Стихотворения

Алексей Будищев

Стихотворения

Об авторе

Род Будищевых ведет начало от полковника запорожского войска Будищева, который при Екатерине II жалован был дворянством. Прадед писателя, Иван Матвеевич, первым в России составил мореходную карту Черного моря. Дядя, капитан первого ранга, убит на Малаховом кургане в Севастопольскую кампанию. Другой дядя, географ, одним из первых составил описание Амурской области и реки Амур. К моменту рождения поэта, Алексея Николаевича, род Будищевых захирел. В письме к П. В. Быкову Будищев сообщал: «Я родился в 1866 году 15-го января[1] в Саратовской губернии, Петровского уезда, на хуторе отца моего Николая Федоровича, небогатого землевладельца и земского деятеля. Мать моя, Филиппина Игнатьевна, урожденная Квятковская, – полька. Учился я в Пензенской гимназии, где кончил курс в 1884 году. В этом же году поступил в Московский университет на естественный факультет, а затем перешел на медицинский. Курса в университете не кончил; должен был уйти по болезни (сильное нервное расстройство) с 4-го курса, в 1888 году».[2]

Болезнь, сопровождавшаяся сильными болями, преследовала поэта в течение всей его жизни. Это был врожденный порок сердца, который послужил причиной его ранней смерти.

Студентом второго курса, в 1886 году, Будищев посылает свои стихи в малозначительный юмористический журнал «Развлечение», редактором которого был известный сатирик Влас Дорошевич. Стихи Будищева, как впоследствии утверждал Дорошевич, были приняты им вначале за переводы из Гейне. Они понравились Дорошевичу, он напечатал их, и с этого времени судьба Будищева определилась. Поначалу он активно сотрудничает в юмористических журналах «Развлечение», «Будильник», «Осколки», где помещает шуточные стихи, пародии на декадентов, небольшие рассказы. Однако значительного успеха Будищев в этих жанрах не имел. Очевидно, он понял это и вскоре перешел на «серьезную» беллетристику.

Уже в начале 90-х годов, переехав из Москвы в Петербург, он завязывает отношения с такими солидными журналами, как «Вестник Европы», «Русское богатство» и др. Писал Будищев много, так же много печатался, но расходились книги плохо, доход был минимальный. Жить приходилось скудно, буквально «на гроши». В обширном литературном наследстве писателя стихи занимают по объему более чем скромное место. Будищев никогда не считал себя поэтом по преимуществу. Главное место в его творчестве принадлежит повествовательной прозе и драматургии: он автор нескольких романов («Пробужденная совесть», «Бунт совести», «Степь грезит» и др.), нескольких сборников рассказов (наиболее известны «Степные волки» и «Черный буйвол»), нескольких пьес (одна из которых, «Живые – мертвые», с успехом шла в Малом театре).

Проблема совести, нравственного возрождения оставалась главной на всем протяжении творческого пути Будищева. На многих его прозаических вещах явственно ощущается влияние Достоевского. В стихотворениях же, лишенных заданной этической концепции, писатель более свободен и независим. Может быть, поэтому стихотворения его оказались жизнеспособнее его прозы. Характер поэтических средств роднит поэзию Будищева прежде всего с творчеством Бунина.

К 1912 году, когда отмечался двадцатипятилетний юбилей литературной деятельности Будищева, им было написано и издано около двухсот печатных листов беллетристики и около ста листов газетных статей. Но, несмотря на такой титанический труд, популярность Будищева была невелика (всероссийскую известность он получил лишь как автор слов романса «Только вечер затеплится синий…»).

Несколько изменил дело юбилей. Писателя приветствовали А. И. Куприн, А. А. Измайлов, Ф. Д. Батюшков и другие деятели литературы, неизменно относившиеся к Будищеву с сочувствием. В газетах появились статьи и приветствия. Интерес к Будищеву на некоторое время повысился. Он издает за два года около десяти книг; некоторые из них разошлись хорошо.

Летом 1911 года Будищев совершил поездку по Волге (от Твери до Царицына), которая благотворно подействовала на его здоровье и душевное состояние. Он поселился к этому времени в Гатчине, где его постоянным собеседником и спутником во время прогулок стал Куприн.

Начавшаяся мировая война оказалась для Будищева источником тяжелых переживаний. Был призван в армию его единственный сын. Ухудшалось здоровье: участились сердечные приступы, от которых писатель страдал и ранее. Один из них оказался роковым: 22 ноября 1916 года Будищев умер. «Смерть его была легкой: он хорошо себя чувствовал в течение дня и вечера, шутил, разговаривал… Потом сразу подошло что-то грозное, неотвратимое и в коротком вздохе жизнь закончилась», – писал в некрологе Ф. Д. Батюшков.[3]

Похоронен Будищев в Петрограде на Волковом кладбище.

Стихотворения его были изданы отдельными сборниками дважды: в 1901 и 1915 годах.

«Росой горит слеза в моем унылом взоре…»

Росой горит слеза в моем унылом взоре,Как ночь без месяца, темна моя печаль,Но будто день, светла и широка, как море,Моих надежд загадочная даль.И если гром небес ударит надо мноюИль ливень с бурею обрушит неба свод,Надежды шепчут мне с улыбкой молодою:«Гроза пройдет, гроза, как сон, пройдет!И крылья бодрые степной орел расправит,И гордо полетит в сияющую даль,Где полдень ласковый, как золото, расплавитОбрывки туч – небесную печаль!..»‹1890›

«В тихий сад, где к цветущим сиреням…»

В тихий сад, где к цветущим сиренямС вешней лаской прильнул ветерок,Ты сойдешь по скрипучим ступеням,На головку накинув платок.Там на белом атласе жасмина,Как алмазы, сверкает роса,И на каждом цветке георгинаОпьяненная дремлет оса.И луна фосфорически блещет,Грея тучки на бледном огне…Сколько мук в этом сердце трепещет,Сколько радостей бьется во мне!..Скоро в сад, где к цветущим сиреням,Как влюбленный, прильнул ветерок,Ты сойдешь по скрипучим ступеням,Уронив мне на руки платок…‹1890›

Весна

Идет, шумит нарядная,Зеленая весна.Лазурная, прохладнаяКолышется волна.Колышется, волнуется,Играет серебром,И весело целуетсяС зеленым камышом.И с белых лип и с клевераУж пчелы брали мед!К пустыням мертвым севераВесна от нас уйдет.И небеса лазурныеГремят хвалу весне…Пусть будут грозы бурные, –Не страшны грозы мне!Лазурная, прохладнаяКолышется волна;Как девушка нарядная,Стоит в саду весна.А я благоуханнуюВстречаю, как женихНевесту, богом даннуюВ усладу дней земных!.‹1891›

На родине

Бледно-синий, сияющий купол небес,И зеленых полей необъятный простор,И кудрявой листвой опрокинутый лесВ задремавших водах неглубоких озер,И с копнами снопов золотистых гумно,И чета невысоких ракит у плетня…Всё, до травки последней, знакомо давно,Всё пахнуло приветом родным на меня.Слоено после болезни, усталый от мук,Возвратился я к матери милой под кров,Словно в вражеском стане, раскинутом вкруг,Я любимого друга узнал средь врагов.И с улыбкой к нему я навстречу бегу,И спешу по лицу прочитать о былом,И гляжу, и очей оторвать не могу,И сказать не умею о счастье моем!..‹1891›

«Словно в саване дремлют туманом одетые пашни…»

Словно в саване дремлют туманом одетые пашни,Как на море маяк, в синем небе сияет луна,Эта тихая ночь лепит тучи в волшебные башниИ о чем-то грустит, и тиха, и робка, и бледна.Как отравой она жаждой счастья меня опоилаИ сулит мне раскрыть все заветные тайны небес.Эта тихая ночь, как знахарка, меня исцелила,Эта тихая ночь вся полка, словно сказка, чудес.Сколько звезд золотых зажигает мне небо господне,Сколько новых цветов распустилось в зеленом саду,И какие желанья меня посетили сегодня,И какие виденья приснились мне в жарком бреду.Пусть меня эта ночь, как мираж средь пустыни, обманет,За минутный восторг я прощу ей коварную ложь.Чем душистей цветок, тем скорее он к осени вянет,И какого вина без отравы похмелья испьешь?..‹1891›

Буря

Мы пели радостно псалмы,Плывя к земле обетованной.Одето тогою туманной,Ласкалось море к нам. А мы,Слагая радостно псалмы,Неслись к земле обетованной.Вдруг вихорь шумный налетел,В ладью ударил вал сердитый;Фатой узорною повитый,На небе месяц побледнел –И скрылся. Вихорь налетел,И за борт плещет вал сердитый.Ревела буря, как шакал,И грозно море бушевало.С лица туманного забралаУнылый месяц не снимал…Ревела буря, как шакал,И грозно море бушевало!Но мы спаслись от пасти вод,На берег выброшены шквалом,Луна с участьем запоздалымГлядит и снова вдаль зоветНас, избежавших пасти вод,На берег выброшенных шквалом!‹1891›

После битвы

Военачальники убиты,И уничтожен наш отряд…Как очи гневные, горятСозвездья, тучами повиты,И ветер стонет; да лунаГлядит, печальна и бледна.Я тихо выполз из оврага,Куда врагами сброшен был;Росою жажду утолилИ, окровавленною шпагойСмолистых сучьев нарубив,Зажег костер. Верхушки ивВ овраге темном лепетали;Без грома молнии сверкалиВдали над темною горой,Да где-то звонко кони ржали,Да сыч кричал. Да волк поройПротяжно выл во тьме ночной.И вспомнил я. Мы в кучу сбились,Спасая знамя от врагов.Там стон стоял. Ряды бойцов.Травою скошенной ложились,И умирающий, кто могЕще дышать, спускал курокИ холодевшими устами,Последний испуская стон,Просил подать еще патрон.Мы в злобе спорили с зверямиИ лишь о том жалели тут,Что руки резать устают…И долго я в оцепененьиСидел с поникшей головой,Повергнут скорбною душойВ неразрешимые сомненья:Трус возбуждал во мне презреньеИ отвращение – герой!..‹1893›

Стрекоза и одуванчик

Был май, веселый месяц май, –   Кому же грустно в мае?Цветов в полях – хоть убавляй,   А лес, а птичьи стаи?А небо в звездах и луне?   А тучки на закате,То в перламутровом огне,   То в пурпуре, то в злате?Итак, был май. Поля цвели,   В аллеях пели пчелки,На межнике коростели,   А в просе перепелки.Был старый лес веселый днем,   А ночью тайны полный.Там пел ручей, обросший мхом,   И лес смотрелся в волны.Тюльпаны, пьяные от рос,   На берегу шептались,А одуванчики в стрекоз,   Как юнкера, влюблялись.И вот один из них сказал:   «Я прост и беден с вида,Но страстью жаркой запылал   К вам, милая сильфида!Среди своих подруг стрекоз   Вы прима-балерина!Вы рождены для светлых грез,   Для ласк и…серпантина!И даже пьяница тюльпан   Влюблен был в ножки эти,Когда плясали вы канкан   В лесу, при лунном свете!А в сердце пламенном моем   Царицей вы живете!Для вас я сделаю заем   У медуницы-тети,Потом и свадьбу в добрый час   Отпразднуем мы с вами.И буду я глядеть на вас   Влюбленными глазами,Перецелую, как кадет,   У вас я каждый пальчик!..»А стрекоза ему в ответ:   «Какой вы глупый мальчик!„Для вас я сделаю заем   У медуницы-тети“,А много ли – вопрос весь в том –   У тети вы найдете?Питаться солнцем да росой,   Поверьте, я не стану!Нет, балерина, милый мой,   Для вас – не по карману!»Она умолкла. Лес дремал,   Не шевелились травы,А ветерок в кустах вздыхал:   «Ну, времена! Ну, нравы!»Настала осень; лес желтел,   Лист падал в позолоте,Косматый шмель в гостях сидел   У медуницы-тети,И тетя бедная в слезах   Печально говорила,Что одуванчика на днях   Она похоронила,А повенчался с стрекозой   Какой-то жук рогатый,В параличе, полуживой,   Но знатный и богатый.Шмель слушал молча. Лес дремал,   Не шевелились травы,И только ветерок вздыхал:   «Ну, времена! Ну, нравы!..»‹1893›

Затишье

Заснули тихие поля,Умолкли шумные дубравы,И слышно, как вздыхают травы,И слышно, как ползет змея,Сухими мхами шевеля.Иди туда, где над рекоюСтоит задумчиво камыш.Там на воде и под водоюТакая сказочная тишь,Что поневоле сам молчишь.Чего-то ждешь, кого-то жалко,О чем-то грезишь странным сном,И если вдруг плеснется сом,Ты мнишь: «Ударила русалкаСвоим чешуйчатым хвостом».‹1894›

«Темнеет; закат в позолоте…»

Темнеет; закат в позолоте;Туман над равниною встал.Давно уж на топком болотеПоследний кулик замолчал.Давно уже месяц двурогийС лазурного поля небесВзирает на берег отлогий,На тихое поле и лес.И, ночи почуяв приметы,Выходит к селению волк…Последние песни допеты,И голос последний умолк.И ночь, притаившись пугливо,Внимает, смущенья полна,Как в поле растет горделивоДо самых небес тишина…‹1895›

Кошмар

…Я долго не спал и забылся потом.   Вот вижу – луна выплывает,И кто-то стоит у меня под окном,   Рукою к себе вызывает.Он молод годами и бледен лицом,   Белее ночного тумана.На белой рубашке чернеет пятном   Под сердцем смертельная рана.И в страхе я позднего гостя узнал,   Я понял безмолвные знаки.Рукою на темный овраг указал   И тихо он скрылся во мраке.Я молча оружие снял со стены,   К оврагу прошел осторожноИ стал, замирая. Среди тишины   Лишь сердце стучало тревожноДа ветер порою уныло шептал   О чем-то долине туманной.Но враг не замедлил: пришел он и стал,   Печальный, бескровный и странный.Он каждую полночь приходит ко мне,   К оврагу меня вызывает,И бьется оружьем со мной в тишине,   И каждую ночь умирает.И с вечера я беспокойно дрожу,   И, пробуя лезвие шпаги,«Сегодня, – шепчу я, – тебя уложу   Навеки в тенистом овраге!»Вот молча в овраге сошлись мы с врагом,   Сошлися – и сталь зазвенела.Без крика упал он на землю лицом,   И кровь на песке зачернела.Упал он на землю с предсмертной тоской,   Кровь черной росою сочится.И сердце его я нащупал рукой,   Послушал – оно не стучится.Я труп холодевший засыпал песком,   Оружие вытер травоюИ, робко ступая во мраке ночном,   Пустился дорогой степною.Таинственный шорох наполнил поля,   И ветер долиною крался.Росистой травой, как змея, шевеля,   Он жадно ко мне приближался.И я повернулся к оврагу. Туман   Над трупом зарытым клубился.На скате тревожно шептался бурьян,   И желтый песок шевелился,Как будто в овраге пустынном сто змей,   Шурша, заклинанья шепталиИ в трупе, почившем в постели своей,   Змеиную жизнь пробуждали.Я в ужасе диком пустился бегом,   К постели припал, помертвелый.И вижу – мой сторож стоит под окном,   Стучится рукою несмелой.Стучится безмолвно в окошко ко мне   И в очи взирает с тоскою…Я с криком проснулся, ища на стене   Оружье дрожащей рукою…‹1895›

Триумфатор

Рукоплещет толпа восхищенная,Рукоплещет вся площадь кругом,И гетера, вином опьяненная,И сенатор с обрюзгшим лицом.Плавно медные шлемы колышутся,Кони пляшут, храпят и дрожат,И далёко по улице слышитсяТяжкий шаг загорелых солдат.Гул растет… Показалися пленные…Вот и царь молодой в кандалах.Улыбаются губы надменные,И спокойствие в ясных очах…Пред дружиной, в боях поседелою,Он идет в кандалах, но царем,Гордым шагом, с улыбкою смелою,Словно лавры и пурпур на нем.И, привстав в колеснице сверкающей,Побледнев под лавровым венком,Триумфатор сквозь рев оглушающийБеспокойно следит за царем.И горит он ревнивою думою,Что не он триумфатор, не он,А тот царь, что с дружиной угрюмоюК месту казни идет, как на трон!..‹1896›

Ночью

1Господь! Укрой меня десницею святою!Стопы нетвердые на путь благой направь!Дай силы, крепость дай гореть лишь пред тобою     И от лукавого избавь!Всю ночь, без сна, стою я на молитве,Звеня веригами во мраке стен немых.Мне тяжко, господи, мне трудно в этой битве     С воспоминаньем лет былых!И тщетно я всю ночь, одетый власяницей,В слезах взываю пред тобой:От козней дьявола твоей святой десницей   Укрой!..2Какая ночь! Мне душно, душно в келье!Я распахнул окно, прохлада притекла…И вспомнилась мне ночь, когда в живом веселье     Душа все радости пила.Со мною ты была. Пастушеской свирели   Унылый звук мне ветер приносил…Какою ласкою глаза твои горели,Как счастлив я был там! Как я тебя любил!..3Но, боже! Прошлое забыть я должен ныне;С прошедшим порвано последнее звено!Я сам пришел сюда к таинственной пустыне,Где слово господа лишь бодрствует одно!Исчезни, сатана, перед лицом господним,Как исчезает дым от светлого огня,Скитайся там, внизу, по мрачным преисподним,А здесь виденьями не искушай меня!..4Пора уснуть. Но сна боюсь я, боже!Лишь только сон глаза закроет мне,Безумная мечта придет ко мне на ложеИ речи дикие зашепчет в тишине…Но я устал! Покровы власяницыОт плеч до пояса изрезали мне грудь.Колеблется нога… Смыкаются ресницы…Пора уснуть!5О, счастье! Мы одни над тихою рекою!Над нами небеса, пред нами лунный мост.Ни звука. Небеса беседуют с землею.И только тишина. Да ты. Да очи звезд.Сядь ближе! Вот сюда! Дай руки, эти руки!   Они мои, не правда ли, мои?Я их купил за дни невыносимой муки,     За слезы, за позор любви.Я их купил за жизнь! Я их добуду кровью!Железом и огнем, за мой загробный рай!Соблазн! О, господи! Укрой святой любовью!     Прощай, далекая!.. Прощай!..‹1900›

«Ты как тень замерла на пороге…»

Ты как тень замерла на пороге,Я иду – не могу не идти.Видно, боги, всесильные боги,Не хотят нас сегодня спасти!Ты меня целый день избегала,Я не шел, хоть горел как в огне…О, какою ты бледною стала!Эти слезы, зачем же оне?Ты страдаешь? Мы оба преступны?О, не мучь! О, ответь мне! Спаси!Коль тебе эти чары доступны,И любовь, как свечу, загаси!Иль не надо! Не надо, не надоНи мучительных слез, ни борьбы!Пусть любви всепобедной отрадаНам не даст убежать от судьбы!Пусть грозы отшумевшей зарницаОзаряет сквозь кружево шторВиноватые, бледные лицаИ, как звезды, мерцающий взор!..‹1900›

«Тихо я садом иду; дремлют над речкой ракиты…»

Тихо я садом иду; дремлют над речкой ракиты,Дремлют и чуткой листвой воду прозрачную пьют.Поймы за тихой рекой сизым туманом повиты,Тучки над дальней горой месяца ясного ждут.Скоро и ты, милый друг, скрипнешь пугливо калиткой,Словно мгновенье одно, ночь пролетит до утра.Будь благосклонна ко мне, стана не кутай накидкой,Мудро на клятвы скупясь, будь на лобзанья щедра!..‹1901›

«Роща дремлет серебряным гротом…»

Роща дремлет серебряным гротом,Небо синей пустыней лежит.Ходит месяц над мерзлым болотом,Как кудесник седой ворожит.И на проруби иссиня-чернойЧертит медленно огненный знак…Не колышется иней узорный,На деревне не слышно собак.И на скате пустынном оврага,Где горит фосфорически снег,Под заклятье сурового магаЧей-то робкий послышался бег.Вот сверкнули зеленые очи,Слышен шелковый шелест волны…Это зимней, задумчивой ночиНепонятные жуткие сны…‹1901›

«Недвижно облака повисли над землей…»

Недвижно облака повисли над землей;Их ткань разорвана, как войск разбитых знамя.Печальны их стада; у них в груди пустойИссяк и божий гром, и жарких молний пламя.И месяц на реке горит, как медный шлем,Качаясь на волнах туманного залива.Безмолвны берега. Окрестный воздух нем,И только ветерок порой вздохнет пугливоИ вновь заснет в кустах… Не отрывая глаз,Стою задумчиво. Печальный мрак ложитсяНа душу грешную. Куда идти сейчас?Чем сердце утолить? Каким богам молиться?По ком пролить слезу, чего спросить у них?Минутных радостей иль смерти ядов злых?..‹1901›

Монах

Он в лес ушел, построил кельюИ жил в молитве и трудах;Земным утехам и весельюНавеки дверь замкнул монах.И долго жил он дикой птицей,Суров, безгласен и уныл,Одел он плечи власяницей,Вериги день и ночь носил.И по ночам, стеная глухо,В молитве долго он стоял,Он плоть свою во имя ДухаЖелезом тяжким истязал.Однажды Матери всепетойЛампаду на ночь он зажег,Стоял веригами одетый,Хотел молиться – и не мог.Под власяницею суровойДышала жаркой страстью грудь,И он не смел святое словоУстами грешными шепнуть.Из кельи видно – месяц бродит,Вот тихо скрипнула ступень,К монаху женщина приходит,Идет, колеблется, как тень.Дрожит, сверкая, грудь нагая,Дрожат лукавые уста,Горит пленительнее раяЕе нагая красота.Зовет и манит к наслажденью,Служить готовая ему…Ужель отдаться искушенью,Ужель идти за ней во тьму?Монах дрожит, бросает взглядыНа черный шелк ее волос –И вот к огню святой лампадыЛадонь суровую поднес…Потуплен долу взор нескромный,Дымясь, вздувается ладонь,И тяжко капли крови темной,Шипя, упали на огонь…‹1901›

«Только вечер затеплится синий…»

Только вечер затеплится синий,Только звезды зажгут небесаИ черемух серебряный инейУберет жемчугами роса,Отвори осторожно калиткуИ войди в тихий садик, как тень,Да надень потемнее накидку,И чадру на головку надень.Там, где гуще сплетаются ветки,Я незримо, неслышно пройдуИ на самом пороге беседкиС милых губок чадру отведу…‹1909›

Сноски

1

В другой биографической справке, посланной С. А. Венгерову, Будищев называет датой своего рождения 14 января 1867 года (ПД).

2

В критике и мемуаристике начала века распространено было мнение, что Будищев покинул институт исключительно ради того, чтобы целиком заняться писательством. Из приведенной собственноручной биографической заметки видно, что причины были иного свойства.

3

«Речь», 1916, 24 ноября.