скачать книгу бесплатно
Рамка
Ксения Сергеевна Букша
Роман поколения
Ксения Букша родилась в 1983 году в Ленинграде. Окончила экономический факультет СПбГУ, работала журналистом, копирайтером, переводчиком. Писать начала в четырнадцать лет. Автор книги «Жизнь господина Хашим Мансурова», сборника рассказов «Мы живём неправильно», биографии Казимира Малевича, а также романа «Завод “Свобода”», удостоенного премии «Национальный бестселлер».
В стране праздник – коронация царя. На Островки съехались тысячи людей, из них десять не смогли пройти через рамку. Не знакомые друг с другом, они оказываются запертыми на сутки в келье Островецкого кремля «до выяснения обстоятельств». И вот тут, в замкнутом пространстве, проявляются не только их характеры, но и лицо страны, в которой мы живём уже сейчас.
Роман «Рамка» – вызывающая социально-политическая сатира, настолько смелая и откровенная, что её невозможно не заметить. Она сама как будто звенит, проходя сквозь рамку читательского внимания. Не нормальная и не удобная, но смешная до горьких слёз – проза о том, что уже стало нормой.
Ксения Букша
Рамка
Роман печатается с сохранением авторской орфографии и пунктуации.
© Букша К.С.
© ООО «Издательство АСТ»
* * *
Рисунок Ксении Букши
1. Бармалей
Только в рамку. Проходите пожалуйста не толпитесь все успеете обязательно. К пристани подваливает следующий катер, народ толпится за красной ленточкой. Море шумит, расплёскивается, ярчайшее солнце и буря, на ветру улетает листва, флажки хлопают, причал скрипит и раскачивается, пассажиры вылезают – глаза на лоб – и хватают ртом свежий ветер. Все три часа катер носило, подбрасывало, душу вытрясало, – а народу-то натолкали в «Метель» втрое больше, чем надо, – и вот теперь стоят, стоим, а там впереди – по одному – пропускной пункт, досмотр и рамка. Дело нешуточное, коронация государя, а ещё слухи все эти, вот они и бдят. Коронация только завтра, а Островки уже набиты народом до отказа, едут и едут.
Бармалей маленькими шажками покорно движется по причалу. Он хочет пива. Солнце жарит на редкость мощно для Островков. Справа пышногрудая дама в тренировочных штанах, слева хилые подростки с рюкзаками, впереди православное семейство. Не задерживайте, откройте второй вход! Сейчас сзади начнут напирать, следующий катер уже пришёл! – Бармалей оборачивается на резкий высокий голос – это всё тот же скандальный коротко стриженный чувак, он один и нервничает – остальные расслаблены, всех укачало, пока три часа плыли сюда с материка.
Вот и рамочка. Вещи кидаем на ленту, сами проходим. Бармалей, опытный путешественник, не может не оценить: рамочка модная, толстая, по периметру – сетка лучей, всё не просто так, – Бармалей кидает рюкзак на ленту, проходит, и тут рамочка издаёт странный негромкий хриплый писк, эдакое скорее даже похрюкивание; ну вот опять это, покорно вздыхает Бармалей, сколько можно-то – и, навстречу серому с рацией, который подходит к нему, – да, да, у меня чип Управления Нормализации, это он и фонит, сами нормализуете и сами же потом удивляетесь, – вот он, – Бармалей привычно откидывает свалявшиеся кудри и демонстрирует старенький чип УПНО, помигивающий оранжевым, голубым и светло-зелёным, – но серый на чип не смотрит, вообще не смотрит, да и на Бармалея-то не очень, – а только говорит: прошу сюда, не волнуйтесь, пожалуйста, нам придется вас задержать, это не будет значить для вас ничего неприятного, но, к сожалению, таков приказ, ваши биометрические… трр-трр… – и тут подваливает второй чувак, а народ между тем продолжает пассажиропоток, человекопродвижение через рамку, – ваш паспорт, паспорт ваш, – теребят Бармалея, – а тени от деревьев на берегу мотаются туда-сюда, и Бармалей подаёт раскрытый паспорт, крепко держа за угол, но те оба мотают головами – нет-нет, не так: паспорт – отдать.
Бармалей запрокидывает голову, чтобы посмотреть, кто на вышке, но за вышкой как раз стоит солнце. Море шумит, народ движется, причал качает. Чуваки спокойно ждут.
(Ты, Бармалей, поедешь на коронацию, – говорит редактор Бармалею за день до отъезда. Просили П.Е. – тот заболел. Г. собирался – ногу поломал. Лида очень хотела поехать, но сам понимаешь. А у тебя чип стоит. Если что, претензий к тебе никаких… И потом, у тебя давно не было ни бОнусов, ни крЕдитов, коронация – хороший повод проявить себя. Ладно, Бармалей, двадцать девятого вечером. Тридцатого утром кораблик, в два приплывает царь, в четыре пресс-конференция. Первого с утра мероприятие, вечером народные гулянья. Второго, если всё будет нормально, обратно, и третьего утром ты дома. Отличный план, – говорит Бармалей бодренько. (…) По-моему, Бармалей, ты не вернёшься, – говорит Г., повисая на костылях и прикуривая. – Я тебя знаю – ты из таких мест никогда не возвращаешься. – Типун тебе на язык. – Ну или не ты, а такие как ты. – Да фигня это всё, – возражает Бармалей. – Ничего там не будет, всё это слухи панические. Просто, ну, как его, туда-сюда, ну, максимум, кто-нибудь плюхнется в какое-нибудь море или озеро… ну или свалюсь вот, как ты, с какой-нибудь тоже лестницы или с пенька… потом этот приедет хмырь, поклянется там на чём надо, нахлобучат на него эту шапку дурацкую, помолятся все кому-то там… или кому там… и разъедутся, и всё пойдёт по-прежнему. Им просто движуха нужна какая-то, – Бармалей водит в воздухе сигаретой. – Ну ладно, – говорит Г. – Ты там береги себя. – Угу-берегу.)
Вот те и береги себя, вот те и претензий никаких! и сразу на рамке запищал. А куда, дёргается Бармалей как обычно, а сколько времени-то займёт, скажите хоть, чтобы я планировал. Не знаем, как обычно отвечают ему, это не мы придумали, это инструкция, – и добавляют: не волнуйтесь. А чтобы планировать, так это лучше не стоит, ничего на ближайшее время не планируйте. Бармалей вплывает на берег, серые по бокам. Необычное ощущение. Бармалея много раз так вот водили: и по тридцать первым числам, и просто по весне, – и всегда грубо, тащили иногда, волокли. На этот раз – ничего подобного даже близко. Режим вежливости на максимуме. И от этой избыточности, повышенного комфорта Бармалею не по себе.
По пыльной дороге к монастырю. Народу много. Велосипеды. Палатки. У озера продают пирожки, пиво, квас, начинается купанье. А Бармалею ни в лес, ни по дрова. Блядский чип, блядское УПНО с его нормализацией.
Вот и монастырь. Ведут направо, по тропинке вдоль самой крепостной стены, мимо тележки с квасом и сухарями, мимо длинной очереди экскурсантов, приехавших пораньше. Через десять метров – неприметная, низенькая деревянная дверка в каменной стене. Пригнуться. Посторонившись, Бармалея впускают первым. Внутри приятно, прохладно, чисто выметено, пахнет ладаном. Каменные крутые ступени ведут на второй этаж. Там площадка, лестница круто уходит вверх – но спутники открывают перед Бармалеем другую дверку, тоже деревянную, тоже низенькую. Стены везде кирпичные, обмазанные глиной, белёные. Хочется назвать их «стеночки».
И вот она – «келейка», самая настоящая монашеская келья.
Будто в сахарнице, озирается Бармалей.
Метров шестнадцать квадратных. Точнее, шестиугольных. Потолок сводчатый, толщенные кирпичные стены побелены. Под потолком с одной стороны – три крохотных окошка. Стёкол в окошках нет. Решётки есть – редкие, старые прутья. Пол дощатый. Напротив двери – узкая щель в стене. У левой стены стол и пара деревянных скамеек.
Обустраивайтесь. Сидим здесь, туалет за вон тем проёмом (показывает на щель). Рюкзак придётся отдать. А также мобильник, деньги, ничего брать сюда нельзя. Простите. Такие правила сегодня. Никаких личных вещей. И вам придется здесь подождать. А обед мы вам принесём.
Нет-нет, – говорит Бармалей. – Кредитку и айфон я не отдам, конечно. Это исключено.
Келейка расплывается у него перед глазами в багровом тумане. Он прилежно наблюдает оранжево-красные треугольники, гадая об их значении. Вдруг понимает, что сидит на полу, таращась на низкую деревянную дверку.
Дверка плотно заперта. Полосы света лежат на каменных плитах. С улицы доносится смех и гомон экскурсантов.
Рюкзака и айфона нет.
2. Николай Николаевич
На скамье у стены, в просвеченной зеленоватой полутьме, обнаруживается пожилой, но моложавый чувак, аккуратный, короткая стрижка проседь пробор пиджак брови подбородок с ямкой.
Да что вы на полу-то всё! Давайте ко мне на скамейку.
Бармалей, покряхтев, привстаёт. Ничего не болит, но мышцы слегка одеревенели.
Долго сижу-то?
Пожилой пожимает плечами.
C четверть часа. Как меня впустили, так и сидите. Поздоровались трижды. Но в контакт вступили только сейчас.
У вас тоже сумку отобрали? – Бармалей.
Почему отобрали, сам отдал. Я гражданин законопослушный, – с пониманием кивает на чип. – Вас как?
Бармалей. Пётр Бармалеев.
Николай Николаич… Я вам сочувствую, – подобие улыбки, – но сам я, знаете, не спорщик… Считаю, что рамке виднее, и вообще – им там виднее. Сказали сидеть, значит, надо сидеть. Если биометрические показатели – тут лучше перестраховаться. Царь-то, он у нас один всё-таки, уж какой ни на есть. Так что лучше посидеть. Хотя вы со мной, наверное, не согласны.
Не согласен. Я бы лучше пива выпил. Меня-то точно из-за чипа. Чип старый, меня восемь лет назад нормализовали. Технология ещё внове была, поставили титановый. Теперь техобслуживание надо проходить, а я не прохожу, вот он и запищал.
А-а, – кивает Николай Николаич с пониманием. – Восемь лет назад, это значит, ещё когда акции протеста, когда с белыми ленточками ходили… Старая техника часто даёт сбои… А я почему запищал, даже и гадать не хочу. Вроде я самый что ни на есть скучный, обычный. А думаю, просто дело в том, что я вместо брата приехал, по его билету. Хотя это не воспрещается, но другой причины я просто не могу придумать.
В окошках под потолком видно только небо, но слышно много разной жизни: лают собаки, смеются девицы, визжат купальщики (озеро рядом). От этого спокойней, но и досада берёт.
Вместо брата? Ваш брат не смог, и вместо него приехали вы?
Не смог, да… Умер мой брат, – Николай Николаич, рассеянно. – Неделю назад…
Неделю назад. Соболезную.
Да… Это же не просто брат, это самый близкий человек мой, – Николай Николаич озирается. – Я… вообще не очень, конечно. Простите. На мне его ботинки вот. Пиджак его, – растерянно берётся за лакцаны. – Он директор был конторы нашей. Его обязали ехать. Он умер, а билет остался.
Вносят две тарелки жиденькой ухи, два куска хлеба и две чашки чаю. Обед. И сразу уходят.
…меня старше был на пять лет, – говорит Николай Николаич, прихлёбывая уху – Выше и крупнее. Поэтому пиджак его, – берётся за лацканы. – Я пиджак этот… на помойку пошёл выбрасывать
ну чего тут такого
от него много осталось пиджаков
некоторые я ношу
а некоторые мне не подходят, этот видите не по размеру – крупнее был брат-то мой
иду, иду, и… жалко пиджак
думал его повесить как-то интеллигентно
а некуда
грязное всё на помойке-то
ну и я
не могу решиться, держу его всё в руках
сентиментальность, знаете, проняла какая-то
а тут парень идёт
и по комплекции – вылитый Георгий!
(Так моего покойного брата звали.)
я к нему
протягиваю пиджак.
смотри! – говорю. – Пиджак какой новый! Хороший!
хочешь? Отдам! Даром отдаю!
а парень от меня шарахнулся почему-то.
Шарахнутый какой-то, точно.
С прибабахом.
А вы не хотите пиджак? – спрашивает Николай Николаич и окидывает взглядом Бармалея. Вы смотрю тоже крупный такой. Может, подойдёт? Померьте!
Подумаю, – говорит Бармалей сочувственно.
(а тут дверь снова открывается и –)
3. Паскаль
пятясь
как
паук-косиножка
дичась и чудясь
озираясь с ужасом
в келье
появляется
ИНОСТРАНЕЦ
сначала белые кроссовки
потом двухметровый сам
потом взъерошенный и молодой
потом большие добрые глаза
потом бородка и носяра
потом в руках тарелка с ухой – выдали, значит, пожрать
видит Бармалея, видит Николая Николаевича, говорит:
Привет! – испуганно улыбается.
Шпарит он по-русски здорово, только всё время пригибается: келья высокая, а ему кажется низкой.
Паскаль, – ставит тарелку на стол, вытирает руки о штаны (расплескал уху на руки), аккуратист Николай Николаич вытягивает из кармана мятую бумажную салфетку. Рукопожатия.
Я правильно всё понял, что рамка заподозрила нас в том, что мы по своим биометрическим показателям похожи на каких-то террористов, которые могут сделать что-то против государя императора?
Вы правильно всё поняли, – Бармалей. – Скажите, а вы сумку сами отдали или у вас её отобрали?
А у меня не было сумки. Все вещи в рюкзаке, я его на этой оставил… как его… на рамке, проходил без него, рюкзак забрал Франсис, все вещи у Франсиса.
Это вам повезло.
Да, да, мне везёт!
А вы паломник, что ли?
Да-да, паломник… А что значит паломник?
Человек, который путешествует по святым местам.
