скачать книгу бесплатно
все как-то отдалились
и вообще: что-то ведь было, обещало, брезжило
и вроде что-то сбылось – не то чтобы ничего
всё вроде бы не так уж плохо
откуда же это ощущение конца, тупика
почему кажется, что ничего больше не будет
кроме вечного повторения,
из которого никуда не выскочить
и можно ли вообще из этого выскочить
и если да – то куда
есть ли что-то ещё, кроме всего этого
и что с этим делать
3
В темноту за окном понемногу подливало жидкого света. Тающая, оплывающая картина была видна во дворе: серая слякоть, среднее между снегом и водой, серые ледяные дорожки и горсти песка на них, капли на ветках, редкий снежок. Сквозь сон Костя слышал, как втыкаются капли воды в жестяные карнизы. Создавался непрерывный ритм: стук и вибрация, треск и шлёпанье, эхо самого двора и эхо водосточных труб. Костя, с закрытыми глазами, под этот концерт видел асфальт, близко-близко, с серо- зеленоватыми пятнами и вкраплениями, как будто он поднёс этот асфальт к глазам.
Аня и Стеша ушли. Дома никого не было. Костя долго стоял, прячась за шторой, и наконец решил, что вынесет мусор и заодно посмотрит на снег. Костя любил снег с детства и, будучи ещё совсем мелким, бесконечно пытался вообразить плоскость, проведенную через каждые три произвольные снежинки.
Костя вышел с мешком и всё время, что шёл к помойке, через двор, а потом через улицу наискосок, ни о чём не думал. Это было лучшее занятие на свете. Думание ни о чём можно пить через трубочку, наслаждаясь, и это никогда не надоест.
Поднимаясь по лестнице, он вдруг вспомнил, что сегодня у него созвон с Олегом из Канады. Почти все Костины друзья свалили – кто в Канаду, кто в Штаты, кто в Лондон. Костя искренне не понимал, почему не валит он сам. (Так бабушка вынимала иногда тёмно-синюю пряжу, развешивала её на руках, разглядывала, как врач кардиограмму, и качала головой: куда всё девается, не понимаю.) Факт, что Костя в принципе хотел бы свалить, но ничего для этого не делал. Для конкретных действий нужен был план, задача, воля. У Кости не было задачи и плана, да и для воли надо жить в обыкновенном времени, в часах и днях. Разумеется, Костя всегда знал, который час, но был категорически против того, чтобы придавать этому определяющее значение.
Впрочем, не так уж важно, где живёшь. Они с Олегом много чего мутили вместе, в последние годы даже стали понемногу зарабатывать. Речь шла о моделях анализа рынка, основанных на big data. Иными словами – как обучить компьютер не просто торговать (это он умел давно), а самостоятельно менять стратегию, глядя на рынок. Костя, Олег и ещё один чувак, приятель Олега в Канаде, создали инструмент, который просматривал высказывания инвесторов в соцсетях, агрегировал их и затем собирал портфель из активов, по которым позитива было больше, одновременно сопоставляя тональность высказываний инвесторов с историческими данными. Деньги приходили эпизодически, и так же внезапно прекращался поток доходов. Костя не следил за том, что происходит, и сам менее всего интересовался какими бы то ни было рынками.
Иногда Костя ходил в баню, воображая себе, что сидит там с Олегом. Баня находилась в паре кварталов от них и была последним домом перед бескрайними просторами Адмиралтейских верфей, доков и мелкого моря. Баню держали хиппи, так что Костя туда ходил и с дудками. Олег был в Канаде, но сидел напротив. Иллюзия бывала настолько полной, что Олег мог даже попарить Костю веником. Они с Костей обсуждали рабочие вопросы, и потом по скайпу нередко выяснялось, что и вправду вопросы как будто обсуждены.
Но сейчас они встретились не в бане, а в зуме, и, когда попрощались, Костя из-за компьютера не ушёл, сидел перед погасшим экраном и перебирал, продумывал затронутые вопросы. Была у него такая привычка: мысленно останавливаться на всём происходящем ещё раз, а лучше даже и несколько раз, а попутно вспоминать то, что происходило когда-то. И так живо он воображал себе прошедшее, будто и вправду там оказывался.
Теперь ему вспомнился Петергоф, каким он был в дни Костиной юности. Тот, тогдашний Петергоф был больше всего похож на разворот в старинной книге, или на медаль, или на фронтон, а на фронтоне профили и формулы. Между сюжетами разворачивались идиллические пустоты – пустыри, на которых в лучах неяркого солнца могли пастись козы. Улицы были тоже пустоваты; мел крошился о зеленоватую, как воды прудов, доску; гладь Залива и обочины, на которых росла сурепка, были равно спокойны и бесстрастны. По вечерам, в безветрии, все развилки берёз казались кванторами всеобщности.
Тогда они и подружились с Олегом.
Но сильнее Олег на первом курсе дружил с Веро.
хотя дружба – не совсем то слово
для Веро нужно было выдумать что-то другое
на самом деле Веро вообще ни с кем
не мог сойтись
трудно определить, почему так
можно попытаться, но вряд ли получится
Бывают такие дети, которых даже
воспитательница
не может поставить ни с кем парой
ни к кому он не приклеивается
все отказываются стоять с ним, отдёргивают руку
и вроде не вредный этот ребёнок
и с виду симпатичный
не самый шаловливый
уж и с самыми раскрасавцами дружат
и стоят в парах
даже с тем, у кого сопли до полу
и он их ладонью вытирает
и с тем, кто всё время вертится и пинает всех
и с тем, кто непрерывно ноет
и только такой вот Веро остаётся один,
вокруг него никого
и даже если детишек чётное число
приходится уж воспитательнице самой брать этакого Веро за одну руку
а того, кто от него шарахался, за другую руку, и стыдить.
Но стыдят воспитательницы лишь для виду
и, стоя за руку с этим ребёнком,
что-то такое чувствуют
и шёпотом говорят потом друг другу:
«дети что-то чувствуют»
и качают головами,
Бог весть что имея в виду.
Так вот и Веро ни с кем не мог сойтись
он был блестящ
он был своеобразен
он был потомственный математик из рода Веро
как были музыканты из рода Бахов:
только трудись, и место в небесном оркестре
у небесной доски с небесными формулами
тебе обеспечено
шутили: мол, не зря же теория Веро-ятностей
и по Веро это было видно настолько хорошо, что даже слишком хорошо
он был, кажется, уже там, у небесной доски, с самого начала
и трудился, конечно, а как же иначе
но при этом он был ужасно стрёмный чувак
ему было насрать абсолютно на всё и на всех
не потому что он был такой плохой
а как будто он едет в последнем вагоне
последнего поезда
который непрерывно едет под откос
и ему всё можно, вообще всё
понятно было: Веро не виноват в том, что он такой
высокомерие Веро, его нездешность
его стрёмность наплевательство
отсутствие дисциплины
не его вина, не его заслуга, —
он просто феномен, не в смысле удивительности
хотя и в этом смысле тоже
а в смысле того, что – вот такой,
во всей целостности, и что ты тут поделаешь
феномен
и это было ужасно стрёмно,
непонятно почему – но стрёмно
Костя мысленно задавался вопросом:
может ли быть такой стрёмный чувак
настолько хорошим математиком
что-то было там уже чересчур
это прямо чувствовалось
но так трудно сформулировать эти вещи
на матмехе всегда много странных,
стрёмных ребят
но ни с кем не возникало такого чувства
как с Веро
поэтому никто с ним не мог сойтись
но вот Олег – тот сошёлся с ним, на свой лад, но сошёлся
он как будто увидел Веро как человека
на высокой вершине
