скачать книгу бесплатно
Поляки в Дагестане
Булач Имадутдинович Гаджиев
В стране легенд и преданий
Книгой «Поляки в Дагестане» Булач Гаджиев продолжает серию «В стране легенд и преданий». Неутомимый краевед проделал грандиозную работу: по крупицам собрал материал о поляках, волею судьбы попавших в Дагестан в первой половине XIX века. Одни из них старались бежать на Родину, другие смирились со своей судьбой, третьи переходили на сторону дагестанцев, ведших войну против царской деспотии. Книга будет интересна всем. И доподлинно известно, что ее выхода с нетерпением ждут и в Польше.
Булач Гаджиев
Поляки в Дагестане
© Б. Гаджиев, 2005.
© ИД «Эпоха», 2005.
Вместо предисловия
Все любопытное, что имеет отношение к Дагестану, я заношу в заветную тетрадь. Так у меня накопился определенный материал о поляках, которые в первой половине XIX века были сосланы на Кавказ за участие в восстаниях против царизма.
Часть из сосланных оказалась на территории Дагестана.
Одни из них старались бежать на Родину, другие смирились со своей судьбой, третьи переходили на сторону дагестанцев, так же ведших войну против деспотии. Впоследствии те, что остались в живых, осели у нас, заимели смешанные браки, занимали разные, в том числе и государственные должности и, таким образом, внесли свой посильный вклад в процветание Дагестана. Хочу заметить, что потомки сосланных по сию пору живут на нашей земле. Они одагестанились.
Слухи не ветер разносит. Ко мне из Польши приезжали люди, которые живо интересовались пребыванием их земляков в Дагестане. В частности, у меня гостили Ксендз католиков Северного Кавказа Бранислав Чапли и профессор Варшавского университета Ежи Енджевич, прадед которого Юзеф Енджевич сражался на Ахульго на стороне Шамиля. Гость из Польши предлагал мне издать собранный материал на его родине. Однако пойти на такой шаг в то время было небезопасно. Мне оставалось только поблагодарить господина из Варшавы.
Прошли годы, и я начал терять надежду, что работа «Поляки в Дагестане» когда-нибудь увидит свет.
Совершенно неожиданно, а это случилось в самом конце 2004 года, ОАО «Дагэнерго» пошло навстречу мне.
Особой строкой хочу выразить глубокую благодарность генеральному директору ОАО «Дагэнерго» Гамзатову Гамзату Магомедовичу, без которого данная работа оставалась бы пылиться на одной из полок моего архива.
Булач ГАДЖИЕВ, народный учитель СССР
Темир-Хан-Шура, Буйнакск
Вступление
О Кавказе до XIX века в Польше мало что было известно, хотя еще XVI–XV вв. через эту страну в Иран время от времени проезжали польские послы. Так как дорога проходила по побережью Каспийского моря, то их миссии оказывались и на дагестанской земле.
За представителем польского государства двинулся второй эшелон. И, как свидетельствует Анджей Ходубски, «торговцы из Львова, Каменец-Подольска, Замостья приезжали в Дагестан».
Они в обмен на ковры, паласы, кожу, ювелирные изделия предлагали янтарь, часы, оружие.
В начале XVIII века в Дагестане оказалась польская католическая миссия. Один из миссионеров, Тадеуш Крусиньски, изучал историю, географию, традиции и обычаи местного населения. Его труды написаны на латыни. Так что ценнейшие сведения 300-летней давности о Дагестане и дагестанцах для нас пока находятся за семью печатями.
В 1797 году на Кавказ прибыл Ян Потоцки, историк, языковед, этнограф, археолог. Дорога его прошла от Астраханских степей до Кавказского хребта. Но установить, что делал ученый в Дагестане, мне не удалось. В самом начале XIX века на Кавказе мы видим многих выходцев из Польши. Во время Отечественной войны 1812 г. целые воинские соединения совместно с французскими войсками Наполеона воевали против России. Попавшие в плен к русским польские солдаты и офицеры затем оказывались на Кавказе.
XIX век внес особое оживление в польско-дагестанские отношения. Дело в том, что многие участники восстаний 1830, 1846, 1863–1864 годов были сосланы не просто на Кавказ, а именно в Дагестан.
Анджей Ходубски по этому поводу сообщает: «В гарнизонах Дербента, Порт-Петровска, Темир-Хан-Шуры… в то время поляки составляли около 30 процентов общего числа находившихся там военных».[1 - Ходубски А. Польша и Дагестан: Исторические связи / Советский Дагестан, № 4. 1981. – С. 78–79.]
И на самом деле в военных хрониках первой половины XIX века мы находим немало имен польских офицеров и солдат. Они оказались зачисленными в Кавказский корпус, задачей которого было подавление национально-освободительного движения горцев Дагестана и Чечни. Их направляли в места, где происходили самые горячие схватки. Если на первых порах согласно присяге поляки добросовестно воевали, то узнав причины выступления дагестанцев и чеченцев против завоевательной политики царского правительства, стали задумываться над своей ролью в этой, скажем так, ситуации.
Частью поляков упорно овладела мысль о дезертирстве. Одни из них хотели через Иран и Турцию пробраться на Запад, чтобы оказаться на родине. Другая часть сочла необходимым перейти к Шамилю и вместе с его мюридами участвовать в боевых действиях против Кавказского корпуса.
Как пишут Гражина и Анджей Милошович, сперва горцы не разбирались, кто поляк, а кто русский. Поэтому тех и других использовали в качестве рабочей силы, а то и продавали в Турцию как рабов.
Шамиль первым осознал, какую он помощь может заиметь, если привлечь к себе тех, кто тайком уходил из царской армии. Имам строго-настрого приказал наибам в отношении перебежчиков вообще, а к польским особенно бережно относиться и непременно докладывать ему о всех событиях, связанных с ними. Мало того, Шамиль дал распоряжение доставлять поляков в его резиденцию, чтобы он мог поближе познакомиться с перебежчиками. Заботы имама Дагестана очень скоро дали свои плоды.
В своих воспоминаниях Кароль Калиновский рассказывает, как горцы торжественно и салютом из орудий приветствовали польского офицера, перешедшего на их сторону.
Ходила молва, что создателем артиллерии и советником Шамиля являлся поляк Шанявский.
Французский консул в Турции (Трабзон) в рапорте своему правительству от 10 марта 1844 сообщает следующее: «Во всех походах сопровождает Шамиля его мощная гвардия из 400 польских всадников».
Здесь имеется некоторое преувеличение, однако то, что большое количество поляков имелось в ставке имама – это факт неоспоримый.
Гражина и Анджей Милошович сообщают далее, что князь Адам Чарторыски намеревался установить контакт с руководителями восстания Дагестана и Черкессии (Чечни. – Б. Г.) и создать на Кавказе легионы из польских солдат, которые сыграли бы большую роль в войне Англии, Франции и Турции против России. Князь своей главной целью всего задуманного считал – вернуть независимость Польши.
Для выполнения задачи А. Чарторыски отправил на Кавказ Людвига Зверковски и Казимира Гордона с целью разведки состояния царских войск, установить отношение горцев к полякам, связаться с Шамилем, дабы ему передать содержание задуманных ими планов. Авторы книги с сожалением отмечают, что «миссия закончилась» неудачно, ибо Зверковски был ранен, а Гордон убит при таинственных обстоятельствах при попытке пробраться к Шамилю.
Статьи из польских журналов о Кавказской войне
…Наладить связь с Шамилем не удалось, а многочисленные поражения турецкого флота перечеркнули все планы Адама Чарторыски.[2 - Гражина и Анджей Милошович. Кавказ. – Варшава, Изд-во Ведзе Повшехта, 1979.]
…Следует обратить внимание на то, что среди 10 тысяч сосланных имелось немало образованных людей, в том числе писателей, поэтов, художников, ученых, врачей, геологов, историков, географов…
К примеру. На Кавказе оказался талантливый поэт Тадеуш Лада Заблоцки, который заинтересовался литературой местных народов, изучал их языки, переводил…
Приведем еще фамилии, сосланных на Кавказ поэтов: Владислав Стржельницки, Леон Яничински, Генрик Яблонски, инженер Казимеж Лапчински, прошедший Кавказ вдоль и поперек, Ориен Талиста, Юзефу Ходзько, которому принадлежат большие заслуги в изучении Кавказа. Одни только топографические измерения 1400 точек говорят об этом. «За время Кавказской войны и последующие годы, – сказано на странице 114 названного труда, – через Темир-Хан-Шуру прошло много декабристов и сосланных в солдаты поляков. Бывали здесь поэт Владислав Стржельницки, Михал Буровый Андржейкович, Матеуш Гралевски и многие другие. Проживали здесь (Темир-Хан-Шуре. – Б. Г.) также польские семьи. О том, что их было довольно много, свидетельствует тот факт, что их общими силами построен в 1-й половине XIX века католический костел, названный местным населением Польским. Его настоятель ксендз Бартоломей Прушковски основал при приходстве польскую библиотеку.
…После поляков осталось только немного фамилий среди дагестанцев, которые не всегда знают о своем польском происхождении».
Не будь сказано в пику авторам статьи, однако «дагестанские» поляки никогда не забывали своих предков и тем более свою родину – Польшу.
Торговый обмен Польши не только с Россией, но и с Дагестаном особенно возрастает во 2-й половине XIX века. Чтобы мои слова не повисли в воздухе, приведу такой пример. Только из Темир-Хан-Шуры в Варшаву поставлялись фруктовые консервы, компоты и варенья из заводов Хизри Гаджиева и Адама Беловеского. Столицу Польши посетила и моя мама, Хурбиче Гаджиева, куда ездила за фарфоровой посудой.
Польский костел в Темир-Хан-Шуре (1854)
…Поляки всегда относились с симпатией к дагестанцам. Об этом говорят прошлые наши с ними отношения. Я же приведу свежий факт. 27 сентября 2001 г. на варшавском стадионе состоялся футбольный матч между «Анжи» и шотландской командой «Рэйнджерс». По свидетельству корреспондента еженедельника «Молодежь Дагестана» Альберта Мехтиханова, немалое количество зрителей болели за нашу команду.
50 лет назад
По профессии я педагог. В самом начале своей деятельности обратил внимание на то, что, когда в курс истории бережно и с текстом вводил волнительные факты о связях Дагестана с другими народами и странами, то уроки давали ощутимый эффект.
Однако факты не лежат на поверхности, не находятся под рукой. Они, как всякая драгоценность, хоронятся неизвестно где и под какими пластами. Поэтому ровно 60 лет назад я вывел детей на порог школы и двинулся вместе с ними в загадочный мир, который зовется Родиной.
…Мы в тот памятный день посетили старожила города Темир-Хан-Шура Зисера Рубштейна. И хотя его рассказ как будто не имел прямого отношения к курсу истории, однако перед детьми раскрывалась такая интересная биография человека, что они слушали как завороженные.
– Мои родители были из Петракова, что близ Лодзи в Польше, – вспоминал старик. – В 1865 году отца забрали в армию и отправили на Кавказ. И попал старый Рубштейн в Апшеронский полк, стоявший тогда в крепости Ишкарты.
Здесь рассказчик перебил себя и спросил у ребят: «Вы знаете, где Ишкарты?» Они знали только то, что аул Ишкарты находился в 15 километрах к западу от Буйнакска. Услышав ответ, Рубштейн продолжил:
– Солдаты в те времена служили по 15 лет, и не знаю, что было бы с моими родителями, если бы отцу не дали возможность перевезти семью в Дагестан. Такое исключение делалось редко кому. Моему отцу разрешили, так как ценили его как замечательного портного. Через три года после того как отец начал служить в Ишкартах, туда в сопровождении командира Апшеронского полка И. Р. Багратиона прибыл кто бы, ребята, думаете? Никогда не догадаетесь. Прибыл французский романист Александр Дюма! Отец очень гордился тем, что сшил ему черкеску. И было отчего. Бедный портной из Петракова Лодзинского уезда и вдруг – знаменитый на весь мир писатель! С тех пор, если в нашем доме появлялся новый человек, отец любил прихвастнуть этим известием. Здесь-то, в кумыкском селении, в 1877 году я и родился. Помню, мальчиком очень любил наблюдать за часовыми, стоявшими у массивных ворот. По четвергам на базар приходили к нам кумыки и аварцы; перед тем как пройти в расположение полка, кинжалы и другое оружие они составляли в углублениях крепостной стены.
…И потекла беседа:
– Что горцы делали в крепости?
– Торговали с солдатами и офицерами Апшеронского полка. Кроме того, обращались за медицинской помощью в полковой лазарет.
– Помогали?
– Да, притом бесплатно.
…Еще несколько раз побывали мы у З. Рубштейна.
И каждый раз мои ребята узнавали что-то новое, не менее интересное, чем в предыдущие посещения. И это было понятно: рассказывал очевидец-старожил, например, о том, как на улицах Темир-Хан-Шуры впервые появился автомобиль, и какое было столпотворение.
Зисер Рубштейн с внучкой
Как пролетал над городом 1-й самолет, в каком помещении впервые демонстрировали кинокартину… И все это видел Рубштейн. Или такой факт. В Темир-Хан-Шуре работало примерно 27 портных. Между ними была конкуренция. В этой борьбе одни разорялись, другие процветали. Однажды Зисер Рубштейн явился к начальству реального училища и заявил: «С этого года форму для реалистов будете шить только у меня». У начальства глаза на лоб: «Как это так?»
– Я вам предлагаю выгодную сделку.
– Какую?
– В этом году, – произнес Рубштейн, – мундиры я сошью бесплатно, но с условием, чтобы со следующего года вы пользовались только моими услугами.
Пожали друг другу руки. Шутка ли сказать: куш за 30–40 сшитых Рубштейном мундиров начальство положит себе в карман.
– Ну и что! – воскликнет иной из моих читателей, – фактов, говорящих о конкуренции в прошлой жизни, хоть пруд пруди.
Если бы только это, мы не стали бы воспроизводить рассказ темирханшуринца.
Среди реалистов, которым он шил мундиры, оказались М. Дахадаев, Д. Коркмасов, С. Габиев, С. Саидов, М.-М. Хизроев, А. Амирханов и другие.
Рубштейн лично знал их, беседовал с ними, приглашал на чай, не подозревая, кем они станут впоследствии для Дагестана, так же, как не знали ни я, ни мои дети, что таят в себе будущие встречи с обыкновенным портным.
По воспоминаниям старожила выходило, что рядом с Ишкартским укреплением возникло два русских поселения – Алексеевка и Чапчах. Рубштейн помнил многих жителей. Один из них Франц Кеснер, стал профессором Тифлисской консерватории по классу фортепиано, а его сестра Лидия Кеснер – была ученицей композитора Глазунова. Он знал сына легендарного Хаджи-Мурата – Гулу, страстного краеведа латыша А. Н. Скрабе, Михаила Пащенко – человека интереснейшей биографии, дед которого участвовал в штурме Гуниба в августе 1859 года…
…Когда началась первая мировая война, в Темир-Хан-Шуре дислоцировался Ново-Баязетский пехотный полк. Офицеры полка у Рубштейна занимали в долг деньги. Никому Зисер не отказывал, хотя близкие и просто знакомые предупреждали его, что полк вот-вот уйдет на войну, и его деньги вылетят в трубу. Таким прорицателям портной отвечал, что на войне офицеры могут потерять самое ценное – жизнь. И ему ли после этого плакать о недополученных долгах. А новобаязетцы оказались на высоте. Вернули деньги до копейки, даже за тех, кто сложил голову на поле брани.
…Невысокий ростом, худощавый, почтенный, не по моде одетый Зисер Рубштейн последние годы проживал в Махачкале, где и скончался в глубоком возрасте в ноябре 1963 года.
Сражался на Ахульго
Летом 1969 года в Дагестан приезжал польский ученый, историк Ежи Енджевич. Заехал он и в Буйнакск в сопровождении моих братьев – проректора ДГУ Серажутдина и агронома Абакара. Из рассказа гостя я успел занести в блокнот следующее: «Мой прадед Юзеф Енджевич участвовал в восстании 1830–1831 гг. Вы люди образованные и не можете не знать, что оно было жестоко подавлено, и Николай I многих поляков сослал на Кавказ. Их одели в русскую военную форму и послали воевать против ваших предков. Состояние моих соотечественников, я думаю, вам не трудно представить. Они как бы оказались между молотом и наковальней: вчера сами участвовали в освободительном движении, а сегодня надо было идти против народов, которые боролись также, как и они за свободу. Поэтому неудивительно, что поляки всеми способами старались переходить сперва к Кази-Магомеду, а затем, после его гибели, и к Шамилю.
Не секрет, что ссыльные помогли Шамилю усовершенствовать его артиллерию. Кроме того, в личную охрану входили наши предки, а адъютантом имама являлся поляк Шанявский. Приехал я к вам потому, что мой прадед Юзеф Енджевич сражался на Ахульго на стороне горцев. Я мечтаю написать специальную книгу о судьбе поляков, которые поневоле оказались на Кавказе».
Узнав о том, что я еще несколько лет назад подготовил рукопись о Кавказской войне, Ежи Енджевич поинтересовался:
– Почему не издаете?
Я ответил, что Шамиль в нашей стране находится как бы вне закона. Гость сообразил на что я намекаю.
– Дайте мне рукопись, – воскликнул Енджевич, – я переведу ее на польский язык и приложу все силы, чтобы издать в Варшаве!
Польский ученый Ежи Енджевич
Услышав эти слова, я обрадовался безмерно. Но братья очень быстро опустили меня с небес на грешную землю, напомнив, что издание книг за рубежом без особой санкции на то со стороны ЦК партии равносильно измене родине.
Ахульго
…С приездом Ежи Енджевича в моей копилке прибавился еще один факт о поляках, оказавшихся на чужбине.
Как от камня, брошенного в воду, расходятся круги, так одна находка, одно событие тянуло за собой попутно другое. Это была удивительно увлекательная тема, от которой меня оторвать не могла бы теперь никакая сила.
Шамиль не подписался
В то время, когда пленный Шамиль находился в Калуге, в российских и иностранных газетах появились сообщения, о том, что один из сыновей имама (имеется в виду Мухаммад-Шафи. – Б. Г.) будто находится в отряде поляков, восставшего против царского правительства.
В это время приставом при Шамиле состоял царский офицер Пржецлавский П. Г., который долгое время служил в 1-м Дагестанском конно-иррегулярном полку. Он сочинил текст письма-опровержения и хотел, чтобы под этим документом его подопечный поставил свою подпись. Здесь необходимо заметить, что ни один из сыновей имама не отлучался от отца. Таким образом, на первый взгляд, Шамилю ничего не стоило черкнуть свое имя. Однако он этого не сделал, чем привел пристава в исступление. В чем же дело? Чтобы понять поведение дагестанца, обратимся к письму, составленному Пржецлавским: «В № 130-м газеты «Русский инвалид» перепечатана телеграфическая депеша, сообщающая о нахождении будто бы моего сына в экспедиции одного из польских агитаторов полковника Лещинского (Тефик-Бея). …проникнутый чувствами глубокой преданности к Великому государю… (и т. д., и т. п. – Б. Г.). Я, будучи крайне оскорблен возведенною на мой дом позорною клеветой, считаю себя обязанным просить Ваше Высокопревосходительство опровергнуть ее гласно, давая этим знать, что ни я, ни мои дети не способны быть столько презренными, чтобы принимать участие или сочувствие в их неправых замыслах, и за дарованные мне и всему Кавказу благодеяния заплатить черною изменою…»
Дальше – больше. Будто Шамиль счастлив, если придет необходимость, то он, невзирая на свою дряхлость, готов «обнажить ту самую шашку, которую имел счастье получить в дар из рук его Величества».
Шамиль с сыновьями Кази-Мухаммадом и Мухаммадом-Шефи
10 дней Шамиль не давал ответа. На одинадцатый Пржецлавский спросил у старшего сына имама Кази-Мухаммада:
– Почему Вы не хотите перевести и написать текст этого письма военному министру?
– Мы не умеем хорошо излагать по-арабски, – отвечал Кази-Мухаммед. – Притом министру и так известно, что сведения о нахождении сына Шамиля в «шайке» Тефик-Бея – ложь.
– Конечно, нам известно, – настаивал Пржецлавский, – но за границею могут подумать, что это правда: письмо ваше было бы написано в Париже, в Лондоне, в Константинополе.
Зять Шамиля Абдурахман, игравший роль домашнего секретаря, знавший и русский, и арабский языки, мог бы сделать лучшим образом, но он прикинулся не умевшим заниматься переводом, да и не желавшим исполнять то, что не по душе тестю, да и ему самому тоже.
Пристав, видимо, обещавший военному министру успех в этой акции, остался с носом. И до этого на дух не переносивший семью имама, Пржецлавский теперь всеми ему возможными средствами притеснял калужских пленников.
Каково же было удивление, когда Шамиль вскоре узнал, что приставленный к нему полковник – поляк по национальности. Обнаружилось это случайно.
– Откуда ты так хорошо знаешь наш Коран и наши изустные предания? – спросил имам у Пржецлавского.
– Я их читал.
– По-арабски?
– Нет. Я их читал у литовских татар.
Шамиль, обращаясь к сыну Кази-Мухаммеду, воскликнул:
