скачать книгу бесплатно
У Иванова так деда, маминого отца, похоронили. Тот из атеистических соображений настоял именно на красной звезде, о чём особо проинструктировал бабушку. Молодым умер, немногим старше его самого. Скоротечное воспаление лёгких, которое из-за вечной занятости и нежелании ходить по докторам, перенёс «на ногах. В больницу отвезли в последний момент. Не успели…
И от могилки с обломанной звёздочкой несло нехорошим. Чем – парень и сам не мог объяснить. Спроси его кто об этом – сказал бы, что этого человека закопали с облегчением.
Кто там лежал – осталось загадкой. Имя и фамилия погребённого не сохранились.
– Хватит, – убеждённого произнёс инспектор, выбираясь к дорожке для живых и еле сдерживаясь, чтобы не сплюнуть. – Тафофилом(**) не был, нефиг и начинать.
Отряхнув брюки от колючек и листьев незнакомого, но крайне липучего кустарника, он неторопливо пошёл в сторону деревни. К людям.
(*) Строка из песни «Проклятый старый дом» группы «Король и Шут»
(**) Тафофил/тафофилия – пристрастие к кладбищам, надгробиям и похоронным ритуалам.
Глава 3 Хохлатки, лонжероны и неудалённые закрылки
Деревня, казавшаяся ночью большой и оживлённой, встретила Серёгу недружелюбно, являя вместо пасторальных коровок с овечками провалившиеся крыши заброшенных домов, прилёгшие «отдохнуть» заборы, повсеместные следы варварски вырванного для сдачи в металлолом железа, выбитые окна, за которыми виднелись сырые, отталкивающие внутренности бывшего человеческого жилья.
Одно строение, другое… Между ними – пока не разворованный, но уже заколоченный сруб с запертыми ставнями и тишиной на подворье. Ещё один…
Обитаемые края начинались ближе к центру умирающего населённого пункта.
Не желая тратить время на обход каждого жилого дома, инспектор попросту пошёл к сердцу здешнего общества – продуктовому магазинчику, расположившемуся на месте бывшего, судя по барачным архитектурным формам, колхозоуправления или амбулатории.
Новые хозяева особо не заботились о сохранности здания, ограничившись обустройством торговой части в торце. От такого равнодушия ненужная часть вовсю трескалась от фундамента до стропил, перекашивалась в трёх проекциях и открыто мечтала превратиться из развалюхи в благородные руины, для чего уже начала ронять балки перекрытий на внутренние перегородки.
– Тут фильмы ужасов снимать, – негромко пробормотал Иванов. – Антуражно.
Даже ему было жаль человеческого труда, проигрывающего ненужности и времени. Федеральные же программы, призванные хоть как-то спасти такие вот, разваливающиеся деревеньки, сюда не скоро доберутся. Далеко от всего.
– Эх…
Вывеска, из экономии нарисованная масляной краской на деревянном щите, сообщала, что заведение открывается в восемь утра, однако на скамеечке уже начали собраться рано встающие пенсионерки в платочках, длиннополых халатах и резиновых шлёпках.
Поздоровавшись, инспектор, особо не представляясь, ненавязчиво перебросился парой фраз с одной бабулькой, что-то спросил у другой, улыбнулся проходящей мимо третьей, посочувствовал в пустяковой мелочи четвёртой, и вот уже разговор плавно выворачивал на интересующую его стезю.
Особенной словоохотливостью отличались две старушки, с неподдельной радостью воспринявшие нового в их деревеньке человека и любезно выбалтывающие всё на свете, только спроси.
Оказалось, что гражданка Кривошлыкова, к которой Серёга собирался прогуляться после опроса здешнего населения, умерла «по той весне» от старости и идти к ней нет никакого смысла. Супруг её скончался ещё раньше, а дом городские дети разобрали до основания, продав стройматериалы каким-то армянам.
Драма с убитыми хохлатками вообще отклика не нашла. «Что-то такое помнится, а что – запамятовали. То ли их пьянчужки на кладбище жарили, то ли сон кто видел».
Зато про Гашкова удалось узнать много интересного. Его пенсионерки помнили отлично. По общему мнению собравшихся, человек он был несуразный, без особых перекосов в сторону добра или зла.
– Чудной, – утверждала одна из старушек, делая ударение на первый слог. – Рот откроет – хоть беги. Глупость из него лезла… А в остальном он нормальный, Генка-то. И поможет, и займёт до получки, и работящий.
– И верно, – перебивала её соседка. – Мужики после работы выпивают, о своём говорят, так он подойдёт, послушает, а опосля как брякнет чего – хоть стой, хоть падай!
Инспектору даже уточнить не дали, что же такого мог наболтать покойный Гашков, чтобы оставить о себе столь противоречивую память? С разъяснениями полезла первая бабка:
– К примеру, обсуждают по работе. А Генка-то молчать не может, хочет, чтобы его слушали! И начинает про книжку читаную. Или про то, какие нынче грибы уродились. Он, Генка, грибник знатный был… Никогда пустым из лесу не возвращался.
Короче, за каких-нибудь полчаса выяснилось, что Геннадий Гашков приехал в деревню после армии, прельстившись бесплатным жильём от колхоза. Откуда он родом – никто не помнил. Осев на новом месте, ныне покойный мужчина по-холостяцки обжился, на работе числился в передовиках, однако близкого знакомства ни с кем не свёл в силу странности характера и неумения поддержать беседу. С алкоголем дружил умеренно, по улицам пьяным не валялся.
Личная жизнь тоже оставляла желать лучшего. Перед Игнатовскими девушками он робел, разведёнок с детьми игнорировал сам. Пару раз пытался сойтись с красавицами из соседнего Рахматово, дарил цветы и ходил свататься, однако не срослось. Не полюбили девки странноватого ухажёра.
Обидевшись на всех, Гашков устроился вахтовиком на Север, где и пропадал подолгу. Слухи утверждали, что он сошёлся с кем-то из городских барышень, но без конкретики.
В разрушительные девяностые несуразный вахтовик окончательно вернулся в свой дом, где впоследствии и умер.
– А дети у него имелись? Кто за могилкой присматривает? – поинтересовался инспектор, чем ввёл старушек в глубокий ступор.
Про наследников Гашкова никто из них не слышал и даже не подозревал об их существовании.
– Может, Зойка? – неуверенно предположила вторая пенсионерка. – Та, из Рахматово? Генка по ней крепко сох…
– Она же к старшенькой перебралась. В район, – отмахнулась первая. Тут только дочь её младшенькая осталась. С муженьком. А Зойка так, наезжает проведать.
– Так, может, она? – не сдавалась товарка.
– Может и она. Но сомневаюсь я… Расстались они плохо. Его Жижины потом и на порог не пускали.
– Или Людка? К ней он тоже клинья подбивал.
– Людка ж померла! – рассержено одёрнула первая. – Это Зойка ещё могла, а Людка – нет.
«Зоя Жижина» – отметил про себя Серёга, переспрашивая:
– Расстались, значит?
– Ой, шумно! – дела давно минувших дней сохранились в памяти старушек значительно лучше, объёмнее, чем нынешние скучные будни. – Отец её Генку побить ловил!
– С чего бы?
– А… – распахнула рот пенсионерка, и осеклась. – Иди ты… совсем из головы вылетело. Я тогда в техникум готовилась, дома сидела.
Вторая ждущая открытия магазина тоже помочь не смогла, потому что на тот момент вовсе отсутствовала в родных краях по семейным обстоятельствам. Упомянутые разборки докатились до неё на уровне сплетен.
– Кто же его тогда хоронил? – изумился Сергей. – Если ни детей, ни плетей?
– Так… миром. Генка на столике денежку оставил. На смерть. С них и оформили. Ничего себе не взяли.
– Честь по чести. Памятник заказали, через год, когда землица осела, поставили. За всё сразу уплатили. Хорошая фирма делала. Не обманула, добро постаралась. Памятник крепенький, – с некоторой завистью акцентировала вторая бабулька, поджав губы. Похоже, тема похорон у них всплывала регулярно, и Гашкову, по их погребальной шкале, достался не самый плохой вариант.
Поболтав ещё немного, инспектор уточнил адрес дома покойного Геннадия и, без особо удивления, обнаружил тот в заброшенном виде, с зарослями бурьяна по грудь как во дворе, так и вдоль забора. Полный служебного рвения, он обшарил двор, комнаты, заглянул в хозяйственные постройки, однако ничего, кроме битого стекла, мусора и разломанных остатков мебели, не нашёл.
Лишь под порогом сиротливо скучала ржавая собачья цепь, пропущенная мародёрами.
***
Суетливый напарник вернулся ближе к обеду. Взъерошенный, деловитый и целеустремлённый.
– Слушаю, – Серёга привалился спиной к трубе, поддерживающей крышу остановки общественного транспорта. Иного места, где можно подождать напарника, при этом не мозоля глаза деревенским, он не придумал.
– Начну с соли, – кивнул Антон, извлекая сигареты и закуривая. – По словам нашего дорогого шефа, она словно топор. Хочешь – дом строй, хочешь – головы руби. В ведьмовском деле универсальное средство. Подходит практически к любому заклинанию, от снятия порчи до запечатывания души в предмете. Собственных свойств, как таковых, не имеет, за исключением временного накопления Силы во всех её проявлениях. Кровь курицы сработала как фиксаж при печати фотографий и усилитель одновременно. Та, тёмная штука под землёй – источник заряда.
– Зашибись. Получается, мы имеем проклятую соль? Но там артефакт слабенький. Много от него ждать нельзя.
– А кто сказал, что рецепт законченный?
– Не я.
– Не ты. Вдруг это не рецепт, а заготовка?
– Для чего?
– Спроси что полегче… Даже в кулинарии у каждого повара своё виденье одного и того же блюда. Вернее, принцип один, а приправы, их количество и продуктовый набор разные. Кто-то куриную грудку возьмёт, кто говяжью вырезку… Так и с колдовскими заготовками. На базовую основу можно что угодно наложить, если понимаешь, как и чего хочешь добиться в результате. При необходимости можно вообще новое вещество создать, зная принцип работы ингредиентов и их совместимость. Колдовство – это творчество, а не инструкция.
– Понятно. Имеем нечто опасное, только не ясно, для чего.
– В точку. Теперь про Афанасьева. Бывший сотрудник, скоро год как на пенсии, держит разливайку в райцентре. По жизни – мент. Не скажу, что правильный, но вменяемый. А потому разговор у нас с ним не заладился…
– О как! С чего бы?
– Из-за мутности тех событий. Он, как про Гашкова услышал, такого мне наплёл… – Швец расплылся в восхищённой улыбке. – Я в шоке. Много текста, и всё не по делу. Пришлось под Печатью допрашивать.
– И вскрылось… – подтолкнул Иванов призрака, сделавшего, по своему обыкновению, театральную паузу для большей значимости своих подвигов.
– Что с прокурором именно он договаривался. По старой памяти. Приятельствуют они с юных лет… Из важного – куриц действительно прикончили на кладбище, а тушки швырнули в кусты неподалёку. Здешняя бабка случайно нашла трупики, когда корову на выпас гнала. Завонялись. Потом припомнила, как Кривошлыкова жаловалась на пропажу хохлаток. Дальше завертелось… Собрались социально активные личности, случайно зашли на могилу Гашкова. Поудивлялись как им нравилось, и решили, что имеют дело с колдовством или порчей. Вызвали с перепугу наряд.
– Завонялись, – уцепился Сергей за ранее неизвестный факт. – Сколько пролежали?
– Интересовался, – солидно ответил Швец. – Афанасьев не знает. Предполагает, что от двух суток до четырёх дней. Он тогда тоже выезжал, как старший по отделу.
– Почему?
– Погоды стояли непонятные. Днём жарко, вечером прохладно. По внешнему виду решил. Утверждал, что не особо разложились. Протухли, скорее… Но это, сам понимаешь, очень образный срок.
– А про соль он упоминал?
– Да. Заметил, но промолчал от греха. Начальник районной полиции тогда шуметь начал, требовал замять, опасаясь, что это сатанисты поразвлекались. Опер и не стал настаивать. Опросил свидетелей, кур выкинул в овраг по дороге.
– Разумно. Ещё что-то?
– По могиле – нет. Но некоторая странность возникла в Рахматово. Там, в этот же день, старуха преставилась. Нехорошо так. По словам родни, за сутки сгорела. Даже за ночь. В гости приехала, недельку погостила, а потом – брык! И ничто не предвещало беды. Легла спать нормальной, а утром ещё тёпленькой обнаружили. Патологоанатом думал, что отравление экзотическим ядом.
– В наших широтах? Экзотика?
– Поэтому и сообщили в полицию. Волосы у покойной клоками выпадали, капилляры по всему телу полопались, язык распух и прочее… однако анализы ничего не показали. Вообще ничего. Официальная причина смерти – удушье от аллергической реакции на «скушала что-то не то». Заключение я не читал, сообщаю со слов Афанасьева.
– Проклятие? – утвердительно озвучил витавший в воздухе вывод инспектор. – Или порча?
– Допустимо. Кураре или «Новичок» в деревнях не продают.
– А фамилию, случайно, этот капитан…
– Майора под пенсию дали, – поправил Антон. – Обалдеешь, но запомнил: Морохина Людмила… с отчеством, правда, проблемы. То ли Васильевна, то ли Владимировна.
Услышав имя покойной женщины, Сергей молча отошёл на несколько шагов в сторону, сосредоточенно размышляя. После обернулся к товарищу:
– Нам в Рахматово. Срочно! Попробуем новый труп не допустить.
***
Рахматово, до которого инспекторы добрались по вполне приличной дороге через поле и красивую дубовую рощу, разительно отличалось от соседней Игнатовки. Крупное, со свежим асфальтом на основных улицах, ухоженное вплоть до установленных на перекрёстках урн, с широкими тротуарами.
И не поймёшь, в чём причина такого контраста между соседними деревнями – здешние чиновники воровать разучились или депутат ради пиар-компании облагодетельствовал?
Не мудрствуя, товарищи разделились, опрашивая всякого встречного о семействе Жижиных. Сергей поначалу резонно опасался, что если все мужчины в роду умерли, то с поиском могут возникнуть проблемы из-за женского обычая менять фамилию в замужестве, но обошлось. Нестарый ещё, добродушный гражданин любезно пояснил, что вместо Жижиных в доме живут Трухины, однако это одна семья. Дочь вышла замуж, зять перебрался на ПМЖ к тещё, которая вскоре переехала, оставив жильё молодым. Подсказал доброхот и адрес, попутно пытаясь пояснить более короткий путь, привычный для своих.
Выразив благодарность, Иванов вежливо отказался, предпочитая незнакомым подворотням с проулками нормальную географию, слагающуюся из улиц, нумерации и общего плана деревни в смартфоне.
Антону рассказали то же самое.
Встретившись, напарники ненадолго задержались у продуктового магазинчика, где выпросили у продавщицы пару кружек с кипятком для приобретённого кофе в пакетиках.
Дальше шли легко и весело, взбодрённые кофеином и прогулкой.
***
Дом Трухиных, а ранее Жижиных, приветствовал инспекторов добротным штакетником, крепенькими стенами из белого кирпича и свежеперекрытой крышей. Ухоженный двор, обрамлённый вдоль забора различными хозяйственными постройками, позволял уверенно утверждать: живут здесь небогато, но крепко. В загородке – куры, из распахнутых ворот гаража торчит задняя часть ВАЗовской «шестёрки», у специально сваренной стойки женщина, по возрасту подходящая Иванову в матери, чистит переброшенный через верхнюю перекладину ковёр.
На высоком крыльце – стул. На стуле… У напарников аж челюсти свело от досады.
Та самая бабка с электрички. Неприятная, скандальная, громкоголосая, по-стариковски тепло одетая.
Она и сейчас не изменяла своим привычкам. Сидя у входной двери, старуха властно, по-хозяйски, осматривала придомовую территорию и покрикивала на досадливо поджавшую губы женщину:
– Катька! Вон, пятно пропустила! – причём оба инспектора могли спорить на что угодно, подслеповатые глаза бабки не могли рассмотреть такие тонкости из-за расстояния. Хотя бы потому, что они сами этого мифического пятна не видели.
– Да, мам, – донеслось от стойки.
– И щёткой мельче! Мельче! Пыли-то накопили… свинарник, а не дом!
– Поняла.
– А там что?
– Где? – немолодая хозяйка, явно дочь склочной пенсионерки, повернулась к матери.
