онбаши. – Открывай ворота! – И пятёрка верховых в сопровождении лесника и Цыгана въехала во двор.
Трое всадников спрыгнули с коней и заскочили в дом, командир же со здоровенным воином остались сидеть верхом, держа своё оружие наготове.
Через пару минут их разведчики выскочили из избы и доложили:
– В доме четверо мужчин и семья хозяина. Один в русском мундире связан верёвками, второй говорит хорошо по-турецки и сказал, что он наш лазутчик и у него важные бумаги к сераскиру. Двое остальных из местных.
– Хорошо, осмотрите сараи и быстро ко мне, – кивнул Орхан, заходя в дом, и тройка кинулась осматривать строения во дворе.
«Осторожные, гады, таких просто так на мякине не проведёшь», – подумал Лешка, прислушиваясь к тому, что сейчас делалось наверху. Он с Тимофеем, Ваней Кудряшом и Куртом сидел в это самое время в подполе и был готов выскочить наверх в любой момент, если бы что-нибудь там пошло не так. На самом острие сейчас были Михаил Озеров в роли османского шпиона, смуглолицый Фёдор и связанный Живан, играющий пойманного русского разведчика с документами.
Лазить по тёмным дворовым постройкам туркам не захотелось, и так один из них влетел в коровью лепёшку, а второй напоролся у входа в амбар на грабли. И постояв немного для порядка, ругаясь вполголоса, разведчики сипахов направились к командиру. И что это их онбаши так суетится сегодня, видно же, что всё тут спокойно! Похоже, этому Орхану выслужиться перед командиром алая захотелось, видно, субаши (сотником) надеется стать?
– Всё чисто, агай, в сараях никого нет, – доложились разведчики, и старший всей группы, ударив ногой Живана, вышел из избы во двор. Онбаши вскочил на коня и поскакал в сторону опушки, а вскоре из леса показалась голова большого конного отряда.
– Ох ты ж ё-моё! Сколько же вас сюда понаехало! – выругался сидящий на чердаке у оконца амбара Потап и щёлкнул, взводя курок штуцера. Степан, сидящий с ним рядом, приготовил к бою фузею и положил рядом обе свои гренады. Никто не ожидал прибытия к хутору таких больших сил, и побледневший Озеров нащупал за пазухой пистолет.
– Кто здесь главный писарь из штаба неверных, тот, которого так ждут у сераскира? – толмач угодливо кивнул и перевёл вопрос самого важного османского начальника.
– Принесите мне бумаги, я передам их господину! – крикнул на турецком в глубину дома Озеров. И с этой условной фразы время понеслось вскачь.
Бах! – первая пистолетная пуля влупила в коня командира алая. Озеров откинул разряженный пистолет в сторону и вторым выстрелом уложил одного из всадников свиты.
Бах! – Цыган разрядил ружьё с картечным зарядом в ошалевшую от неожиданности группу у дверей.
– А-а-а, – раздался вой и стенания раненых. Бах! Бах! Бах! – посыпались выстрелы из всех окошек, бойниц и из продухов строений.
Лёшка со своей группой уже вылетел из подпола, четверо егерей, два с колена, двое стоя разрядили свои гладкоствольные фузеи в мечущихся по двору всадников. Бабах! Бабах! – оглушительно грохнули первые гренады, разнося рой осколков и картечин.
– Этого сюда! – прокричал Озеров, подскакивая с Цыганом к подмятому конём османскому командиру. Ваня Кудряш выскочил следом и аж до ворот закинул свою гренаду. Лёшка с Куртом и Тимофеем в это время прикрывали всю «группу эвакуации». У каждого из них было по два пистолета и по десять секунд. За это время «группа эвакуации» успела отойти. Вокруг уже пели пули, сипахи пришли в себя и отчаянно пытались взять кровь врагов. Шлёп! – круглая тяжёлая пуля влупилась в бедро Курта, и Лёшка с Тимофеем, подхватив своего товарища под руки, затащили его в дом. Все заполошно дышали. Казалось, что эти первые две минуты боя стоили несколько часов тяжёлых учений.
– Ослободи ме! Одвежи ми руке! Вана, помози ми, друже! – кричал в волнении лежащий связанным серб. В лихорадке первых минут боя про Живана все совершенно забыли, и теперь он рвался в бой, но путы были такими крепкими.
– Ваня, к Живану! Тимофей, перевяжи Курта! Мишель, глянь пленного! – скомандовал Лёшка и кинул штуцер Светильникова Цыгану.
– Амнистия, Фёдор, всё, прощён! Ты опять штуцерник, веди бой! – и, выглянув из двери, выстрелил в гарцующего у ограды всадника с полковым значком. Байрактар выпал из седла, а пуля Фёдора сбила что-то орущего у ворот субаши.
В доме все бросились выполнять приказы подпоручика, и даже Озеров, признавая Егорова хозяином всего вот этого боя, согласно кивнул и бросился осматривать захваченного командира турок.
– Вниз, вниз всех веди! – крикнул Лёшка, забивая пулю в ствол штуцера, и лесник потащил свою семью к люку подпола. – И ты двигай, туда же давай! Что пнём встал?!
Бородатый валах с перевязанной головой протянул руку к ружью: – Я убье осман. Я не убье русси!
– О как приклад мозги-то на место ставит, ладно, держи, – пробормотал Алексей, пристально вглядевшись в глаза бородатому, и протянул ему ружьё. Тот открыл полку замка, проверил насыпку в нём пороха, затем кремень на курке, искоса глянул на Лёшку и на Тимофея с наведёнными на него стволами и усмехнулся: – Бедрос не люби осман. Осман убье семье Бедрос. – Он вскинул ружьё, прицелился и плавно выжал спусковой крючок. Бах! Последний из всадников, ковыляющий к лесу без лошади, рухнул на землю. Всё, в команде егерей на этот бой появился ещё один стрелок.
– Всем осмотреться! Унтера, доложить о потерях! – крикнул Лёшка в открытую дверь.
– У нас все живы, господин подпоручик, – раздался с чердака дома приглушённый голос Гусева.
– Конюшня, все живы, вашбродь! Сарай живы! – донеслись доклады унтеров Макаровича с Карпычем. – Амбар живы, только вот Борьке передние зубы отлетевшей щепой выбило, и все губы расшибло, – доложился капрал третьего десятка Трифон.
– Ну, легко отделались для первого раза! – Алексей присел возле Озерова, стягивающего верёвками руки и ноги пленному. – Что, важная птица или так себе?
– Более чем! Целого бигбаши послали, у сипаев они алаем, тысячей командуют! Считай, это как полковник, ежели под нашу армию его чин перевести.
– Ого! – аж присвистнул Егоров. – Видишь, Мишель, как тебя с твоими важными бумагами османы уважают, высоких гостей с приветами шлют, а ты их хлоп из пистоля, на землю и вязать! Грубый ты какой-то, вот никакого вежества в тебе нет!
– Это да-а, – поручик затянул последний узел на верёвке и посмотрел в открытую дверь. – За таким-то гостем скоро к нам и другие пожалуют, а у нас уже вон ночь на дворе.
Лёшка нахмурился. Да, своего полковника они нам просто так не отдадут, но и времени на долгую осаду у них тоже нет, вот-вот Гущинский со своими гусарами по ним с тыла ударит. Да и не дураки они, понимают, небось, что теперь отступить за реку спокойно у них уже не получится. Нам бы один штурм ещё отбить, но в темноте ночной бой вести ох как непросто будет! Нужно будет хорошо двор подсветить.
Подпоручик выглянул наружу и, убедившись, что живых врагов не было видно, пригнувшись, перебежал к колодцу.
– Братцы, тащите сухое сено, дерево, ветки и всё, что только из шибко горящего найдёте! Тришка, у себя в амбаре пошарь, там, у зажиточных селян завсегда скипидар, масло или дёготь для телег хранится. Всё сюда живо тащите! Фёдор, ты самый глазастый у нас, бери пяток самых шустрых ребят, закройте ворота, подтащите туда кибитку и облейте её скипидаром. Потом выйдите чуть за ограду, глядите там и слушайте. Как только османы полезут, нам шумните, свистните, а сами отходите поскорей и прячьтесь!
Всё закрутилось на дворе. Кто-то тащил из строений сухие доски, жерди и сено. Даже старые кадки, корыта и сани пошли у егерей в ход. С сенника выгрузили большой ворох просушенной соломы, в амбаре нашли всё то, что ранее перечислял командир.
– Быстро раскладываем костры из всего хлама вдоль забора так, чтобы наши строения в центре круга были. Смачиваем всё найденное маслом и всем остальным из посудин и готовьтесь, запаливайте труты. Как только Федька сигнал даст, поджигайте все кучи и тикайте на свои места. Скоро уже турки снова полезут!
Окончательно стемнело, и было видно только мелькание силуэтов, да слышался топот сапог, сопенье и приглушённый матерок. Команда готовилась к ночному бою.
Со стороны леса вдруг раздался резкий и грохнуло несколько выстрелов. «Ну всё, начинается!» – подумал Лёшка и отдал команду: – Поджигайте, братцы, и бегом в укрытия!
Ярко вспыхнуло пламя в одном конце двора, затем в другом, и вскоре все строения хутора оказались словно бы в кольце костров. Всё, что было в зоне видимости ста, ста пятидесяти шагов, просматривалось из них превосходно. А за пробежавшим егерским дозором Цыгана показались густые цепи спешившихся турок. Лёшка совместил мушку с целиком на штуцере и плавно выжал спуск. Бах! Приклад ударил в плечо, а фигурка, перелезающая через жердины забора, повисла вниз головой. Алексей схватил одну из двух стоящих наготове фузей и прицелился в соседа подстреленного турка. Бах! – перескочившего забор османа откинуло назад, и он упал рядом с первым. Егоров схватил последнее заряженное ружьё и взвёл курок.
С другой стороны дверного проёма бил, сидя на корточках, из своего оружия Фёдор. Из двух имеющихся в доме окошек вели огонь остальные стрелки. На чердаке тоже грохали занимающего удобную позицию Гусева с тремя егерями. Курт с Озеровым заряжали штатные фузеи с трофейными карабинами и подавали их стрелкам. Главным здесь было сбить атакующий порыв, лишить противника мужества, остановить его и внести сумятицу. Первыми выбивались командиры и все те, кто выделялся из общей массы наступавших. Вот к колодцу подскочил байрактер и призывно взмахнул флажком на длинной пике.
– Получай! – и пуля Цыгана уложила знаменосца возле колодца. Федька скусил кончик патрона и, открыв полку замка, сыпанул на неё немного пороха. Курок на предохранительный взвод. Основной заряд в дуло – бум, бум, – и он хлопнул прикладом о пол. Пулю в бумажку и в ствол. Протолкнуть её к заряду. Щёлкнул на боевом взводе курок. Всё! Оружие к бою готово! Бах! – и присевший с наведённым карабином напротив турок упал с резким криком в грязь. Десять-двенадцать секунд занимала зарядка гладкоствольного ружья в руках у опытного стрелка. Руки всё делали доведёнными до полного автоматизма движениями, глаза тут были не нужны, они всё время следили за боем. И напряжённо работал мозг, оценивая обстановку и определяя для себя приоритетную цель. Русские егеря были лучшими солдатами этого времени, а уж егеря особой команды, натренированные и экипированные «по полной», были, пожалуй, элитой из элит!
– Гренады к бою! – рявкнул Лешка, разжигая фитиль у своей. – Они уже у стен! Всем бить гренадами!
– Бах! – Озеров разрядил пистолет в попытавшегося перелезть через завал из стола и всякого домового хлама турка. Лёшка досчитал до пяти и метнул тяжёлое чугунное ядро.
Бабах! Сработал первым его снаряд. Бабах! Бабах Бабах! – раздались взрывы других, выброшенных из окошек и из продухов. Пара десятков турок, проскочивших к строениям и уцелевших под губительным огнём ружей, уже готовилась «оттолкнуться от этих стен» и ворваться вовнутрь. И теперь их тела рвали осколки, картечины и всевозможная металлическая обрезь, с визгом разлетающаяся от гренадных разрывов.
Трое совсем обезумевших от огненного ада турок с Орханом во главе влетели в дверной проём конюшни. Никита среагировал и влепил в живот прикладом тому, что был ближе. Васька Рыжий прыгнул на своего, и противники покатились по крытому соломой полу к стойлам.
– А-а-а! – Орхан заорал с вытаращенными круглыми глазами и ударил Рыжего саблей по спине.
– Бах! – раздался фузейный выстрел сверху, и Орхан мешком свалился на пол. Бах! – свесившийся с сенника унтер разрядил пистолет в выпрыгнувшего из-под тела Васьки турка. Тот тонко завизжал и, резко развернувшись на четвереньках, выскочил за дверь.
– Попал, нет ли? Не разобрать в этой темени, – пробормотал Макарыч, взвёл курок на втором пистоле и спрыгнул вниз. – Живы, робята? Что у вас тут турка так гуляеть?
– Жив я, дядь Вань! – отозвался Никита. – Своего турку пристукнул, второго добил, а вот нашего Ваську третий саблей по спине просек. Вроде живой, дышит пока Васяня. И откуда только эти ироды взялись, словно бы волки к нам кинулись после разрывов гренад. Чуть было не зарезали в темноте.
– А ты не зевай, Никитка, держи свой пост и бей супостата! – отозвался Макарыч и посмотрел наверх. – Эй, робята, без меня там наверху сами глядите, я пока тут у двери покараулю! – и он начал перезарядку фузеи.
Приступ, похоже, был отбит. Пламя костров, так ярко горевших ранее, уже почти совсем погасло. Во дворе слышались стоны и стенания раненых. Несколько серых фигур плелись в сторону леса. По ним уже никто не стрелял. Зачем? Где-то неподалёку от хутора сейчас шёл бой, там слышались гортанные крики, русское ура, и гремели глухие выстрелы. На подмогу егерям подоспели гусары Гущинского.
– Всё, братцы, похоже, что отбились! – Лёшка приставил к стене перезаряженный штуцер и вытер рукавом доломана чумазое лицо. – Пока на двор не выходим, чтобы шальную пулю не схлопотать. Перезарядились и ждём подмогу. Скоро сюда ахтырцы-молодцы подскачут!
Фарханг увёл свою полусотню сразу же, как только увидел, как густо валятся наземь фигурки атакующих в свете ярко вспыхнувших костров. Стрелки с хутора били часто и очень точно. Похоже, что не менее полусотни русских, зелёных шайтанов выбивали сейчас этих глупых сипахов. И теперь этот выход, начавшийся в суете и сумятице, грозил стать для всех самым последним. На этот раз русские их перехитрили. Они заманили турецкий отряд в глубину своей территории и встретили его огнём из засады. Какой там человек с особо важными бумагами! Какой там местный отряд из верных султану людей! Русские подсунули им приманку в овечьей шкуре, но под ней оказался леопард, который вырвал к себе в пещеру этого глупого и надменного Кадира, командира алая сипахов. А его приближённые шакалы даже не смогли защитить своего господина, когда его утаскивали в дом эти русские. Уже тогда нужно было всем уходить, когда стало понятно, что это хорошо подготовленная засада и их командира всё равно уже не спасти. Но шакалы решили избежать наказания за свою неудачу, и глупый субаши, заменивший такого же глупого, как и он, Кадира, бросил их вновь на убой. Похоже, что русские этого как раз таки и добивались, и теперь сипахи валились на землю, оглашая окрестности своими предсмертными криками.
Но беслы это не сипахи! Они не шакалы и тем более не овцы, предназначенные для забоя. Итак их три большие сотни за этот чёрный год истаяли до одной. Нужно будет спасти свою полусотню, и уже совсем скоро они уйдут на отдых к Стамбулу.
Фарханг обернулся и оглядел свою плотную конную колонну. Беслы шли как волки – бесшумно, один за другим, только те бежали на мягких лапах, а здесь на копытах у породистых скакунов были навязаны звериные шкуры. На весь путь их, конечно же, им не хватит, но сейчас хотя бы убраться от этого леса подальше! – думал командир отряда. И он не пойдёт туда, где его непременно ждут! Нет, он не настолько глуп, чтобы возвращаться тем же путём, которым они сюда пришли. Теперь-то уже было очевидно, что им и там приготовили встречу! Вот и пусть, прорываясь на Селистру, гибнут эти остатки сипахов. Беслы пройдут там, где их никто не ждёт. И Фарханг, сориентировавшись по звёздам, свернул на лесную дорогу, что вела на запад, в обход Бухареста.
Глава 6. Дома
– …Захвачен командир алая сипахов со знаменем и двумя сотенными бунчуками. Вместе с ним нами взято в плен три десятка воинов и около восьми десятков коней. Убита при попытке захвата кареты дюжина нападавших, а в засаде на лесном хуторе более семи десятков. Собрано трофеев: длинноствольных ружей более сотни, с ними же большое количество пистолей, сабель, пик и всевозможной амуниции. Взят также один русский штуцер тульского производства. При захвате убит своим подельником, чтобы замести следы, писарь главного квартирмейстерства армии младший сержант Уткин. Захвачен в плен начальник армейской канцелярии капитан Светильников. У нас потеряно два егеря. Пали смертью храбрых рядовые Иван Брызгин и Анкудин Писклов. Ранены трое рядовых и один капрал. Все ранения не опасные, думаю, что через две недели все они вернутся в строй. Доложил командир отдельной особой команды подпоручик Егоров, – и Лёшка застыл в строевой стойке перед бригадиром Денисовым.
Главный квартирмейстер Первой дунайской армии, выслушав доклад молодого офицера, молча прошёлся по комнате. Сбоку от стола застыли обер-офицеры штаба: фон Оффенберг, Баранов и заместитель начальника штаба армии подполковник Соболев.
Наконец Денисов остановился возле старшего картографа, а по своей сути главного разведчика и представителя генерального штаба военной коллегии империи на всём этом дунайском направлении.
– Полагаю, что егерская команда свою задачу выполнила отменно, Генрих Фридрихович. Главный шпион, стоивший нам столько крови, взят. Вся его сеть, раскинутая в Валахии, раскрыта нами и обезврежена. Отряд османской конницы, идущий для вывоза шпионов и важных бумаг, уничтожен с самыми малыми потерями с нашей стороны. Но, конечно же, встаёт вопрос – как так, человек, прослуживший столько лет родной стране и русскому самодержавию, допущенный к таким важным государственным тайнам, оказался предателем и как минимум два года передавал особо секретные сведенья врагу. Где были всё это время мы, и что нам теперь докладывать в главную Военную коллегию?!
Разнервничавшийся бригадир опять зашагал из угла в угол. Его усталое лицо ещё более осунулось от долгого недосыпа. Всю эту неделю, пока шла операция и проходили самые первые допросы пленных, он спал от силы два, может быть, три часа в сутках. Дело было особой важности и в нём было много, скажем так, весьма острых углов. И как всё теперь повернётся, когда до начальника генерального штаба и вице-президента Военной коллегии графа Чернышёва Захария Григорьевича дойдут все обстоятельства этого сложного дела, было сейчас совершенно неясно. Но в любом случае османские агенты были разоблачены, враг, спешивший им на выручку из-за Дуная, повержен, и теперь нужно было попытаться представить всё это в победном свете. Авось и минует кара «всевидящего ока» из такой далёкой и холодной столицы. Нужно будет только уладить все эти «острые» вопросы здесь и заранее с её представителем, с этим хитрым и весьма осведомлённым во всех внутренних делах немцем. Давыдов искоса взглянул на барона и перехватил его лёгкую, ироничную улыбку.
Двое этих опытных, умудрённых в интригах старших офицеров прекрасно друг друга понимали и готовились к своей тонкой игре.
– …Но что касается егерей, они своё дело сделали отменно, проявив высокую доблесть и самоотверженность. Вы и ваши люди, Егоров, будут отмечены в приказе по армии. Прошение о награждении уйдёт в столицу фельдъегерской почтой в самое ближайшее время, – бригадир величественно кивнул и милостиво улыбнулся егерю. – Можете быть свободны, подпоручик. Отдыхайте и набирайтесь сил, вы это заслужили.
Лёшка шлёпал к себе домой по раскисшей дороге и ёжился, конец ноября в Валахии был временем ненастным. Сырой и порывистый ветер, казалось, находил каждую щёлочку что в верхней одежде людей, что в их домах. Местные жители и солдаты, стоявшие у них на постое, старались без крайней нужды из мест своего квартирования не выходить, натапливая внутри очаги и печи. Исключением были лишь неизбежные построения на утреннюю и вечернюю поверку, отбиваемые штатными барабанщиками такими сигналами, как «утренняя» и «вечерняя заря». Лишь в редких подразделениях в такую непогоду проводились войсковые учения или же служивых гоняли муштрой. Выборгский полк как раз и был тем самым исключением. Проходя мимо одной из городских площадей, Лёшка видел, как вымокшие его солдатики, держа равнение в шеренгах, маршируют по лужам, выбивая брызги грязи на свои мундиры.
«Бедолаги, – подумал Егоров. – Ладно бы в виде воспитания, скажем, по делу, так, чтобы дурь у зарвавшихся подчинённых унять. Нет, у Думашева это практиковалось бесконечно. Постоянная порка и муштра сопровождали этот полк вот уже семь лет, как только его принял нынешний командир». И Алексей в очередной раз поблагодарил про себя Господа Бога и Сенцова Серёгу, определившего его полтора года назад к апшеронцам.
Полтора года. Как быстро летит время. Кто же он больше? Человек из 21-го века, заброшенный волей провидения в век 18-й? Или всё же современник Суворова и Екатерины Великой, в котором только горит искра знаний из века грядущего? Алексей и сам во всём этом запутался. Такое чувство, что жизнь среди людей будущего с их машинами, телевизором, интернетом и всем этим колоссальным техническим прогрессом была вовсе даже не с ним, и только лишь приснилась ему в каком-то странном и ярком сне. Сам же он человек из плоти и крови этого времени и вот этого мира, живущий, воюющий бок о бок с такими же, как и он, людьми, любящий их или ненавидящий, разделяющий пищу в походах или идущий с ними в атаку. Совершенно ясно было одно – он офицер Российской императорской армии, присягнувший на верность матушке самодержице Екатерине Алексеевне и отстаивавший право своей страны быть великой. Вот это и есть то главное, а не какое-то там досужее сюсюканье или же сопливые рассуждения о смысле жизни и о том, кто я, для чего я, как же я сюда угодил и как же мне теперь такому бедному дальше тут жить. Коли уж так случилось и ничего уже не вернуть назад, так значит, так тому и быть. А у него уже есть смысл в этой жизни и есть люди, которые за ним идут в огонь и в воду.
– В сторону! – мысли Лёшки прервала группа всадников, проскакавшая мимо. Он прижался к ограде, а пятёрка на породистых лошадях обдала его брызгами грязи из луж.
Думашев с господами штаб-офицерами изволил отъехать на обед. Деньги у полковника водились, и он мог позволить себе столоваться в лучшем из соответствующих заведений города, в новомодной ресторации “Bouillon” француза Жозе Гастара. Там для высоких господ подавались тонкие вина из Франции и Испании, звучала красивая музыка, а вышколенные официанты разносили по столам европейские кушанья.
«Ничего, сейчас к себе приду. Артельные сварили кашу с мясом. Общие деньги на приварок у них в команде пока что водятся. Так что каша эта будет вкусная, жирная и очень сытная. Как раз то, что нужно служивому человеку».
У Алексея от этих мыслей забурчало в животе, его рот наполнился слюной, и он, прибавив шагу, поспешил в своё расположение. До общего сигнала «сбор к столу» на приём пищи оставалось совсем немного времени.
Егоров питался общим котлом со своими солдатами, отдавая свой офицерский порцион в общую артель. Довольствие у егерей было значительно лучше, чем в матушке пехоте, ведь их не объедали и не обсчитывали полковые интенданты и начальство. Да и нормы отпуска провианта в отдельных егерских подразделениях были значительно выше, чем в тех же мушкетёрских ротах, а уж про особую егерскую команду «волкодавов» и говорить было нечего. Но всё это им давалось не зря, за всё приходилось платить кровью на дальних выходах и в бою. Да ещё и сдабривалось всё обильно политым солёным потом в постоянных изнурительных тренировках и на учениях.
Но егеря не жаловались, в их команде сложилась своя особая атмосфера, где люди жили словно бы одной большой семьёй ну или общиной близких по духу людей. Были в ней, конечно, безусловные авторитеты и уважаемые люди, но даже самого молодого солдатика, только что прибывшего из полковых мушкетёров, никто здесь не обижал, не унижал и не затюкивал. Напротив, таковых старались опекать и научить всем премудростям, уже известным старослужащим. Ведь от каждого тут зависело, вернёшься ли ты живым из дальнего, опасного выхода, и если таковой случится и тебя ранят, то вынесут ли тебя окровавленного за сто вёрст, с чужой стороны. Была среди егерей особо развитая в простых русских людях общинность, широта души, сострадание и стремление к справедливости. Высокомерие, заносчивость и лицемерие не допускалось на самом простом, бытовом уровне общения. Командиром подразделения это специально не культивировалось, всё складывалось само собой и лишь изредка требовало небольшой корректировки. Очень многое зависело здесь от умудрённых жизненным опытом, поживших и повидавших всякое старослужащих, из которых многие, да пожалуй, что уже и все, были в должностях капралов или унтер-офицеров.
– Ляксей Петрович, вашбродь, скоро уж поди к обеду дробь отобьют. У меня вон в утробе урчит. Брюхо, оно словно господские часы, своё время хорошо знает, – встретил у калитки дома командира Карпыч. – Что-то вы долго нонче в энтих штабах задержались, ничего там по нашу душу пока нет? – и пожилой егерь пытливо посмотрел на Егорова.
– Да нет, Иван Карпыч, пока всё спокойно. Главный квартирмейстер армии похвалил нас, говорит, что отменно егеря особой команды на этом выходе сработали. В приказ по армии нас включил и в реляции в военную коллегию тоже прописал. По трофеям Генрих Фридрихович моё прошение продвинул. Всё холодное оружие, пистоли, те несколько кавалерийских карабинов, что нам у хутора приглянулись, оставляют за нами, а самое главное это вот, штуцер Светильникова вернули, – и Лёшка кивнул на своё плечо, где висела на ремне короткая винтовка. – Так что завтра поутру возьмёте с Гусевым подводу и заедете в главное интендантство. Там у Якова Семёновича всё наше и заберёте, он ещё ящик гренад вам с собой отдаст, селитряного шнура и пороха с ними в довесок, ну, может, и ещё на чего-нибудь сподобится. Серёжка наш вроде как нашёл к нему подход. Этот секунд-майор хорошее красное вино любит, да закусочку под него, – и подпоручик лукаво улыбнулся.
Где то в отдалении протрубил горн, и до егерей донеслась барабанная дробь. Через короткое время сигнал от главного штаба армии подхватили барабанщики пехотных и кавалерийских полков, батарей, рот и команд.
– Ну вот и время обеда подоспело, – вздохнул унтер. – Так я скажу Гусеву, чтобы он «сбор к столу» пробил?
– Да, Карпыч, давайте, – кивнул Алексей. – Я сейчас к себе на минуту зайду, а потом уже и к вам в дом на кашу подойду, начинайте пока без меня трапезу.
Четвёртая артель команды харчевалась в большом доме зажиточного суконщика Ионы. У того была небольшая мануфактура ближе к рынку и ещё пара торговых лавок. За солдатский постой русское командование платило исправно, и он с удовольствием предоставил под него пару комнат в своём доме с отдельным входом и с небольшой, но жаркой печкой внутри.
За струганым, грубо сколоченным столом уже сидели дядьки унтера Карпыч с Макарычем и Федька Цыган. Остальные егеря расположились, где кому было удобно, на скамьях, сундуках и настилах, служащих им в качестве кроватей.
– Ну сказал же, чтобы без меня еду начинали, – буркнул Лёшка, подходя к своему месту во главе стола.
При появлении командира вся артель, кроме раненого Василия, встала в ожидании молитвы. На Руси, В России-матушке издревле без молитвы к трапезе не приступали! Недаром была распространена пословица: «С молитвой и еда слаще!»
– Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго, – молились истово служивые.
– Кушайте, братцы! – Задвигались лавки и стулья, солдаты рассаживались по своим местам. Дежурный кашевар Никита снял с печи большой артельный котёл и выставил его на стол. Сюда же поставил и чугунную сковороду с крышкой, от которой шёл ароматный мясной дух.
